... И солнце встает над руинами (гет)

В Хогвартс они поехали, ощущая себя уже практически семейной парой.

Хотя, конечно, они и были семьей — все слизеринцы, не только они с Беллой. Ну, ладно — не абсолютно все слизеринцы. Изредка Распределительная Шляпа принимала странное решение отправить на Слизерин кого-то чужого — чаще всего полукровку. Но костяк факультета составляли древние чистокровные семьи: Блэки, Лестрейнджи, Нотты, Розье, Эйвери, Креббы, Гойлы… Почти все они были в более или менее дальнем родстве друг с другом. Дети росли практически вместе, затем вместе учились в школе, затем создавали собственные семьи — и за это время так врастали друг в друга, что не ощущать себя частью единого целого было попросту невозможно.

И Рудольфу нравилось это ощущение: оно давало чувство защищенности. Он знал, что, что бы с ним не случилось, друзья-слизеринцы, те, что сейчас едут с ним поезде, — всегда придут ему на выручку. Он испытывал приятную уверенность в своем будущем: почти все брачные союзы для нынешнего поколения были уже распланированы, а многие отцы семейств начинали задумываться о том, куда пристроить будущих внуков. Он знал, где, с кем и как проживет жизнь, и знал, что никогда не останется один в беде. И это грело сердце — Рудольф почти физически ощущал нити, связывающие его с другими будущими первокурсниками.

Он содрогнулся, подумав о магглорожденных. Он не мог себе представить, каково это: на семь лет отправиться в место, где никого не знаешь и никто не знает тебя, где тебе не на кого положиться и некому доверять. Быть вечным чужаком в мире, который тебе не понятен и не близок. Пожалуй, будь он грязнокровкой, он бы вообще не поехал ни в какой Хогвартс. Остался бы с магглами — по крайней мере, рядом с семьей и близкими людьми. Хотя, поговаривают, что магглы относятся к семье совсем не так, как волшебники… Что они чихать хотели на родословные древа и родственные связи, что они расстаются и разводятся, стоит только пару раз не сойтись во мнении, что они изменяют и предают, бросают детей и не заботятся о родителях. В таком случае, грязнокровки в своих семьях такие же чужаки, как и в волшебном мире. Всем они чужие, никому не нужные, просто-напросто ошибка природы. И почему так много волшебников не хочет этого понимать?

Рудольф поежился. Зря он начал думать о грязнокровках и о слизеринцах. Отсюда рукой подать до еще одной пугающей мысли: а попадет ли он в Слизерин? Должен, разумеется, должен — иначе просто и быть не может! Но ведь у Шляпы случаются ошибки. Шляпа порой отправляет чистокровных волшебников, потомственных слизеринцев, на другие факультеты. Иногда даже на Гриффиндор!

Мерлин, хуже этого даже и представить ничего нельзя. Это даже хуже, чем быть грязнокровкой — ведь у грязнокровок изначально нет семьи, связей и планов на жизнь. А лишиться этого по прихоти старой дурацкой шляпы — это…

— Ты никогда не думала, что будешь делать, если тебя распределят на другой факультет? — шепотом спросил Рудольф Беллу. — В Рейвенкло, например.

Он не стал упоминать Хаффлпафф и Гриффиндор, но Белла все равно обожгла его яростным взглядом.

— Блэки всегда учились на Слизерине, — процедила она. — Не было ни одного Блэка с другого факультета. И не будет. Запомни — не будет никогда!

* * *

Он припомнил Белле эти слова через два года, когда распределялась Андромеда, а Белла бледнела и кусала губы от волнения.

— Что с тобой? — спросил Рудольф. Белла посмотрела на него как-то странно: одновременно вызывающе и смущенно.

— Волнуюсь за Меду, если хочешь знать, — отрезала она и снова впилась взглядом в Распределяющую Шляпу. — Вдруг этот старый кусок фетра выкинет какой-нибудь фокус?

— Блэки всегда попадали на Слизерин, помнишь? Всегда, — Рудольф мягко коснулся ее плеча.

— Я прекрасно это знаю, — Белла дернулась, скидывая его руку. — Отстань от меня, будь так любезен. Из-за твоего шепота мне ничего не слышно.

После пира она подошла к нему и позвала прогуляться вдоль озера. Это было их доброй традицией — выбираться по вечерам из замка и гулять почти до самого отбоя, а потом со всех ног бежать в подземелья, чтобы не опоздать. Но в этот раз Белла была сама не своя: нервная и немного смущенная.

— Руди, я хотела извиниться, — выпалила она, стоило им выйти из замка. — За то, что нагрубила тебе.

Сказать, что Рудольф был шокирован — значит, ничего не сказать. Белла — извиняется?

— Дело в Меде. Она.. она.. Нет, я даже не знаю, как это рассказать! Не могу подобрать слова.

Они уже почти добрались до берега озера, когда Рудольф решился заговорить:

— Беллс, мы с тобой станем мужем и женой однажды. Да нет, даже это неважно. Просто — мы семья. Ты мне все можешь рассказать.

— Я знаю, Руди. Тут дело не в тебе, просто… не знаю, как это объяснить, — Белла остановилась и глубоко вздохнула. — Меда, она… не такая, как мы. Я толком не понимаю, в чем дело, но она другая. И, самое главное, главное, мне кажется, никто, кроме меня, этого не видит. Это замечаю только я!

— Да что замечаешь-то, Беллс?

Белла умолкла, словно собираясь с духом.

— Она по-другому смотрит на многие вещи. Например, она недавно сказала мне, что не хочет, чтобы отец выбрал ей мужа. Что не хочет выходить замуж ни за кого из наших. Она даже общаться с ними не хочет! Крэбб для нее слишком глупый, Гойл слишком толстый, Розье еще какой-то не такой. Я пыталась ей объяснить, что дело-то не в этом, а в том, что мы — семья, что мы должны держаться вместе, беречь наши традиции и… Но, мне кажется, для нее это все — пустой звук. А еще она… она… она интересуется маглами!

— В смысле? — опешил Рудольф.

Белла пожала плечами:

— Ну, ей интересно про них. Какую одежду они носят, какую музыку слушают, как обходятся без волшебства, все эти их приборы и изобретения… Она все уши прожужжала, как ей не терпится на маггловедение. Я сначала думала, что в этом такого? Интересно ей. У нас вон многим тоже про животных интересно. Но она к ним не относится, как к животным. Она считает их равными нам! А может быть, даже в чем-то превосходящими…

Пару минут они молчали. Рудольф пытался подобрать правильные слова, но почему-то ничего не шло на ум. К счастью, Белла заговорила сама:

— И никто этого не видит, никто не замечает, только я! С родителями Меда такая паинька… Поэтому я и сорвалась на тебя сегодня — боялась, что Шляпа отправит ее… ну вот хоть в Рейвенкло — там же всякие исследователи учатся. Но это было бы просто немыслимо — Блэки всегда поступали на Слизерин…

— И Меда тоже попала в Слизерин, — успокаивающе произнес Рудольф. — Значит, даже Шляпа поняла, что Меда — слизеринка. Мне кажется, тебе не о чем волноваться, Белла.

— Да, наверное, — Беллатрикс улыбнулась — и осенний воздух стал словно теплее. — Ты прав, Руди. Главное, что Меда будет среди своих. Вот за Нарси не приходится беспокоиться, слава Мерлину, а теперь я и за Меду спокойна. Блэки всегда учились в Слизерине — и всегда будут.

Будущее показало, что это не так. Сириус Блэк, кузен Беллы, поступил на Гриффиндор, а потом и вовсе отрекся от семьи, и тетушка Вальбурга лично выжгла его имя с гобелена Блэков. Семья так и не смогла до конца оправиться от потери.

Но до этого оставалось еще долгих восемь лет…

* * *

И сначала эти годы проходили быстро, беззаботно и бестревожно. Учеба давалась Рудольфу легко, с однокурсниками отношения были замечательные (по-другому и быть не могло), а периодические пикировки и даже стычки с гриффиндорцами отлично разбавляли школьную рутину.

И Белла всегда была рядом.

Весной пятого курса Рудольф впервые обратил внимание на гормональное безумие, охватившее школу. Тут и там ему встречались парочки, некоторые просто держались за руки, а кое-кто добрался уже и до поцелуев. И — может быть! — даже до чего-то еще серьезнее, — но об этом говорили только шепотом.

Зато насмехались над парочками в полный голос — Рудольф слышал во время обедов в Большом зале. Самым обидным прозвищем почему-то считалось «жених и невеста». Стоило мальчику и девочке поболтать хоть пять минут, и кто-то обязательно называл их женихом и невестой, а все вокруг смеялись. Да что там смеялись — прямо-таки ухохатывались и повизгивали.

Рудольф в таких случаях обычно только пожимал плечами. Что с них взять, грязнокровки, полукровки и магглолюбцы.

Конечно, на Слизерине ничего подобного не было — и быть не могло. Многие слизеринцы, — если не все, — отправляясь в Хогвартс впервые в 11 лет, уже точно знали, с кем из однокашников им предстоит провести жизнь. Взять хоть их с Беллой. Да, они жених и невеста — что, скажите на милость, в этом смешного?

Рудольф ничего забавного в этом не находил, но, по мере того как шли годы, все больше и больше радовался этому факту. Белла расцветала прямо на глазах, превращалась из задиристой товарки по играм в красивую молодую девушку. Рудольф часто думал, что ее не назвать симпатичной, или прелестной, или, упаси Мерлин, миленькой. Белла, со своими огромными черными глазами и густой тяжелой копной чуть вьющихся волос, была по-настоящему красива. И однажды она станет его женой!

В начале шестого курса радость Рудольфа несколько померкла, потому что совершенно внезапно Белла не на шутку увлеклась Эваном Розье. Вроде бы Розье на каникулах пару дней гостили у Блэков, и, пока взрослые занимались своими серьезными делами, Белла и Эван проводили время вместе. Всего пара дней — но, очевидно, им этого хватило, потому что в школу эти двое вернулись парой. Они вместе обедали, перемигивались на уроках, а по вечерам, держась за руки, отправлялись бродить по берегу озера. Рудольфа эти двое откровенно избегали, и все равно он постоянно на них натыкался — и каждый раз ощущал беспомощную злость и странную, щемящую сердце тоску.

Через пару недель ему все это надоело, и он вызвал Беллу на откровенный разговор. Он чувствовал себя очень взрослым и даже мудрым, когда говорил ей о том, что может ее отпустить. Что, если она хочет быть с Эваном, он не станет чинить им препятствия. Только нужно уведомить родителей, разорвать помолвку, и тогда…

— Ты что Руди? — беспомощно пробормотала Белла. — Мы же с Эваном просто друзья.

Рудольф хотел сказать, что «просто друзья» так себя не ведут, но сдержался — не хотел, чтобы Белла поняла, насколько пристально он за ними наблюдал. Вместо этого он вздохнул, кивнул и попросил Беллу все же серьезно поразмыслить над его словами.

И Белла, очевидно, поразмыслила, потому что целых несколько дней почти не общалась с Эваном. Но их симпатия, судя по всему, была слишком сильна: спустя пару недель они вели себя так же как раньше, словно никакого разговора и не было.

А Рудольф внезапно нашел утешение в объятиях Пегги Пирс, миловидной шестикурсницы с Рейвенкло. Точно так же абсолютно неожиданно то, что должно было быть единственным совместным походом в Хогсмид, превратилось в бурный и страстный роман.

Рудольф не испытывал к Пегги никаких серьезных чувств — ни уважения, ни близости, ни даже сильного интереса, — но все это меркло на фоне того, как сильно он ее хотел. Даже на Беллу с Эваном ему стало почти наплевать: целых несколько недель он думать не мог ни о чем, кроме тела Пегги, ее золотистых волос и бархатной кожи.

Кульминацией этого романа стал вечер в ванной комнате старост, где Пегги наконец-то ему отдалась. А когда они, насытившись друг другом и наплескавшись вволю, собирались расходиться по своим гостиным, оказалось, что у двери ванной комнаты их поджидает Белла.

Разъяренная Белла.

Пегги исчезла так быстро, что Рудольф подумал бы, что она аппарировала, если бы не знал, что в Хогвартсе это невозможно.

Белла даже не обратила на нее внимания — она сверлила его тяжелым обвиняющим взглядом.

— И как же это понимать?

Рудольф пожал плечами с деланным безразличием, хотя его обуревала целая гамма противоречивых чувств. Его даже слегка потряхивало от какого-то непонятного острого предвкушения.

— Рудольф! Ты не забыл ли, случайно, что мы собираемся пожениться?

Он сжал кулаки в карманах. Только не спугнуть!

— Расслабься, Беллс. Ты общаешься с Эваном, а я — с Пегги. У нас все в порядке.

Белле даже не хватило совести покраснеть или смутиться — она набросилась на него всей мощью праведного гнева:

— Мы с Эваном — просто друзья! Если ты хоть на миг позволил себе подумать, что мы…

Он криво усмехнулся:

— Мы с Пегги тоже… просто друзья. Уж не знаю, что позволила себе подумать ты, Беллс, но мои «просто друзья» по крайней мере не с нашего факультета, и я не знаком с ними с ними с детства…

— Рудольф…

— Следовательно, — не дал он ей себя перебить. — Моя «просто дружба» не имеет никакого отношения к нашим с тобой матримониальным планам. Не вызывает сплетен и пересудов. И никогда никем не будет воспринята, как нечто большее. Что же касается вас с Эваном…

Белла тяжело вздохнула, опустилась прямо на пол и обняла руками колени.

— Это было какое-то наваждение, Руди, — сказала она уже совсем другим тоном, смущенным и даже виноватым. — Я сама не понимаю, что на меня нашло. Это было так глупо, и так нелепо, и так… словно я какая-нибудь безродная магла, а не Блэк.

— Было? — осторожно спросил Рудольф.

— В прошлом, — уточнила Белла. — Все в прошлом. Когда я увидела тебя с этой рейвенкловкой… я сначала ужасно разозлилась. Ты вел себя с ней так… распущенно, вульгарно, так… А потом я подумала: а чем же я лучше? Мы с Эваном… Как только я поняла, как это нелепо и неуместно, все сразу прошло. Так что, да, — было. Все в прошлом.

Рудольф сел рядом с Беллой на пол и осторожно обнял ее за плечи, — она сразу же доверчиво прильнула к нему. Он почувствовал себя так спокойно — впервые за последние недели, до краев наполненные ревностью, негодованием и возбуждением. А теперь — словно буря улеглась, или словно он вернулся домой, или словно все, наконец, встало на свои места.

Тем не менее, он не мог не спросить:

— Почему, Беллс? Ты вполне могла бы выйти замуж за Эвана. Розье — хорошая семья, даже твоя мать с этим согласна. А наша помолвка еще даже не объявлена. Поэтому, — он вздохнул. — Если ты хочешь быть с Эваном, если хочешь все переиграть — я против не буду, и мой отец, я думаю, тоже все поймет…

Белла повернулась к нему так резко и стремительно, что он даже вздрогнул:

— Но я не хочу Руди! Мы с тобой знаем друг с детства, и мы всегда знали, что поженимся. И нам друг с другом легко, мы друг друга понимаем. А Эван… Я же говорю тебе, Руди, все прошло, совсем прошло! Я не хочу за него замуж и не хочу ничего переигрывать, — она нахмурилась. — Если только ты сам не хочешь…

Он покачал головой, не в силах сдержать улыбку:

— Нет, Беллс. В роли миссис Лестрейндж меня вполне устраиваешь ты.

Белла улыбнулась ему в ответ, но через секунду снова нахмурила брови:

— Тогда давай больше не будем так делать, Руди, ладно? Никаких больше друзей.

Она снова положила голову ему на плечо. Ее волосы пахли осенью — странный, но притягательный запах с горьковатыми нотками. И, вдыхая этот запах, Рудольф внезапно почувствовал себя по-настоящему счастливым.