Рождённый под странной луной (джен)

Это перевыкладка. Главы отредактированы и переделаны. Приятного чтения!

Ночь на тридцать первое октября, обрушившаяся на Годрикову Лощину, была особенно мрачной и холодной, как будто сама природа предвещала трагедию. Растущая луна скрылась за плотными облаками. На улице стояла тишина, нарушаемая лишь зловещими шорохами голых деревьев, которые доносил ветер из окружающей деревеньку рощи. Всё вокруг затихло, словно весь мир затаил дыхание перед надвигающейся бедой.

В коттедже, принадлежащем молодой семье Поттеров, царила тревога: Лили Поттер сидела в кресле в гостиной, прижимая к груди маленького Гарри, который недавно заснул, а Джеймс Поттер нервно мерил шагами комнату, то и дело бросая взгляды в окна, вглядываясь в темноту, будто ожидая, что из неё сейчас вырвется нечто ужасное. Они оба, несмотря на попытки сохранить спокойствие, не могли игнорировать нарастающее чувство беспокойства. Казалось, что в воздухе витала неясная угроза, заставляя их магию быть в напряжении.

Маги, обладая особым даром, всегда чувствовали мир иначе, чем обычные люди, — их Предчувствие, как иногда называли интуицию или шестое чувство, редко подводило в по-настоящему важных моментах. Говорят, что сильные маги, даже не обладая даром предвидения, могли предсказывать события, влияющие на их жизнь.

Лили всегда полагалась на свою интуицию, и та редко ошибалась. Весь день она не могла избавиться от пугающей мысли, что Фиделиус, ранее казавшийся надёжной защитой, может оказаться их погибелью. Она не говорила об этом мужу, потому что её тревога, становившаяся с каждым часом только сильнее, не была подкреплена фактами, однако Джеймс, казалось, и сам что-то чувствовал.

— Я не могу избавиться от этого чувства, Лили, — пробормотал Джеймс, нервно сжимая в руке палочку. По негласному соглашению, они не обсуждали предчувствия, и голос мужа заставил Лили вздрогнуть от неожиданности — настолько она погрузилась в свои мысли.

Джеймс, повернувшись к ней лицом, продолжил:

— Мы сделали всё, что могли, но... Я не уверен, что этого достаточно. Я… — он замолчал, покачав головой. Его слова повисли в воздухе.

Лили взглянула на мужа, и её глаза, полные тревоги, встретились с его взглядом. И тут она поняла: они оба знали, что что-то надвигается.

Она не ответила сразу, лишь крепче прижала Гарри к себе, чувствуя его тёплое дыхание на своей шее. Тревога не отпускала, а наоборот, лишь нарастала с каждой секундой, с каждым шагом Джеймса, который снова начал ходить по гостиной из стороны в сторону. Казалось, что воздух в доме стал плотнее и наэлектризовался, как будто над ними нависла невидимая туча, готовая вот-вот разразиться грозой.

— Что, если Фиделиус не сработает? — произнесла она вдруг, её голос был едва слышен, словно мысли вырвались наружу против её воли. — Что, если Питер…

Она замолчала, не в силах передать своего беспокойства, однако взгляд Джеймса дал понять, что он думал о том же. Они оба старались не произносить этих слов, как будто само их упоминание могло разрушить магию защиты, но в этот момент сомнения, давно тлеющие где-то на задворках сознания, наконец вырвались наружу.

— Нет, — твёрдо сказал Джеймс и, будто пытаясь придать себе уверенности, несколько раз покачал головой. — Питер наш друг. Он бы не предал нас.

Лили кивнула, но сомнения не исчезли. Она знала, что Джеймс старается казаться спокойным ради неё и Гарри, но его собственная тревога проглядывала в каждом движении, в каждом взгляде, брошенном на них.

— Но что, если Дамблдор ошибается? — спросила она нерешительно, опустив взгляд на безмятежное личико спящего сына. — Что, если Тот-Кого-Нельзя-Называть найдёт нас? Я боюсь… — она замолчала, оборвав свои мысли, не желая нагнетать.

Джеймс замер на месте, его руки сжались в кулаки. Затем он подошёл к креслу, опустившись на колени, и легко сжал её плечо, посмотрев прямо в глаза.

— Лили, пообещай мне, — тихо и серьёзно произнёс он. Тон его голоса заставил Лили сглотнуть, глаза запекло от наворачивающихся слёз. Она покачала головой, чувствуя, что он собирается сказать. — Если это случится, ты заберёшь Гарри и уйдёшь. Можешь уехать в Америку — Аддамсы обязательно помогут вам, а я задержу Его.

— Нет! — резко ответила Лили, её голос дрожал от слёз, но в нём слышалась решимость. Она сжала ладонь Джеймса, будто желая передать ему свою решимость. — Я не оставлю тебя, Джеймс. Я верю, что мы справимся. Мы уже преодолели столько всего…

Но прежде чем она успела договорить и успокоить мужа, раздался оглушительный звон снаружи, и наложенная на дом защита пала. Кто-то прорвался через все чары и Фиделиус. Лили застыла, а Джеймс вскочил на ноги, его палочка, едва заметно дрожащая, мгновенно была направлена в сторону входной двери.

— Он здесь, — прошептала Лили, её голос был еле слышен, но слова были подобны грому.

* * *

В далёкой Америке, за тысячи километров от Годриковой Лощины, в мрачном, но величественном доме Аддамсов, Мортиша Аддамс ощутила, как внутри что-то дрогнуло, а потом натянулось.

Она с мужем находились в оранжерее. Гомес сидел за шахматным столом и курил сигару, взгляд его уже несколько минут был направлен на его супругу, и Вещь, с которым они разыгрывали партию в шахматы, недовольно постукивал пальцами по столу. Однако Гомес, увлечённый любованием Мортишей, забыл обо всём. Длинные черные волосы Мортиши блестящим каскадом спадали на плечи, пока она сосредоточенно обрезала бутоны увядших роз, создавая из них своеобразный букет — лишь стебли с листьями оставались в её руках, а затем занимали своё место в вазе. Каждое движение секатора было точным и смертоносным, словно гильотина.

— О, cara mia, — прошептал Гомес, поднявшись. Он приблизился к супруге со спины и нежно коснулся её плеча. — Ты, обезглавливающая эти несчастные розы, смертоносна в своей красоте и также неумолима. Я хотел бы быть приговорённым к гильотине, если моим палачом будешь ты.

Мортиша, не отрываясь от составления букета, со свойственной ей сдержанностью, подарила ему лёгкую улыбку. Она поймала его взгляд и щёлкнула секатором, срезая очередной бутон. Гомес потянулся поцеловать супругу, но остановился: та внезапно замерла, закаменела телом в его руках.

— Гомес, — произнесла она тихо, но властно через несколько мгновений. Мортиша наконец поняла, что её беспокоило. — Нам пора выполнить обещанное.

Гомес поднёс её ладонь к своим губам и поцеловал запястье, жадно прижавшись губами. Глаза его загорелись от восхищения.

— О, Мортиша, ты всегда так точно чувствуешь моменты судьбы. Твоё чутьё... О, ты околдовываешь меня своим ясным взглядом!

Мортиша медленно отвела захваченную в плен руку в сторону, но не спешила отступать от супруга. Она напомнила ему:

— Обещанное не будет ждать.

Гомес, словно пробудившись от своего романтического транса, тяжело вздохнул, а затем стал серьёзным.

— Поттеры?

— Да. Мы пообещали Лили и Джеймсу, — сказала Мортиша. Их пальцы сплелись, и она прижалась спиной к груди супруга, как если бы пыталась стать с ним частями одного целого. — Мы должны поспешить и забрать Гарри, Гомес.

— Конечно, querida, — с улыбкой сказал Гомес, крепко прижав её к себе за талию, его руки легко скользнули по её тонкому стану, поворачивая лицом к лицу. Мортиша прижалась на мгновение, а потом выгнулась, чёрные волосы коснулись пола.

— Всякий раз, когда ты используешь этот тон, моё сердце замирает. Ты — моя звезда в тёмном небе.

Мортиша посмотрела ему в глаза, её дыхание стало быстрее, но лицо оставалось спокойным. Она расслабилась, позволяя мужу держать её.

— Ты по-прежнему можешь заставить меня чувствовать, разжечь инквизиторский огонь в моей груди, — сказала она низким голосом, её пальцы на мгновение задержались на его груди, погладили воротник рубашки, а затем она выпрямилась и отступила. — Но сейчас у нас важное дело.

— Да, моя дорогая, — ответил Гомес с готовностью, отступая, но всё ещё держа её за руку.

Мортиша нежно коснулась его щеки, погладила виски.

— Тогда прикажи подать автомобиль, дорогой. Время уходит.

Гомес с энтузиазмом выскочил из оранжереи, на ходу отдавая распоряжение Ларсу подготовить транспорт. Вскоре на улице, перед домом, стоял их чёрный кадиллак — огромный и мрачный в закатных лучах. Фестер шутил, что это гроб на колёсиках.

Гомес, в свойственной ему манере, стремительно открыл заднюю дверцу, помогая Мортише забраться внутрь. Его руки на мгновение задержались на её талии, будто он не хотел отпускать её даже на короткий миг, но затем, легко коснувшись её руки, он отпустил её, словно с трудом расставаясь с этим прикосновением.

— Поспеши, Вещь! — скомандовал Гомес, бросив взгляд на их водителя — ту самую Вещь, который с ловкостью вскочил на руль и, казалось, даже подмигнул в ответ (что невозможно). Вещь, как всегда, был готов к любому поручению.

Кадиллак рванулся с места, быстро соскакивая с обычной дороги на магическую тропу, которая вела их прямо в центр событий, туда, где решалась судьба одного мальчика, чья жизнь и смерть могли изменить ход истории.

Когда автомобиль Аддамсов прибыл в Годрикову Лощину, мир вокруг казался замершим. В воздухе висела тишина, настолько густая, что казалось, можно было ощутить её вес. Коттедж Поттеров больше не был тем светлым уютным местом, которым его помнили немногочисленные гости. Вместо этого, перед Аддамсами предстали разрушенные стены, обломки и тяжёлое облако магии, окружающее то, что осталось от семейного гнезда.

Гомес с ловкостью выбрался из автомобиля и подал руку Мортише, помогая ей выйти. Её платье — длинное, чёрное, словно сама ночь — зашуршало по выложенной камнями дорожке. Она двигалась с изяществом, которое одновременно притягивало взгляд и внушало трепет. Мортиша была воплощением спокойной силы, и каждый её шаг казался предопределенным, как ритуал, тщательно обдуманный и безукоризненно исполненный.

Гомес, как всегда, не спускал с супруги глаз, любуясь, как она с грацией хищницы направлялась к распахнутой входной двери. Её присутствие здесь, на месте разрушения, казалось столь же естественным, как если бы ночь сама её призвала. Взгляд Мортиши был холоден: она чувствовала следы магии в воздухе — больной, неправильной и будто бы сломанной. Остаточные волны этой энергии всё ещё витали вокруг, словно дым, охватывая весь участок.

— Грандиозное зрелище, не правда ли, querida? — сказал Гомес, подходя ближе. Он был привычен к мрачным пейзажам, но даже он не мог не заметить невероятную силу, вложенную в это разрушение.

Мортиша кивнула, её тонкие пальцы скользнули по шее, как если бы она касалась чего-то невидимого. Её лицо оставалось непроницаемым, но в глазах появилась едва уловимая тень гнева. Кто-то едва знакомый с Мортишей сказал бы, что её лицо похоже на фарфоровую маску, однако Гомес мог легко читать по нему малейшие проблески эмоций. Поэтому он моментально заметил гнев супруги и вопросительно взглянул на неё.

— Это не просто остаточная магия, — ответила она на невысказанный вопрос. — В ней чувствуется след тьмы — древней и ненасытной. Неправильной и даже безумной.

Они приблизились к дверному провалу, двери висели на одной петле, как не до конца оторванные крылья. Мортиша замерла у порога, задержав дыхание на долю секунды. Она как будто собираясь с силами перед тем, как войти в дом, который теперь был пустой, разбитой скорлупой.

— Какое трагичное место. Подобная атмосфера подошла бы нашему поместью, — тихо произнесла она. Её голос звучал мягко, но, несмотря на любовь ко всему мрачному, в нём слышалась печаль. Материнское сердце оплакивало произошедшую трагедию.

Гомес подошёл сзади и обнял её за талию, нежно притянув ближе.

— Mon amour, ты как всегда прекрасна в этот момент печали, — его руки скользнули по её спине, и он наклонился, чтобы поцеловать её шею. — Даже в скорби ты остаёшься для меня светом.

Мортиша не отвела его руки, позволив себе насладиться этим мгновением. Затем она медленно переступила порог, её черное платье струилось за ней, как тень. Внутри коттеджа царил хаос: обломки мебели, книги и фотографии со стен, валяющиеся на полу, обугленные стены со следами заклинаний. И посреди этого ужаса — лежащий у лестницы труп Джеймса Поттера. Его палочка всё ещё была крепко зажата в руке.

Гомес, стоявший рядом, снял шляпу в знак уважения и прижал к груди.

— Браво, Джеймс, — произнёс он с уважением. — Ты сражался до конца. Я бы почтил за честь умереть в бою за мою cara mia, — он бросил жаркий взгляд в сторону Мортиши, а затем продолжил с лукавством: — Только не могу выбрать между шпагой и палашом. Что ты думаешь, дорогая?

Мортиша бросила на Гомеса мягкий взгляд, её губы слегка изогнулись в улыбке, полной тёмного очарования.

— О, мой дорогой, — протянула она, её голос был мягок, как шелк. — Шпага или палаш? Я думаю, что тебе, безусловно, подойдёт кинжал. Острый, как твоя преданность и такой же смертоносный.

Гомес широко улыбнулся, его глаза загорелись восторгом от этих слов. Он обожал острый ум супруги не меньше, чем её красоту.

— Как всегда, твои слова пронзают меня насквозь, моя звезда, — ответил он, подаваясь вперёд, чтобы снова поцеловать её запястье. — Я готов к любому бою ради тебя! Только представь: смертельный дуэльный танец, холодные клинки сверкают, и всё ради того, чтобы защитить твоё сердце.

Мортиша наклонила голову в сторону, на мгновение закрыла глаза, позволив себе посмаковать эту привлекательную картину, но затем сосредоточилась.

— Гомес, ты превращаешь даже смерть в романтику, — тихо заметила она, её голос был полон восхищения и одновременно упрёка. — Однако сейчас мы здесь не ради дуэлей. Мальчик ещё жив, и мы должны выполнить обещание, данное Поттерам.

Она отпустила его руку, плавно скользнув мимо него к лестнице, её платье зашуршало по ступеням. Гомес мгновенно проследовал за ней, его азарт уступил место сосредоточенности.

— Конечно, любовь моя. Юный Гарри ждёт нас, — согласился он, снова став серьёзным.

На втором этаже царил полумрак. В детской ветер из разбитого окна колыхал остатки штор, лунный свет едва освещал комнату. Мортиша остановилась на пороге. Её взгляд сразу упал на тело Лили Поттер, распростёртое перед детской кроваткой. Она лежала на полу, словно пытаясь закрыть собой сына, и даже в смерти её поза выражала последнюю отчаянную попытку защитить его. Было очевидно, что она сражалась до конца.

— Печальная и красивая смерть, — прошептала Мортиша, её голос был почти музыкой в этой мрачной тишине. Она опустилась на колени рядом с телом Лили, её длинные пальцы легко коснулись холодной руки женщины. — Она отдала всё, что у неё было, чтобы защитить своё дитя.

Мортиша недолго помолчала, выказывая своё уважение материнской любви, а затем провела ладонью по лицу Лили, навечно закрывая глаза этой молодой женщины.

Внезапно раздался тихий звук: слабый детский плач, доносящийся из кроватки. Мортиша поднялась и приблизилась к ребёнку. Лицо мальчика было покрыто засохшими следами от слез, а шрам на лбу ярко выделялся в тусклом свете, кровоточа и пульсируя, словно тлеющий уголёк. Кровь медленно сочилась из него, оставляя тонкую дорожку на коже лба. Плач был тихим, но отчаянным, словно крик души, оставленной в одиночестве посреди хаоса.

— Бедный мальчик, — произнесла Мортиша, её голос был наполнен мягким сочувствием. Она склонилась над кроваткой, и мальчик уставился на неё. Она осторожно коснулась холодными пальцами его маленькой щёчки, словно пытаясь забрать часть его боли себе. — Ему предстоит долгий путь.

Гомес подошёл ближе и встал рядом с женой, окинув взглядом Гарри, он произнёс:

— Какой шрам, какая история! Думаю, Пагсли обязательно попробует повторить его.

— Уверена, что так и будет, — усмехнулась Мортиша. — Однако это не просто рана. Это… — она на мгновение замялась, — клеймо.

Мортиша пристально вглядывалась в мальчика, затем осторожно коснулась его лба, едва ли не задевая шрам. Магическая энергия, исходящая от шрама, была настолько плотной и тёмной, что её можно было ощутить, словно жар от огня. Она была похожа на остаточную магию, витающую в коттедже.

— Нет, это не клеймо, это судьба, — поправила себя Мортиша. — Этот мальчик пережил то, что должно было убить его. Но шрам никогда не позволит ему забыть об этом — он предопределил его судьбу.

Гарри немного успокоился, хотя его лицо ещё было мокрым от слёз. Мортиша подняла его на руки, её движения были осторожными, но уверенными. Мальчик замер в её объятиях, окружённый чувством защищённости. Он крепко сжал цепкими пальчиками платье Мортиши, пристроил вихрастую голову на её плече и мгновенно затих.

— Мы должны забрать это дитя, mon amour, — прошептал Гомес, завороженный моментом, его голос был полон решимости. — Лили и Джеймс доверили нам это. Он — последний из их рода, и мы, как его крёстные родители, обязаны позаботиться о нём.

Мортиша кивнула, её лицо оставалось непроницаемым, но в её движениях чувствовалась нежность, когда она прижимала Гарри к себе, поддерживая его под спину.

— Мы увезём его домой, — сказала она твёрдо. — Его судьба определена, но мы можем повлиять на его будущее.

Кадиллак мчался сквозь ночь, возвращая Аддамсов и юного Гарри Поттера в Америку. На переднем сидении Вещь ловко управлялся с рулём, педалями и коробкой передач, его пальцы виртуозно направляли автомобиль через густой туман. Мортиша нежно прижимала Гарри к груди, а Гомес любовался этой картиной. Величественная, как всегда, его супруга была воплощением безмятежности. Младенец, завёрнутый в пиджак Гомеса, крепко прижимался к её шее, его маленькие пальчики цеплялись за её платье. Время от времени он тихо всхлипывал во сне, и тогда Мортиша мягко перебирала его волосы, избегая шрама на лбу.

Гомес, сидя рядом, не мог отвести пылкого взгляда от супруги, смотря на неё с тем обожанием, которое пронизывало всю их совместную жизнь.

— О, querida⁽¹⁾, — прошептал Гомес, голос дрожал от волнения. Его рука мягко коснулась талии Мортиши, и она откинула голову ему на плечо. — Ты словно тёмная Мадонна с младенцем. Ты — воплощение самой Бледной Госпожи, держащее в объятиях юную душу. Если бы Рафаэль видел тебя, он бы прекратил писать картины, ибо понял, что перед ним — истинное совершенство, которого ему никогда не достичь.

Гомес перехватил её ладонь, запечатлевая на тыльной стороне пылкий поцелуй.

— Ты несёшь это дитя с такой грацией, словно само провидение предназначило его для нас.

Мортиша улыбнулась, её тёмные глаза блеснули в свете луны, когда она посмотрела на Гомеса. Их взгляды встретились, и время, казалось, остановилось. Мгновение тянулось вечность, пропитанное их страстью.

— Ты так поэтичен, мой дорогой, — произнесла она с лёгкой улыбкой и посмотрела на спящего мальчика. — Но судьба действительно изменилась для этого мальчика. Гарри Поттер умер в этой ночи.

— Ты уже выбрала имя, Мортиша? Я подумал о Пуберте. Пуберт Аддамс — как звучит! — гордо произнёс Гомес, откидываясь на сиденье и закручивая правый ус.

— Нет, Гомес, — покачала головой Мортиша. — Я дам ему другое имя — Гаррет Гомес Аддамс.

— Гаррет Гомес Аддамс, — с благоговением повторил Гомес, словно это имя само по себе было колдовским заклинанием. — О, cara mia⁽²⁾, ты всегда так мудра! Как же мне повезло, что ты рядом, чтобы направлять меня на этом пути.

— Его судьба, возможно, будет куда более хаотичной, чем ему было предначертано изначально, но я не могу не вмешаться, — тихо сказала Мортиша.

— Cara mia, когда ты говоришь о судьбе, я не могу не преклоняться перед тобой. Ты словно сама держишь в руках нити судеб! — произнёс Гомес, его голос стал низким и раскатистым. Он не смог удержаться и снова коснулся её руки, целуя запястье с тем страстным трепетом, который он испытывал всякий раз, когда она говорила что-то судьбоносное.

— Гомес, ты преувеличиваешь, — ответила Мортиша, её губы дрогнули в лёгкой, загадочной улыбке. — Я лишь следую за тем, что предначертано.

— Ты делаешь всё предначертанное лучше, — Гомес крепче сжал её талию, словно боясь отпустить её хоть на мгновение.

Мортиша снова посмотрела на спящего мальчика, её пальцы ласково погладили его щёку, словно утверждая его место в их жизни.

— Теперь он наш, Гомес, — произнесла она, и в её словах чувствовалась абсолютная уверенность, с которой, как она знала, Гомес никогда не стал бы спорить. Муж обожал Мортишу с той безусловной, почти безумной преданностью, что не требовала доказательств. Он доверял её инстинктам и позволял ей вести семью так, как подсказывало её сердце, зная, что её решения всегда приведут Аддамсов к успеху. Сам он с удовольствием занимался рискованными инвестициями, которые приносили Аддамсам доход, а ему репутацию человека, способного заработать на всём — от похоронного бюро до фабрики особо острых зубочисток. Но в вопросах семьи последнее слово всегда оставалось за Мортишей, и Гомес гордился этим не меньше, чем своими удачными сделками.

Кадиллак, сбросив скорость, ненадолго остановился перед величественными коваными воротами поместья Аддамсов, дожидаясь, пока они медленно отворятся. Вдоль извилистой дороги, исчезающей в тумане, тянулся тяжёлый железный забор, чёрный от времени и влажный от ночной росы. Ржавчина, въевшаяся в металл, не разрушала его — напротив, она придавала прутьям суровую, почтенную старость, словно этот забор простоял столетия, пережив войны, чуму и забвение. Каждая секция венчалась острыми, как кинжалы, пиками, предупреждающими: здесь нет места для тех, кто пришёл без приглашения. Между прутьями, точно тёмные вены, извивались колючие лианы, сплетаясь с железом в единый, недружелюбный узор, так что казалось, будто сама природа заключила союз с камнем и сталью, охраняя тайны мрачного дома.

Сквозь прорехи в тумане проглядывал силуэт особняка — тёмный и неподвижный, словно вырезанный из ночи. Огромный готический дом прятался в тени вековых вязов и дубов, их узловатые ветви напоминали руки, тянущиеся к непрошеным гостям. Башни, увитые плющом, тянулись ввысь, будто пытались зацепить когтями крыши последние ускользающие лучи луны; в полумраке они походили на покосившиеся шпили забытых соборов, где когда-то молились о вещах, давно вычеркнутых из человеческой памяти. Каменные стены, почерневшие от времени, источали зловещий покой, а узкие окна, словно глаза стража, следили за каждым, кто осмеливался взглянуть на этот дом. В нём было величие и угроза, и казалось, что он дышит медленно и глубоко, вбирая в себя холод ночи и дыхание тех, кто переступит его порог.

Когда автомобиль замер в самом конце подъездной дорожки с грациозной точностью, Гомес, довольно прищурившись, воскликнул:

— Ах, Вещь, ты как всегда безупречен!

На месте водителя из-под руля появилась знакомая ладонь, пальцы победно щёлкнули в воздухе, а затем изящно пробежали по панели, будто выстукивая финальный аккорд в сложной симфонии. Вещь театрально склонился в своём фирменном поклоне, ловко выгнув кисть, принимая похвалу как истинный артист сцены.

Их уже ждали. На крыльце, недвижимый, как каменный страж, стоял Ларч — высокий, мрачный и немногословный дворецкий. Он чуть склонил голову, признавая возвращение хозяев, и с поразительной аккуратностью распахнул дверцу Кадиллака. Его гигантская ладонь с нежной точностью справилась с крохотной ручкой, будто в руках у него был не металл, а хрупкий фарфор.

— М-м-м… — лишь протянул он низко, в своей привычной манере, и этого звука было достаточно, чтобы в нём прозвучало и «добро пожаловать», и «рад вас видеть».

— Благодарю, Ларч, — мягко отозвалась Мортиша. Она легко передала Гарри на руки Гомесу, а затем позволила своей изящной руке скользнуть в огромную ладонь их верного дворецкого, когда тот помогал ей выйти из автомобиля. Гомес вышел следом, сияя улыбкой.

— Ларч, приготовь комнату для новоприбывшего Аддамса на втором этаже, — с энтузиазмом приказал он. — Детскую!

Ларч медленно склонил голову в знак согласия, закрыл за ними массивную входную дверь, и почти незаметный вздох — как скрип старого шкафа — сорвался с его губ. Тяжёлые шаги дворецкого глухо отдавались в глубине дома, напоминая удары погребального барабана.

В вестибюле царила мрачная роскошь: громадная кованая люстра, похожая на паука, свисала с потолка, разливая мягкий, тёплый свет, который цеплялся за кованые детали, а затем растворялся в тенях. На стенах висели портреты предков — мрачные лица вглядывались в вошедших с холодной внимательностью, будто решая, достоин ли гость переступить порог.

Гомес перевёл взгляд на просыпающегося Гарри, и его улыбка стала почти отеческой. Он наклонился, легко коснулся губами лба мальчика и тихо произнёс:

— Скоро ты станешь частью этого мира, дитя. Настоящим Аддамсом.

Они прошли поместье насквозь, вышли через чёрный вход и вскоре оказались на старом семейном кладбище. Здесь, под тенью вековых вязов и дубов, молчаливо выстроились ряды могил, словно караул из камня, охраняющий вечный покой предков Аддамсов. Тут дремала история семьи, а сама земля впитала силу мрачного рода и тайны. Лёгкий ветерок прошелестел листьями между могильными плитами, принося с собой запах сырой земли и прелых цветов. Луна, прорываясь сквозь тяжёлые облака, серебрила мраморные плиты, придавая кладбищу жутковатую красоту.

— Посмотри, дитя, — сказал Гомес, указывая на одну из массивных плит сбоку. — Здесь покоится великий Себастьян Аддамс. Он погиб, экспериментируя с зельем, которое взорвалось у него в желудке. Ах, какой прекрасный был эксперимент! Взрыв слышали даже соседи… за милю отсюда. Но Себастьян всегда жил на грани риска.

— Настоящий мастер своего дела, — кивнула Мортиша, и в её голосе звучало неподдельное уважение.

Гомес двинулся дальше, останавливаясь у памятника с портретом женщины с густыми рыжими волосами и внимательным, почти гипнотическим взглядом.

— А вот здесь, под этой древней плитой, лежит Лукреция Аддамс, — произнёс он, не скрывая гордости. — Великая некромантка, которая однажды подняла армию мертвецов, когда враги осмелились угрожать нашему роду. О, как они тогда бежали!

Мортиша слегка кивнула, её тонкие пальцы ласково перебирали волосы Гаррета. Ей нравилось слушать эти истории — и ещё больше нравилось видеть, как ребёнок заворожён этими древними легендами, которые скоро станут и его наследием.

Наконец они подошли к центральной могиле. Камень, потемневший от времени, был украшен изящной резьбой и старинным гербом семьи. Мортиша плавно опустилась на колени, и Гомес передал ей мальчика.

— Вот здесь покоится основатель нашего рода, — сказала она почтительно. — Первый из Аддамсов, чьи знания и воля стали тем фундаментом, на котором стоит наша семья. Его принципы — наше вечное наследие. И теперь, Гарри, оно станет и твоим.

Гомес, не скрывая своего волнения, склонился перед могилой. Его пальцы медленно провели по шершавому, изъеденному временем камню, словно он мог через него почувствовать пульс ушедших веков. Он поднял взгляд на Мортишу и кивнул.

— Пора начинать, cara mia. Если ты хочешь провести ритуал под луной, надо спешить — скоро будет рассвет.

Мортиша кивнула и медленно обвела взглядом кладбище, мысленно взывая к духам предков. Тени меж могил стали гуще обычного, а из глубины каменных плит чудилось невидимое внимание. Она чувствовала этот настойчивый интерес предков — холодный, пронизывающий, но в нём не было ни капли враждебности, только ожидание.

— Мы здесь, чтобы разделить нашу кровь и наследие с этим дитя, — начала она, её голос разнёсся над кладбищем.

Гомес подал ей кинжал. Лезвие блеснуло в серебряном свете луны. Мортиша быстро, без колебаний, надрезала себе ладонь, затем — маленькую ладошку Гарри. Мальчик коротко захныкал, и Мортиша чуть крепче прижала его к себе, прежде чем соединить их ладони. Тёплая кровь смешалась. Вернув кинжал Гомесу, она продолжила:

— Пусть его прежняя жизнь останется в прошлом, а судьба отныне будет связана с нашей. Нарекаю дитя новым именем — приветствуйте, Гаррет Гомес Аддамс!

Гомес опустился рядом, сделал надрез на своей ладони и крепко сжал руку мальчика, рана к ране. Его глаза горели от волнения, когда он торжественно произнёс:

— Здесь покоятся наши предки: их магия, их сила, их мудрость. Сегодня мы принимаем Гаррета Гомеса Аддамса в наш род. Пусть его кровь станет нашей кровью, а его имя — символом вечного наследия Аддамсов.

Мортиша произнесла завершающие слова ритуала. И тогда вокруг них что-то изменилось: тени зашевелились, как если бы вдохнули ночной воздух, резкий холод сковал землю, а ветер, наполненный сухим шёпотом, прошелестел между плитами. Казалось, предки и сама Бледная Госпожа дали своё благословение.

— Мама?.. — едва слышно произнёс Гарри, глядя на Мортишу и потирая зажившую ладошку.

Было невозможно понять, обращается ли он к памяти умершей матери или к женщине, что держала его сейчас. Мортиша мягко провела рукой по его волосам, и её голос стал мягким шёпотом:

— Да, дорогой. Теперь ты часть нашей семьи.

Затем Мортиша подняла взгляд на поднявшегося с земли Гомеса. Он, как всегда, был в своём репертуаре: галантно склонился, поймал её ладонь в свои горячие пальцы и помог встать.

— Ты делаешь каждое моё мгновение столь волшебным, — прошептал он с тем благоговением, которое оставляло за пределами мира всё, кроме них двоих.

— Как и ты, mon sauvage⁽³⁾.

— О, Тишь, твой французский!

— Oui⁽⁴⁾, — её веки опустились, улыбка стала едва заметной, но именно эта лёгкая двусмысленность сводила Гомеса с ума. Их губы встретились в поцелуе, коротком, но столь насыщенном страстью, что утренний холод показался теплее. На некоторое время они потерялись в своей страсти.

Когда они вернулись в поместье, робкий свет рассвета уже пробивался сквозь высокие окна, окрашивая мрамор в бледно-серебряный. Дом будто оживал: вдалеке что-то скрипнуло, в зале щёлкнул старый маятник, и где-то в подвале Вещь бодро забарабанил пальцами по крышке сундука. Семья, видимо, почувствовав завершение ритуала, уже собралась в столовой: Вэнсдей, неподвижная, как статуя, сидела с руками, аккуратно сложенными на коленях; Пагсли вертел в руках цепь с миниатюрным капканом; Бабуля, склонившись над кружкой густого зелья, что-то шептала себе под нос.

Мортиша с лёгкой улыбкой приняла стул, который Гомес выдвинул для неё, и села справа от него, держа Гаррета.

— Семья, — её голос прозвучал торжественно, — поприветствуйте Гаррета Гомеса Аддамса.

— Поздравляю! — Бабуля прищурилась, вглядываясь в мальчика. — Мортиша, мы и не заметили, что ты была беременна. Крупненький он… для новорождённого.

— Новый малыш! — оживился Пагсли, чуть не опрокинув стул. — Можно я поиграю с ним?

— Думаю, стоит начать с простого, — вмешалась Вэнсдей, её голос был ровным и холодным, как лезвие. — Проверим, понравится ли ему твоя гильотина… или, возможно, он выдержит пару свинцовых шариков. Мне как раз нужны подопытные.

Мортиша слегка улыбнулась, её радовало, что дети хорошо приняли нового брата, и ответила на все вопросы:

— Гаррет изначально не нашей крови, Бабуля. И нет, Пагсли, пока он слишком мал для ваших игр. Подождите хотя бы, пока он научится ходить.

— Тогда можно я поставлю его под лестницу и прыгну сверху? — с надеждой спросил Пагсли.

— Дайте ему время, дети, — мягко ответила Мортиша.

— Жаль, — сказала Вэнсдей, едва заметно наклонив голову, как ястреб, высматривающий добычу. — Мне любопытно, как он реагирует на угрозы смерти.

— Терпение, мои дорогие! — воскликнул Гомес, сияя. — Уверен, наш Гаррет — настоящий Аддамс, и у него впереди ещё много испытаний.

— О да… — Бабуля отставила кружку, провела морщинистой рукой по зигзагообразному шраму и хищно ухмыльнулась. — Рождённый под странной луной… Судьба у него будет бурная.

Гомес поймал руку Мортиши и поцеловал её пальцы, ладонь, а затем и запястье.

— Cara mia, спасибо тебе за Гаррета, — прошептал он с обожанием.

— Oui, — улыбнулась Мортиша, её тёмные глаза были полны любви. Гомес резко выдохнул, сердце забилось чаще: Мортиша снова дразнила его своим французским. Он крикнул Ларча, приказав подавать ранний завтрак, и с нетерпением ждал его окончания, чтобы утащить супругу в спальню.

* * *

А тем временем в Годриковой Лощине полувеликан Хагрид, с густой чёрной бородой и сердцем, добрым как драконёнок, тяжело дышал, стоя у разрушенного дома Поттеров. Его огромные руки бессильно свисали вдоль тела, сжимая волшебный зонтик так, что суставы побелели.

По указанию директора он должен был найти здесь мальчика — Гарри Поттера. Но ребёнка не было.

— Где же ты, Гарри? — прошептал Хагрид, беспомощно оглядывая руины дома. Его низкий голос дрожал от горя и беспомощности. Слёзы застыли в уголках его глаз, грозясь вот-вот превратиться в водопад, когда он смотрел на место, где Лили и Джеймс Поттеры погибли этой ночью, пав жертвами Того-Кого-Нельзя-Называть. Их тела были в коттедже, но Гарри… малыша он так и не нашёл.

Дамблдор и профессор МакГонагалл поручили ему доставить мальчика в безопасное место. Но что теперь?

Хагрид нащупал в кармане тяжёлую фляжку и сделал большой глоток. Обжигающая жидкость согрела горло, но не разогнала холод в груди. Мысли путались. Может, кто-то уже успел забрать Гарри, а его не предупредили? Но кто мог это сделать? И куда могли унести малыша Гарри? Сколько бы Хагрид не ломал голову, ответов не было.

Отчаявшись найти ответ, он аппарировал туда, где всегда мог перевести дух, — в «Дырявый котёл».

Дверь таверны громко хлопнула, когда он шагнул внутрь, заполняя собой весь дверной проём. Воздух был густ от запаха эля и дыма. За столиками сидели несколько ночных завсегдатаев, и все разом обернулись, увидев полувеликана.

— Хагрид! — удивлённо поднял брови Том, хозяин таверны, увидев полувеликана в столь поздний час. — Что привело тебя сюда сегодня?

— Ничего хорошего, Том… Ничего хорошего, — пробормотал Хагрид, оседая на массивный стул у бара, и бросил на стойку несколько галлеонов. — Дай-ка мне огневиски, и не жалей, лей побольше.

— Ты ведь не большой любитель огневиски, — Том нахмурился, но, заметив угрюмое выражение на лице Хагрида, понял, что лучше пока не задавать вопросов. Быстро налив в большую пивную кружку огневиски, он протянул её полувеликану.

Хагрид опрокинул огневиски залпом и занюхал рукавом, его горло обожгло, но это был тот приятный ожог, который временно приглушил боль в душе. Он устало посмотрел на Тома и, словно сбрасывая груз, начал говорить. Голос дрожал, но прозвучал достаточно громко, чтобы замолкли разговоры за столами.

— Поттеры… они мертвы. Джеймс и Лили мертвы. Тот-Кого-Нельзя-Называть убил их, но сам умер!

Все, кто был в зале, замерли. Люди бросили свои напитки и разговоры, все взгляды были прикованы к гиганту. В воздухе повисло напряжение.

— Но мальчонка-то… Гарри… должен был быть там… но я его не нашёл! — Хагрид сглотнул, сжал кружку так, что стекло хрустнуло, и, не в силах больше держать это в себе, он продолжил: — Дамблдор дал мне задание найти его, но он пропал. Исчез! Как сквозь землю провалился!

— Малыш Гарри исчез? — переспросил Том, наливая Хагриду ещё одну кружку, а затем осторожно предположил: — Может, кто-то успел забрать его до тебя?

— Никто не знал! Токмо я да Дамблдор! — воскликнул Хагрид, начав рыдать.

Шёпот прокатился по залу, как ветер. Весть о гибели Поттеров, падении Того-Кого-Нельзя-Называть и исчезновении Гарри Поттера вырвалась за стены «Дырявого котла» и уже ползла по ночным улицам. В темноте загорались окна, двери тихо скрипели — и новость проникала в каждый дом.

1) (исп.) — возлюбленная

Вернуться к тексту

2) (исп.) — моя дорогая, моя любимая

Вернуться к тексту

3) (фр.) — мой дикарь

Вернуться к тексту

4) (фр.) — да

Вернуться к тексту

Мортиша сидела у окна в высоком резном кресле, которое любое слабонервное существо сочло бы орудием пытки. Жёсткая спинка с острыми завитками упиралась в лопатки, холодные подлокотники из чёрного дерева приятно врезались в бока, а сиденье было твёрдым, как надгробная плита. Для Мортиши это было сродни лёгкой, изысканной пытке, помогающей поддерживать идеальную осанку и ясность мыслей.

Она вязала спицами комбинезон для Гаррета. На полу рядом лежал клубок самой мягкой пряжи, которую она использовала лишь в особых случаях. Когда-то из этой же пряжи она вязала комбинезоны для Вэнсдей и Пагсли. Пряжа, конечно же, была чёрного цвета. Мортиша, будучи Аддамс, любила мрачные оттенки, и чёрный, несомненно, был её фаворитом. Он идеально оттенял бледную кожу новорождённого Аддамса.

Изредка она поднимала взгляд, чтобы понаблюдать за детьми.

Пагсли с гордостью испытывал своё последнее изобретение — улучшенную гильотину для кукол. Лезвие сверкало в свете свечей, механизм щёлкал с восхитительным звуком, а корзинка для кукольных голов была выложена бордовым бархатом. Вэнсдей с серьёзным выражением лица подталкивала куклу к устройству, словно проверяя, как та справится с неизбежным. Кукла, сшитая из мешковины и набитая чем-то подозрительно шуршащим — вероятно, жучками, — выглядела обречённой. Мортиша только одобрительно кивнула: её дети всегда находили вдохновение в мрачном.

Из глубины дома доносился звон цепей — это Ларч проверял подвесную люстру, на которой Гомес планировал эффектно спуститься в зал во время открытия банкета. Бабуля бормотала в оранжерее, приучая мухоловку по имени Аннабель щёлкать пастью при упоминании слова «гость». Вещь суетился в коридоре, развешивая гирлянды из сушёных летучих мышей, время от времени проверяя, не слишком ли они высохли — свежая капля крови на крыле всегда производит тёплое впечатление на гостей.

После ритуала на кладбище, когда они с Гомесом поделились своей кровью с мальчиком и предки приняли это благосклонно, внешность Гаррета начала меняться. Он приобрел черты, присущие настоящему Аддамсу. Его каштановые волосы постепенно стали угольно-чёрными и завились ещё сильнее, видимо, он унаследовал это от покойного пра-пра-прадеда Гомеса, которого все в семье звали Кудрявый Аддамс и который при жизни считал расчёску орудием пытки. Кожа мальчика побелела, придав ему приятно нездоровый вид. А вот цвет глаз почти не изменился: зелёный стал лишь более насыщенным. Мортиша была этому рада — ей нравился этот яркий оттенок, похожий на цвет лиан её милой Клеопатры или зелёной ядовитой лягушки.

Позже в тот же день, когда они провели ритуал, Гомес разослал приглашения родственникам. Он загорелся идеей, что необходимо отпраздновать появление нового Аддамса. Бабуля предложила совместить это с празднованием нового дня рождения Гаррета — ведь после усыновления тот сменился на тридцать первое октября.

— Как символично и по-аддамски! День рождения в День всех святых! — воскликнул тогда с энтузиазмом Гомес. Он вскочил, поблагодарил Бабулю за идею, поцеловал руку Мортиши и унёсся рассылать приглашения.

Вспомнив об этом, Мортиша мимолётно улыбнулась. Ах, Гомес всегда потрясал её своей энергией и живостью. Она любила в нём это.

В день торжества весь дом наполнился атмосферой ожидания. Мортиша, стоя перед зеркалом, поправляла рукава чёрного платья, украшенного узорами из тонких бардовых виноградных лоз. Её глаза блестели от предвкушения: сегодня Аддамсы впервые за долгое время соберутся вместе, чтобы отметить рождение Гаррета — нового члена их семьи.

— Ах, Мортиша, ты прекрасна! Я бы убил за тебя или был бы убит. Или и то, и другое, — чувственно произнёс Гомес, подходя к Мортише со спины. Он обнял её за талию, прижал к себе и покачал из стороны в сторону в подобии танца. Затем откинул её волосы с левого плеча и прижался голодным поцелуем к обнажившейся шее, шепча: «О, querida⁽¹⁾».

Мортиша томно улыбнулась, откидывая голову на плечо мужа.

— Mon sauvage⁽²⁾, — она повернулась в его объятьях, погладила по щеке, чувствуя, как Гомес придерживает её за затылок, и наконец поцеловала. Гомес ответил с пылом, который никогда не угасал с тех пор, как они впервые встретились.

— Снова твой французский, cara mia⁽³⁾, — простонал побеждённо Гомес, заставляя Мортишу кинуть на него лукавый взгляд из-под длинных ресниц.

Она знала, как её французский распаляет пожар безудержной страсти в её муже, и часто этим пользовалась.

Когда их поцелуй завершился, Гомес, сияя, как луна в полнолуние, подхватил Мортишу за руку и торжественно повёл её вниз по широким ступеням, ведущим в парадный холл. Здесь уже горели сотни свечей, тени от которых плясали по высоким стенам, а откуда-то из глубины дома доносились приглушённые звуки органа — это Вещь репетировал похоронный марш. Толстая дубовая дверь хранила за собой ночную прохладу и аромат прелых листьев, готовых ворваться внутрь вместе с первым гостем.

Гомес, с его неуёмной энергией, уже успел обойти весь дом, проверяя, что всё готово: велел Ларчу поправить гирлянду из сушёных летучих мышей, проверить закуски и наполнить огромную серебряную супницу у двери пуншем со свежей кровью — «чтобы гости сразу почувствовали себя как дома».

Вскоре послышались первые глухие удары в дверь, и Гомес поспешил открыть дверь вперёд недовольно ворчащего Ларча. На пороге стоял Фестер: его округлое лицо светилось от возбуждения, а глаза поблёскивали тем самым опасным огоньком, который обещал приключения.

— Фестер, брат! — приветствовал Гомес брата, распахнув руки. — Мы рады видеть тебя на этом значимом для нашей семьи событии. Наша семья пополнилась новым Аддамсом!

— Гомес! — отозвался Фестер, шагнув внутрь. — Поздравляю с новой душой в роду! — и обнял брата с таким усердием, что в груди у Гомеса что-то хрустнуло.

Мортиша покачала головой — рядом с братом Гомес всегда превращался в мальчишку, но её это только забавляло.

— Сестрица! — Фестер поцеловал её протянутую руку, а затем был атакован Пагсли, который буквально врезался в него с криком: «Дядя Фестер!» Вэнсдей подошла медленно, но обняла его с тем же неподдельным удовольствием.

— Пагсли, Вэнсдей, как вы выросли! — восхитился Фестер, доставая из кармана коробочки. — Вот, я привёз вам подарки из Австралии: гимпи-гимпи для племянника и тарантула для племянницы! — Он протянул их так, словно это были драгоценности, а не ядовитые существа. Затем повернувшись к Мортише, он добавил: — А где новый Аддамс? У меня есть подарки и для него: бомбы, фейерверки и баночка с огненными муравьями из Австралии — говорят, они жалят так, что видишь родню до седьмого колена.

Мортиша провела его к колыбели, которую временно поставили прямо в холле, и подняла Гаррета на руки.

— Это твой дядя Фестер.

— Привет, маленький Гаррет, — заворожённо произнёс Фестер, явно уже представляя совместные игры с племянником. Он протянул руку, но мальчик оттолкнул её и отвернулся, делая вид, что ему неинтересно, хоть и продолжал поглядывать на нового родственника краем глаза.

— Настоящий Аддамс! — расхохотался Фестер.

Следующим в вестибюль буквально вкатился Кузен Итт, оглашая пространство своим знакомым тараторящим говором. Мортиша изящно кивнула ему, и её глаза весело блеснули.

— О, Кузен Итт, ты как всегда вовремя. Добро пожаловать.

Вэнсдей и Пагсли тут же подбежали к нему, зная, что этот кузен никогда не приезжает без странных, но крайне полезных подарков. И Итт, как всегда, не разочаровал: для Вэнсдей он достал маленький, но невероятно детализированный гробик для кукол, внутри которого был встроен музыкальный механизм, играющий похоронный марш. Пагсли же получил старинный китайский механизм, который при запуске разбрасывал крошечные дротики с ядовитыми наконечниками.

Кузен Итт залихватски поклонился Мортише, державшей Гаррета, и что-то весело протараторил — Аддамсы, конечно, поняли каждое слово. Гаррет, заворожённый звуками, подался вперёд и попытался повторить за Иттом, издавая неразборчивое бормотание. Тот рассмеялся, снова что-то сказал и, при помощи Вещи, достал для малыша свиток, перевязанный чёрной лентой. На прикреплённой карточке золотыми буквами было выведено: «Вечной ночи Гаррету Гомесу Аддамсу».

— Спасибо, Кузен Итт, — Мортиша сдержанно улыбнулась и отложила свиток на специальный стол для подарков.

За ним прибыли и другие эксцентричные гости. Двоюродная тётушка Офелия, прославившаяся тем, что прожила целый год в доме с привидениями и вернулась оттуда с автографами всех его обитателей, а потом написала об этом книгу, ставшую бестселлером, вручила Гаррету несколько редких энергетических кристаллов, «особенно хорошо работающих в полнолуние». Дальний дядюшка Бальтазар — высокий, суровый человек с густыми усами и таким пристальным взглядом, что от него вянут цветы, — подарил старинный кинжал с резной рукоятью в форме черепа.

Ещё одна родственница, Августа, явилась в своей знаменитой шляпе с чучелом стервятника, чьи стеклянные глаза хищно поблёскивали в свете свечей. На шее у неё покоилась выделанная лиса, словно застывшая в момент прыжка. Осмотрев Гаррета с вниманием коллекционера, Августа извлекла из сумки маленькое чучело хорька, мягкое на ощупь, и протянула его Гаррету.

— Чтобы обнимать во сне, — сказала она с лёгкой улыбкой.

Когда все собрались, яркий свет погас, и несколько прожекторов направили свои лучи под потолок. Разговоры стихли, и под мерный скрип цепей, которыми управлял Ларч, массивная люстра стала медленно опускаться вниз. На одной из бронзовых перекладин, вальяжно устроившись с бокалом в руке, стоял Гомес.

— Дорогие Аддамсы! — провозгласил он, поднимая бокал. — Сегодня мы собрались, чтобы приветствовать нового члена нашего славного рода — Гаррета Аддамса! Пусть этот вечер будет наполнен несчастьем и неудачами! — Он сделал щедрый глоток, спрыгнул на пол и, всё ещё держа бокал, подал знак начинать банкет. Гости взорвались аплодисментами.

Мортиша тем временем подошла к древней чаше, установленной на постаменте в центре зала. Окунув палец в густую тёмную жидкость, она коснулась лба Гаррета и произнесла:

— Гаррет Гомес Аддамс, пусть мудрость и сила предков сопровождают тебя, а миры живых и мёртвых чтят твоё имя.

После слов Мортиши в зале воцарилась торжественная тишина. Один за другим родственники подходили к чаше, чтобы оставить в ней каплю своей крови — древний обычай, прочно связывающий нового члена семьи с родом. Каждый делал это по-своему: кто-то аккуратно прокалывал палец серебряной булавкой, кто-то проводил остриём кинжала по ладони, а самые нетерпеливые просто кусали запястье. Капли падали в густую тёмную жидкость, расплываясь багровыми кругами.

Вместе с кровью каждый дарил Гаррету своё пожелание: кто-то желал ему всегда находить слабость врагов, кто-то — не терять вкус к опасности, а кто-то — помнить, что по-настоящему несчастные моменты всегда немного омрачены жизнью.

Когда последняя капля растворилась в густой тьме чаши, а последнее благословение было дано, Мортиша передала чашу Ларчу, а Гомес поднял бокал и произнёс:

— Немного с опозданием, но давайте же отпразднуем день рождения Гаррета — тридцать первое октября! Вечер, когда грани миров становятся тоньше. Да здравствует наш сын!

Празднование в честь нового члена рода продолжилось с размахом, достойным Аддамсов. В парадном зале поместья, украшенном тяжелыми чёрными шторами и канделябрами с мерцающими свечами, звучали звуки ссор, смеха и дуэлей. Тут и там звучали то древние семейные легенды, то байки о похоронных процессиях, сорванных по недоразумению, то тихий смех над чьим-то недавним несчастьем.

Тосты за Гаррета гремели, как выстрелы, и каждый глоток густого, почти чёрного вина сопровождался одобрительными возгласами.

Внезапно Гомес, залихватски ухмыляясь, вышел на середину зала и нашёл глазами брата. Мортиша улыбнулась, сразу разгадав, что тот задумал.

— Мамушка! — громко объявил Гомес, доставая из сапогов два кинжала и играючи крутанув их в руках.

Фестер радостно заулюлюкал, выскользнул из объятий двоюродной тёти Офелии и подхватил брата под руку.

Через секунду зал загудел: мрачная, пульсирующая мелодия органа сменилась быстрым, резким ритмом ударных. Гомес и Фестер, вынырнув в центр круга зрителей, закружились в вихре, словно схватились в дуэли, но с каждым шагом и поворотом становилось ясно — это был их знаменитый семейный танец-мамушка.

Кинжалы в руках Гомеса и Фестера сверкали, словно молнии: они взмывали вверх, скользили так близко к лицам зрителей, что у тех невольно перехватывало дыхание. Клинки пели, рассекая воздух, а ткань их камзолов развевалась в унисон, подчеркивая резкие, акробатические движения.

Внезапно Фестер, пригнувшись, пропустил над собой удар Гомеса, сделал кувырок и оказался у него за спиной, но тот, словно предугадывая манёвр, развернулся, скрестил их клинки и отбросил брата назад. Гомес смеялся с тем безумным восторгом, что всегда сопровождал его любимые опасные игры, а глаза Фестера горели таким же огнём.

Они двигались всё быстрее, превращая танец в смертоносный ритуал, где каждое движение было выверено, а каждый риск — рассчитан. И всё же в этой опасности было нечто притягательное, как в старых историях о пиратах, бросающих вызов судьбе.

На последнем аккорде Гомес, развернувшись, подбросил оба кинжала в воздух, поймал их лезвиями вниз, скрестил перед собой и, сделав глубокий поклон, расплылся в своей фирменной, обезоруживающе опасной улыбке. Фестер, тяжело дыша, с грохотом воткнул свои клинки в пол, чем вызвал бурю аплодисментов и одобрительных криков.

— Мортиша, дорогая! — выкрикнул Гомес, нисколько не запыхавшись. — Однажды я научу Гаррета мамушке так же, как меня учил отец! Наш сын будет танцевать её, как истинный Аддамс!

Когда танец завершился и зал взорвался аплодисментами, Вэнсдей, бесшумная, как тень, подошла к кузену Люсьену — мрачному, темноглазому юноше с холодной улыбкой — и пригласила его на танец. Её движения были плавными и точными, а лицо оставалось серьёзным, что лишь добавляло её танцу особую мрачную красоту. Люсьен, держа её за руку, также сохранял полную невозмутимость, словно они оба были героями какой-то таинственной, зловещей баллады.

— Посмотри, Гомес, — заметила Мортиша, с умилением наблюдая за дочерью, — возможно, это начало новой истории любви.

— Первая несчастная любовь — всегда самая прекрасная. В этом есть что-то поэтическое. Хотел бы я пережить её с тобой, — ответил он, обжигая руку Мортиши очередным поцелуем.

Гости продолжали подходить к Гаррету, чтобы познакомиться поближе. Бабуля, с трубкой в зубах, поучала парочку молодых кузин, как воспитывать ребёнка в духе семейных традиций Аддамсов, не забывая упоминать рецепты зелий для «по-настоящему крепкого сна».

После танцев и поздравлений все переместились в столовую. На серебряных подносах гостей уже ждали изысканные блюда — от супа с паучьими лапками с острым соусом до пирожных в форме черепов, покрытых тонким слоем чёрной глазури. Вино лилось рекой, а где-то в углу Вещь играл похоронный марш вперемешку с танцевальными мелодиями.

— Ты делаешь каждый момент лучше, cara mia, — наклонился Гомес к Мортише, целуя её руку. — Этот вечер живёт только благодаря тебе.

— И всё же именно ты всегда умеешь сделать мои вечера незабываемыми, Гомес, — ответила она, глядя на мужа с глубокой нежностью.

Постепенно гости начали расходиться. Вэнсдей бесшумно скрылась в своей комнате, а Пагсли, набивший тарелку деликатесами до отказа, заснул прямо за столом. Его голова медленно съехала на большое блюдо, и кто-то заботливо накрыл её серебряным клошем. Мортиша, заметив это, слегка улыбнулась.

— Пагсли всегда умел найти себе уютное место, — шепнула она Гомесу. Тот лишь согласно кивнул.

Гаррет, устроенный у неё на руках, спал так же спокойно, как и его брат, — окружённый родными и в атмосфере, где мрак и любовь существовали в идеальном равновесии.

1) (исп.) — возлюбленная

Вернуться к тексту

2) (фр.) — мой дикарь

Вернуться к тексту

3) (ит.) — моя дорогая, моя любимая

Вернуться к тексту

Первые недели в доме Аддамсов для маленького Гаррета стали чередой открытий. В свои год и три месяца он ещё не понимал, чем его новая семья отличается от обычных, и с любопытством принимал всё, что происходило вокруг.

В первую ночь, оставшись в детской, Гаррет плакал, не прекращая. Тогда Мортиша велела Ларчу перенести сделанную из костей врагов рода колыбель из детской в их с Гомесом спальню. После этого мальчик заснул под тихий низкий напев Мортиши, отказываясь отпускать её до последнего. Гомес с восторгом наблюдал за супругой, которая заботилась об их сыне. Дождавшись, когда она положит мальчика в колыбель, Гомес, не в силах сдержать восторг, подошёл ближе. Он обнял супругу за талию и прижался губами к её шее, словно к священной реликвии. Его голос был низким и горячим, полным безумного обожания:

— О, cara mia⁽¹⁾, когда баюкаешь нашего сына, ты прекрасна, словно богиня Атаэкина, что хранит жизнь и смерть в своих ладонях. С самой первой встречи моя жизнь — тоже в твоих руках. Ты можешь одним взглядом даровать мне блаженство или же обратить в пепел, и я был бы счастлив при любом исходе, если на то будет твоя воля.

Гомес взял её руку и прижал к своему сердцу, будто подтверждая сказанное.

Мортиша чуть склонила голову, её губы изогнулись в тонкой улыбке — в ней смешались и нежность, и обещание, и тень опасности.

— Ах, Гомес… — произнесла она почти шёпотом, — и именно поэтому я люблю тебя.

Затем Гомес склонился над ребёнком, аккуратно касаясь чёрных волос, и нежно прошептал:

— Ты дома, mi pequeño⁽²⁾. Позволь нам позаботиться о тебе.

Гаррет зашевелился, будто откликнувшись на его голос, и крепче сжал пальцы Мортиши, не желая отпускать. В глазах Гомеса загорелось безумное счастье — как будто сын уже понял самое главное: быть Аддамсом значит быть среди тех, кто принимает тебя, и ради тебя готов и жить, и умереть.

Каждое утро, когда Гаррет открывал глаза, он первым делом видел Мортишу и Гомеса, и с улыбкой протягивал к ним руки. Иногда он просыпался под гулкие шаги Ларча, проходящего по коридору: тяжёлые, как удары сердца, шаги не пугали, а наоборот, успокаивали.

Вскоре он привык и к Вещи. Сначала Гаррет с недоумением следил за тем, как отрубленная рука ползёт по покрывалу, но быстро научился смеяться, когда пальцы щекотали его щёку. Вещь отвечала взаимностью: приносила малышу погремушку, подталкивала кубик или осторожно поправляла одеяло. Гаррет постоянно попытался поймать Вещь, и вся семья встречала это смехом.

Мортиша с тихой радостью наблюдала за тем, как мальчик с каждым днём становился всё более уверенным, привыкая к полумраку, мягкому свету свечей и шорохам старого дома, которые другим детям показались бы жуткими. Для Гаррета же они становились частью привычного мира: скрип половиц под ногами Ларча звучал как колыбельная, гул ветра в башнях был похож на песню, а капли дождя, барабанящие по витражам, напоминали ему о ласковом голосе Мортиши. Даже шелест крыльев летучих мышей под чердаком убаюкивал мальчика, и он засыпал под их писк так же спокойно, как другие дети под щебетание птиц.

Через несколько недель, Мортиша впервые отнесла Гаррета в оранжерею. Теплица, утопающая в полумраке и влажном воздухе, была её гордостью: там росли редкие и ядовитые растения, каждое из которых отзывалось на её голос.

Гаррет, устроившись у неё на руках, с интересом озирался, широко раскрывая глаза. Его привлекали тёмно-зелёные листья, блестящие от капель влаги, и алые бутоны с чёрной каймой, похожие на капли крови. Он тянулся к ним крошечными пальцами, словно хотел потрогать каждое.

— Видишь, ma lune⁽³⁾, — мягко сказала Мортиша, проводя рукой по шипастой лиане, которая ожила от её прикосновения, — эти растения красивы, но опасны. Я ухаживаю за ними, делюсь силой и кровью, а они отвечают мне преданностью. Когда-нибудь и ты сможешь так же.

Словно подтверждая её слова, одна из лиан осторожно потянулась к мальчику и едва коснулась его запястья. Гаррет не испугался, а тихо захихикал, зажмурившись от щекочущего касания. Мортиша удовлетворённо улыбнулась:

— Ты уже знаешь, что опасность не враг, если смотреть на неё глазами Аддамса.

Она прижала сына ближе, позволяя ему ещё раз коснуться гибких стеблей, и тихо напевала что-то, пока растения склонялись к ним, словно признавая мальчика своим.

Затем она прошла вглубь оранжереи, туда, где в отдельном помещении притаилась её любимица.

— А теперь, Гаррет, пора познакомить тебя с Клеопатрой.

Стоило им подойти к двери, как та открылась, а из проёма к ним потянулось несколько гибких стеблей, словно приглашая их войти. Гаррет громко охнул и широко распахнул глаза, видя, как стебли медленно, будто бы танцуя, тянутся к Мортише. Растение было огромным: его толстый корень погружался глубоко в землю, от него отходили десятки тонких лиан, которые двигались и извивались вокруг, как живые. Огромные листья дрожали, алые цветы раскрылись, источая сладковато-гнилой аромат. Клеопатра, завидев Мортишу, зашипела тихо, словно зверь.

— Вот и она — наша Клеопатра. Она не причинит тебе вреда, — произнесла Мортиша, подходя ближе. — Клеопатра — моя преданная подруга и часть нашей семьи уже много лет.

Мортиша стала тихо объяснять сыну, что Клеопатра — плотоядное растение, которое она выращивала долгие годы. Она была не просто растением, а её любимым питомцем, который отвечал на каждое прикосновение Мортиши и понимал её слова, мягко шевеля листьями и издавая тихие, шипящие звуки, которыми она показывала свою привязанность.

Она ласково погладила тянущийся к ней лист и произнесла:

— Сегодня я хочу познакомить тебя с Гарретом. Он Аддамс, так что будь к нему приветлива, моя милая Клеопатра.

Клеопатра, будто понимая слова хозяйки, вытянула один из гибких стеблей к ребёнку. Гаррет, широко раскрыв глаза, потянулся навстречу, и Мортиша позволила ему коснуться прохладной поверхности. Стебель на мгновение обвил его маленькую ладонь, сжал запястье и осторожно отпустил, словно поприветствовав нового Аддамса. Мальчик захихикал и захлопал в ладоши, а Клеопатра издала звук, похожий на урчащее довольство.

— Клео! — воскликнул он, сверкая улыбкой.

— Верно, ma lune, — Мортиша тихо рассмеялась, с гордостью и нежностью глядя на сына.

В этот момент в оранжерею шагнул Ларч, чтобы позвать хозяйку на обед. Лианы тут же напряглись, зашипели, а цветы раскрылись шире, источая резкий сладковато-гнилой аромат.

— Тише, моя красавица, — спокойно произнесла Мортиша, касаясь ближайшего стебля. — Ларч — друг.

Клеопатра будто неохотно подчинилась, но всё же свернула лианы обратно, лишь слегка качнувшись, как кошка, недовольно втянувшая когти. Гаррет же радостно загукал, протянув руки к растению, и его смех мгновенно смягчил напряжение. Ларч же лишь громко удручённо вздохнул: они с Клеопатрой никогда не ладили, и он предпочитал не заходить в оранжерею без веского повода.

Мортиша сдержанно улыбнулась, глядя на сына, и спросила дворецкого:

— Пора обедать, Ларч?

Тот молча кивнул и бросил косой взгляд на шевелящиеся лианы, которые медленно скользили по стенам теплицы в его направлении. Клеопатра проводила его шипением, отчего Ларч издал свой характерный гулкий стон, словно камень упал на камень.

Гаррет же, крепко прижимаясь к матери, всё ещё тянул ручки к растению, повторяя своё «Клео» с радостным лепетом. Мортиша прижала его ближе и тихо произнесла:

— Ты понравился ей, ma lune.

Вскоре они вошли в столовую. Тяжёлые чёрные шторы были задернуты, в воздухе висел сладковато-горький аромат бабулиных яств. На длинном столе уже исходили паром блюда: жареные тарантулы с корицей, суп из летучих мышей, ещё шевелящийся салат с зубастыми листьями и пирог, из-под корки которого то и дело пробивалось что-то явно живое.

Мортиша села во главе стола, усадив Гаррета к себе на колени. Все взгляды сразу обратились на неё.

— Сегодня я впервые взяла Гаррета в оранжерею. И Клеопатра признала его.

За столом воцарилась оживлённая тишина: Уэнсдей слегка приподняла бровь, Пагсли выронил таракана, с которым забавлялся, а Бабуля довольно хмыкнула.

— О, cara mia! — Гомес всплеснул руками, глаза его сверкали. — Я и не сомневался, что так и будет!

— Он же Аддамс, — усмехнулась Бабуля. — Жду не дождусь, когда он вырастет.

После обеда Гомес, полный необычайного вдохновения, повёл Гаррета в свою игровую комнату.

Игровая Гомеса больше походила на смесь музея редкостей и лаборатории сумасшедшего инженера. Посреди комнаты стояла гордость Гомеса — железная дорога с миниатюрными поездами, мостами и станциями. Рельсы местами исчезали в туннелях, а среди декораций можно было заметить крошечное кладбище с аккуратными крестами, полуразрушенный замок и даже миниатюрную виселица, на которой болталась кукольная фигурка.

— Смотри, mi pequeño! — с пылом воскликнул Гомес, усаживая сына перед дорожным полотном. — Вот здесь начинается настоящее приключение!

Он запустил два поезда одновременно и заставил их нестись навстречу друг другу. Гаррет, широко раскрыв глаза, следил за движущимися огоньками и захохотал, когда составы на полном ходу столкнулись, взметнув в воздух искры и пламя.

— Да! Прекрасно! — Гомес вскочил, схватил сына и высоко подбросил. — Видел, сын мой? Вот она, красота столкновения! Миг, в котором рождается хаос и жизнь становится ярче!

Гаррет хлопал в ладоши и лепетал что-то восторженное, тянув ручки к дымящимся обломкам миниатюрных вагонов.

— Cara mia! — закричал Гомес, когда в дверях появилась Мортиша. — Ты только взгляни: у него твой вкус к разрушению и моя страсть к игре!

Мортиша, слегка склонив голову, улыбнулась.

— Как трогательно, Гомес.

Гомес, сияя, поцеловал Гаррета в макушку и направился к шкафу со стеклянными дверцами.

— А теперь позволь показать тебе мою другую гордость!

Внутри, за мутным стеклом, теснились десятки фигурок — крошечные рыцари в доспехах, алхимики с книгами, правители с коронами и кинжалами. Их лица были вылеплены так тщательно, что казалось, вот-вот оживут и заговорят.

Гомес открыл шкаф и, перехватив сына поудобнее, достал фигурку в плаще с красным крестом на коне.

— Смотри, mi pequeño, это Это — Родриго Диас де Вивар! Самый великий рыцарь Испании. Его боялись и мавры, и христиане, ибо он сражался ради славы и судьбы, а не ради милости королей. Даже после смерти его враги дрожали: говорят, он выехал в последний бой верхом на коне уже мёртвым… и всё равно победил!

Гаррет широко раскрыл глаза и требовательно протянул ручки к фигурке. Его пальчики коснулись плаща, и он засмеялся.

— Ах, вот это взгляд! — восторженно произнёс Гомес. — Тянешься к испанским корням, да? В твоих жилах течёт кровь, что знает цену доблести и смерти!

Он поставил Эль Сида на место и взял другую фигурку.

Гаррет, всматриваясь в холодный блеск доспеха и меча, замер, а Гомес продолжил:

— А вот он — Ланселот, рыцарь Круглого стола, покоритель женских сердец и раб любви. Как сладка была его участь, но как горек конец! Он был отважен в сражениях, но пал перед силой куда более беспощадной, чем враги на поле боя, — перед страстью. Любовь, сын мой, так же коварна, как и наш друг Боль.

Гомес театрально вздохнул, словно разделяя трагедию рыцаря, и, довольный вниманием сына, перевёл взгляд на другую полку, где теснились люди в роскошных одеждах.

— А вот здесь, — сказал он с оттенком таинственности, — великие и зловещие Медичи, властители и отравители, покровители искусств и мастера интриг. — Он поднял фигурку Лоренцо Медичи. — Лоренцо Великолепный, вдохновитель художников и, не побоюсь сказать, соблазнитель душ. Он возвысил Флоренцию, но многие его ненавидели за это! На него покушались даже в храме, но он выжил, доказав: истинная сила не всегда скрыта в мечах.

Гаррет коснулся статуэтки, и Гомес засиял от гордости, будто ребёнок уже разделял его страсть к истории.

Затем он перешёл к другой полке, где стояли самые необычные фигурки.

— И тут, — произнёс он, делая голос завораживающе-таинственным, — мои любимцы: маги и алхимики, стражи древней мудрости. Этот маленький человечек со свитком — Николас Фламель. Говорят, он нашёл философский камень и тайну бессмертия!

Гомес прижал руку ко лбу, словно от избытка чувств.

— Представь, мой дорогой мальчик, жить вечно, наблюдая за тем, как мир становится всё мрачнее и полнится тайнами. Ах, я бы многое отдал за это!

С тех пор можно было часто заметить, как Гомес с Гарретом играли фигурками, разыгрывая миниатюрные битвы и интриги, а Мортиша наблюдала с мягкой, почти незаметной улыбкой. Но настоящим сюрпризом для всех стала Уэнсдей.

Она не проявляла восторга ни к поездам, ни к рыцарям, однако неожиданно заинтересовалась братом. Однажды она принесла в игровую свою любимую гильотину для кукол и поставила её рядом с братом.

— Если он настоящий Аддамс, он не испугается, — произнесла девочка уверенным голосом.

Гаррет, с интересом следивший за ней, протянул пухлую ручку к игрушечной гильотине и радостно захихикал, когда лезвие со звонким щелчком упало, обезглавив куклу.

Уэнсдей впервые позволила себе что-то похожее на довольную улыбку.

— Он наш, — заключила она спокойно и, отдав обезглавленную куклу брату, добавила: — Пусть это будет твоим талисманом.

С того дня Уэнсдей стала по-своему заботиться о малыше. Она показывала ему своих пауков, сажая их на край колыбели, и наблюдала, как Гаррет с восторгом тянется к блестящим лапкам. Иногда она шептала ему страшные сказки о призраках и палачах, а он заинтересованно слушал.

Гаррет привык к сестре и, завидев её мрачный силуэт в дверях, радостно тянул к ней руки. Уэнсдей отвечала по-своему: она никогда не брала его на руки, но всегда оставляла рядом «подарок» — то паука, то кусочек свечного воска в форме черепа, то обгорелую спичку.

Мортиша, заметив это, лишь одобрительно кивнула:

— Какая трогательная нежность, достойная истинной Аддамс.

Через несколько дней после «теста с гильотиной» в детскую заглянул Пагсли. Уэнсдей молча следовала за ним.

— Пора испытать его по-настоящему, — произнёс мальчик, прижимая к груди банку.

Внутри копошились жуки-могильщики, их гладкие панцири блестели в тусклом свете свечи. Глаза Гаррета тут же загорелись, и он потянулся к банке с радостным лепетом.

— Видишь? Он уже понимает, что такое красота, — удовлетворённо сказала Уэнсдей, скрестив руки на груди.

Пагсли открыл банку и осторожно высыпал парочку жуков прямо в колыбель. Насекомые зашевелились, скребя лапками по простыне. Гаррет радостно расхохотался, хлопая в ладоши, и несколько жуков, поползли прямо к нему. Мальчик аккуратно коснулся одного из насекомых пальцем, и оно замерло. Но в этот миг из заготовленного сундука выползла тонкая чёрная змея. Она сердито шипела, подбираясь к жукам. Уэнсдей с интересом наблюдала, не делая ни малейшей попытки остановить её.

И тут Гаррет, вместо испуга, издал тонкое, удивительно чистое шипение. Змея замерла, резко вскинув голову, и ответила ему таким же протяжным шипением.

Жуки кинулись врассыпную, а Гаррет продолжал шипеть. Змея свернулась кольцом у его ножек и покорно позволяла ребёнку гладить себя.

Пагсли уставился на брата, рот его приоткрылся.

— Ты видела?! Она слушается его!

— Удивительно, — сухо произнесла Уэнсдей, и в её голосе зазвучали уважительные нотки. — Насколько я помню, никто из Аддамсов не разговаривал со змеями.

Она наклонилась чуть ближе, наблюдая за тем, как её брат гладит опасное существо. Змея подняла голову, зашипела и снова отозвалась на лепет Гаррета, словно вела с ним беседу. Мальчик хихикал и отвечал ей тем же — протяжными звуками, похожими на игру ветра в щелях.

За ужином Мортиша, которой дети всё рассказали, объявила, поднимая бокал с густым вином:

— Сегодня у Гаррета появился первый друг.

— Змея! — выкрикнул Пагсли, подпрыгивая на месте.

— Прекрасный выбор, — кивнула Уэнсдей, отрезая кусочек пирога с чем-то живым внутри. — Змеи приятнее людей.

— Чудесно! — Гомес всплеснул руками, словно речь шла о самом великом событии. — Мой дедушка мог разговаривать с воронами, и те приносили ему секреты со всего мира. А моя прабабушка видела в зеркалах события, которые ещё не произошли. Но никто не мог разговаривать со змеями!

Бабуля хмыкнула, размешивая в миске похлёбку.

— Если Гаррет сможет уговаривать змей не кусаться и делиться со мной ядом, то я сделаю его своим учеником.

— За Гаррета, — произнесла Мортиша.

— За Гаррета! — откликнулась вся семья, и в этот момент из-за приоткрытого окна в зал влетела пара летучих мышей, кружась над столом, словно поднимая свой собственный тост.

1) (ит.) — моя дорогая, моя любимая

Вернуться к тексту

2) (исп.) — мой мальчик, мой малыш

Вернуться к тексту

3) (фр.) — моя луна

Вернуться к тексту

С двух лет Гаррет стал помогать Бабуле в лаборатории: сначала он уговаривал змей поделиться ядом и с деловитым видом подставлял под клыки стеклянные склянки, потом стал помогать подготавливать ингредиенты. Мальчик перетирал в ступке сушёных пауков, нарезал маленьким ножичком грибы, от которых в воздух поднимались чёрные споры, сортировал панцири жуков по цвету и узору.

Позже Бабуля доверила ему маленький котёл, и Гаррет стал варить зелья, повторяя за ней. Его котёл стоял рядом с её огромным чугунным, словно игрушечный брат-близнец, но мальчик относился к нему с полной серьёзностью. Он учился правильно мешать — по часовой стрелке для ядов и против часовой для эликсиров — и бросать ингредиенты в нужный момент, хотя иногда спешил и кидал всё сразу. Тогда варево закипало с яростным шипением, выплёвывая из себя густые пузыри. Но вскоре проявилась одна странность: у Гаррета все зелья, даже самые безобидные — вроде успокоительного настоя или простейшего отвара от кашля, — превращались в нечто опасное. В его руках эликсир начинал дымиться едким ядом, становился кислой жижей, способной прожечь дерево, или источал сладковато-тлетворный запах, от которого дохли мухи.

Бабуля была в восторге. Наблюдая, как очередное зелье пытается сбежать, прожигая чугун, она набила трубку и с довольным вздохом раскурила её. Воздух наполнился тяжёлым ароматом ладана, вперемешку с кисловатым дымом котлов — терпкое облако, в котором Гаррет чувствовал себя так же естественно, как другие дети чувствуют себя на лугу. Бабуля пристрастилась к ладану после случайного похода на воскресное собрание в церкви неподалёку: на улице её когда-то заманили внутрь дружелюбные старушки, и хотя сама проповедь её до зевоты утомила, запах ладана она полюбила всем сердцем и с тех пор неизменно наполняла им всё вокруг.

— Великолепно, мой мальчик, — произнесла она сквозь струйку дыма, изогнув тонкие губы в довольной ухмылке. — У тебя дар не лечить, а разрушать. Настоящий Аддамс не может иначе.

Гаррет гордо расправил плечи. Котёл в этот момент громко вскипел, словно откликнулся на его гордость, и выплеснул за край густую бурлящую тёмно-зелёную жижу. Та прожгла дерево стола, и по полу пополз едкий пар. Мальчик невольно захохотал, а Бабуля лишь радостно хлопнула в ладоши, словно ребёнок сделал первые шаги.

— Пусть мир дрожит, — сказала она, — у нас растёт новый мастер ядов!

Несколько недель Бабуля проверяла, можно ли направить силу Гаррета в мирное русло. Она давала ему самые простые рецепты — успокоительный настой с ромашкой, укрепляющий кости эликсир, крововостанавливающее. Но какой бы ингредиент мальчик ни брал в руки, какой бы последовательности ни придерживался, всё равно получалось нечто опасное. Успокоительный настой с ромашкой, призванный даровать спокойный сон, приносил кошмары. Укрепляющий эликсир вызывал у испытуемых болезненный рост костей, из-за чего суставы выворачивало наружу. А крововостанавливающее зелье сворачивало кровь прямо в жилах, превращая её в густую чёрную массу.

Бабуля не унывала. Она записывала каждый эффект в толстую тетрадь размашистым почерком, цокала языком и всё больше гордилась внуком:

— Это же редчайший дар, Гаррет! Большинство зельеваров всю жизнь мечтают открыть хоть один новый эффект у зелья или переделать список ингредиентов, а у тебя каждый опыт — открытие.

И в конце концов она предложила ему отказаться от попыток готовить обычные зелья по рецептам и попробовать создать что-то своё. Так родился новый яд, который они окрестили «Прах Вечности». На вид он был прозрачным, словно вода из колодца, но стоило капле попасть в тело подопытной крысы, как та стала вялой, забилась в угол, а через некоторое время её тело и шерсть осыпались серой пылью. Даже ошейник, сделанный из тонкой кожи, обратился в прах, будто время поглотило всё разом. Как выразилась Бабуля: «Мечта любого тёмного мага и кошмар любой уборщицы».

Но Гаррету было мало. Он хотел сделать что-то полезное для мамы, и тогда вместе с Бабулей они создали удобрение — густой чёрный раствор, который убивал сорняки и вредителей, но заставлял розы Мортиши цвести огромными тёмными бутонами, источающими аромат железа и влажной земли.

Мортиша, увидев цветы, погладила сына по волосам и похвалила:

— Ты мой маленький садовник!

Клеопатра тоже была рада — удобрение привлекало мелких грызунов. И Мортише даже пришлось временно переселить её в гостинную, так как любимица объедалась до того, что едва могла шевелить лианами.

Время шло и, когда Гаррету было шесть лет, играя с Пагсли в парке, он наткнулся на котёнка. Маленький, худой, с торчащими рёбрами и огромными жёлтыми глазами, он доверчиво тёрся о ноги мальчика, урчал и принимал из его рук принесённые кусочки еды. С тех пор Гаррет возвращался туда каждый день: приносил молоко, которое воровал с крыльца соседей, кормил и играл с новым другом, пряча его от Пагсли, который заинтересовался «а как коты реагируют на петарды».

Неделя тянулась счастливо, пока однажды, придя в парк, Гаррет не нашёл котёнка лежащим неподвижно у скамейки. Шерсть его потускнела, дыхания не было. Он был лёгким, словно сделанным из одних косточек. Мальчик поднял его на руки и, несмотря на холодное тельце, отказался отпускать. Он принёс находку домой, упрямо прижимая к груди.

— Фу, да он совсем мёртвый, — с восхищением сказал Пагсли, ткнув пальцем в котёнка. — Можно я его разрежу, как в школе лягушку? Я видел в книжке, как делают!

Но Гаррет так злобно сверкнул глазами, что брат тут же попятился.

В гостиной Гаррет уселся на диван, положил котёнка на колени и разрыдался, упрямо отказываясь слушать слова Бабули о том, что смерть естественна. Слёзы катились по его лицу, но он упорно не позволял никому прикоснуться к котёнку.

Вскоре в дверях появилась Мортиша. Гаррет по крови и воспитанию был настоящим Аддамсом, но временами происходило нечто, что напоминало ей: когда-то он принадлежал другой семье. Эта упрямая привязанность к хрупкому телу, эти слёзы — чуждые дому, где смерть всегда была источником восторга, а не печали. Уэнсдэй в его возрасте уже ставила ловушки на воронов, Пагсли смеялся при виде отрезанных голов кукол и травил кротов динамитом. А Гаррет — прижимал мёртвого котёнка к груди и плакал так, будто его собственное сердце разрывалось вместе с этим маленьким телом.

На миг Мортиша позволила себе задуматься: быть может, в нём, в его крови ещё теплилась память о той жизни, где горевали над могилами и страшились вечного сна? Но потом она слегка улыбнулась, тенью скользнув в гостиную. Что бы там ни было в его прошлом, он был её сыном — их с Гомесом сыном. И, если он хотел оплакать смерть котёнка — она могла лишь поддержать его.

Она опустилась рядом, коснулась плеча мальчика и сказала мягко, почти шёпотом:

— Ma lune, не стоит плакать. Смерть приносит покой, а покой — это прекрасное завершение земных страданий. В своё время всё живое возвращается к земле. Хочешь, мы похороним его в саду?

Но Гаррет лишь молча покачал головой, уставившись на тело котёнка. При первой встрече он ощутил, что его тянет к нему, и собирался забрать того себе, но не успел. Однако, успокоившись, он понял: связь никуда не исчезла. Она теплилась в груди, горячая и упрямая, как маленький огонёк, который не затушить слезами.

Он протянул ладошку и коснулся шерсти — холодной, жёсткой, но всё равно родной. В этот миг что-то в нём дрогнуло, словно невидимая дверь приоткрылась. Воздух в комнате потяжелел, свечи затрепетали и начали гаснуть одна за другой. Потянуло сыростью.

Мортиша и Бабуля, затаив дыхание, наблюдали, как Гаррет интуитивно, направил свою внутреннюю силу на маленькое существо.

Котёнок вздрогнул. Сперва едва заметно, будто по телу прошла тень. Потом лапы дёрнулись, и из приоткрытой пасти вырвался сиплый, прерывистый звук. Его глаза распахнулись — мутные и неестественно-зелёные.

Гаррет всхлипнул и заулыбался, вытирая мокрые щёки. Связь, которую он чувствовал, ожила — теперь не только в его сердце, но и в крошечном существе на коленях.

Мортиша провела пальцами по его волосам и произнесла с мягким восхищением:

— Гаррет, ты не отпустил его… и он вернулся.

Бабуля затянулась трубкой и, выпустив колечко дыма, кивнула:

— Некромагия. Дар, который давно не появлялся у Аддамсов.

Так у Гаррета появился фамильяр, которого он назвал Мрак. Пагсли был от него в восторге и часто устраивал громкие погони, в которых окрепший и поумневший Мрак с удовольствием участвовал.

Бабуля же размышляла, где им найти учителя по некромагии для Гаррета. Она прекрасно знала: в современном волшебном мире такие знания официально относились к запретным искусствам. В Британии и Европе некромагия была под строжайшим запретом — Министерства магии относились к ней так же, как к чёрной магии, и карали за одно лишь упоминание в учебниках.

В Америке дело обстояло не лучше. МАКУСА любила громко трубить о «защите общественной безопасности» и запрещала всё подряд: от колдовских дуэлей до варки ядов без лицензии. Некромагия же значилась в списках преступлений рядом с кровавыми ритуалами и призывами демонов. Но Бабуля знала правду: стоит отъехать чуть южнее, в Луизиану или глубже в Аппалачи, и найдутся целые кланы, что веками общаются с мёртвыми, шепчутся с духами и носят кости предков в карманах. Там некроманты были не преступниками, а хранителями силы рода.

И всё же афишировать такой дар было небезопасно. Слишком много ушей в МАКУСА, слишком много фанатиков, которые мечтают показать свою добродетель на костре чужой судьбы. Но старых некромантов никто не трогал. Их боялись, как древние проклятые реликвии: обойти стороной — да, уничтожить — нет. Имя старого мастера могло служить надёжной защитой, ведь даже самые рьяные авроры не рискнули бы сунуться в дом, где за обеденным столом сидит человек, способный поднять армию мертвецов.

Если внук унаследовал такой сильный тёмный дар, значит, скоро в их двери постучит кто-то из тех, кто давно идёт по этой дороге.

Долго ждать не пришлось. Через неделю вечером над поместьем разразилась гроза. Гром катился над крышей, как смех древних духов, окна озаряли ослепительные всполохи молний, а дом дышал привычным уютным мраком. Семья собралась в гостиной: Мортиша вязала, Гомес полировал шпагу, Пагсли с Уэнсдэй чинили электрический стул, а Гаррет играл с Мраком. Бабуля задумчиво попыхивала трубкой, выпуская кольца дыма и то и дело поглядывая на внука: его дар был слишком редким, чтобы оставлять без присмотра.

И вдруг раздался стук. Тяжёлый, гулкий, будто кто-то костлявыми кулаками бил в двери дома. Ларчу не пришлось даже открывать — створки сами распахнулись от порыва ветра, и на пороге, освещённый молнией, показался высокий старик в мятом халате и с длинными усами. Его глаза блестели, как два уголька, а за спиной тянулся шлейф кладбищенской сырости.

— Ну наконец-то в семье появился некромаг, — проворчал он, стряхивая капли дождя с плеча. — Надоело уже разговаривать с червями.

Все замерли. Даже Уэнсдэй с Пагсли перестали щёлкать рычагом электрического стула. В гостиной повисла тишина.

Старик приосанился, усы его дрогнули, и он произнёс, словно объявляя тост:

— Эмброуз Аддамс. Ваш сколько-то прадед, живой, хотя вы, похоже, давно обо мне забыли.

— Добро пожаловать домой, дедушка Эмброуз, — с лёгкой улыбкой поприветствовала предка Мортиша, вставая. Её голос прозвучал так естественно, словно старик каждый вечер приходил ужинать вместе с ними.

Эмброуз вскинул брови и чуть смягчил хмурое выражение лица.

— Ну хоть кто-то ещё помнит манеры, — проворчал он, оглядываясь по сторонам. — Дом пахнет плесенью и смертью… великолепно.

Гомес театрально приложил руку к сердцу:

— Ах, какое счастье видеть нового Аддамса! Cara mia, мы просто обязаны устроить банкет!

Уэнсдэй склонила голову набок, рассматривая предка так, будто прикидывала, насколько он крепок для экспериментов.

— А вы умеете вызывать души? — спросила она. — У меня есть список.

Но Эмброуз не обратил на них внимания. Его взгляд остановился на Гаррете и Мраке. Глаза старика прищурились.

— Вот оно… Я почувствовал, что кровь снова проснулась, — пробормотал он, подходя ближе, а затем, спросив разрешения, коснулся фамильяра. — У тебя настоящий талант, дитя.

После этого Аддамсы до поздней ночи провели в гостиной, расспрашивая дедушку Эмброуза о его жизни. Тот в ответ интересовался тем, как сложилась судьба его дочерей. Бабуля рассказала как каждая из дочерей Эмброуза нашла свой путь. Двое стали могущественными колдуньями и открыли свои практики в Европе, одна основала клан на Карибах, а младшие остались в Америке. Она отметила, что в итоге каждая из сестёр нашла себе спутника по душе.

Эмброуз кивнул, выслушав её рассказ, и выражение его лица смягчилось, в глазах мелькнула скрытая гордость, а потом поведал почему прятался в своём склепе.

— Скажу вам, пришлось построить этот склеп, чтобы, наконец, отдохнуть от этих гарпий! Пять дочерей — пять ходячих бедствий. Как же мне хотелось тишины, а женихи, если можно их так назвать… Даже некромагия бы не помогла этим бедолагам. Последние восемь — просто жалкое зрелище, и все посмели умереть до свадьбы!

Оказывается, он построил себе склеп на семейном кладбище и, едва строители закончили, заперся там. У него было пятеро дочерей, которые никак не хотели выпорхнуть из семейного гнезда. Женихи не переводились — даже после того, как последние восемь умерли вскоре после помолвки.

— Дедушка Эмброуз, — поинтересовался Пагсли, — а почему ты их не выгнал, если они так тебя донимали?

Эмброуз улыбнулся, его глаза хитро блеснули.

— Ах, дитя, нельзя быть грубым с собственной кровью! Иногда проще уйти самому и наслаждаться покоем. Поэтому я и построил себе склеп, а затем сделал вид, что умер, и позволил всем поверить в это. И знаешь, Пагсли, — он ткнул костлявым пальцем в воздух, — сработало! Ни визгов, ни дурацких свадеб, ни бесконечных споров о нарядах и «правильных женихах». Только я и мои книги. Настоящий рай для уставшего от семьи мужчины.

Мортиша, откинувшись на спинку кресла, сказала с мягким восхищением:

— Как изысканно. Ложная смерть ради настоящего покоя.

— Cara mia! — Гомес схватил Мортишу за руку, поднёс её к губам. — Давай и мы построим себе склеп, один на двоих! Только ты и я.

Мортиша чуть склонила голову, её губы изогнулись в едва заметной улыбке.

— Ах, Гомес… мысль о том, что мы будем покоиться бок о бок в мраморной прохладе вечности, волнует меня не меньше, чем твои поцелуи.

Гомес застонал, заключил её в объятия и принялся выцеловывать длинную шею с таким пылом, будто в последний раз.

— Фу, — протянула Уэнсдэй, кривясь так, словно увидела что-то ужасное, и отвернулась от родителей. — Каждый раз одно и то же.

Эмброуз хмыкнул, поправляя халат:

— Ха! Вижу в вас много страсти, но не советую делить один склеп на двоих, — пробормотал он. — Совместное жильё с живыми — уже пытка, а представьте совместный склеп на вечность…

Мортиша повернула голову и с томной усмешкой посмотрела на мужа.

— Ты слышал, Гомес? Дедушка Эмброуз сомневается в нашей преданности.

— Пусть весь мир обрушится, querida, мы будем вместе в жизни и в смерти! — вскричал Гомес, выхватывая шпагу и делая несколько стремительных выпадов.

Эмброуз с интересом посмотрел на Гомеса, который вёл воображаемый бой, перемещаясь по гостиной, а затем перевёл взгляд на Гаррета, всё ещё державшего на коленях Мрака. Котёнок ничем не отличался от живого и не походил на поделку некромага-недоучки, что говорило об огромном таланте и силе. Эмброуз задумчиво потер подбородок, потом тяжело вздохнул, будто на что-то решившись.

— Этот мальчик поднял мёртвое создание на одной интуиции, — произнёс Эмброуз, и его голос прозвучал торжественно. — Я решил, что возьму Гаррета в ученики.

Бабуля, лениво выпустив струю дыма, хмыкнула:

— Вот и наставник нашёлся.

— Я хотел тишины, но, видно, покой мне не светит. Если судьба привела меня сюда, значит, я останусь. Гаррету нужен учитель, а мне… — он обвёл взглядом гостиную, наполненную Аддамсами, — пожалуй, снова нужна семья.

Гомес замер, стоя на спинке дивана, и метнул шпагу в стену.

— Великолепно! Сейчас же обзвоню всех! Устроим банкет!

И под грохот молнии за окнами семья Аддамсов встретила нового жильца.

Незаметно для Аддамсов пролетело пять лет. Дом оставался тем же — чёрные башенки, готические витражи, склепы в саду и болото во дворе. Казалось, что сам воздух внутри застыл в вечном сумраке, а трещины на стенах с годами только оживали, пускаясь в новые узоры. Но в жизни семьи кое-что изменилось.

В тринадцать лет Уэнсдей отправилась учиться в академию Невермор, следуя по стопам Мортиши. Чуть позже и Пагсли уехал — его приняли в Даркмор, строгую академию для джентльменов, где, по словам Гомеса, «из мальчиков делают настоящих злодеев или адвокатов».

В поместье стало непривычно тихо: больше не гремели взрывы, не появлялись свежие ловушки в коридорах и не выбивало пробки из-за электрического стула. Даже пауки в углах ленились плести новые сети — слишком скучно им было без визга и смеха детей.

Мортиша вздыхала чаще, чем обычно, скрещивая руки на груди. Каждый её вздох звучал, словно элегия по ушедшей юности, и Гомес неизменно приходил от этого в восторг (впрочем, его в восторг приводило почти всё, что делала его супруга). Он пытался разделить её меланхолию, но надолго его не хватало: собственный пыл и неудержимая энергия брали верх. Вскочив, он начинал фехтовать с воображаемым противником или метать короткие кинжалы в мишень, а Мортиша, глядя на него с любовью, лишь чуть склоняла голову и одаривала его своей снисходительной улыбкой.

Гаррет так привык, что сестра и брат постоянно рядом, что первое время растерянно бродил по поместью, не зная, чем занять себя в свободное время. Бабуля и дедушка Эмброуз быстро заметили его состояние — и количество уроков с ними резко увеличилось.

Бабуля, помимо зельеварения и ядов, стала учить его спиритуализму и гаданию. Она начала учить Гаррета с простого — гадать по воску, зубам, костям, праху, раскладывать таро. Но очень скоро поняла: всё это ему даётся с трудом. Он путался в символах, видел в пятнах и линиях лишь случайность и больше злился, чем получал ответы.

Зато в другом Гаррет оказался удивительно одарённым. Стоило ему прикрыть глаза и прислушаться, как духи сами спешили откликнуться на его зов. Там, где Бабуле приходилось долго настраиваться и часами взывать к духам, он без усилий слышал их голоса — тихие, шуршащие, словно ветер, гоняющий сухие листья. Духи чуяли в нём некромага и тянулись к нему, доверяя свои истории.

В один из вечеров, когда дождь барабанил по витражам, Бабуля приготовила всё для спиритического сеанса и разрешила Гаррету провести его. В центре круглого стола стоял тяжёлый стеклянный шар, внутри которого клубился туман.

— Попробуй вызвать кого-нибудь из наших предков, мой мальчик.

Гаррет кивнул, положил ладони на шар и сосредоточился. Сначала он слышал только собственное дыхание и стук дождя, но вскоре в глубине шара шевельнулась тьма и в тишину вплёлся чужой голос — низкий, женский, с хрипотцой.

Гаррет сосредоточился на шаре. Внутри туман завихрился, заструился по спирали, и вдруг в глубине вспыхнуло тусклое красное пламя, из которого проступил силуэт женщины в длинном платье. Волосы её были охвачены невидимым пламенем, лицо испещрено трещинами, словно от жара, а глаза сверкали угольно-красным.

— Кто зовёт меня?.. — голос её напоминал треск горящих дров.

— Гаррет Аддамс, — ответил он едва слышно.

— Ах, мой потомок. Я Борджиа. Меня сожгли на костре за мою красоту, но я не умоляла о пощаде. Я смеялась, когда пламя поднималось всё выше. Пусть те, кто бросали в огонь дрова, знают: Аддамсов нельзя сжечь. Мы горим — и становимся сильнее.

Гаррет не сводил взгляда с шара. Жар становился ощутимым, словно невидимый огонь действительно облизывал его ладони. На миг ему показалось, что его собственная кожа начинает дымиться. Но он не отдёрнул рук.

— Ты хочешь что-то передать, тётя Борджиа?

В шаре зашевелились языки алого пламени, и женщина чуть склонила голову, будто оценивая его.

— Ничего, дитя. Я лишь хочу дать тебе совет: когда огонь коснётся тебя — не бойся. Смотри ему в глаза и смейся, — её голос стал тише, почти ласковым.

Гаррет кивнул, стиснув зубы.

— Я запомню.

Борджиа улыбнулась, а потом её образ истаял в дыму, и в шаре остался лишь тусклый туман.

Бабуля, сидевшая напротив, удовлетворённо хлопнула в ладони, прерывая его сосредоточенность.

— Прекрасно, мой мальчик! Первый раз — а уже такой результат! — сказала она, и в её голосе звучала неподдельная гордость. — Знаешь, на моём первом спиритическом сеансе я вызвала кузена Флэтша. Он был, как всегда, в отвратительном расположении духа: жаловался, что лошади тянули не синхронно, и его всё время перекашивало в разные стороны. Я с ним согласна, — она хмыкнула, — не умеешь четвертовать, так и не берись!

Дедушка Эмброуз же подходил к обучению куда суровее. Он водил Гаррета на семейное кладбище, где поднимал из могил предков, многие из которых были рады провести день-другой на этом свете. Он также объяснял, что некромагия — это не только власть над мёртвыми, но и доступ к давно утерянным знаниям.

— В каждом, кто покоится в земле, заключён опыт, которого нет ни в одной книге, — говорил он, когда из свежеразворошенной земли поднимался очередной силуэт. — Палачи, ведьмы, алхимики, воины… Все они носят в себе истину, которую мы можем сделать своей.

Иногда покойники отзывались охотно, делясь подробностями своей смерти и словно заново переживая её. Другие же молчали, не желая открываться. В такие моменты дедушка Эмброуз учил Гаррета уважать это молчание.

— Некромагия, — наставлял дедушка Эмброуз, — это ещё и испытание для тебя самого. Каждый дух, к которому ты прикоснулся, оставит на тебе след. Если ты будешь слаб — они сожрут тебя. Если будешь силён — они сделают тебя сильнее. Вот почему некромагов всегда боялись.

Также дедушка Эмброуз помогал Гаррету совершенствовать его фамильяра — чёрного котёнка по имени Мрак. С виду обычный, он давно перестал быть просто животным: глаза его были умнее, чем у многих людей, а шаги бесшумнее, чем у тени. Мрак немного подрос, напоминая уже не котёнка, а скорее кота-подростка, но оставался верным спутником Гаррета и всегда появлялся там, где его меньше всего ждали.

В то же время мальчик сблизился с Вещью, который обладал по-детски озорным характером. Вместе они проворачивали мелкие шалости, от которых стонал Ларч и улыбались взрослые Аддамсы. Вещь никогда не сдавал Гаррета старшим, а порой сам становился инициатором очередной затеи: то сдвинет портрет предка так, чтобы тот пугал проходящих мимо, то подскажет, как незаметно натянуть растяжку в коридоре.

За эти годы Гаррет превратился в настоящего Аддамса. Он стал мрачнее и сдержаннее, беря пример с Мортиши, но при этом сохранял пылкое сердце отца и азартный блеск в глазах. Его улыбки были редкими, но оттого только более ценными.

О своей прошлой семье он по-прежнему ничего не знал: Мортиша считала, что для этого ещё не настало время, а Гомес во всём доверял её решению. Для Гаррета существовали только Аддамсы, их поместье, их безумные традиции и любовь, в которой было столько же яда, сколько нежности.

Однако одним августовским утром идиллия в поместье Аддамсов была нарушена.

Аддамсы завтракали в своём обычном составе: Гомес восторженно жестикулировал, рассказывая об очередных удачных инвестициях, Мортиша с лёгкой улыбкой и величественным спокойствием наблюдала за ним, а дядя Фестер, придвинув к себе вазочку с печеньем, пытался кинуть его так, чтобы Вещь не смог поймать (пока безуспешно — Вещь был слишком проворен). Уэнсдей, вернувшаяся на летние каникулы и сидевшая на популярной диете для умерщвления плоти, предпочла остаться в своей комнате, а Пагсли, сидевший рядом, азартно подбадривал Фестера и Вещь.

Дедушка Эмброуз чопорно восседал во главе стола, словно старый аристократ на пенсии. На нём были строгие брюки и безупречно выглаженная рубашка с жилетом, поверх которых неизменно красовался его тёмный домашний халат с вышитым гербом Аддамсов на лацкане. Даже за завтраком он умудрялся сохранять осанку лектора и холодное достоинство человека, которого ничто уже не может удивить.

Гаррет, сидя напротив матери, спокойно потягивал крепкий чай и о чём-то размышлял, как вдруг на подоконник у открытого окна плюхнулась совершенно измученная сова.

Серая птица едва удержалась на лапах и, громко ухнув, устало опустила крылья, выпуская из клюва письмо, которое медленно спланировало к ногам Мортиши. Сова с трудом подняла глаза на Аддамсов, будто проверяя, дошло ли письмо, и, свалившись на бок, закрыла глаза, разомлев от усталости.

— Ах, ma lune, — произнесла Мортиша, которой Вещь передал письмо. — Кажется, это для тебя.

Гаррет нахмурился, осторожно взяв письмо в руки. Он осмотрел его и заметил герб с буквами «Х» и «Г», сплетёнными в форме щита, а на конверте золотыми буквами было выведено его имя: «Гаррет Гомес Аддамс, поместье Аддамс, комната на втором этаже».

Мрак, сидевший у него на коленях, недовольно зашипел на сову и лапой дёрнул сургучную печать. Гаррет погладил кота по спине, скорее пытаясь успокоить себя самого, чем животного.

— Письмо, cara mia! — воскликнул Гомес, бросив взгляд на конверт. — Но от кого? Наш Гаррет завёл себе возлюбленную? — он прищурился, наблюдая, как Гаррет аккуратно вскрывает печать любимым кинжалом, игнорируя протянутый Вещью нож для писем, и достаёт письмо.

Гаррет развернул лист и начал читать. Чем дальше скользили его глаза по строчкам, тем холоднее становился его взгляд. В конце его губы дрогнули в лёгкой недовольной гримасе. Он поднял голову, встретился глазами с матерью и прочитал вслух:

ШКОЛА ЧАРОДЕЙСТВА И ВОЛШЕБСТВА «ХОГВАРТС»

Директор: Альбус Дамблдор

(Кавалер ордена Мерлина I степени, Великий волшебник, Верховный чародей, Президент Международной конфедерации магов)

Дорогой мистер Аддамс!

Мы рады проинформировать Вас, что Вам предоставлено место в Школе чародейства и волшебства «Хогвартс». Пожалуйста, ознакомьтесь с приложенным к данному письму списком необходимых книг и предметов. Занятия начинаются 1 сентября. Ждём вашу сову не позднее 31 июля

Искренне ваша,

Минерва Макгонагалл, заместитель директора!

Фестер, хлопнув в ладони, чуть не перевернул чайник, а Гомес, вспыхнув от гордости, тут же вскочил и схватил сына за плечи.

— Гаррет, ты знаешь, что это значит?! Мы едем в Англию! — Его глаза горели энтузиазмом, и он тут же обратился к Мортише: — Cara mia, я должен незамедлительно позвонить Августину!

Гомес быстрым шагом вышел из столовой. Мортиша улыбнулась ему вслед, а затем её спокойный взгляд упал на измученную сову, которая едва шевелилась на подоконнике.

— Прежде чем начнём праздновать, думаю, стоит дать немного передохнуть нашему гостю, — с мягкой улыбкой заметила она, слегка коснувшись лапки совы. — Гаррет, может, угостишь её чем-нибудь?

Гаррет кивнул, отложил письмо и, налив немного воды в блюдце, осторожно подвинул его к сове, которая, приоткрыв один глаз, благодарно склонила голову и сделала несколько жадных глотков. Мрак тут же метнулся к подоконнику и подозрительно следил за каждым движением птицы. Гаррет снова вернулся к письму, листая его и изучая длинный список учебников и вещей, которые ему необходимо было взять с собой. Пагсли с интересом заглядывал ему через плечо.

Эмброуз, всё это время молча наблюдавший за сценой, наконец хмыкнул.

— Британцы… — его голос прозвучал насмешливо. — Даже умереть у них не получается правильно. Но я слышал, что там обитают дементоры, было бы интересно на них взглянуть.

Фестер, не отрывая глаз от письма, вдруг спросил:

— А что это за Хогвартс такой? Похоже, странное место. Там, надеюсь, будет возможность поэкспериментировать с электричеством?

Мортиша слегка приподняла подбородок, её взгляд был полон загадочной гордости:

— Хогвартс — это школа, в которой раскрываются и развиваются способности молодых волшебников. Это, конечно, не Невермор и не Даркмор, но у него есть своя репутация. Особенно по части высокой смертности среди преподавателей.

Фестер ободряюще похлопал племянника по плечу:

— Не расстраивайся, племянник! Если тебе не понравится этот Хогвартс, то ты всегда можешь заставить их выгнать тебя и поступить в Даркмор! — Фестер ухмыльнулся. — Ах, как бы я хотел быть на твоём месте! В своё время мне не пришла в голову такая мысль.

Весь оставшийся день Гаррет был необычайно хмурым и особенно тихим. Он был настолько погружён в свои мысли, что даже пропустил несколько отличных возможностей подшутить над дядей Фестером, что не укрылось от внимательных глаз Мортиши. Поэтому она решила поговорить с младшим сыном.

Вечером она, улучив момент, когда Гаррет вернулся к себе в комнату, постучалась к нему и, услышав рассеянное «войдите», открыла дверь. Гаррет сидел на кровати и играл с Вещью в карты, но было видно, что он постоянно отвлекается. Мортиша села рядом с сыном на кровать и мягко положила руку ему на плечо.

— О, ma lune, почему ты грустишь? Расскажи мне, поделись своей грустью, — сказала она, с материнской нежностью заглядывая в глаза сыну.

— Мне обязательно ехать в этот Хогвартс? — спросил Гаррет, откладывая карты и пересев так, чтобы полностью повернуться к матери. В его голосе прозвучало недовольство — он определённо не хотел ехать в неизвестную ему Англию.

«Так вот, что его гложило весь день. Ах, Гаррет может быть таким молчаливым и мрачным. Приятно видеть, что он что-то взял и от меня», — подумала Мортиша.

— Я знаю, что ты мечтал поступить в Академию Даркмор, как и Пагсли. Даркмор — это особенное место для Аддамсов и твоего отца, но поверь, Гаррет, и в Хогвартсе могут быть свои… прелести. Тем более там учатся такие же волшебники и волшебницы, как и ты. Дай ему шанс.

— Это смешанная школа? — удивился Гаррет.

— Да, — кивнула Мортиша, а потом прошептала, мечтательно улыбаясь: — Только представь, как ты будешь скучать по нам. Ах, эти прелести разлуки.

Гаррет кивнул, хотя и выглядел всё ещё не совсем убеждённым. Однако Мортиша знала: сын всегда прислушивался к её словам, и ему требовалось лишь немного времени, чтобы воспринять сказанное.

— Хорошо, maman, я постараюсь, — ответил он с лёгкой грустью.

Мортиша, чувствуя, что сыну может понадобиться нечто большее, чтобы укрепить его уверенность, на мгновение задумалась, а затем решилась.

— Вещь, — мягко произнесла она, обращаясь к руке, — приведи Гомеса.

Вещь бросил карты, шутливо махнул указательным пальцем, будто говоря: «минуточку», и умчался в поисках Гомеса, оставляя их наедине.

— Думаю, прежде чем мы отправимся в Англию, нам с отцом следует поговорить с тобой, Гаррет, — тихо сказала Мортиша, ободряюще погладив Гаррета по плечу. Она решила раскрыть ему тайну его появления в семье Аддамс. Как бы сильно ни изменился её сын внешне, всегда существовала вероятность, что кто-то узнает в Гаррете Аддамсе известного Гарри Поттера. Гаррет не носил очки, волосы его были длинными и послушными (совсем не похожими на вихры Поттеров), а знаменитый шрам на лбу в виде молнии исчез. Впервые заметив его, дедушка Эмброуз хмыкнул, а затем ловко извлёк из него тёмную извивающуюся дымчатую нить. Бабуля залечила кровоточащий шрам, от которого остался лишь едва заметный след. Если хорошенько присмотреться, то его можно было обнаружить.

Спустя несколько минут дверь мягко приоткрылась, и в комнату вошёл Гомес. Он что-то увлечённо рассказывал Вещи, жестикулируя, но стоило ему увидеть Гаррета, который сидел, прижавшись к Мортише, как он тут же замолчал. Его пылкий взгляд встретился с её, и Гомес, словно забыв обо всём остальном, произнёс:

— Cara mia, эта сцена… Ты, утешающая наше дитя. Хотел бы я запечатлеть вас на холсте!

Мортиша мягко улыбнулась, польщённо склонив голову.

— Гомес, ты всегда был мастером слов. Подсядь к нам, ты нужен нам сейчас не как поэт, а как отец.

Гомес тут же подошёл и сел рядом с Гарретом с другой стороны, обняв его увесистой рукой за плечи. Он улыбнулся, слегка сжав плечо сына, и произнёс с воодушевлением:

— Мой мальчик, путешествие в Англию — это начало великих открытий! И в Хогвартсе, поверь мне, скрыты сокровища и тайны, о которых можно только мечтать. О, как бы я хотел сам отправиться туда, чтобы вместе с тобой увидеть эти древние стены и пройтись по мрачным коридорам!

Гаррет поднял глаза на отца, но его мрачное выражение лица оставалось неизменным. Гомес и Мортиша обменялись взглядами, их лица приобрели более серьёзное выражение.

— Но прежде есть кое-что, о чём мы должны рассказать тебе, Гаррет, — сказала Мортиша. Её голос звучал мягко, но в нём особенная слышалась глубина. Все Аддамсы знали этот тон. Он означал, что сейчас нужно прислушаться к её словам. — Это касается твоего прошлого.

Гаррет насторожился, его взгляд метнулся от матери к отцу. Гомес, обычно такой весёлый и неугомонный, теперь смотрел на него с непривычной серьёзностью, словно подбирая нужные слова. Он погладил сына по плечу и, наконец, тихо сказал:

— Десять лет назад, Гаррет… тебе было всего полтора года.

— Год и три месяца, — тихо поправила его Мортиша, не отрывая глаз от сына.

— Ты права, querida, — согласился Гомес, бросив на жену пылкий взгляд. — В ту ночь произошло нечто ужасное: один из самых тёмных волшебников Англии, лорд Волан-де-Морт, напал на семью Поттеров — и они погибли.

— Все, кроме одного маленького мальчика, — мягко дополнила слова мужа Мортиша.

Гаррет широко распахнул глаза, пытаясь осознать услышанное. Он всегда быстро соображал, вот и сейчас быстро понял, что хотели ему сказать родители.

— Этим мальчиком был я? — прошептал он, его голос дрогнул.

Мортиша с Гомесом переглянулись, словно общаясь мысленно, и Мортиша притянула Гаррета на колени, в свои объятья. Сын прижался к ней, уткнулся лицом в шею. Мортиша мягко улыбнулась, пригладив его волосы, погладила по спине и ответила:

— Верно, ma lune. При рождении ты был Гарри Джеймсом Поттером, однако сейчас ты Аддамс, — её голос звучал твёрдо, словно она не позволила бы никому ставить это под сомнение.

Гомес вздохнул, словно собираясь с духом, и, прижав руку к спине сына, добавил:

— Мы были мало знакомы, однако я могу сказать, что твои родители, Лили и Джеймс Поттер, были храбрыми и благородными людьми. В ту ночь они защищали тебя до последнего, погибнув в бою.

— В магической Англии была война, и Поттеры боялись за тебя, ma lune. Они узнали, что Аддамсов с Поттерами связывает дальнее родство, поэтому написали нам. Мы пообещали позаботиться о тебе, и потому забрали тебя в нашу семью, усыновили и дали тебе фамилию Аддамс, которую ты носишь с гордостью и полным на то правом.

Мортиша мягко отстранила Гаррета, чтобы заглянуть ему в лицо, её глаза были полны любви и уверенности.

— Мы рассказали тебе это сейчас, потому что в Англии ты можешь встретить людей, которые были знакомы с Поттерами, или, хотя ты и изменился внешне, смогут узнать в тебе Гарри Поттера, — тихо добавила Мортиша. — Мы не знаем, кто это может быть, но хотим, чтобы ты был готов к любой неожиданности.

Гаррет молчал, его взгляд задержался на Вещи, которая, уловив настроение, прыгнула ему на плечо и мягко коснулась щекой его щеки, словно говоря, что он не один. Мальчик чуть расслабился и перевёл взгляд на родителей.

— Вы долго ждали, чтобы рассказать мне, — сказал он, голос его был тихим, но в нём звучала решимость. — И если вы считаете, что мне нужно узнать это сейчас, значит, я готов.

Гомес расплылся в гордой улыбке, выпятив грудь.

— Вот это ответ! Он Аддамс, и этим всё сказано. Где не хватит слов, там пригодится кинжал или твоя магия!

Мортиша повернулась к нему и с лёгкой улыбкой шепнула:

— Mon sauvage, в такие моменты я люблю тебя ещё больше.

Гомес, словно забыв про серьёзность момента, схватил её руку и страстно поцеловал.

— Cara mia, твои слова — самый сладкий яд для моего сердца!

Гаррет скривился, как и всегда в последнее время, когда видел, как родители нежничают друг с другом. Гомес рассмеялся, заметив его выражение лица, и сказал, что Гаррет поймёт его, когда найдёт «свою чёрную звезду».

Мортиша с ребёнком: https://t.me/inspirationhasnotimetable/1624

Гомес и Мортиша: https://t.me/inspirationhasnotimetable/1629

Туман, густой и липкий, обволакивал гавань, когда в порт медленно и величественно вошёл трансатлантический лайнер. Белоснежный корпус судна блестел от влажной мороси, трубы выпускали в небо серые клубы дыма, оркестр на палубе бодро выводил марш.

Пассажиры толпились у перил, маша платочками встречающим, а на фоне всей этой суеты семейство Аддамсов выделялось, как стая ворон среди белых голубей.

За время плавания остальные пассажиры уже привыкли обходить их стороной: мало кому нравилось ужинать, когда Фестер с аппетитом рассказывал, как правильно разделывать человека, подробно цитируя советы, которые когда-то получил от дружелюбных племён каннибалов у Бермудского треугольника. Уэнсдей прямо за столом кормила своих тарантулов, а Гомес не раз поджигал скатерти сигарами, забывшись в нежностях с супругой. Немногословный Ларч пугал пассажиров тем, что любил вечерами внезапно появляться на палубе и молча уставиться на бьющиеся за бортом волны. Иногда он стоял так часами, не мигая, и, казалось, сам туман густел вокруг его фигуры. Те, кто случайно встречал его, потом клялись, что встретили на палубе чудовище. А Вещь, обожавший шалости, неизменно находил способ оказаться в самых неподходящих местах: то выскочит из ведра со льдом для шампанского, то проскользнёт в чужую каюту, чтобы спрятаться в чемодане, то проберётся на кухню, доводя бедных стюардов до икоты.

Так что и пассажиры, и экипаж корабля вздохнули с облегчением, когда лайнер прибыл в Англию.

Мортиша, сложив руки на груди, величественно спускалась по трапу. Подол её чёрного платья словно щупальца осьминога вился вокруг её ног. Гомес в безупречном костюме с алой розой в петлице, сияя восторженной улыбкой и постоянно подкручивая правый ус, спускался следом за супругой. Позади шёл Ларч, прогибая трап под своей тяжестью и держа на плече огромный чемодан, по размеру и форме скорее напоминающий гроб с ручкой. Дядя Фестер, переполненный энергией, с восторгом махал руками в сторону портовых рабочих, отчего те испуганно крестились и отворачивались. Бабуля курила трубку прямо на ходу, и туман охотно смешивался с клубами дыма, принимая странные формы. Дедушка Эмброуз, щурясь, опирался на трость с набалдашником в форме черепа и ворчал: «Чем заняты коллеги? Британцы совсем запустили свой остров». Вещь театрально пробежал по перилам, остановился на мгновение и помахал — от чего пара женщин в толпе ахнула и едва не упала в обморок.

Толпа на пристани отпрянула, словно море само вынесло на берег призраков или кого похуже. Кто-то выронил чемодан, ребёнок заплакал, а матрос с крестиком на груди пробормотал молитву, не спуская глаз со странного семейства.

Таможенники в серой форме выстроились у длинного металлического стола, на котором уже лежали раскрытые чемоданы некоторых пассажиров. Суетливые сотрудники быстро листали паспорта, ставили штампы и отмахивались от безобидных сувениров, пока к ним не приблизились Аддамсы.

Служебные собаки, что до этого деловито обнюхивали багаж, вдруг резко упёрлись лапами в пол, заскулили и отказались идти дальше. Одна огромная овчарка, едва приблизившись к Ларчу, поджала хвост и юркнула обратно к хозяину. Её соседка, бультерьер, встретившись взглядом с Мортишей, жалобно завыла и уткнулась мордой в ноги хозяина. Таможенники тщетно пытались подтолкнуть животных вперёд — те дрожали и отказывались двигаться.

Ларч водрузил на стол их багаж — тяжёлый, длинный сундук, по форме больше напоминающий гроб. Стол жалобно скрипнул, и один из офицеров, худой мужчина с редкими усами, нервно кашлянув, указал пальцем:

— Откройте, пожалуйста… для проверки.

Ларч, не говоря ни слова, щёлкнул замками и поднял крышку. Внутри ровными рядами лежали старинные шпаги, кинжалы и один топор с пятнами ржавчины, подозрительно похожими на засохшую кровь. На самом верху — аккуратно сложенная траурная вуаль.

Таможенник побледнел, усы его задрожали, но тот постарался держать себя в руках.

— Э-э… спортивный инвентарь? — спросил он с надеждой.

— Да! — горячо подтвердил Гомес, сияя, и подхватил одну из шпаг. — Фехтование — страсть всей моей жизни! Хотите, я продемонстрирую прямо сейчас?

Пока усатый таможенник пытался не потерять сознание, к ним подошёл другой, помоложе и посмелее, с блокнотом в руках. Он откашлялся и, глядя то на бумагу, то на Аддамсов, произнёс официальным тоном:

— У вас есть что-либо из запрещённого списка? Взрывчатые вещества, холодное и огнестрельное оружие, яды, живые насекомые?

— Да, — невозмутимо ответила Уэнсдей, показывая клетку с тарантулом.

— Да! — с энтузиазмом добавил Фестер, хлопнув по своему чемодану. — Ещё у меня несколько прекрасных кислот и пара новых петард! И прекрасный моргенштерн! Показать?

Таможенник застыл, блокнот дрогнул у него в руках. Он перевёл глаза на старшего коллегу, тот обречённо закрыл лицо ладонью.

И тут раздался чуть сиплый голос, полный показного спокойствия:

— Господа, прошу вас, хватит. С ними всё в порядке.

Из глубины зала появился мужчина лет сорока пяти в дорогом, но сидящем не идеально костюме, с портфелем под мышкой и натянутой улыбкой. Лоб его блестел от пота, а шаги были торопливыми. Он бросил короткий взгляд на таможенников и добавил:

— Я обо всём договорился заранее с мистером Кэмпбеллом. Документы оформлены, никаких вопросов к этой семье быть не должно.

Чиновники синхронно вздохнули с облегчением и поспешно отступили, пропуская странное семейство.

— Гомес! — мужчина распахнул руки, и в его голосе слышалась скорее паника, чем восторг. — Мой дорогой друг, какое счастье видеть тебя вновь!

— Августин! — Гомес бросился к нему и обнял так крепко, что у того хрустнули рёбра. — Mi hermano de armas⁽¹⁾! Ты всё подготовил к нашему приезду?

— Ах… да… именно, — прохрипел Августин, пытаясь вдохнуть. — Я приехал заранее, всё устроил: дом, документы, транспорт. Всё в порядке, всё под контролем!

— Как всегда, старина! — сиял Гомес. — Cara mia, вспомни, как он однажды спас меня от позора на дуэли, случайно выронив на пол векселя моего противника! Настоящий стратег!

Мортиша склонила голову, одарив Августина взглядом, от которого тот нервно поправил галстук.

— Ах… да, — протянул он. — Всегда рад помочь…

На выходе из порта их ждал чёрный Кадиллак лимузин, сияющий, как лакированный гроб. Августин поспешно подскочил к дверце и распахнул её с поклоном, чуть не сбив Вещь, который вовремя спрыгнул на землю и многозначительно щёлкнул пальцами.

— Прошу вас, господа… и, э-э, дамы, — добавил Августин, торопливо уступая дорогу.

— Видишь, cara mia? — восторженно сказал Гомес, помогая Мортише сесть. — Англия встречает нас с радостью!

— Да, — мягко ответила Мортиша, а затем лукаво взглянула на поверенного мужа, — хотя, судя по его пульсу, я бы сказала — с ужасом и отчаянием.

Августин лишь слабо улыбнулся, вытирая лоб платком.

Кадиллак мягко выкатился из порта. Дождь мелко моросил, туман стлался по мостовой, и редкие фонари отбрасывали дрожащие золотые круги на мокрый камень. За рулём уверенно орудовал Вещь: пальцы стремительно перебегали по баранке, ловко нажимали педали и переключали передачи с грацией опытного шофёра.

Августин устроился на пассажирском месте и вцепился в дверцу обеими руками. Лоб его покрывался всё новыми каплями пота каждый раз, когда машина брала вираж слишком резко или обгоняла грузовик с минимальным зазором. Сидеть рядом с отрезанной рукой, которая ведёт огромный Кадиллак, оказалось испытанием даже для его нервов. Когда ему казалось, что он уже привык к Аддамсам, те всегда преподносили новый сюрприз.

Сзади Аддамсы устроились со всем удобством. Мортиша сидела с прямой спиной и, сложив руки на груди, тонко улыбалась, наблюдая, как дождь расползается по стёклам, словно прозрачные вены. Гомес, сияя, прижимая супругу к себе и закручивал ус. Ему не терпелось испытать всё, что может предложить старая добрая Англия.

Уэнсдей, держа на коленях клетку с тарантулом, с мрачным удовольствием наблюдала, как паук перебирает лапками по стеклу.

— Здесь столько новых людей, которые ещё не привыкли к нам, — заметила она задумчиво. — Я смогу провести несколько опытов.

В Америке соседи уже давно относились спокойнее: разве что жаловались на ночные взрывы в саду или странные крики из подвала, но по большей части махнули рукой и предпочитали держаться подальше. Здесь же, в Англии, всё было новым, и люди пока ещё не знали, что лучшее решение — не попадаться Аддамсам на глаза и не задавать лишних вопросов.

— Отличная мысль, сестрёнка! — воодушевился Пагсли, вытаскивая из кармана пакет с петардами. — Я помогу!

— Дети, первое впечатление самое важное. Когда люди пугаются, их чувства чище, — мягко сказала Мортиша. — Но сперва дайте стране насладиться нашим приездом. Все эксперименты — завтра.

— Ах, querida, — горячо подхватил Гомес, — ты права! Нет ничего восхитительнее первых впечатлений. Именно они остаются с нами навсегда!

Августин, нервно ерзая на переднем сиденье, то и дело оборачивался к пассажирам, словно проверяя, все ли на месте.

— Город изменился, — осторожно заметил он. — С тех пор, как вы были здесь в последний раз, многое стало… цивилизованнее.

— Ха! — дедушка Эмброуз стукнул тростью по полу. — Ухоженные кладбища, подстриженные живые изгороди… Скука! Не зря некромантия в Англии зачахла, как цветок в вазе без воды.

— А по-моему, прелестно, — отозвалась Мортиша. Её глаза лениво следили за мокрыми улицами. — Взгляните: запущенные чердаки, тени в подворотнях, камень, почерневший от сырости. Лондон встречает нас, как старый друг.

Фестер прижался к окну и, увидев очередной паб с вывеской, оживился:

— Гомес, ты думаешь, у них есть огневиски? Я слышал, британцы пьют его ведрами!

— Мой брат, — с пылом отозвался Гомес, — мы испробуем всё, что предложит нам эта земля!

Бабуля сидела с закрытыми глазами, и её обычно бодрый голос звучал глухо:

— Ненавижу автомобили, в них меня всегда укачивает. Лучше бы я воспользовалась метлой.

Она достала из сумки пузырёк и открутила крышку, по салону тут же разлился густой запах болотной тины и гнилых яиц. Августин на переднем сиденье тут же побледнел ещё сильнее и попытался дышать сквозь носовой платок. Казалось, что он то и дело тянется к дверной ручке, готовый в любой момент выпрыгнуть из машины, но постоянно сдерживал себя.

— М-м-м, прелесть, — пробормотала Бабуля, делая осторожный глоток. — Моё старое зелье от укачивания. Всегда работает, если приготовить его на болотной воде с жабьими яйцами.

Гаррет, сидя рядом с матерью, молчал и жадно смотрел в окно. Город казался чужим, но в его сырости было что-то знакомое, почти родное. Он впервые чувствовал, что готов встретиться с магическим миром, в котором, при другом раскладе, должен был жить с детства. Мрак на его коленях свернулся клубком, но его нервозность выдавали стоящие торчком уши.

Наконец машина свернула на узкую улочку, где дома стояли так тесно, что казались буквально сплавленными друг с другом. Узкие окна, облупленная краска, трещины на фасадах — всё выглядело так, будто сама улица уже готовилась лечь в гроб.

Августин повернулся к пассажирам и с неуверенной улыбкой указал рукой:

— Вот, господа… и дамы. Площадь Гриммо, дом тринадцать.

Перед ними возвышался мрачный дом, вытянутый и угрюмый. Чёрные двери перекосились, узкие окна были забиты досками, а на табличке «13» облупилась краска. На подоконнике сидела худая кошка, которая, зашипев, сбежала, стоило Аддамсам подойти ближе.

— Cara mia! — восторженно воскликнул Гомес, с трудом отперев входную дверь. — Разве это не чудо? Он пахнет плесенью, выглядит заброшенным и явно не любит чужаков! Наш идеальный английский дом!

Мортиша вошла следом, провела ладонью по трещине на стене и с удовольствием отметила:

— Здесь поселился дух запустения. Прелестно.

Августин вытер пот со лба, неловко откашлялся и добавил:

— Я… э-э… немного привёл его в порядок, чтобы можно было хотя бы войти. Но, признаюсь, ремонт здесь потребует… особого подхода.

— Никакого ремонта, друг мой! — Гомес хлопнул его по плечу так, что тот чуть не рухнул.

Аддамсы вошли в дом так, словно возвращались в родовое гнездо. Скрип половиц, тёмные углы и пыльные ковры вызвали у них искренний восторг.

— Я… э-э… заказал для вас новую мебель, — робко начал Августин, поднимаясь за ними по лестнице. — Современные удобства, чтобы чувствовать себя как дома…

— Фу, как ужасно, — одновременно откликнулись Мортиша и Гомес. Августин судорожно закивал, переживая, что мебель не успели доставить до приезда Аддамсов, но следующие слова Мортиши заставили его вздохнуть с облегчением: — Никакой новой мебели, она совершенно испортит этот замечательный дом, Августин!

Каждый быстро нашёл себе уголок по душе. Мортиша остановилась у окна, где в саду за домом виднелись заросли дикого тёрна.

— Ах, здесь можно посадить белладонну, — сказала она с лёгкой улыбкой. — Жаль, что Клеопатре пришлось остаться дома.

Гомес выхватил из чемодана любимую шпагу и сделал пробный выпад в стену гостиной. Штукатурка осыпалась, обнажив кирпич.

— Прекрасно! Дом принял первый удар.

Он подкрутил ус, завёл левую руку за спину и зафехтовал по комнате, словно сражаясь с невидимыми врагами. Шпага свистела в воздухе, с потолка осыпалась пыль, а Августин, стоявший слишком близко, едва не получил укол в галстук.

— Ах, Августин, — воскликнул Гомес, оборачиваясь к нему с горящими глазами. — Держите оборону!

— Я?.. Что?.. — пискнул тот, инстинктивно вскинув портфель как щит.

— Именно так! — крикнул Гомес, увлекая его в стремительный обмен ударами. Августин отшатнулся, споткнулся о ковёр и чудом избежал шпаги, которая со звоном вонзилась в стену.

— Великолепно! — объявил Гомес, задыхаясь от восторга. Он сделал ещё один выпад и, удовлетворившись, воткнул шпагу в потолок, так что та застряла между балками. Пыль и куски штукатурки посыпались вниз, а из темноты что-то мелкое и пушистое юркнуло в щель.

— Августин, мой друг, я доволен! Ты нашёл прекрасный дом! — Гомес кивнул своему поверенному, а затем подхватил Мортишу за руку и притянул к себе, целуя её запястье.

Августин сел на ближайший стул, судорожно вытирая пот со лба и прижимая портфель к груди, как спасательный круг.

Тем временем дети поднялись из подвала, который исследовали. Уэнсдей с мрачным удовлетворением держала в руках заржавевшую цепь с кандалами на конце.

— Она крепкая. Думаю, выдержит взрослого мужчину. — сказала она спокойно и перевела задумчивый взгляд на Августина, который побледнел.

— Отличная находка, сестрёнка! — воскликнул Пагсли, вылезая из камина. Он чихнул, размазал по лицу сажу и тут же принялся разжигать дрова, поливая их какой-то подозрительной смесью. Через мгновение камин взревел, из трубы вырвался чёрный дым с искрами, а в гостиную вырвалось облако копоти.

— Сработало! — радостно сказал Пагсли, прокашлявшись. — Теперь можно будет ставить опыты прямо у очага! Мама

Августин в панике замахал руками, пытаясь отогнать дым, и закашлялся так, что едва не выронил платок.

— Н-не стоит… кха-кха… играть с огнём в старом доме!

— О, напротив, — мягко возразила Мортиша, проводя пальцами по копоти на стене. — Следы огня всегда придают жилищу истинный уют.

Гомес одобрительно хлопнул Пагсли по плечу.

Фестер выскочил из-за их спин, в руках он сжимал старую мышеловку, найденную в углу.

— Сокровище! Настоящее сокровище! Я давно мечтал о такой! Она идеально подойдёт для моего нового эксперимента с мышами.

Что-то громко загудело. Оказалось, это Бабуля открыла кран на кухне. Она зачерпнула ладонью мутную ржавую воду и пригубила.

— Со вкусом ржавчины, — довольно пробормотала она. — То, что нужно для зелий.

Дедушка Эмброуз ходил по дому, простукивая тростью стены и что-то бурча. Ларч молча открывал и закрывал парадную дверь. Она жалобно скрипела, и дворецкий довольно улыбался.

Августин, наблюдая за Аддамсами, побледнел ещё сильнее и ещё крепче вжал портфель в живот.

— Господи, — прошептал он. — Я хочу уволиться…

— Великолепно, мой друг! — Гомес снова хлопнул его по плечу так, что тот чуть не свалился со стула. — Дом нам подходит идеально.

Гаррету выделили комнату на верхнем этаже. Обои облезли, в углах темнели пятна сырости, окно заклинило, а кровать скрипела так, будто жаловалась на каждый вдох. Гаррет начал раскладывать вещи из чемодана, а Мрак устроился на подоконнике и зашипел на прохожего, задержавшего взгляд на чёрном Кадиллаке у входа. Кот взъерошил шерсть и распластался по подоконнику, словно заявляя, что теперь этот дом принадлежит ей.

Гаррет невольно улыбнулся. В сырости и в мрачности этой комнаты было что-то родное — на мгновение ему даже показалось,что они и не уезжали из дома. Он мало что видел, но пока что Англия нравилась ему. Завтра им предстояло впервые пройтись по улочкам волшебного мира, и сердце мальчика замирало в странном ожидании: будто всё самое важное в его жизни только начиналось.

Вечером они собрались в столовой за длинным столом. Свечи чадили тёмным дымом, по скатерти неторопливо переползали пауки, а за стенами шуршали крысы. Аддамсы ели с редким удовольствием, переговариваясь. Августин покинул их несколько часов назад, не оставшись на ужин и отговорившись делами. На самом деле он сбежал в первый же момент, когда представилась возможность: глаза его бегали, и, утирая пот, он бормотал что-то о «срочных документах».

— Англия приняла нас хорошо, так давайте же покажем британцам, кто такие Аддамсы! — сказал Гомес, поднимая бокал, — Пусть этот туманный остров дрожит!

— Ах, Гомес, — мягко улыбнулась Мортиша, сверкая глазами. — Уверена, что мы произведём фурор. Дедушка Эмброуз, вы ведь завтра пойдёте с нами в Косую Аллею?

Старик откинулся на спинку стула и постучал костяшками по набалдашнику трости.

— В лавках нет ничего, что могло бы меня заинтересовать, — проворчал он. — Я хочу навестить лондонские кладбища. Говорят, здесь сохранились захоронения чумных времён.

Они ещё немного обсудили планы на завтра, снова заставили Гаррета перечитать список покупок для первого курса, а затем разошлись по своим комнатам. Всю ночь дождь бил по крыше, словно отбивая похоронный марш, а шаги Ларча гулко раздавались по пустым коридорам.

Соседи же до поздней ночи обсуждали прибытие Аддамсов. В домах напротив поспешно задернули шторы, но любопытные глаза всё равно выглядывали сквозь щели. Кто-то клялся, что видел, как на крыше дома номер тринадцать мелькала тень в человеческий рост, и она двигалась слишком плавно, чтобы быть человеком. Старуха из седьмого дома уверяла, что слышала заунывное пение и звон цепей.

Дети пугали друг друга рассказами о «призраках в чёрном кадиллаке», который, по слухам, ездит сам по себе, но никто не осмеливался подойти ближе к дому. Даже кошки, до этого избравшие этот дом своим убежищем, обходили сейчас его стороной, а одна смелая, решившая перебежать через двор, вылетела оттуда с шерстью дыбом и больше туда не совалась.

К утру вся площадь уже знала: на Площади Гриммо поселились новые жильцы. И улица, казалось, замерла в тревожном ожидании.

1) исп. мой брат по оружию

Вернуться к тексту

Утро в Лондоне выдалось солнечным. За завтраком, Августин, теребя платок, напомнил:

— Э-э… не забудьте, сегодня нам предстоит посетить Косой переулок. Я разузнал, где именно находится вход: Дырявый Котёл — на Чаринг-Кросс-роуд, между книжной лавкой и магазином музыкальных инструментов.

— Хорошая работа, друг мой! — воскликнул Гомес, а затем добавил: — Не стой, садись, позавтракай с нами.

Августин долго отнекивался, но не смог переспорить Гомеса и в итоге послушно опустился на свободный стул. Перед ним тут же Вещь поставил тарелку с чем-то отдалённо напоминающим традиционный английский завтрак: чёрная кровяная колбаса, бледные поганки, фасоль в густом соусе подозрительно тёмно-алого оттенка и яичница-глазунья, в которой желтки жутковато напоминали человеческие глаза. Рядом дымился чай цвета застоявшейся болотной воды, а на отдельной тарелочке лежал поджаренный тост — такой тёмный, что походил скорее на кремированный.

— Вот он, истинный английский завтрак! — с жаром воскликнул Гомес. — Пир для души и лёгкий вызов желудку. Налетай, Августин.

Августин сглотнул и осторожно подцепил вилкой кусочек колбасы. Та подозрительно шевельнулась, будто у неё было своё мнение насчёт поедания. Он поспешно положил её обратно и натянуто улыбнулся.

— Восхитительно… с виду, — пролепетал он, побледнев.

— Ах, не будь таким скромным, Августин, — Мортиша склонила голову набок, изящно нарезая пытающуюся уползти колбасу. — Невежливо отказываться от угощения.

— Ах да… я совсем не голоден, Мортиша. Я уже позавтракал, — поспешно выпалил он, отодвигая от себя тарелку.

Вещь недовольно постучал пальцами по скатерти, будто напоминая, что за столом принято есть. Августин осторожно взял тост, который выглядел обычным, хоть и слишком поджаренным, но тот оказался таким твёрдым, что зубы заныли от одного укуса.

Гаррет с аппетитом откусил от сардельки, подозрительно похожей на чью-то отрезанную фалангу, и запил чаем. Он с трудом заставлял себя не ёрзать, ожидая окончания завтрака. Сегодня он впервые увидит магический мир, о котором ему во время путешествия на лайнере рассказывали мама и папа. От волнения и предвкушения у него даже что-то сладостно сжималось в груди.

Закончив завтракать, Аддамсы погрузились в кадиллак. Вещь с деловитым видом забрался на место водителя, обхватил руль своими пальцами и коротко посигналил. Машина отозвалась хрипом и дрожью, после чего с громким вздохом завелась, выпустив из трубы облако сизого дыма.

Августин с видом обречённого устроился спереди на пассажирском и, казалось, даже перекрестился, шепча что-то невнятное себе под нос. Он вцепился в ремень безопасности так, будто собирался пережить не поездку по Лондону, а спуск в саму преисподнюю.

На заднем сиденье царила совсем иная атмосфера. Мортиша с Гомесом, обнявшись, устроились так, словно это была ложа театра, а не тесный салон автомобиля. Гаррет сидел рядом с ними, дрожа от нетерпения. Уэнсдей с задумчивым видом точила наконечник зонтика-трости, словно готовясь использовать его в качестве кинжала, а Пагсли с дядей Фестером что-то обсуждали, хихикая себе под нос. Бабуля же сразу достала зелье от укачивания, выпила его и, прикрыв глаза, прислонилась к окну.

Вскоре кадиллак остановился у Дырявого котла. Августин, заметно нервничая, первым вышел и распахнул дверцу.

— Прошу. Это вход на Косой переулок, где мы сможем приобрести всё для школы, — пояснил он и первым направился к пабу, бросая быстрые взгляды по сторонам, словно боялся, что их заметят.

Здание выглядело так, будто его забыли отреставрировать ещё в прошлом веке: облупленная вывеска с изображением котла покачивалась на ржавых цепях, а узкие окна были настолько закопчёнными, что сквозь них невозможно было разглядеть, горит ли внутри свет. По сравнению с яркими витринами соседних магазинов паб выглядел чужеродным элементом.

Августин решительно толкнул дверь, и в лицо им пахнуло смесью старого дерева, эля и крепкого табака. Паб оказался тесным и тёмным, словно застрявшим во времени. Низкие потолочные балки были закопчены до чёрноты, на стенах криво висели картины и пожелтевшие газетные выпуски. Крупные окна под потолком пропускали слишком мало света, так что в зале царил полумрак, в котором плавали густые клубы дыма.

Длинные деревянные столы тянулись почти через весь зал, заставленные кружками с элем и мисками с похлёбкой. Посетители — ведьмы и волшебники в поношенных мантиях и странных костюмах — переговаривались между собой, кто-то зевал, кто-то прятался за кружкой, а один колдун умудрялся одновременно пить и читать газету. Где-то в углу мурлыкала кошка, а возле камина двое спорили так ожесточённо, что казалось, они вот-вот выхватят палочки.

И на этом фоне появление Аддамсов сразу обратило на себя внимание. Посетители замолкли, кружки с элем застыли на полпути к губам. Кто-то неловко откашлялся, уронив ложку в суп, другой — поспешно отодвинулся к стене, будто надеялся слиться с каменной кладкой.

Мортиша, как всегда, шла впереди. Её чёрное платье с длинным шлейфом тихо шуршало по каменному полу, напоминая шелест савана. Взгляд ледяным лезвием скользил по залу, и каждый, на ком он останавливался, невольно отводил глаза.

— Ах, как мило, — произнесла она. — В Америке иногда не хватает мест с богатой историей.

— Cara mia, если ты захочет, я приобрету для тебя этот паб, — воскликнул Гомес, с восторгом глядя на супругу, и поцеловал её руку.

Фестер, ухмыльнувшись, подмигнул седовласому волшебнику в углу. Вещь, сидящий на его плече, приветственно помахал. Волшебник немедленно выронил трубку, и она, подпрыгивая, покатилась по полу.

— Августин, мы можем себе это позволить? — спросил Гомес.

— Ч-что? — вздрогнул тот, уронив платок и поспешно подхватывая его с пола. — Господин Аддамс, я вас умоляю, это… это не продаётся! Это историческое место, оно под охраной Министерства Магии!

Гомес театрально вздохнул, обняв Мортишу за талию.

— Ах, как жаль.

— Не стоит, Гомес, — легко улыбнулась Мортиша.

В этот момент из-за стойки вышел бармен. Это был лысеющий старик с остатками рыжих, местами уже поседевших волос, торчащих клочками по бокам головы.

— Добро пожаловать в Дырявый котёл, — произнёс он. Его взгляд скользнул по Аддамсам и остановился на Гаррете. Бармен прищурился и хотел что-то сказать, но Августин поспешно вышел вперёд:

— Нам нужно пройти в Косой переулок. Мы пришли за школьными покупками.

Бармен слегка кивнул, по-своему понимая поспешность Августина, вышел из-за стойки и жестом пригласил Аддамсов следовать за собой. Посетители продолжали смотреть на странную семейку, но, заметив, что те направляется к задней двери, вернулись к еде и элю. Однако шёпот о них ещё долго не утихал.

Они вышли во двор, узкий и тёмный, больше похожий на закуток между старыми домами. Каменная кладка стен была покрыта мхом, а в щелях между кирпичами росли сорняки.

Бармен остановился у кирпичной стены напротив мусорных баков. Он достал палочку, и Гаррет затаил дыхание. До этого момента магия была для него лишь рассказами и сейчас он впервые видел, как волшебник использует волшебную палочку.

Бармен трижды коснулся палочкой кирпича над урной. Кирпич, до которого он дотронулся, задрожал, потом задёргался, в середине у него появилась маленькая дыра, которая быстро начала расти. Через секунду перед ними была арка, достаточно большая, чтобы сквозь неё мог пройти человек.

— Прошу, Косой переулок, — сказал бармен, делая шаг в сторону, чтобы пропустить их вперёд.

— Благодарю, — произнесла Мортиша, склонив голову, и первой ступила на Косой переулок, а остальные последовали за ней.

Косой переулок жил своей шумной, хаотичной жизнью: десятки вывесок всех форм и размеров нависали над головами, буквы на них переливались и меняли цвет. Повсюду летали совы, что-то свистело, взрывалось искрами и вызывало дымные клубы, от которых щекотало в носу. Торговцы выкрикивали свои предложения, стараясь перекричать друг друга:

— Совы на любой вкус: от сычей до неясытей!

— Мантии по последней моде, для первокурсников скидка!

— Драконий навоз со скидкой! Только сегодня!

Гаррет застыл, не в силах оторвать глаз. Всё вокруг было пропитано хаосом: едкие запахи ингредиентов и зелий, крики сов и людской гул сливались в один бешеный поток. Сердце билось так быстро, что казалось — его могут услышать прохожие.

— Ах, какое великолепное место, — протянул Фестер, оглядывая витрины с подозрительным блеском в глазах. — Но, думаю, я ненадолго вернусь в паб. Я видел,что там продают огневиски. Не могу упустить такую возможность.

— А я отправлюсь в аптеку, — заявила Бабуля, достав трубку. — Нужно пополнить запасы белладонны и порошка из костей василиска.

Уэнсдей раскрыла зонтик, прячась от солнца, и спокойно сказала:

— Мы с Пагсли сами найдём себе занятие. Правда, братец?

— О да! — оживился Пагсли. — Вон там магазин старьёвщика, а ещё я видел кафе-мороженое.

— Господа, но нам не следует разделяться. Мы должны пойти в Гринготтс! — всплеснул руками Августин.

— Спокойнее, мой друг, — Гомес хлопнул его по плечу так, что бедняга чуть не свалился в брусчатку. — Мы с Мортишой, Гарретом и Вещью составим тебе компанию. Остальные прекрасно справятся сами.

— Августин, — улыбнулась Мортиша, оглядывая хаос улицы, — пускай каждый найдёт в этом хаосе то, что порадует его тёмное сердце.

Семейство разделилось: Фестер, насвистывая, повернул в сторону Дырявого котла, Бабуля с деловым видом направилась к аптеке, а Уэнсдей и Пагсли, переглянувшись с заговорщицким блеском в глазах, исчезли в толпе.

Августин, вздохнув, повёл Мортишу, Гомеса и Гаррета с Вещью на плече к белому зданию банка, где, по его словам, всем руководили гоблины.

В огромном мраморном холле Гринготтса гоблины работали за высокими стойками. Возле каждого клерка лежали большие банковские книги. Одни гоблины что-то писали, другие взвешивали на весах драгоценные камни, третьи проверяли подлинность поступивших в банк золотых монет. Из холла в разные стороны вело большое количество дверей, через которые гоблины провожали посетителей во внутренние помещения банка.

Вещь помахал ближайшему гоблину. Тот моргнул, оглядел Аддамсов и зубасто усмехнулся, показывая острые, как у акулы, зубы.

— Великолепно! — произнёс Гомес, широко улыбнувшись. — Я чувствую в этих существах родственную страсть к оружию! Стоит ли мне вызвать кого-то на дуэль?

— Ах, Гомес, — сказала Мортиша, скользя взглядом по рукам гоблина, — какие у него изысканные когти. Настоящее украшение убийцы, — она склонила голову набок и спросила у гоблина: — Скажите, вы ухаживаете за ними сами или доверяете мастеру?

Гоблин прищурился, уголки его губ дрогнули в усмешке:

— Лишь тот, кто точит собственные когти, может им доверять.

— Разумеется, — кивнула Мортиша с лёгкой улыбкой. — Я так и думала.

Августин побледнел и поспешно зашипел:

— Господа, умоляю вас, не провоцируйте их. Гоблины крайне воинственный народ, — он вытер пот со сла, а потом, подойдя к ближайшей стойке, обратился к гоблину: — Добрый день, пусть ваши враги умоются кровью.

— Добрый день, мистер…

— Аддамс. Гомес и Мортиша Аддамс, — представил их Гомес.

Гоблин заинтересованно подался вперёд. Он внимательно осмотрел всех Аддамсов и остановил свой взгляд на Гаррете.

— Аддамсы, — задумчиво пробормотал он. — А этот молодой человек?

— А это наш сын Гаррет Аддамс. Он собирается поступить в Хогвартс, ради этого мы и прибыли из Америки. Однако, — тут Гомес приблизился и, немного приглушив голос, произнёс: — раньше его фамилия была Поттер.

Гоблин на мгновение округлил глаза, но быстро взял себя в руки. Он кашлянул и понимающе кивнул.

— Рад видеть вас, мистер Поттер… или, если угодно, мистер Аддамс. Поверенный семьи Поттер вас уже ожидает, — произнёс он, а затем позвал другого гоблина, чтобы тот проводил их в нужный кабинет.

Гоблин провёл их через длинный коридор, который освещался факелами. Вскоре, он остановился у массивной двери, обитой железом, и распахнул её.

— Я, пожалуй, подожду снаружи, — слабо пробормотал Августин.

Внутри оказался просторный кабинет. Вдоль стен тянулись стеллажи с книгами и свитками, а на массивном письменном столе, заваленном бумагами и книгами, сидел старый гоблин с серебристыми волосами, зачёсанными назад, и в строгом чёрном камзоле. Его глаза за линзами изящных очков блеснули интересом, когда он увидел вошедших.

— Господин Рагнарок, поверенный семьи Поттер, — представил гоблина их проводник, поклонился и вышел, закрыв за собой дверь.

— Прошу, садитесь, — произнёс старший гоблин, не сводя взгляда с Гаррета. Он щёлкнул пальцами и перед его столом появилось три стула.

Гомес сделал глубокий, почти театральный поклон и с блеском в глазах сказал:

— Гомес Аддамс, к вашим услугам. Это моя обожаемая супруга Мортиша и наш сын Гаррет Аддамс.

Мортиша изящно склонила голову с лёгкой, почти незаметной улыбкой, а затем села.

— И, конечно, Вещь, — добавила она, показывая на руку, которая шутливо поклонилась.

— Прелестно, — сухо отозвался гоблин и наконец обратился прямо к Гаррету: — А вы, молодой господин?

Гаррет почувствовал, как его сердце ёкнуло, и невольно выпрямился.

— Моё имя — Гаррет Аддамс, — твёрдо сказал он, — но по рождению я Поттер.

Рагнарок приподнял бровь, его когтистые пальцы постучали по крышке стола. Казалось, он над чем-то размышлял.

— Аддамс и Поттер, какое интересное сочетания, — медленно произнёс он. — Значит вы всё это время были в Америке, верно я понимаю?

— Джеймс и Лили попросили нас позаботиться об их сыне, что мы и сделали, приняв Гаррета в семью по всем правилам, — вмешалась Мортиша, мягко положив руку Гаррету на плечо, давая почувствовать свою поддержку.

— Вы кровно усыновили Гаррета?

— Именно так! — кивнул Гомес, подкручивая правый ус. — С тех пор он самый настоящий Аддамс. Однако я не хочу, чтобы наследство, оставленное ему Поттерами, пропало или лежало мёртвым грузом. Я бы мог помочь выгодно вложиться.

Глаза Рагнарока блеснули за стеклами очков, и он чуть склонил голову набок.

— Гоблины ценят умение обращаться с деньгами, мистер Аддамс. Но запомните: золото Поттеров принадлежит не вам, а вашему сыну.

— Конечно-конечно! — небрежно отмахнулся Гомес, не проявляя никакого интереса к наследству Поттеров. Гоблин, наблюдающий за ним, немного расслабился.

— Хорошо, вы должны понимать моё беспокойство: наследник Поттеров бесследно пропал почти десять лет назад. Министерство даже хотело объявить его мёртвым. Для банка исчезновение наследника — всегда повод для тревоги. Некоторые… маги хотели воспользоваться этим, но я верил, что наследник Поттеров жив.

Рагнарок достал с полки небольшую шкатулку, покрытую рунами, и поставил её на стол. Затем он вытащил из стола тонкий ритуальный кинжал с серебряным лезвием и протянул его Гаррету.

— Прежде, чем мы сможем продолжить, я должен проверить ваши притязания на наследство рода Поттер. Кровь не врёт.

Гаррет покачал головой, доставая собственный кинжал, подаренный дядюшкой Бальтазаром, и, не колеблясь, порезал ладонь. Кровь окропила шкатулку, та сыто засветилась и распахнулась.

Гоблин довольно улыбнулся и пододвинул шкатулку поближе к Гаррету.

— Внутри перстень наследника рода Поттер и защитный браслет. Я советую вам надеть их и никогда не снимать, — видя, что Гаррет не спешит это делать, он вздохнул и произнёс: — Если вы хотите оставить свою принадлежность к Поттерам в тайне, то можете пожелать, чтобы они стали невидимыми.

Гаррет кивнул и достал перстень, тут же его надевая. Металл чуть нагрелся, словно признавая хозяина, и тонкая вибрация прошла по руке. Следом он надел браслет и пожелал, чтобы украшения стали невидимыми. Гаррет решил пока не привлекать к себе лишнего внимания.

— Теперь, Гаррет, вы можете спуститься в хранилище и взять столько денег, сколько потребуется для покупок, — сказал Рагнарок и позвал одного из младших гоблинов, чтобы тот сопроводил Гаррета вниз в хранилище.

Пока Гаррет с проводником направлялся в хранилище, Гомес с Мортишей остались в кабинете. Гомес с присущим ему азартом заговорил с Рагнароком о делах: поинтересовался, каким бизнесом владеют Поттеры, каковы их доходы и что предложил инвестиции. Гоблин сначала отвечал сухо, но вскоре втянулся в обсуждение, поняв, что родители наследника Поттера не собираются транжирить его состояние. Напротив, Гомес с азартом рассуждал о рискованных вложениях, ссылаясь на американские примеры.

— Видите ли, господин Рагнарок, — говорил Гомес, — капитал не может лежать, он должен быть в постоянном движении, как опытный дуэлянт на арене.

Рагнарок впервые позволил себе тонкую усмешку.

— Возможно, мы найдём общий язык, мистер Аддамс.

Гомес ещё долго беседовал с Рагнароком. В итоге оба оказались довольны. Оказалось, что у Аддамсов было собственное хранилище в Гринготтсе. И Гомес уговорил Рагнарока взять на себя его управление.

После того как все дела в Гринготтсе были улажены, Гомес, Мортиша и Гаррет с Вещью отправились по магазинам, чтобы купить всё по списку для первого курса.

Прохожие обходили Аддамсов стороной, кидая опасливые взгляды. Мортиша шла впереди, и шлейф её чёрного платья волочился по мостовой, как распластавшийся по камням чёрный спрут. Гомес же чувствовал себя так, будто оказался в парке развлечений. Он метался от витрины к витрине и восхищался всему подряд: скоростным мётлам, зачарованным сундукам, которые могли прищемить руку вора, и самопишущим перьям. Вещь, сидящий на плече Гаррета, ухитрялся то и дело махать прохожим, от чего те отшатывались, вскрикивали и бледнели до синевы. А Гаррет с усмешкой наблюдал, как лица прохожих вытягиваются при виде их семейки. Его особенно веселило, что стоило Мортише бросить равнодушный взгляд в сторону смотрящих на них людей, как те моментально рассеивались, словно крысы при свете факела. Правильно, ведь даже отец опасался противостоять матери.

Продавцы в лавках старались как можно быстрее обслужить и выпроводить странную семью, боясь энтузиазма Гомеса и пристального взгляда Мортиши. Они успели купить учебники, всё для зельеварения — котёл, хрустальные флаконы, медные весы и ингредиенты, телескоп и даже сову — мрачного вида сипуху, которая сразу же попыталась клюнуть Гомеса за палец. Теперь оставались только школьная форма и палочка, которую они решили оставить напоследок. Поэтому следующей остановкой стало ателье «Мантии на все случаи жизни».

Ателье оказалось просторным и светлым. Вдоль стен тянулись ряды манекенов в длинных мантиях всех оттенков чёрного и серого, изредка встречались приглушённые зелёные и бордовые тона.

Хозяйка, полная ведьма с приветливой улыбкой и портновской лентой, болтающейся на шее, тут же выскочила из-за ширмы. Она говорила быстро и бодро, при этом не переставая окидывать взглядом фигуры новых покупателей, оценивая их с профессиональной скоростью: рост, размах плеч, пропорции.

— Добро пожаловать, добро пожаловать! — воскликнула она, расправляя складки на своей сиреневой мантии, а, увидев Гаррета, выскользнувшего из-за спин родителей, спросила, не требуя, впрочем, ответа: — Школьная форма для первокурсника Хогвартса, полагаю? Проходите-проходите!

Гаррет, кивнув, шагнул вперёд, и Вещь на его плече важно взмахнул пальцами, словно подтверждая слова хозяйки. Мортиша мягко улыбнулась, а Гомес воскликнул:

— Действительно! Наш сын собирается в Хогвартс.

Мадам Малкин моргнула, не зная, как реагировать на Вещь, но быстро справилась с собой, поспешно указав на свободный подиум.

— Вставайте сюда, юный господин, сейчас снимем мерки.

Гаррет взобрался на подиум, чуть вздёрнув подбородок, а Вещь перебрался на плечо Гомеса. Мадам Малкин взмахнула палочкой, и мерная лента, слетев с её шеи, ожила и принялась измерять Гаррета. Только тут он заметил, что на соседнем подиуме уже стоит мальчик его возраста.

Светлые волосы, тщательно приглаженные назад, высокомерный изгиб губ и самодовольная осанка — этот мальчик явно чувствовал себя центром мира. Пока мадам Малкин закалывала подол его мантии булавками, он повернул голову и с любопытством окинул Гаррета взглядом.

— Тоже в Хогвартс? — небрежно спросил он, будто снисходя до разговора с собеседником. — Какой факультет думаешь выбрать?

Гаррет приподнял бровь и едва заметно усмехнулся, не торопясь отвечать, но кивнул. Мортиша с интересом наблюдала за обменом репликами, а Гомес тихо шепнул ей:

— Ах, cara mia, взгляни на Гаррета, тебе не кажется, что это зарождение крепкой мужской дружбы или вражды?

Мортиша слегка склонила голову, её губы тронула мягкая улыбка.

— В их возрасте это почти одно и то же, Гомес.

Тем временем мальчик, ничуть не огорчённый отсутствием ответа, небрежно представился, протянув руку:

— Моё имя Малфой. Драко Малфой. А ты?

Гаррет на миг задержал на нём взгляд, затем крепко пожал протянутую руку.

— Гаррет Аддамс, — спокойно представился он в ответ.

Улыбка Драко дрогнула. Вещь щёлкнул пальцами. Драко дёрнулся, окинул странное существо подозрительным взглядом, но решил сделать вид, что ничего не заметил. Он впервые услышал фамилию Аддамс, но что-то мешало назвать Гаррета грязнокровкой. В мальчике было что-то тревожащее — не столько в его манере держаться, сколько во взгляде: зелёные глаза смотрели холодно, оценивающе, будто через толщу стекла, и в этом взгляде не чувствовалось ни смущения, ни страха, ни тени желания подлизаться.

— Аддамс? — переспросил он, вскинув брови и поджав губы. — Никогда не слышал о такой чистокровной семье в Британии.

— Потому что мы из Америки.

— Ах, — кивнул Драко с лёгким презрением, проскальзнувшем во взгляде, будто наконец придя к какому-то выводу. — Мы здесь не особо следим за тем, что творится за океаном.

— Британцы удивительно ограничены — что островом, что своим разумом, — холодно усмехнувшись, подколол Гаррет, которому не понравился снобизм Малфоя.

Драко побледнел, но быстро нашёлся:

— Зато именно наш маленький остров всегда диктовал правила половине мира. Даже Америка была всего лишь колонией!

Гаррет чуть склонил голову набок и сложил руки на груди, как это часто делала Мортиша, и его глаза блеснули.

— Колонии, как и дети, рано или поздно вырастают и начинают кусать тех, кто их кормил, — заметил он тихо.

Мадам Малкин сдавленно кашлянула, пытаясь замаскировать смех, и уронила булавку на пол, но мальчики не обращали на неё внимания — их взгляды сцепились, словно клинки. Казалось, никто не собирается уступать, и перепалка в любой момент превратится в драку.

В этот момент звякнул колокольчик, и дверь ателье распахнулась. В помещение вошёл волшебник с безупречно уложенными светлыми волосами и тростью с серебряный наболдашником в виде змеи в руке. Его холодная, властная аура мгновенно наполнила комнату. Рядом с ним была элегантная женщина в светлой мантии, чья красота могла соперничать с мраморными статуями эпохи Ампир.

— Драко, — властно произнёс мужчина. Его холодный взгляд скользнул по Гаррету, словно оценивая на невидимых весах, и остановился на Мортише и Гомесе.

— Отец, мать, — тут же расправив плечи, сказал Драко. Казалось, он моментально забыл о перепалке.

Мадам Малкин поклонилась и поспешно отступила в сторону, давая новым посетителям пространство. Атмосфера в ателье стала натянутой, воздух застыл будто в ожидании столкновения.

Мортиша плавно развернулась лицом к вошедшим и едва заметно улыбнулась, сложив руки на груди. Гомес же театрально прижал руку к сердцу и склонился в преувеличенно галантном поклоне.

— Гомес и Мортиша Аддамс, — представился он с задорным блеском в глазах. — А это наш сын, Гаррет.

— Люциус Малфой, — холодно ответил мужчина, слегка склонив голову. — И моя супруга, Нарцисса.

Нарцисса сдержанно кивнула, её взгляд на миг встретился со взглядом Мортиши — и между ними на миг проскочила искра едва уловимого признания.

— Аддамс… любопытное имя, — протянул Люциус, слегка приподняв бровь. Было понятно, с кого брал пример его сын. — В Британии о таком роде мне не доводилось слышать.

Гомес всплеснул руками, будто только этого и ждал.

— Ах, разумеется! Наши предки перебрались из Старого Света в Новый ещё много поколений назад.

— Что же привело вас в Британию?

— Гаррет получил письмо из Хогвартса, и мы решили, почему бы и нет? Он всегда может передумать и вернуться в Америку, — усмехнулся Гомес, подкрутив правый ус.

— Хогвартс, значит? — протянул Люциус, слегка приподняв бровь. — Должно быть занятный опыт — знакомить ребёнка с настоящим миром магии здесь, в Британии.

— Британия — это словно древний театр, мой друг, — с жаром воскликнул Гомес. — Потёртые подмостки, тяжёлые бархатные драпировки, пыль, которая хранит дыхание давно ушедших актёров. И за каждой колонной — тени, готовые выйти на сцену. Мы в восторге!

Люциус чуть сузил глаза. Его голос звучал холодно-вежливо:

— Театр хорош лишь тогда, когда в нём есть достойные актёры. Но, увы, не каждый, кто попадает в зал, удостаивается чести выйти на сцену, — он будто случайно перевёл взгляд на Гаррета, — большинство так и остаётся лишь зрителями.

— Ах, но самые искренние зрители порой становятся самыми страстными актёрами! — улыбнулся Гомес, принимая вызов. — Стоит только захотеть — и ты уже в центре спектакля.

Мортиша мягко добавила, глядя на Гомеса:

— Публика, как известно, любит трагедии. А Аддамсы хороши в трагедиях, верно, mon sauvage?

— Ах, querida, ты снова дразнишь меня своим французским! — ахнул полностью сражённый Гомес, прижав руку в груди.

— Oui, — лукаво улыбнулась Мортиша, смотря на супруга из-под полуопущенных век.

Гомес, словно забыв обо всём вокруг, шагнул ближе и схватил Мортишу за руку, прижимая её к губам.

— Ты сводишь меня с ума, Мортиша! — воскликнул он, глядя на неё так, будто всё ателье исчезло и осталась только она.

Мортиша томно склонила голову набок. Он с восторгом прижал её к себе, и они застыли в своём маленьком вихре страсти прямо посреди ателье.

Гаррет скривился, отведя глаза к потолку и буркнув почти неслышно:

— Ещё чуть-чуть, и они устроят танго прямо здесь.

Вещь, спрыгнувший на пол с плеча Гомеса, перебрался на плечо Гаррета, где понимающе пощелкал пальцами, словно разделяя чувства мальчика. Мадам Малкин нервно кашлянула, отворачиваясь, а Люциус с Нарциссой переглянулись: их ледяное достоинство наткнулось на чужую, слишком живую страсть.

— Форма для Хогвартса готова, — поспешно объявила мадам Малкин, всучив Гаррету и Драко свёртки с аккуратно сложенными мантиями, галстуками и формой. Голос её звучал натянуто-весело, будто она надеялась скорее выпроводить обе семьи, пока лавка не превратилась в место дуэли или любовное гнездо.

Мортиша, словно ничего не заметив, отстранилась от супруга и изящно повернулась к Малфоям.

— Мы будем рады видеть вас на званом ужине в нашем доме, — мягко произнесла она. — Я бы хотела, чтобы Гаррет познакомился со своими сверстниками прежде, чем он отправится в Хогвартс.

Люциус приподнял бровь, его губы едва заметно дрогнули, но он кивнул. Нарцисса же улыбнулась чуть теплее, чем прежде и сказала:

— Мортиша, если позволите себя так называть, я могу подсказать вам, кого следует пригласить, если вы хотите, чтобы этот ужин прошёл хорошо.

— Благодарю вас, Нарцисса, — с лёгким наклоном головы ответила Мортиша. — Ваши советы, несомненно, придутся к месту.

Семьи обменялись прощальными поклонами и разошлись каждая своей дорогой. Аддамсы вышли на улицу и направились дальше по Косому Переулку. Их ждал последний и самый волнительный пункт в списке — волшебная палочка для Гаррета.

Лавка Олливандера была узкой и обшарпанной. Над входом золотыми буквами было написано: «Семейство Олливандер — производители волшебных палочек с 382-го года до нашей эры». За пыльным окном на витрине на выцветшей фиолетовой подушке лежала одинокая волшебная палочка.

Когда они вошли внутрь, где-то в глубине магазина зазвенел колокольчик. Помещение было крошечным и абсолютно пустым, если не считать одного длинного тонконогого стула для посетителей. Оставшееся пространство занимали высокие до потолка стеллажи с тысячами длинных узких коробок с волшебными палочками. Воздух пах пылью, деревом и чем-то едва уловимо едким, впитавшейся в стены за столетия. Половицы протяжно скрипнули под ногами Аддамсов. Мортиша с одобрением огляделась.

— Очаровательно.

И в этот момент из-за стойки, словно из тени, бесшумно появился старик. Его белые, как паутина, волосы мягко светились в полумраке, а бледные глаза казались подсвеченными изнутри.

— Добрый день, — произнёс он тихо.

— Здравствуйте, — доброжелательно поздоровался Гомес.

— Пришли за палочкой? Не помню, чтобы продавал вам вашу первую, мистер…

— Гомес Аддамс, — представился Гомес. — А это моя супруга Мортиша и наш сын Гаррет. Мы пришли, чтобы купить ему волшебную палочку.

Мистер Олливандер приблизился к Гаррету почти вплотную, уставившись своими странными глазами. Тот, не моргая, уставился на него в ответ. Несколько минут они провели, играя в гляделки, пока старик не сдался, отведя взгляд.

— Кхм, что ж, Гаррет значит. Дайте мне подумать. — пробормотал он, вытащив из кармана длинную линейку с серебряными делениями. — Какой рукой вы держите палочку?

Гаррет молча вытянул правую руку, позволив её измерить. Сначала расстояние от плеча до пальцев, затем расстояние от запястья до локтя, затем от плеча до пола, от колена до подмышки, и еще зачем-то окружность головы.

— Внутри каждой палочки находится мощная магическая субстанция, мистер Аддамс, — пояснял тем временем старичок, проводя свои измерения. — Это может быть шерсть единорога, перо из хвоста феникса или высушенное сердце дракона. Каждая палочка фирмы «Олливандер» индивидуальна, двух похожих не бывает, как не бывает двух абсолютно похожих единорогов, драконов или фениксов. И конечно, вы никогда не достигнете хороших результатов, если будете пользоваться чужой палочкой.

Мистер Олливандер внезапно двинулся куда-то вглубь магазина, пока линейка сама продолжала измерять Гаррета.

— Достаточно, — сказал мистер Олливандер, и линейка упала на пол. — Что ж, мистер Аддамс, для начала попробуем эту. Бук и сердце дракона. Девять дюймов. Очень красивая и удобная. Возьмите ее и взмахните.

Гаррет взял палочку и, не колебаясь, сделал взмах. Из кончика вырвалась струя чёрного дыма, уронившая несколько коробок с соседней полки. Вещь на его плече восторженно защёлкал пальцами, а Гомес захлопал в ладоши.

— Нет-нет, — быстро сказал мистер Олливандер, выхватывая палочку из руки Гаррета. — Совсем не то.

Он метнулся к другому стеллажу, снял оттуда другую коробку и протянул её Гаррету.

— Вот эта. Дуб и волос единорога. Десять дюймов. Гибкая, но послушная.

Гаррет пробовал и пробовал, но ни одна палочка не подходила. Но мистера Олливандера это почему-то вовсе не утомляло, а, наоборот, ужасно радовало. Чем больше коробочек он снимал с полок, тем счастливее выглядел.

— А вы необычный клиент, мистер Аддамс, не так ли? Не волнуйтесь, где-то здесь у меня лежит то, что вам нужно… а кстати… действительно, почему бы и нет? Конечно, сочетание очень необычное — остролист и перо феникса, одиннадцать дюймов, очень гибкая прекрасная палочка.

Гаррет взял палочку, которую протягивал ему мистер Олливандер. И внезапно пальцы его потеплели. Он взмахнул палочкой, и из неё вырвались серебристые искры, похожие на звёзды на ночном небе.

— О, браво! Да, это действительно то, что надо, это просто прекрасно, — воскликнул мистер Олливандер, а затем внезапно побледнел. Его взгляд метнулся к открытому и чистому лбу мальчика. Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но снова закрыл.

— Да, — наконец произнёс он, — эта палочка ждала именно вас, мистер Аддамс. Внутри вашей палочки — перо феникса, я вам уже сказал. Так вот, обычно феникс отдает только одно перо из своего хвоста, но в вашем случае он отдал два. Любопытный случай, да.

Гаррет провёл пальцами по гладкой поверхности дерева и кивнул, чувствуя, как палочка словно отзывается на его прикосновение, живая, полная скрытой силы.

— Берегите её, мистер Аддамс, — тихо сказал мистер Олливандер, и в его голос странно дрогнул. — Великая палочка для великого волшебника.

Мортиша чуть склонила голову, её губы тронула лёгкая улыбка.

— Я знала, ma lune, что твой выбор будет особенным.

Гомес с гордостью хлопнул сына по плечу:

— Великолепно! Настоящий Аддамс достоин великого оружия!

Они вышли из лавки, оставив мистера Олливандера в тени. Тот долго стоял неподвижно, опершись на прилавок, и только потом, встряхнулся, словно очнувшись от своих мыслей, и прошептал в пустоту:

— Удачи, мистер Поттер.

Северус Снейп, скривился, глядя на наполнявшую Косой переулок толпу. Будь его воля, он бы ни за что не сунулся сюда в конце августа, но, как назло, в его личной кладовой закончились ингредиенты, без которых мог сорваться важный эксперимент по модификации Эликсира Живой Смерти, чего он не мог себе позволить.

Обычно он тщательно следил за запасами и пополнял их заранее, но в этот раз один из студентов-идиотов ухитрился испортить сразу три партии ингредиентов на уроке, и пришлось изъять их из его личных запасов. Вскоре после этого начались экзамены, и Северус, занятый подготовкой к ним и ночными дежурствами по школе, совсем про это забыл. За что теперь и отдувался.

Толпа верещащих детей, тянущих родителей к витринам, доводила его до белого каления. Крики «мама, смотри, новый Нимбус!» или «я тоже хочу сову!» били по ушам хуже скребка по стеклу. Снейп ощущал себя мышью, загнанной в мышеловку и и вынужденной терпеть эту ярмарку глупости. Каждый встречный казался ему карикатурой на волшебника: толстые отцы семейств, наверняка не умеющие правильно держать палочку, жёны, из заклинаний владеющие только домашними чарами, и их несносные дети, визжащие во всё горло.

«И всё это ради корня асфоделя и лепестков чёрной розы, — зло подумал он, скривившись, глядя на особо шумного ребёнка. — Терпи, Северус, это займёт всего несколько минут».

Он ускорил шаг, заметив витрину аптеки, и вскоре нырнул внутрь. Знакомая обстановка, запах сушёных трав, тухлых яиц и гнилых кабачков немного приглушил раздражение.

— Асфодель. Чёрная роза. Всё, что есть, — бросил он на ходу продавцу, даже не утруждая себя приветствием.

— Добрый день, профессор, — поздоровался с ним аптекарь, тщедушный маг в затёртом жилете. Он заёрзал, словно его только что поймали на воровстве, потёр шею и, отведя глаза, признался: — Простите, но буквально четверть часа назад всё выкупили.

Северус выдохнул сквозь зубы, сдерживая поднимающийся гнев, вздохнул и уставился на аптекаря.

— Кто? — процедил он холодно.

— Ну… дама. Очень колоритная старушка. Нездешняя. Вся в чёрном, с растрёпанными волосами и ожерельем с черепками.

Северус прищурился, и в его взгляде мелькнуло что-то такое, от чего у аптекаря мгновенно выступил пот на лбу.

— И куда она направилась? — голос Снейпа был тихим, но в тишине лавки звучал угрожающе.

— Я… не знаю, профессор, — пролепетал тот. — Кажется, упоминала, что заглянет ещё в пару лавок. Возможно, и в Лютный переулок.

Северус резко развернулся, не прощаясь, полы мантии взметнулись за его спиной. Колокольчик на двери издевательски звякнул, будто смеялся ему вслед.

«Прекрасно. Ещё и какая-то карга скупила нужные ингредиенты. Как будто я недостаточно проклят необходимостью находиться здесь», — с раздражением подумал он, снова ныряя в толпу, не отвечая на редкие приветствия.

Во второй аптеке его ждала та же история. И в третьей тоже. Северус почувствовал, как злость поднимается, словно яд по венам, достигая точки кипения. Оставался единственный вариант: Лютный переулок.

Он накинул капюшон и свернул в узкий проход. Шум Косого переулка мгновенно стих, словно его отрезало. Воздух здесь был тяжелее, а тени в закоулках темнее. Толпа исчезла: лишь редкие прохожие скользили мимо, пряча лица и не задерживаясь надолго.

Северус шагал быстро, стараясь не задерживаться у лавок с покосившимися вывесками и мутными витринами. В Лютном переулке торговали тем, что в Косом переулке хранили под прилавком и продавали только по великому блату, а иной раз и тем, что никакой благоразумный маг не рискнул бы держать у себя дома. Он не любил это место, но никогда им не брезговал: мастерство в зельеварении требовало определённых жертв. Те, кто действительно умел варить, знали: величайшие открытия редко рождались из легальных компонентов.

Он свернул за угол — и едва не споткнулся. Прямо под ноги ему выкатился круглолицый подросток лет пятнадцати, с закопчённым лицом и странным восторженным блеском в глазах. Мальчишка был с головы до ног в саже и явно счастлив этому обстоятельству. Он сжимал в руках шашку динамита с зажжённым фитилём и восторженно таращился на искры, сыпавшиеся с горящего конца.

Северус отшатнулся так резко, что капюшон слетел с головы.

— Ты что творишь, кретин?! — вырвалось у него.

Подросток, не моргнув, глянул на него и радостно сообщил:

— Проверяю, насколько быстро мы сможем очистить этот переулок от крыс.

Фитиль весело потрескивал, отсчитывая секунды. Снейп уже достал палочку, чтобы потушить его, когда рядом бесшумно возникла девушка. Высокая, в чёрном платье с белым воротничком и с раскрытым над головой чёрным зонтиком-тростью. Она спокойно наклонилась, зажала горящий кончик пальцами — даже не моргнув! — и фитиль затух с коротким шипением.

Зонтик слегка покачнулся, открывая её лицо, и девушка подняла глаза на Северуса. Чёрные, бездонные, они смотрели прямо в душу — слишком холодные и слишком взрослые для её возраста. На мгновение ему показалось, что он смотрит в зеркало: то же мрачное безразличие, та же усталость, та же готовность встретить мир без страха и без надежды. Северус невольно вздрогнул.

— Пагсли, хватит играть, — спокойно произнесла девушка, продолжая пристально смотреть на Северуса.

Мальчишка недовольно хмыкнул, но всё же без споров спрятал динамит в карман. Северус скрестил руки на груди, пытаясь скрыть внезапное ощущение неловкости, и холодно процедил:

— Великолепно. Лютный переулок окончательно превратился в цирк уродов.

Девушка чуть склонила голову набок, и зонтик-трость едва заметно качнулся, словно кивок. Её губы едва заметно дрогнули, словно скрывая улыбку.

— А мне кажется, вы тут выглядите очень… органично, сэр.

Северус скрестил руки на груди, холодно процедив:

— Не хватало только нахальных малолеток. И без того нужные ингредиенты увели из-под носа, а я теряю время на болтовню.

Девушка заинтересованно склонила голову набок.

— Ингредиенты? — её голос прозвучал ровно, но в нём сквозило любопытство. — Какие именно?

Снейп прищурился, собираясь оборвать её, но что-то во взгляде этих чёрных глаз — слишком спокойном, слишком внимательном — вынудило его ответить.

— Асфодель и лепестки чёрной розы. Но вряд ли вы знаете, что это и для чего.

— О, напротив, — мягко ответила она. — Чёрные розы — любимые цветы матушки. У меня всегда есть при себе несколько.

Она вытащила из сумочки небольшой перевязанный траурной лентой букет из чёрных роз и цветков Асфоделя.

Северус, действуя импульсивно, вырвал букет из её рук и принялся рассматривать — цветы были отличного качества. Именно то, что ему нужно.

— По-вашему, подросток, таскающий с собой букет ядовитых цветов с траурной лентой, это нормально? Хотя, неважно. Что вы хотите за него?

Девушка чуть склонила голову набок, зонт-трость качнулся, отбрасывая на её лицо тень.

— Ничего, — ответила она спокойно. — Просто назовите мне свое имя.

Северус нахмурился, пальцы на мгновение сильнее сжали стебли.

— Чепуха! У всего есть цена.

Девушка никак не отреагировала. Её чёрные глаза не отрывались от его лица. Северус почувствовал раздражение, смешанное с чем-то похожим на неуместное смущение.

— Моё имя вам ничего не даст, — процедил он. — И уж тем более не стоит букета.

— Ошибаетесь, — сказала она мягко. — Если я запросила ваше имя за букет, значит меня устраивает такая цена.

Северус усмехнулся уголком рта — не то презрительно, не то нервно.

— Тогда вы слишком дёшево оценили букет, — отрезал он. — Что ж, будь по-вашему.

Он спрятал букет в мантии и резко развернулся, удаляясь быстрым шагом из Лютного переулка.

— Северус Снейп, — бросил он через плечо, даже не оглянувшись.

Имя повисло в воздухе. Девушка чуть склонила голову, а в её глазах на миг мелькнул странный блеск.

— Северус Снейп, — тихо повторила она, словно пробуя вкус слова.

— Уэнсдей, ты чего? Неужели понравился его нос? — захихикал Пагсли.

— Заткнись, Пагсли! — угрожающе произнесла Уэнсдей, со всей силы наступая брату на ногу.