Рождённый под странной луной (джен)

Мортиша сидела у окна в высоком резном кресле, которое любое слабонервное существо сочло бы орудием пытки. Жёсткая спинка с острыми завитками упиралась в лопатки, холодные подлокотники из чёрного дерева приятно врезались в бока, а сиденье было твёрдым, как надгробная плита. Для Мортиши это было сродни лёгкой, изысканной пытке, помогающей поддерживать идеальную осанку и ясность мыслей.

Она вязала спицами комбинезон для Гаррета. На полу рядом лежал клубок самой мягкой пряжи, которую она использовала лишь в особых случаях. Когда-то из этой же пряжи она вязала комбинезоны для Вэнсдей и Пагсли. Пряжа, конечно же, была чёрного цвета. Мортиша, будучи Аддамс, любила мрачные оттенки, и чёрный, несомненно, был её фаворитом. Он идеально оттенял бледную кожу новорождённого Аддамса.

Изредка она поднимала взгляд, чтобы понаблюдать за детьми.

Пагсли с гордостью испытывал своё последнее изобретение — улучшенную гильотину для кукол. Лезвие сверкало в свете свечей, механизм щёлкал с восхитительным звуком, а корзинка для кукольных голов была выложена бордовым бархатом. Вэнсдей с серьёзным выражением лица подталкивала куклу к устройству, словно проверяя, как та справится с неизбежным. Кукла, сшитая из мешковины и набитая чем-то подозрительно шуршащим — вероятно, жучками, — выглядела обречённой. Мортиша только одобрительно кивнула: её дети всегда находили вдохновение в мрачном.

Из глубины дома доносился звон цепей — это Ларч проверял подвесную люстру, на которой Гомес планировал эффектно спуститься в зал во время открытия банкета. Бабуля бормотала в оранжерее, приучая мухоловку по имени Аннабель щёлкать пастью при упоминании слова «гость». Вещь суетился в коридоре, развешивая гирлянды из сушёных летучих мышей, время от времени проверяя, не слишком ли они высохли — свежая капля крови на крыле всегда производит тёплое впечатление на гостей.

После ритуала на кладбище, когда они с Гомесом поделились своей кровью с мальчиком и предки приняли это благосклонно, внешность Гаррета начала меняться. Он приобрел черты, присущие настоящему Аддамсу. Его каштановые волосы постепенно стали угольно-чёрными и завились ещё сильнее, видимо, он унаследовал это от покойного пра-пра-прадеда Гомеса, которого все в семье звали Кудрявый Аддамс и который при жизни считал расчёску орудием пытки. Кожа мальчика побелела, придав ему приятно нездоровый вид. А вот цвет глаз почти не изменился: зелёный стал лишь более насыщенным. Мортиша была этому рада — ей нравился этот яркий оттенок, похожий на цвет лиан её милой Клеопатры или зелёной ядовитой лягушки.

Позже в тот же день, когда они провели ритуал, Гомес разослал приглашения родственникам. Он загорелся идеей, что необходимо отпраздновать появление нового Аддамса. Бабуля предложила совместить это с празднованием нового дня рождения Гаррета — ведь после усыновления тот сменился на тридцать первое октября.

— Как символично и по-аддамски! День рождения в День всех святых! — воскликнул тогда с энтузиазмом Гомес. Он вскочил, поблагодарил Бабулю за идею, поцеловал руку Мортиши и унёсся рассылать приглашения.

Вспомнив об этом, Мортиша мимолётно улыбнулась. Ах, Гомес всегда потрясал её своей энергией и живостью. Она любила в нём это.

В день торжества весь дом наполнился атмосферой ожидания. Мортиша, стоя перед зеркалом, поправляла рукава чёрного платья, украшенного узорами из тонких бардовых виноградных лоз. Её глаза блестели от предвкушения: сегодня Аддамсы впервые за долгое время соберутся вместе, чтобы отметить рождение Гаррета — нового члена их семьи.

— Ах, Мортиша, ты прекрасна! Я бы убил за тебя или был бы убит. Или и то, и другое, — чувственно произнёс Гомес, подходя к Мортише со спины. Он обнял её за талию, прижал к себе и покачал из стороны в сторону в подобии танца. Затем откинул её волосы с левого плеча и прижался голодным поцелуем к обнажившейся шее, шепча: «О, querida⁽¹⁾».

Мортиша томно улыбнулась, откидывая голову на плечо мужа.

— Mon sauvage⁽²⁾, — она повернулась в его объятьях, погладила по щеке, чувствуя, как Гомес придерживает её за затылок, и наконец поцеловала. Гомес ответил с пылом, который никогда не угасал с тех пор, как они впервые встретились.

— Снова твой французский, cara mia⁽³⁾, — простонал побеждённо Гомес, заставляя Мортишу кинуть на него лукавый взгляд из-под длинных ресниц.

Она знала, как её французский распаляет пожар безудержной страсти в её муже, и часто этим пользовалась.

Когда их поцелуй завершился, Гомес, сияя, как луна в полнолуние, подхватил Мортишу за руку и торжественно повёл её вниз по широким ступеням, ведущим в парадный холл. Здесь уже горели сотни свечей, тени от которых плясали по высоким стенам, а откуда-то из глубины дома доносились приглушённые звуки органа — это Вещь репетировал похоронный марш. Толстая дубовая дверь хранила за собой ночную прохладу и аромат прелых листьев, готовых ворваться внутрь вместе с первым гостем.

Гомес, с его неуёмной энергией, уже успел обойти весь дом, проверяя, что всё готово: велел Ларчу поправить гирлянду из сушёных летучих мышей, проверить закуски и наполнить огромную серебряную супницу у двери пуншем со свежей кровью — «чтобы гости сразу почувствовали себя как дома».

Вскоре послышались первые глухие удары в дверь, и Гомес поспешил открыть дверь вперёд недовольно ворчащего Ларча. На пороге стоял Фестер: его округлое лицо светилось от возбуждения, а глаза поблёскивали тем самым опасным огоньком, который обещал приключения.

— Фестер, брат! — приветствовал Гомес брата, распахнув руки. — Мы рады видеть тебя на этом значимом для нашей семьи событии. Наша семья пополнилась новым Аддамсом!

— Гомес! — отозвался Фестер, шагнув внутрь. — Поздравляю с новой душой в роду! — и обнял брата с таким усердием, что в груди у Гомеса что-то хрустнуло.

Мортиша покачала головой — рядом с братом Гомес всегда превращался в мальчишку, но её это только забавляло.

— Сестрица! — Фестер поцеловал её протянутую руку, а затем был атакован Пагсли, который буквально врезался в него с криком: «Дядя Фестер!» Вэнсдей подошла медленно, но обняла его с тем же неподдельным удовольствием.

— Пагсли, Вэнсдей, как вы выросли! — восхитился Фестер, доставая из кармана коробочки. — Вот, я привёз вам подарки из Австралии: гимпи-гимпи для племянника и тарантула для племянницы! — Он протянул их так, словно это были драгоценности, а не ядовитые существа. Затем повернувшись к Мортише, он добавил: — А где новый Аддамс? У меня есть подарки и для него: бомбы, фейерверки и баночка с огненными муравьями из Австралии — говорят, они жалят так, что видишь родню до седьмого колена.

Мортиша провела его к колыбели, которую временно поставили прямо в холле, и подняла Гаррета на руки.

— Это твой дядя Фестер.

— Привет, маленький Гаррет, — заворожённо произнёс Фестер, явно уже представляя совместные игры с племянником. Он протянул руку, но мальчик оттолкнул её и отвернулся, делая вид, что ему неинтересно, хоть и продолжал поглядывать на нового родственника краем глаза.

— Настоящий Аддамс! — расхохотался Фестер.

Следующим в вестибюль буквально вкатился Кузен Итт, оглашая пространство своим знакомым тараторящим говором. Мортиша изящно кивнула ему, и её глаза весело блеснули.

— О, Кузен Итт, ты как всегда вовремя. Добро пожаловать.

Вэнсдей и Пагсли тут же подбежали к нему, зная, что этот кузен никогда не приезжает без странных, но крайне полезных подарков. И Итт, как всегда, не разочаровал: для Вэнсдей он достал маленький, но невероятно детализированный гробик для кукол, внутри которого был встроен музыкальный механизм, играющий похоронный марш. Пагсли же получил старинный китайский механизм, который при запуске разбрасывал крошечные дротики с ядовитыми наконечниками.

Кузен Итт залихватски поклонился Мортише, державшей Гаррета, и что-то весело протараторил — Аддамсы, конечно, поняли каждое слово. Гаррет, заворожённый звуками, подался вперёд и попытался повторить за Иттом, издавая неразборчивое бормотание. Тот рассмеялся, снова что-то сказал и, при помощи Вещи, достал для малыша свиток, перевязанный чёрной лентой. На прикреплённой карточке золотыми буквами было выведено: «Вечной ночи Гаррету Гомесу Аддамсу».

— Спасибо, Кузен Итт, — Мортиша сдержанно улыбнулась и отложила свиток на специальный стол для подарков.

За ним прибыли и другие эксцентричные гости. Двоюродная тётушка Офелия, прославившаяся тем, что прожила целый год в доме с привидениями и вернулась оттуда с автографами всех его обитателей, а потом написала об этом книгу, ставшую бестселлером, вручила Гаррету несколько редких энергетических кристаллов, «особенно хорошо работающих в полнолуние». Дальний дядюшка Бальтазар — высокий, суровый человек с густыми усами и таким пристальным взглядом, что от него вянут цветы, — подарил старинный кинжал с резной рукоятью в форме черепа.

Ещё одна родственница, Августа, явилась в своей знаменитой шляпе с чучелом стервятника, чьи стеклянные глаза хищно поблёскивали в свете свечей. На шее у неё покоилась выделанная лиса, словно застывшая в момент прыжка. Осмотрев Гаррета с вниманием коллекционера, Августа извлекла из сумки маленькое чучело хорька, мягкое на ощупь, и протянула его Гаррету.

— Чтобы обнимать во сне, — сказала она с лёгкой улыбкой.

Когда все собрались, яркий свет погас, и несколько прожекторов направили свои лучи под потолок. Разговоры стихли, и под мерный скрип цепей, которыми управлял Ларч, массивная люстра стала медленно опускаться вниз. На одной из бронзовых перекладин, вальяжно устроившись с бокалом в руке, стоял Гомес.

— Дорогие Аддамсы! — провозгласил он, поднимая бокал. — Сегодня мы собрались, чтобы приветствовать нового члена нашего славного рода — Гаррета Аддамса! Пусть этот вечер будет наполнен несчастьем и неудачами! — Он сделал щедрый глоток, спрыгнул на пол и, всё ещё держа бокал, подал знак начинать банкет. Гости взорвались аплодисментами.

Мортиша тем временем подошла к древней чаше, установленной на постаменте в центре зала. Окунув палец в густую тёмную жидкость, она коснулась лба Гаррета и произнесла:

— Гаррет Гомес Аддамс, пусть мудрость и сила предков сопровождают тебя, а миры живых и мёртвых чтят твоё имя.

После слов Мортиши в зале воцарилась торжественная тишина. Один за другим родственники подходили к чаше, чтобы оставить в ней каплю своей крови — древний обычай, прочно связывающий нового члена семьи с родом. Каждый делал это по-своему: кто-то аккуратно прокалывал палец серебряной булавкой, кто-то проводил остриём кинжала по ладони, а самые нетерпеливые просто кусали запястье. Капли падали в густую тёмную жидкость, расплываясь багровыми кругами.

Вместе с кровью каждый дарил Гаррету своё пожелание: кто-то желал ему всегда находить слабость врагов, кто-то — не терять вкус к опасности, а кто-то — помнить, что по-настоящему несчастные моменты всегда немного омрачены жизнью.

Когда последняя капля растворилась в густой тьме чаши, а последнее благословение было дано, Мортиша передала чашу Ларчу, а Гомес поднял бокал и произнёс:

— Немного с опозданием, но давайте же отпразднуем день рождения Гаррета — тридцать первое октября! Вечер, когда грани миров становятся тоньше. Да здравствует наш сын!

Празднование в честь нового члена рода продолжилось с размахом, достойным Аддамсов. В парадном зале поместья, украшенном тяжелыми чёрными шторами и канделябрами с мерцающими свечами, звучали звуки ссор, смеха и дуэлей. Тут и там звучали то древние семейные легенды, то байки о похоронных процессиях, сорванных по недоразумению, то тихий смех над чьим-то недавним несчастьем.

Тосты за Гаррета гремели, как выстрелы, и каждый глоток густого, почти чёрного вина сопровождался одобрительными возгласами.

Внезапно Гомес, залихватски ухмыляясь, вышел на середину зала и нашёл глазами брата. Мортиша улыбнулась, сразу разгадав, что тот задумал.

— Мамушка! — громко объявил Гомес, доставая из сапогов два кинжала и играючи крутанув их в руках.

Фестер радостно заулюлюкал, выскользнул из объятий двоюродной тёти Офелии и подхватил брата под руку.

Через секунду зал загудел: мрачная, пульсирующая мелодия органа сменилась быстрым, резким ритмом ударных. Гомес и Фестер, вынырнув в центр круга зрителей, закружились в вихре, словно схватились в дуэли, но с каждым шагом и поворотом становилось ясно — это был их знаменитый семейный танец-мамушка.

Кинжалы в руках Гомеса и Фестера сверкали, словно молнии: они взмывали вверх, скользили так близко к лицам зрителей, что у тех невольно перехватывало дыхание. Клинки пели, рассекая воздух, а ткань их камзолов развевалась в унисон, подчеркивая резкие, акробатические движения.

Внезапно Фестер, пригнувшись, пропустил над собой удар Гомеса, сделал кувырок и оказался у него за спиной, но тот, словно предугадывая манёвр, развернулся, скрестил их клинки и отбросил брата назад. Гомес смеялся с тем безумным восторгом, что всегда сопровождал его любимые опасные игры, а глаза Фестера горели таким же огнём.

Они двигались всё быстрее, превращая танец в смертоносный ритуал, где каждое движение было выверено, а каждый риск — рассчитан. И всё же в этой опасности было нечто притягательное, как в старых историях о пиратах, бросающих вызов судьбе.

На последнем аккорде Гомес, развернувшись, подбросил оба кинжала в воздух, поймал их лезвиями вниз, скрестил перед собой и, сделав глубокий поклон, расплылся в своей фирменной, обезоруживающе опасной улыбке. Фестер, тяжело дыша, с грохотом воткнул свои клинки в пол, чем вызвал бурю аплодисментов и одобрительных криков.

— Мортиша, дорогая! — выкрикнул Гомес, нисколько не запыхавшись. — Однажды я научу Гаррета мамушке так же, как меня учил отец! Наш сын будет танцевать её, как истинный Аддамс!

Когда танец завершился и зал взорвался аплодисментами, Вэнсдей, бесшумная, как тень, подошла к кузену Люсьену — мрачному, темноглазому юноше с холодной улыбкой — и пригласила его на танец. Её движения были плавными и точными, а лицо оставалось серьёзным, что лишь добавляло её танцу особую мрачную красоту. Люсьен, держа её за руку, также сохранял полную невозмутимость, словно они оба были героями какой-то таинственной, зловещей баллады.

— Посмотри, Гомес, — заметила Мортиша, с умилением наблюдая за дочерью, — возможно, это начало новой истории любви.

— Первая несчастная любовь — всегда самая прекрасная. В этом есть что-то поэтическое. Хотел бы я пережить её с тобой, — ответил он, обжигая руку Мортиши очередным поцелуем.

Гости продолжали подходить к Гаррету, чтобы познакомиться поближе. Бабуля, с трубкой в зубах, поучала парочку молодых кузин, как воспитывать ребёнка в духе семейных традиций Аддамсов, не забывая упоминать рецепты зелий для «по-настоящему крепкого сна».

После танцев и поздравлений все переместились в столовую. На серебряных подносах гостей уже ждали изысканные блюда — от супа с паучьими лапками с острым соусом до пирожных в форме черепов, покрытых тонким слоем чёрной глазури. Вино лилось рекой, а где-то в углу Вещь играл похоронный марш вперемешку с танцевальными мелодиями.

— Ты делаешь каждый момент лучше, cara mia, — наклонился Гомес к Мортише, целуя её руку. — Этот вечер живёт только благодаря тебе.

— И всё же именно ты всегда умеешь сделать мои вечера незабываемыми, Гомес, — ответила она, глядя на мужа с глубокой нежностью.

Постепенно гости начали расходиться. Вэнсдей бесшумно скрылась в своей комнате, а Пагсли, набивший тарелку деликатесами до отказа, заснул прямо за столом. Его голова медленно съехала на большое блюдо, и кто-то заботливо накрыл её серебряным клошем. Мортиша, заметив это, слегка улыбнулась.

— Пагсли всегда умел найти себе уютное место, — шепнула она Гомесу. Тот лишь согласно кивнул.

Гаррет, устроенный у неё на руках, спал так же спокойно, как и его брат, — окружённый родными и в атмосфере, где мрак и любовь существовали в идеальном равновесии.

1) (исп.) — возлюбленная

Вернуться к тексту

2) (фр.) — мой дикарь

Вернуться к тексту

3) (ит.) — моя дорогая, моя любимая

Вернуться к тексту