Тайна ведьмина цветка (гет)

Ворота столицы, крики, визг, брань и насмешки остались позади. Аргис шел, еле переставляя ноги, точно пьяный, все тело жгло неведомым огнем, в голове же было пусто. Что стряслось, он так и не понял. Помнил, как принцесса на его глазах преобразилась из чудовища в красавицу, помнил, как вдруг лишился чувств. А потом началось все это.

Ему не сказали ни слова — просто выволокли прочь из дворца. Даже верный Сильг отпрянул от него и забился, как бешеный. Слуги и воины во дворе при виде него вопили от ужаса, поминали богов или бранились. И все дружно хватались то за палки, то за оружие, и кричали: «Прочь!»

В городе было еще хуже. Те же самые люди, которые только что радостно приветствовали его, пока он вез во дворец чудесный тэкк, теперь визжали и кидались камнями. Бесились лошади, шипели коты, псы щетинились и заливались низким лаем. А он по-прежнему не понимал ничего, словно некий колдовской морок лишил его способности думать. Так он и шел сквозь злобное и напуганное людское море, и казалось, что оно никогда не кончится. Воистину, лучше встретиться по зиме со стаей голодных волков.

На многочисленных дорогах, что тянулись от столицы, виднелись повозки, всадники и пешие. Аргис свернул с дороги и зашагал полями — лишь бы прочь от людей. И словно помогло: муть в голове развеялась, разум прояснился. Ветер ударил в лицо, растрепал волосы — и что-то еще.

Аргис похолодел. Руки его дернулись к лицу, и пальцы нащупали вместо кожи короткую жесткую шерсть. Он замер на месте, как вкопанный, пустая недавно голова теперь пухла от самых страшных дум и догадок. Миг-другой он стоял так, вцепившись в волосы и раскачиваясь на месте, как безумный, — а потом с криком помчался вперед.

Он бежал, пока не иссяк воздух в груди. Ноги подкашивались, гулко стучала в ушах и в висках бешеная кровь, и каждый вдох обжигал горло. Аргис заставил себя остановиться: что толку бегать да вопить — надо думать. Кажется, где-то неподалеку здесь был широкий ручей, он проезжал через него сегодня — будто сто лет назад. Вода не солжет, скажет правду. Хотя и так ясно, что именно скажет.

Близ ручья играли дети, несколько женщин полоскали в воде белье. Завидев Аргиса, все они дружно завопили и кинулись наутек: мальчишки бросили игрушечные лодки, женщины — недостиранную одежду. Аргис же с горестным вздохом подошел к ручью и глянул в воду.

Он догадался, он ожидал. И все равно оказался не готов.

Зрелище заставило его с протяжным стоном рухнуть на землю. Да, неудивительно, что все разбегаются при виде такого чудища. Казалось, чья-то злобная воля собрала воедино все возможные страшные сны и порождения темных чар, все самое мерзкое и уродливое, что есть на свете. Даже морда разъяренного медведя, кабана или волка имеет некую природную соразмерность и, если можно так сказать, красоту. А это — воплощенное уродство. И в таком облике ему отныне суждено жить.

«Жить? А зачем? — с горечью сказал себе Аргис, когда иссякли слезы. — Кому я нужен такой? Люди меня боятся, никто не возьмет меня на работу — и чем я заработаю на жизнь, чем прокормлюсь? Как избавиться от проклятья, я не знаю: если тэкк помог принцессе, это не значит, что он поможет мне. Так не лучше ли сразу покончить с бессмысленными страданиями?»

Аргис приподнялся на дрожащих руках, мокрых от воды и слез. Он вытянул из ножен кинжал — по счастью, его не забрали во дворце, — и долго смотрел на блестящий клинок, убивший ведьму. «Одно движение, — нашептывал тихий голосок в глубине души, — только одно — и все твои муки останутся позади, и ничего больше не будет…» Рука с оружием затряслась, клинок медленно повернулся к груди, уперся под сердце, проколол куртку и рубаху, остро ужалил кожу.

И молнией отлетел в сторону.

— Нет! — крикнул Аргис неизвестно кому, вскинув к небу голову — и стараясь не думать о том, как она теперь выглядит.

Шерсть на лице слиплась от слез и пота, и он отер ее рукавом. Нет, нельзя сдаваться. Покончить с собой может любой трус, слишком слабый, чтобы вынести все удары судьбы. Но разве не мудра судьба, разве дает она испытание не по силам? Значит, он должен вынести это испытание — если вправду считает себя сильным, как считал всегда.

«Лицо можно спрятать, — сказал себе Аргис. — Да, люди любопытны, станут спрашивать, но всегда можно отговориться болезнью или шрамами. Тем более, для охотника шрамы — дело привычное. Возвращаться домой к Ломсу незачем — там меня хорошо знают, а ведь повадки и голос не спрячешь. Значит, буду искать себе другое пристанище — подальше от людей. Правда, совсем уж подальше вряд ли выйдет».

Аргис вновь подошел к ручью и заставил себя смотреть. Потом он ополоснул лицо и вдоволь напился — прохладная вода показалась ему вкуснее меда. К берегу рядом с ним прибило одну из брошенных ребятишками лодок, и Аргиса осенило. Поднявшись на ноги, он оглядел вещи, которые стирали недавно крестьянки: среди рубах и полотенец вздулся пузырем старый плащ, лежащий наполовину в воде. Отжать его покрепче, расправить на плечах, прикрыть лицо — и в путь.

Отброшенный недавно кинжал отыскался в невысокой густой траве. Аргис качнул его на ладони, высоко подкинул и дал упасть на землю. Клинок указывал направо, вдоль ручья, за которым виднелось вдали нечто вроде леса или рощи. Аргис убрал оружие в ножны и зашагал, куда указал жребий.

Ручей тянулся шагов на пятьсот, потом поворачивал налево. Справа виднелась деревня — видно, оттуда и приходят к ручью женщины и дети. Боги весть, осмелятся ли теперь приходить — вдруг решат, что здесь завелся морок или настоящее чудовище? Хотя откуда бы им взяться в Аллавеле теперь, когда ведьма мертва?

Солнце не слишком припекало для лета. Вскоре Аргису захотелось есть, и он благословил свою охотничью запасливость: в поясной сумке отыскалась горстка сухарей и вяленого мяса. Правда, фляги нет, она осталась у седла, а пить после такой еды хочется вдвойне. Аргис оглядел себя: что можно предложить селянам? Жаль, шляпу он потерял — на ней была серебряная пряжка, подарок жителей Ломса за помощь зимой с волками. Застежка на поясе похуже, но тоже сойдет. Есть еще цепочка на шее, та самая, которой он одолел ведьму. Невеликое сокровище, да покойный отец говаривал, что без серебра охотнику не житье — мало ли что в лесах водится.

Не раз Аргису пришлось пересекать тропинки и дороги. Порой попадались люди — крестьяне на телегах или одинокие путники. Завидев их, он ниже наклонял голову и прятал лицо под плащом. Кто-то глядел с любопытством, кто-то даже окликал — а он проходил мимо, будто глухой.

Под вечер погода испортилась: усилился ветер, пригнал тучи, начал накрапывать дождь. Благо, до леса оставалось недалеко — чем не укрытие? За лесом начиналась гряда холмов — лес заканчивался у подножия ближайшего. В отличие от ведьминых Черных холмов, эти радовали глаз. Аргис даже усмехнулся: надо же, он еще способен чему-то радоваться.

Когда Аргис подошел к опушке леса, дождь уже лил вовсю. Подобранный у ручья плащ едва успел высохнуть, а теперь вновь вымок насквозь. Аргис был привычен к дождю, а промокшую одежду он без труда просушит у костра — огниво с трутом у него тоже при себе. Судя по всему, хищников в этом лесу не водится, а зверушки попроще боятся людей и огня. Так что вряд ли кто-то потревожит его нынешней ночью — разве что душевные горести. А это враги пострашнее стаи волков или лютой медведицы.

Лес оказался гуще, чем виделся на первый взгляд. Аргис прошел уже немало, а место для ночлега все не находилось. Ветки цеплялись за плащ, мокрая одежда противно липла к телу; в сапогах со шпорами, теперь бесполезными, тоже хлюпало. Порой в кустах шуршало что-то — или кто-то, но шум тотчас стихал. А порой слышался треск веток, словно здешние обитатели спешили скорее убраться подальше от страшного незваного гостя.

«Видно, я пугаю даже зверей», — подумал Аргис, не в силах бороться с вновь нахлынувшим отчаянием, — и сам не заметил, что забирает влево, к подножию холма. Зато путь оказался верен: подлесок поредел, земля выровнялась, трава стала невысокой и густой. Хвороста тоже хватало — хоть всю ночь жги.

Аргис огляделся, выбрал место поровнее. Сперва он натаскал веток для ложа — бросить сверху плащ, когда просохнет, и отлично сойдет. Затем пришлось срезать дерн, чтобы разжечь костер. Тем временем совсем стемнело, ночь накрыла лес, а слева вдали чернело что-то черней ночи — должно быть, холм близко, понял Аргис. Едва он отошел подальше и поднял первую ветку для костра, как позади раздался голос: «Кто здесь?»

Ни шагов, ни дыхания Аргис не расслышал — хотя без труда различал, как шелестят высоко над головой ветки деревьев и возятся там белки да лесные птахи. Звук человеческого голоса — мужского, низкого, приятного — вызвал у него дикий, почти животный ужас. Неловко замерев на миг с вытянутой рукой, он резко распрямился, почти в прыжке, и отпрянул назад, под защиту деревьев, потом кинулся к разбитому лагерю. Дрожащая рука нащупала мокрый плащ, и Аргис кое-как закутался в него, особенно стараясь спрятать лицо.

Теперь шаги были слышны, в темноте слева обрисовалась человеческая фигура — высокая, в длинном светлом одеянии. А голос повторил:

— Кто здесь?

Незнакомец спокойно шел вперед, тогда как Аргис сжался на земле, завернувшись в плащ, будто испуганное малое дитя — в шитое матерью одеяло. Мысли метались в голове, и он не знал, что делать: бежать прочь, влезть на дерево или провалиться сквозь землю.

— Выходи, путник, я чувствую тебя, — продолжил голос. — Не прячься, я не причиню тебе вреда — наоборот. Раз уж ты пришел, будь моим гостем.

Голос звучал мягко и ласково, но была в нем некая твердость и властность — не королевская, а нечто большее, высшее. Всею душой Аргису захотелось откликнуться на неведомую доброту. И все же он сдержал себя, хотя не смог не ответить — как и скрыть горечь в голосе.

— Спасибо, добрый человек, — сказал он. — Спасибо за твою доброту, но я пойду своей дорогой. Лучше тебе не видеть моего лица.

Светлая фигура приблизилась. Аргис понял это по тому, что приблизился голос, — сам он не смел поднять головы и взглянуть на незнакомца. А тот не отставал.

— За свою жизнь я всякое повидал, и меня трудно удивить или напугать. Встань, юноша, — ты же молод, судя по твоему голосу и шагам. Не прячься. Если с тобой беда, быть может, я смогу помочь тебе.

— Разве что ты — великий чародей, — не без желчи бросил Аргис и выпрямился, откинув плащ с лица. — Вот что сделали со мной злые чары. Отныне я проклят, люди боятся меня и гонят отовсюду. Странно, что ты не гонишь.

Незнакомец тем временем подошел почти вплотную к Аргису. Сама фигура его словно излучала бледно-серый свет, так, что можно было разглядеть лицо. Он казался старым: лоб и щеки изрезали морщины, полностью седые стриженые волосы и длинная борода чуть сверкали в темноте. Зато столь ясный взгляд встретишь не у каждого юноши.

— Боги никого не приводят сюда напрасно, — ответил незнакомец. — Как я могу прогнать того, кто пришел по их воле? Я живу здесь много лет, меня зовут Талх. А тебя?

Отвечать Аргису не хотелось — и при том он чувствовал, что не ответить нельзя. Израненная душа терзалась болью, и мягкий голос отшельника утишал эту боль, словно целительный бальзам. Слова сорвались с губ сами собой:

— Аргис. И я…

— И ты устал, проголодался и замерз, — подхватил Талх. — Хотя бы с этими бедами я могу совладать. Идем, я живу неподалеку, у подножия холма.

Всем существом Аргис воспротивился нежданному гостеприимству, как бы ни желало его тело пищи и отдыха, а душа — сострадания. И все же он пошел вслед за отшельником — чародеем, изгнанником, колдуном, беглым преступником, кто его разберет? А тот даже не обернулся, чтобы посмотреть, идет он вслед за ним или нет: просто зашагал вперед, указывая Аргису дорогу.

Фигура Талха излучала достаточно света, чтобы разглядеть, что к его жилищу ведет тропа, — казалось, деревья и кусты расступились здесь когда-то. Ветви смыкались над тропой, подобно сводчатым коридорам в королевском дворце. Стоило подумать об этом, и душу Аргиса вмиг зажгло горечью, но он постарался совладать с собой. Отшельник явно не простой человек и может вправду знать способ избавиться от проклятья. А значит, негоже вести себя при нем, точно своенравное дитя, которое гораздо лишь хныкать да жаловаться.

В жилище Талха не было ничего волшебного и таинственного. Обычный дом, разве что повыше привычных крестьянских, внутри — очаг, стол и лавки. Еще один дверной проем перекрывала занавеска — Аргис не стал гадать, что там. Другая занавеска разделяла комнату пополам. Талх молча указал на нее, а сам скрылся в другой комнате и тотчас вышел с длинной светлой рубахой в руках.

Пока Аргис переодевался и развешивал на распорках у очага свою мокрую одежду, Талх успел накрыть на стол. Пища оказалась простой, но сытной: хлеб, вареные овощи и мед, а вода в простой деревянной чаше бодрила не хуже любого хмельного.

— Должно быть, мое угощение слишком скромно для тебя, — сказал Талх за трапезой. — Что поделать, я давно не ем мяса.

— Стыдно роптать на угощение, предложенное от души, — ответил Аргис. — Особенно тому, кто не вправе надеяться на людскую доброту.

Отшельник на это ничего не сказал. Лишь потом, когда они окончили трапезу, он попросил Аргиса рассказать о том, что с ним случилось. И Аргис рассказал — стараясь говорить спокойно и не выпускать на волю все то, что терзало его душу. Должно быть, получилось плохо.

Когда Аргис умолк, отшельник долго не отвечал, словно размышлял о чем-то.

— Да, так и есть, — произнес он наконец. — На свете существуют разные чары. Одни разрушаются после смерти тех, кто их наложил, другим это не вредит. Видно, Темба вложила в то заклятье всю свою злобу и мощь. Такова его сила: оно переходит на того, кто его снимает. Ты принес принцессе тэкк, расколдовал ее — и чары пали на тебя.

— И… их никак не снять? — прошептал Аргис, голос его дрогнул.

— Отчего же? — ответил Талх и почему-то вздохнул. — Их можно снять так же, как снял ты. Условия прежние: ты должен понюхать цветок тэкк из рук той, что искренне полюбит тебя…

Аргис желчно рассмеялся.

— Полюбит? Искренне? Да ты смеешься надо мной. Какая же девушка сможет полюбить такое чудовище?

— Та, что смотрит на сердце, а не на лицо, — спокойно ответил Талх. — Согласен, такие девицы нечасто встречаются. Но встречаются.

— И где же мне такую встретить… — начал было Аргис — и вдруг осекся, сраженный внезапной мыслью: — Постой. Если проклятье переходит на того, кто его снимет… Значит, когда девушка расколдует меня, она сама станет…

Талх печально кивнул.

— Увы.

— Но… — Аргис долго не мог отыскать слов. — Но это же несправедливо! Неужели ничего нельзя сделать? Никаким чародейством?

— Чародейство, мой друг, не так уж много может, сказать по правде. Решать тебе. Ты знаешь путь, ты волен выбирать, будешь ли ты сам жить чудовищем — или обречешь на это другого человека.

Аргис опустил голову, закрыл лицо руками. Слезы тотчас обожгли ладони, точно кипятком. Верное решение билось в сердце, но разум отказывался принять его, а губы — произнести. И все же он произнес:

— Нет, никогда… — Он выпрямился и утерся ладонью. — Никогда я не обреку на столь страшную участь никого другого — тем более, девушку. Уж лучше страдать самому.

— Страдания бывают разными, — сказал Талх, взор его и все лицо светились искренним сочувствием. — Кого-то они озлобляют, кого-то — очищают. Ты уже доказал сегодня свое мужество, когда сумел удержаться от самоубийства. Пути судьбы странны и непонятны нам, но кто знает: вдруг нынешнее зло обернется добром?

— Я понимаю, о чем ты говоришь, — печально улыбнулся Аргис. — Ты привык жить в одиночестве, и тебе кажется, что такая жизнь не так уж плоха. Быть может, ты прав. Пока я шел к твоему лесу, я принял решение, как стану жить и что делать. Я спрячу лицо и найду, что сказать людям, если спросят. Быть может, меня вправду сумеют оценить по делам, а не по облику. Лишь бы боги даровали мне силы и терпение, чтобы я не умер от отчаяния и тоски. Ведь ждать мне, быть может, придется долго.

— То ведомо лишь богам, прядущим наши судьбы, — ответил Талх, и его улыбка слегка согрела сердце Аргиса. — А пока поживи у меня, сколько нужно, я тебя не тороплю. У меня есть кое-какие запасы, я охотно поделюсь с тобой, чтобы тебе было легче освоиться на новом месте. И даже место подскажу: ступай на юго-восток от этого леса, за озеро Ольт. Там стоял две деревни, и лес имеется — побольше, чем близ Ломса. Лесничих в нем нет, зато хищники порой встречаются.

— Я знаю это место, — кивнул Аргис. — А через те деревни я проезжал, когда… когда ехал к ведьме. Но вряд ли кто-то теперь узнает меня.

Отшельник на это лишь улыбнулся и указал Аргису на лавку, где была постлана постель.