Лицо Республики (гет)

Месяц спустя…

Джин подставила лицо под прохладные дождевые капли. Влага путала волосы, целовала лоб, глаза, нос, скользила по скулам, горлу и ниже. После недавней долговременной жары ливень был наивысшим блаженством. Пахло зеленью, хотелось смеяться и танцевать, а Джин это с детства умела, обучаясь в гимнастической школе. Жаль, ни отец, ни мать так и не увидели, чему она научилась.

Плечи, локти, кисти, взлёт, шпагат, поддержка. Ребёнком она танцевала с очень красивой женщиной, строгой учительницей и внимательной наставницей. Даже опытным психологом, когда дело касалось того, что занятые родители забывали забрать девочку после занятий. Иногда учительница сама подвозила Джин, иногда Джин привирала и ездила одна, благо, дом был недалеко. А потом это дело заметил Орсон. Он сердился, но никогда не кричал. Однажды Джин назвала при нём учительницу мамой. Орсон завёл кар и бросил на неё взгляд, показавшийся в вечернем свете печальным.

Плечи, локти, кисти, стерильно чистый разум. Джин ещё во что-то верила, строя в голове поистине великие планы. Жаль, всё пришлось оставить. Больно, что тело до сих пор не растеряло навыков.

Плечи, локти, кисти… Джин улыбнулась, ощутив спиной тепло Орсона. Он один видел её танец. Она тогда упала, заметив его в зале. Благо, ничего не повредила. И вот сейчас, здесь, на крыше дома, она вновь ощутила неловкость, но тут же о ней забыла, так уютно оказалось с Орсоном рядом. Бывшая его рубашка успела сильно намокнуть.

Джин давно отвыкла от заботы. Поэтому, когда Орсон затеял ремонт с перестановкой и уступил ей свою кровать, утянула его за собой, пригрозив смертью за изнасилование. Ей понравилось, что он ответил на это. Он сказал, что не тронет, если она не готова. Слова въелись в кожу: Джин действительно было всё ещё не по себе после выкидыша. Она продолжала чувствовать дитя внутри, она казалась самой себе изуродованной и грязной. Её впервые передергивало от возможности новой близости. Казалось, будет очень больно. Джин знала, что преувеличивала, но психика сильно сбойнула. Крифф побери, ей же едва исполнилось двадцать семь. Этот опыт вкупе со всем остальным грозился вылиться в страшное.

Орсон был первым, кто дал ей право выбирать и не навязывался. Орсон. Тот, кого она совершенно заслуженно ненавидела всю свою жизнь.

В доме на окраине было удивительно спокойно. Наверное, это потому, что днём Орсон и Джин редко общались.

«Архитектор. Творец. Художник», — закатывала Джин глаза, картинно поправляя волосы и недовольно поедая остывающий обед. И Орсон, как угадывал: приходил именно тогда, когда еда почти заканчивалась, а иногда вообще не приходил до следующего утра. Зато проекты приносили хорошую прибыль. Орсон Кренник умел сочетать понятия: основательно, практично и красиво.

«Не входи, да не послан будешь», — такую табличку Джин припаяла однажды к его двери, пока он мирно спал. Знала, что оценит.

— Что ты делаешь?

Джин вынырнула из куста пышных, красных с сиреневыми отливом цветов и гордо вытерла взмокший лоб.

— Моя мать была генетиком. Или ты решил, что один тут с мозгами? — язвительно сказала она. — Я всё ещё помню, чем пестик от тычинки отличается.

— Недурно-недурно, ассистент, — Орсон смерил её замызганный, но счастливый вид оценивающим взглядом и направился дальше, спинным мозгом ощущая, как она передразнивает его комплимент и «полумодельную имперскую походочку».

* * *

Иногда они просто подолгу молчали, думая каждый о своём.

— Отец не одобрил бы, увидев нас вдвоём, — произнесла Джин, смяв под головой подушку.

— Возможно, — согласился Орсон, — но не отрёкся бы, как сделала бы Лира. Скандал был бы самым меньшим из того, что она бы сделала.

Джин грустно улыбнулась. Раньше любое упоминание Кренника о матери взрывалось в ней водородной бомбой.

— Какой ты её знал?

Орсон повёл бровями и глубоко задумался.

— Сложной, импульсивной, своенравной, ревнивой, — на последнем слове он сделал паузу. — Злилась, когда не могла уложить тебя спать, а на мое предложение рассказать тебе сказку, отвечала аналогичной просьбой. И всё бы ничего, да у меня из сказок — дюжина страшилок о детдоме.

«Ты был моей главной страшилкой», — подумала Джин, но решила не озвучивать. Орсон и так знал об этом. Он всегда имел особое влияние на людей и всегда умело пользовался этим навыком в личных целях. Возможно, ему было нужно, чтобы она его боялась. Возможно, ему хотелось сейчас, чтобы была лояльной.

— Я мешаю тебе? — она не хотела спрашивать, но должна была знать.

Джин, несмотря на мрачную репутацию, все ещё оставалась важным свидетелем войны. Если бы она осмелилась даже в шутку обличить Кренника, журналисты оторвали бы её с руками и ногами, раскручивая «шутку».

Орсон минуту молчал, не глядя на Джин, и Джин призналась себе, что боится его ответа.

Вопрос следовало задать иначе: «Ты используешь меня?» Так звучало страшнее, ведь, кажется, осторожная Джин Эрсо успела ему поверить.

— Нет.

Джин моргнула. Твёрдый ответ вывел её из равновесия, будто услышала она совсем другое. Она и сама умела использовать людей, но задай ей Орсон тот же вопрос сегодня, ответ был бы аналогичным.

Джин нравилось, когда Орсон её касался. Её поражало, что он точно знал, как именно ей понравится, безошибочно улавливал любой импульс тела, показывающий обратное.

Сколько же у тебя их было, сандова пасть?

— Подойди ко мне, — Джин игриво повела глазами, отставив чашку кафа на кухонный стол. — Ближе.

Орсон сделал шаг и оказался к девушке почти вплотную.

— Достаточно близко?

Джин поймала себя на незнакомо приятной мысли: в глаза Орсону было смотреть легко, не неловко, как другим мужчинам. Она вообще раньше не любила смотреть в глаза, ей было безразлично, ведь в них она ничего не видела и быстро забывала лица.

С Орсоном было тепло. Совсем непросто, даже сложно, невозможно, но тепло. Она чувствовала защиту, хотя в ней не нуждалась. Чувство, впервые зародившееся в ней, не было похоже на слепую, животную психологию. Здесь было нечто иное. Джин не знала, умела ли испытывать подобное и заранее была готова к тому, что Орсон воспользуется ею так же, как все.

— Остальное предоставим притяжению.

Орсон усмехнулся. Казалось, он смотрел на неё как на шаловливого ребёнка и не более. Особенно, когда она закинула ему ногу на бедро, не желая отпускать прерванный поцелуй.

От Орсона веяло прохладой. Каждый поцелуй запоминался и отключал мысли. Ей нравился горько-сладкий запах его кожи, она любила чувствовать и слушать, как его сердце начинает биться чаще.

Орсон на секунду отстранился. Синие глаза слегка потемнели и сузились. Джин не сдержала улыбки: будь здесь отец, то он сразу бы понял, что бесполезно искать в них обоих остатки совести. В следующий миг она хладнокровно приложила Кренника к прохладной стене и спиной отошла к диванчику у небольшого стола.

«Издеваешься, да?» — прочлось в глазах Орсона.

— Притяжение, значит? — прозвучал вопрос, заранее обречённый остаться без ответа.

Джин царапала его спину короткими ноготками, провоцируя на резкий, если не сказать грубый, темп, запускала пальцы в так рано поседевшие волосы и всеми силами старалась дольше удержать чувство незнакомой неги.

С Орсоном всё было иначе. С ним всё имело другие вкус и цвет, иные запахи и смысл. С Орсоном она будто бы дышала по-другому и уже не боялась этого признавать.