Хорошая мать: 1988 год (джен)

Спустя некоторое время Марк Темпе в одиночестве шёл по рельсам с таким молчанием, будто осознал, что нет смысла говорить о чём-либо с существами Божьими. Его белоснежный костюм, рубашка и шляпа выделялись на фоне тёмных путей и угрюмого серого пейзажа, создавая впечатление, что Марк не шёл по земле, а переходил в иной мир, где не существовало боли и страданий. Казалось, он был окружён белизной — от одежды до лица, и даже его светлые волосы, растрёпанные ветром, создавали впечатление седин, хотя на самом деле это было не так.

На носу его сверкало пенсне, которое он едва ли ощущал, словно оно было частью его лица. Хотя взгляд его был устремлён вперёд, создавалось впечатление, что он ничего не видит, двигаясь слепо, как человек, потерявший способность воспринимать окружающий мир. Он шагал, будто по инерции, не осознавая, что оставил позади, как будто забыл всё, что было до этого момента. Ноги несли его вперёд, будто он не мог остановиться, не зная, куда именно направляется. Всё в его поведении говорило о том, что он заблудился не только внешне, но и внутри себя, не в силах найти точку опоры, но при этом продолжая идти ради какой-то внутренней цели, которую сам себе поставил.

Свою левую руку он держал на сердце, и, казалось, он неосознанно держал её именно так, как будто это место страха и боли требовало его внимания. Он двигался так, словно хотел заглушить что-то внутри себя — болезненное, тяжёлое, невыносимое. Шаги его были нервными, и каждый из них отдавался в его груди как отголосок чего-то утраченного. Земля под ногами, рельсы, тянувшиеся вдаль, не имели для него значения — он шёл, будто автоматический, продолжая двигаться вперёд, с каждым шагом всё дальше от того места, где всё когда-то начиналось.

Сквозь облако тумана, вокруг которого кружился одиночный вихрь, Марк подошёл к вокзалу, его шаги стали более уверенными, но всё ещё болезненными. Он взглянул на старое здание, его тени и дымка, как-то придавили его. Вокзал был уже в тени, свет тускнел, и с каждым шагом ему становилось всё тяжелей. Переход был полон, шум людей сливался в мутный гул, который поднимался и падал, словно волны на море.

Он вошёл в тёмный коридор, который вёл к платформам, где стояли ожидающие поезда. Люди шуршали, говорили, кто-то скользил мимо, а кто-то стоял, погружённый в свои мысли. Пассажиры, рабочие — все они были здесь, усталые, опустошённые, как и он, но его внимание привлекла не толпа, а фигуры, стоявшие чуть дальше. Жандармы. Они патрулировали вокзал, неуловимыми тенями в серых формах, с саблями, болтающимися на бедре, как напоминание о власти, присутствующей в каждом уголке этого мира.

Марк почувствовал, как ему становится неприятно. Не столько от самой их угрозы, сколько от того, как эта военная дисциплина нарушала его последние попытки сохранить хоть какую-то внутреннюю свободу. Он отвернулся, пытаясь не встречаться с их глазами, не думать о том, как они, словно каменные стражи, стоят там, отгораживая его от остального мира.

Он продолжал идти, будто бы не видя никого, но всё же ощущая эти тяжёлые взгляды, просачивающиеся сквозь угрюмый свет перехода. Вокзал, его стены и колонны, казались столь же темными и холодными, как мысли, что крутились в голове Марка. Это место, как и многие другие в его жизни, не было местом для отдыха. Здесь он мог только продолжать двигаться вперёд, в неизвестность, окружённый теми, кто не задавал вопросов, но умел создавать страх.

Он прошёл мимо, и лишь один из жандармов коротко окинул его взглядом. Это был взгляд, который можно было бы проигнорировать, но Марк почувствовал, как его тело напряглось. Забывая о своей больной груди и тягостных мыслях, он ускорил шаг, спешно приближаясь к поезду, чтобы уйти из этого мрачного места как можно скорее.

Вокзал был шумным и суетливым, наполненным гудением людей и стуком железа. Рабочие, как тени, носились между грузами, перегружая ящики и мешки на вагончики, бесконечно перенося тяжёлые предметы. Воздух был тяжёлым от запаха угля и пота. Марк остановился в тени угла, ощущая, как его тело прилипает к холодной кирпичной стене склада, который находился позади него. Его спина прижималась к грубому бетону, и он сдерживал дыхание, внимательно наблюдая за происходящим.

По правую руку были железнодорожные пути, вдоль которых тянулись вагоны, но Марк не мог позволить себе идти туда, пока не убедится, что жандармы прошли. Его взгляд скользил по вокзалу, следя за их движением, и он знал, что если они увидят его, то не уйдёт без последствий. Шум был невыносимым, но сейчас, в этом моменте, Марк был готов к действию. Он чувствовал, как его сердце с каждым ударом становится тяжелее, как бы напоминая ему, что время не бесконечно, а его шансы с каждым мгновением уменьшаются.

Когда жандармы наконец прошли мимо, их фигуры исчезли за углом, Марк позволил себе короткий выдох, но всё ещё не двигался. Он огляделся, проверяя, что путь свободен, и в его голове будто бы звучал внутренний голос, который говорил ему: «Беги, пока не поздно».

Не оглядываясь больше, он резко выскочил из укрытия, перепрыгнув через пару ящиков, и быстро направился к путям. Ноги взяли его на полную скорость, и сердце забилось ещё быстрее, как если бы каждый шаг был последним. Он слышал, как на соседнем пути два машиниста ругались между собой, их голоса звучали как-то неуместно громко среди общей суматохи, но Марк не обращал на них внимания. Не замедляя шагов, он подошёл к одному из вагонов, стоящих на путях, и огляделся, стараясь не выдать себя.

Окинув взглядом обстановку, он принял решение — нужно перебраться на другую сторону, туда, где стоял состав, на который грузили пленных. Суматоха вокруг не давала ему времени для раздумий. Он прыгнул на рельсы, но быстро понял, что единственный способ пройти незамеченным — это воспользоваться тем, что было прямо перед ним: вагон с низкой платформой.

Быстро и, казалось, без лишних движений, он скользнул под вагоном, как тень, почти не касаясь рельсов. Силуэт его был едва заметен среди железных конструкций, рельсов и длинных темных теней. Всё вокруг было глухо, только свист ветра и крики рабочих, грузивших мешки, заглушали его собственные дыхание и мысли.

Перемещаясь под вагоном, Марк чувствовал, как его тело сгибается в непривычной позе, но он знал, что у него нет выбора. Если он сейчас не спрячется, если его заметят, всё будет кончено. Он продвигался всё дальше, пока, наконец, не оказался с другой стороны, где стоял состав, готовый принять пленных.

Марк остановился за кучей ящиков, среди которых могла быть хоть какая-то защита. Он прижался к ним, затаив дыхание, и знал, что нужно терпеть и ждать. Его сердце билось часто, и каждый шум, казалось, отдавался в груди эхом. Он внимательно следил за происходящим, пытаясь уловить момент, когда колонна пленных начнёт двигаться.

Вокруг него, в этой плотной атмосфере страха и напряжения, время тянулось медленно, как будто само пространство стало сжато и неудобно. Он не мог позволить себе сделать ни одного лишнего движения. В этой тени между ящиками, среди призраков и железных звуков, он почти стал частью мира, который был таким же жестоким и безжалостным, как и люди, которые его окружали.

Марк стоял, скрываясь за ящиками, пытаясь удержать дыхание, когда перед его глазами, будто в замедленной съемке, прошла колонна пленных. Люди, с потухшими глазами и опущенными головами, двигались, как тени, не обращая внимания на происходящее вокруг. Он ждал, надеясь увидеть среди них хотя бы одного знакомого, хотя бы кого-то, кто мог бы заставить его почувствовать, что всё это имеет хоть какой-то смысл.

И вот, среди серых фигур, его взгляд зацепился за знакомое лицо. Его сердце сжалось, когда он увидел её — Хари Данлоп, его бывшую жену. Она шла среди пленных, едва ли поднимая голову, её руки были скованы наручниками, и всё её тело выдавало глубокую усталость. Но всё же это была она, та самая Хари, которую он знал и любил когда-то.

Он не мог промедлить. Внезапно его тело вновь обрело силы, и он сделал шаг вперёд. Оставшись в тени ящиков, он выскользнул, не в силах больше сдерживаться, и едва ли осознавая, что делает, направился к краю рельсов. В его голове был один единственный план — спасти её.

Тогда, внезапно, Хари, несмотря на сдержанность и грусть, как-то чуть быстрее подняла голову и бросила взгляд в его сторону. Это был момент, когда их взгляды встретились, и в этом мгновении Марк почувствовал, как что-то отогрелось внутри. Он знал, что её взгляд, даже если он был полон боли и отчаяния, всё равно был обращён к нему.

Он инстинктивно послал ей воздушный поцелуй, сделав это так, как когда-то он делал в их счастливые дни — с надеждой, с уверенностью, что всё ещё можно исправить. Этот жест был его обещанием, его решимостью спасти её.

Хари немного замедлила шаг, её лицо немного смягчилось, и хотя её глаза были полны тревоги, в её сердце будто появилось маленькое, но сильное зерно надежды. Она посмотрела на Марка ещё раз, и хотя она ничего не сказала, в её голове мелькнула мысль, что он знает, что делает, и она верит в него. С этой мыслью она вошла в вагон, а её бывший муж, не останавливаясь и не оглядываясь, продолжал бежать вдоль состава. Сердце колотилось так сильно, что казалось, его удары могут быть услышаны на всю станцию. Он знал, что если он сейчас ошибётся, если хоть на секунду замедлится, шанс спасти Хари исчезнет.

Скоро его взгляд наткнулся на вагон, где на задней стене была лестница, ведущая наверх. Это была его возможность. Он знал, что ему нужно попасть на крышу, и лестница была последним препятствием. Оглядевшись, он быстро оценил обстановку: рабочие, которых не интересовали пассажиры, и жандармы, занятые своими делами, не обращали внимания на прилично одетого мужчину, который мог бы, казалось, быть частью какого-то странного, но всё же совершенно нормального путешествия. Это было его преимуществом — он выглядел так, как будто его место было на этом поезде. Порой внешность сама по себе может быть лучшей маскировкой.

Марк подошёл к лестнице и, не теряя времени, стал быстро взбираться по ней. Он почти не чувствовал усталости, несмотря на напряжение. Достигнув крыши вагона, он коротко выдохнул и без раздумий перепрыгнул на крышу соседнего вагона. Он едва успел удержаться, балансируя, чтобы не потерять равновесие, но в тот момент все его усилия были направлены на то, чтобы двигаться дальше.

Теперь, стоя на крыше поезда, Марк продолжил свой путь, не останавливаясь. Он мчался по крышам вагонов, а мир вокруг него сливался в одно большое пятно из железа, воздуха и ветра. Он знал, что нужно добраться до головного вагона, где Хари, возможно, всё ещё была. Кровь в его жилах бурлила, и в этом сумасшедшем ритме времени его не существовало. Он только знал, что должен действовать.

Прохлада ветра, бьющего в лицо, словно подгоняла его. Каждый шаг был шагом в будущее, которое он хотел изменить. Марк сосредоточился только на том, чтобы не сбиться с пути, чтобы не упасть, и чтобы не дать себе потерять из виду свою цель. Он знал, что скоро всё будет решено — либо он спасёт Хари, либо останется только с памятью об этом безумном поступке. Но он не мог остановиться.

Когда до головного вагона оставалось всего несколько шагов, Марк, еле сдерживая дыхание и чувствуя, как тело теряет силы, вдруг замер на миг. Его сердце на мгновение замерло, а в голове, будто из ниоткуда, всплыло лицо его дочери Молли. Она была не рядом, не в этом безумном, пустом железнодорожном пространстве, но её лицо появилось в его мыслях с такой чёткостью, что он почувствовал, как будто она стоит перед ним, прямо на крыше поезда, смотрит прямо в глаза.

Её взгляд был холодным, полным укоризненного молчания. Она не говорила ничего, но Марк чётко чувствовал её огорчение. Он видел, как её большие глаза, полные грусти, смотрели на него, словно обвиняли. Почему он пришёл к этому только сейчас? Почему не сделал всё, чтобы предотвратить арест её матери заранее, почему так долго не действовал?

Молли не кричала. Она не требовала от него объяснений. Но её молчаливое осуждение было громче всего, что он мог бы услышать. В её взгляде было что-то такое, что заставило его сердце сжаться и почувствовать тяжесть в груди. Она, маленькая девочка, не могла понять, почему её отец столько времени не пытался изменить ситуацию. Почему он не защищал её мать, когда у неё был шанс, почему не боролся за неё.

Марк почувствовал, как он еле может двигаться дальше, его ноги стали будто свинцовыми, а голова в мгновение потеряла ясность. Но он не мог остановиться. Он знал, что должен продолжать, иначе останется только с этим взглядом — с её недовольством и разочарованием.

В последний момент, отгоняя от себя все мысли, Марк наконец добежал до головного вагона и, словно в каком-то фантастическом сне, ловко ухватился за окно и, не замедляя движения, перепрыгнул через его рамку, оказавшись в кабине.

Внутри было тихо, только лёгкое потрескивание дерева и скрип старого железа. Два машиниста сидели напротив друг друга, один — старик с длинными усами, с усталым выражением на лице, второй — парень с грубым выражением, похожий на тех, кто привык к тяжелому труду и рутине. Марк не мог себе позволить ни секунды колебаний — он знал, что нужно действовать немедленно. Его рука вцепилась в карман, и, не задумываясь, он вытащил из него дамский револьвер — безобидную игрушку, взятую из вещей Хари, когда покидал её дом перед тем, как отправиться на вокзал. Он не думал о том, как странно это будет выглядеть, когда мужчина в белом костюме с пенсне, с дамским оружием в руке, станет угрожать двум машинистам. Но сейчас, в эту секунду, это не имело значения для него.

Стоит сказать, что Марк во время этой процедуры не произнёс ни слова, он даже не пытался выглядеть угрожающе и не строил из себя жестокого злодея. Напротив, его лицо было нейтральным, почти безэмоциональным, и это только придавало его действиям больше власти. Он не искал конфликта, но и не собирался уступать. Машинисты, старик с усами и парень с грубым лицом, понимали, что не стоит спорить с ним. Они не стали протестовать. Может быть, их взгляд был полон удивления и недовольства, но они молча вышли из вагона. Даже мысль о том, чтобы закричать и привлечь внимание, не пришла им в голову. Они просто послушались.

Единственный протест, который можно было заметить, — это момент, когда парень с грубым лицом, покидая вагон, обернулся, его взгляд был полон презрения. Но как только он увидел, как Марк, будто целясь в его сторону, сдвинул револьвер в его сторону, парень поджал губы, что-то пробормотал себе под нос и, не дождавшись, пока Марк сделает ещё одно движение, поспешно выскочил за стариком.

Оставшись один в кабине, Марк почувствовал, как его тело, которое всё это время было в напряжении, немного ослабло. Он отошёл от окна, сделав несколько шагов в сторону рычагов управления. Он понимал, что не имеет ни малейшего представления о том, как управлять этим составом, но не мог позволить себе сомневаться. Он должен был действовать, и теперь, когда дверь вагона была закрыта за машинистами, у него не было другого выбора.

Его рука на миг замерла в воздухе, и он, не размышляя, положил револьвер на высокую полочку рядом с рычагами. Он интуитивно чувствовал, что это решение было ошибкой, но, в какой-то момент его разум заглушил инстинкты. Это было не время для оружия. Марк почувствовал, что ему нужно найти инструкции — те, что могли бы помочь ему запустить поезд. На полочке рядом с рычагами лежала бумажная инструкция, словно спасительный спасительный остров в этом хаосе. Он схватил её, открыв наугад, и принялся нервно листать страницы.

Страницы шуршали в его руках, но информации, которую он искал, не было. Вместо того чтобы сосредоточиться, его пальцы метались по листам, прочитывая строки, не находя ничего стоящего. В голове кипели мысли, но он не мог собрать их в единую картину. Всё вокруг продолжало кружиться, словно время замедлилось. Он всё сильнее нервничал, не понимая, что происходит с ним.

Тем временем снаружи, за окнами, уже раздавались крики. Машинисты, выбежавшие из вагона, успели предупредить жандармов. Сначала это было слабое шумное бурчание, а затем всё громче, кричащие команды, приближающиеся шаги. Марк ничего не слышал, его внимание было целиком поглощено инструкцией, которую он никак не мог понять. Его левая рука нервно перебирала рычаги, следуя указаниям, написанным в бумаге. Сердце стучало в груди, каждый его шаг был напряжённым, с каждой секундой нарастала паника, но он заставлял себя действовать. Пальцы почти непроизвольно двигались по механизму, нажимая и тянув рычаги в соответствии с тем, что указано в инструкции, но он всё равно не был уверен, что делает правильно.

Его правая рука сжимала инструкцию, но не могла удержать всю её тяжесть, ум и тело, сосредоточенные на чём-то совсем другом — на звуке, что становился всё громче. Всё сильнее слышались шаги, до которых его сознание дошло слишком поздно.

К вагону уже подбегали рабочие. Они неслись к нему быстро, несмотря на тяжёлые сумки с инструментами, явно готовясь остановить его. На расстоянии он видел, как несколько жандармов отставали, их шаги были неторопливыми, а дыхание тяжёлым, но из этого Марк мог только понять одно — они знали, что скоро их догонят, если не успеет сбежать.

Вдруг, прямо перед ним, дверь вагона распахнулась, и один из железнодорожных рабочих, как раз в тот момент, когда Марк дёрнул рычаг, вбежал внутрь. Он был широким плечом и с вытаращенными глазами — ещё чуть-чуть, и его рука схватила бы Марка. Но тот, не раздумывая, оттолкнул рабочего, заставив его отступить в дверной проём.

— Убирайтесь! — прохрипел Марк, продолжая манипулировать рычагами.

Рабочий, ошарашенный таким напором, не успел вымолвить ни слова. Он застыл на месте, не понимая, что делать. В это время жандармы, заметив, что что-то не так, увеличили шаг, и один из них успел подбежать ближе к двери, пока Марк продолжал судорожно манипулировать рычагами, пытаясь настроить поезд на правильный курс. Его пальцы едва послушно следовали указаниям инструкции, но каждый момент, каждое движение заставляло его ощущать, как нечто внутри начинает разрушаться. Он не мог позволить себе ошибиться — это была его последняя попытка спасти Хари. Поезд постепенно набирал скорость, но всё, что ему оставалось — это надеяться, что он не допустит фатальной ошибки.

Однако его нервы не выдержали, когда дверь вагона вновь распахнулась с грохотом. На пороге стоял ещё один рабочий, крепкий и быстрый, и, увидев Марка за рычагами, бросился в его сторону. Это было именно то, чего Марк боялся — лишиться контроля.

Не раздумывая, он бросил инструкцию на пол и, из последних сил схватив дамский револьвер, вытащил его и замахнулся им, прижав ствол прямо к лицу рабочего. В его глазах была злобная решимость — если этот человек решит остановить его, Марк сделает всё, чтобы продолжить путь.

Но рабочий замер на мгновение, как если бы пытался понять, насколько серьёзна угроза. Лицо его стало чуть более напряжённым, но все же, в следующую секунду, он сделал шаг вперёд, протянув руку к Марку. В его глазах мелькала жалость, что ли, или сомнение, но это было мгновение, которое стоило Марку слишком дорого.

Неожиданно рабочий ударил его в лицо, словно зная, что у Марка нет шансов остаться на ногах. Удар был резким и сильным. Он выбил из Марка всё дыхание, и тот почувствовал, как его тело начинает терять равновесие. В следующую секунду он оказался выброшен за борт — в буквальном смысле.

Марк не успел удержаться за полочку или за что-то другое, он потерял равновесие и с грохотом вылетел из вагона, врезавшись в землю с яростной силой. Всё вокруг померкло на мгновение, и он почувствовал, как боль охватывает его тело. Слишком поздно, чтобы что-то сделать — револьвер выскользнул из его рук и остался в вагоне, а сам он не успел даже встать на ноги, так как его силы были на исходе.

Марк лежал на земле, изо всех сил пытаясь восстановить дыхание, чувствуя, как его тело всё ещё не может оправиться от удара. Головной вагон стоял неподвижно, его колеса не двигались, но всё вокруг продолжало казаться чуждым и беспокойным. Он лежал в тревожной тишине, когда вдруг услышал быстрые шаги. К нему подбежала группа работников станции, трое мужчин, с различной степенью недоумения на лицах.

Один из них, более старший, с морщинистым лицом и толстым воротником на пиджаке, присел рядом с Марком и попытался поднять его, в то время как два других сзади переговаривались между собой.

— Нет, ну ты только полюбуйся на этого господина! — произнёс один, поднимая брови.

Он едва сдерживал удивление, разглядывая Марка, одетого как будто он вышел на бал, а не пытался управлять поездом.

— Что это за шутки такие? Разодет, как денди, и решил поезд угнать?, — внёс свою лепту второй, с недоумением покачав головой.

— С ума, наверное, сошёл, — более спокойным тоном добавил первый. — Может, давно не видел женщин, и вот с таким вот фокусом решил себя показать...

Марк пытался прийти в себя, скользя взглядом по их лицам, но мысли путались, а тело сопротивлялось. Он чувствовал, как его тащат вверх, но не мог понять, что происходит. Одно было ясно — они его не убьют, но его планы потерпели катастрофическое поражение.

Третий, тот, кто был моложе, с тревогой оглядывался вокруг, но сказал спокойно:

— Не болтайте, хватит. Давайте лучше его в порядок приведем, если он не убился.

Марк почувствовал, как его поддерживают и вытаскивают с земли. Двое мужчин продолжали обсуждать его причину поступка, но сам Марк в голове не мог уловить четкости — всё происходящее было слишком хаотичным. Он надеялся, что хотя бы они не начнут спрашивать слишком много, ведь сейчас у него не было ответов. Но служащие станции, будто исполняя его немую просьбу, ничего не говорили, а лишь продолжали идти вперёд, время от времени подгоняя его, как мешок с грузом. Всё, что он мог — это смотреть вперёд, как, не спеша, перед ним проплывали сцены его поражения.

Глаза Марка, полные усталости и боли, скользнули в сторону рельсов. Там, в конце железнодорожных путей, он увидел то, чего так отчаянно пытался избежать. Поезд с пленными, его последний шанс, был снова в движении. Законный машинист, тихо и спокойно, как будто выполняя обычную работу, запустил состав, и тяжёлые вагоны начали медленно двигаться вперёд, прорезая пространство.

Марк следил за ними глазами, чувствуя, как его сердце сжимается. Он видел в этих вагонах лица, которые были ему знакомы, и одно лицо, которое он отчаянно пытался спасти. Хари. Он видел, как её фигура исчезала за горизонтом, как поезд, с каждым метром, отдалялся от него. Словно в замедленном кадре, вагоны проплывали перед его глазами, и он чувствовал, как уходит всё, что он когда-то считал важным. Молли, Хари, спасение — всё это теперь стало всего лишь тенью, ускользающей между рельсами.

Марк не мог вернуться, не мог догнать поезд. Он был здесь, с этим жалким телом, на плечах чужих людей, как будто вся его решимость и сила были исчерпаны. Перед глазами мелькнул вагон, в зарешечённом окне которого он увидел лицо своей бывшей жены Хари. Она держалась за прутья, её глаза смотрели прямо на него. В её взгляде не было гнева, только печаль, будто она уже смирилась с тем, что теперь она была там, а он — здесь, неспособный её спасти.

Но в тот момент, когда он пытался вырвать из памяти эту картину, перед его глазами промелькнуло ещё одно лицо — лицо его дочери Молли. Она стояла как бы в пустоте, её глаза полные разочарования, как будто она могла сказать ему что-то важное. И в её взгляде было невыносимое осуждение, которое прорезалось через всю его решимость и его беспомощность.

— Ты не смог спасти маму, — говорил взгляд Молли. — Ты не мой отец.

И в этот момент, будто его тело больше не выдержало, он потерял сознание. Всё исчезло: вагоны, лица, звуки — и осталась лишь абсолютная пустота, в которой звучали голоса какого-то дьявольского хора, распевавшего про оленя, за которым гнался охотник с копьём.