Кости Царей (джен)

Фули шагала по камням, и каждое движение отдавалось болью в растрескавшихся подушечках лап. Её тело болело. Каждый шаг отзывался тупой болью в сломанных рёбрах.

Грязь смешивалась с пылью, забивалась под когти, и даже воздух здесь был тяжёлым, словно пропитанный железом.

Она не помнила, когда в последний раз спала.

Или ела досыта.

Или когда в последний раз была кем-то, кроме вещи.

Сейчас она шла, опустив голову, стараясь не привлекать к себе внимания. Песок был горячим, но это уже давно перестало её волновать. Её жизнь — это пыль под лапами, забытая история, не имеющая значения ни для кого, кроме неё самой.

Раньше, когда солнце вставало над землями Шрама, когда рассвет окрашивал саванну в оттенки золота, она ощущала себя частью чего-то великого. Частью системы, пусть жестокой, но справедливой. Частью силы, которая вершила судьбы.

"Гвардия," — так её называли когда-то. Не в насмешку, не с презрением и даже не с жалостью, как сейчас. А с уважением. Со страхом в глазах.

Когда-то она охраняла. Теперь она — пленник.

Когда-то она держала голову высоко. Теперь её взгляд был опущен.

Когда-то она приказывала. Теперь приказывали ей.

В старом мире она была элитой. Она сражалась. Она охраняла порядок. Она ловила беглецов.

А теперь?

Теперь она — никто.

Просто трофей при дворе Нового Короля.

Просто живое напоминание о том, что старый порядок рухнул.

Она могла бы смеяться, если бы не было так больно.

— Не останавливайся, псина.

Удар.

Фули скривилась, когда лапа одного из леопардов врезалась ей в бок. Не сильно, но достаточно, чтобы унизить. Она когда-то говорила это сама. Теперь это сказали ей.

Рабыня подняла взгляд на пещеры.

Скалы, испещрённые узорами, поднимались ввысь, а под ними кишела разношерстная масса. В глазах многих горела ненависть. Не только к леопардам, что правили теперь, но и к таким, как она. К бывшим "львиным гвардейцам".

Гвардия Шрама не была ополчением, не была армией и даже не была полицией, — они были молотом, крушившим всё, что осмеливалось встать поперёк закона. Жестокого, но настоящего.

Они были хозяевами, вернее их прислугой, их кнутом, а теперь сами стали рабами. Но старые хозяева низвергнуты. Новые ничем не лучше.

Круг замкнулся.

Великие идеи, которые нес Шрам, заменены новыми лозунгами. Но стены тюрем те же. Кнуты — те же. И страх — тот же. Только лица изменились. Теперь леопарды переписали историю, как это делают все победители.

Когда-то она служили льву, чьё слово было законом, чья воля резала плоть, как когти, и чья справедливость исходила не из сострадания, а из порядка. Порядка, который нельзя было ставить под сомнение. Мир при Шраме был простым: живи, пока тебе разрешено. Умри, когда перестанешь быть нужным.

И в этом была истина.

Львиная гвардия помнила тот порядок. Он был жесток, но понятен. Он был кровав, но справедлив.

Теперь же — теперь это была просто резня.

Леопарды ничего не знали о порядке. Они не строили законы, не создавали систему. Они просто взяли клыками то, что осталось после Падения, и решили, что если ты держишь власть, значит, ты — прав. Их "правосудие" было не карой, а развлечением. Они не преследовали предателей, они просто убивали всех, кто казался слабым. Они не устанавливали контроль, они разрывали его на клочки.

Раньше убийство имело смысл. Теперь его не имело даже правление.

Но в глубине души, в тёмных уголках сознания, она не могла признать правду.

Фули была такой же.

Она ловила непокорных. Она ломала тех, кто сомневался. Она забирала жизни не потому, что это было правильно.

А потому, что ей это приказывали.

Просто тогда, при Шраме, у неё был приказ.

Теперь его не было.

Теперь с ней просто делали то же самое, но без оправданий.

Теперь она знала правду, но не могла её принять.

* * *

Легенды шепчутся в тенях. О той, что должна прийти. О той, что вернёт порядок. Фули слышала их. Её лапы запомнили этот пыльный город, улицы которого покрыты шрамами старой войны. Теперь по ним шагали дети бывших рабов, уже научившиеся считать себя господами. Вон там, за углом, юный леопард хлестал по морде старого льва — того, кто ещё недавно, возможно, решал, жить кому-то или умереть.

Око за око, лапа за лапу.

Она часто слышала разговоры в грязных переулках. Там, где бродяги и пережившие Падение переговаривались шёпотом, вспоминая прошлое и проклиная настоящее. Имя той, о ком шли слухи, никто не осмеливался произносить вслух. Но все знали, о ком речь.

Фули же не верила в легенды. Не верила в надежду. Она знала лишь одно: завтра будет таким же, как сегодня. Кости царей под её лапами — единственное, что остаётся неизменным.

Здесь, среди теней, ты либо жрёшь, либо становишься кормом.

Скалы возвышались вокруг неё, словно надгробия над трупом старого мира. Здесь когда-то ступали львы. Здесь когда-то царил порядок — пусть и жестокий, пусть и кровавый.

Теперь здесь был только прах.

Прах, по которому шагали леопарды.

Фули фыркнула. Всё это напоминало ей одно из старых пророчеств. О вечном Круге Жизни, что придумали короли прошлого. Но теперь у этого круга был новый хозяин. Новый порядок. Новый закон. Только в сущности он был таким же, каким был при Шраме. Только тогда Фули не сомневалась в его справедливости. Теперь же, когда цепь обвивала её шею, всё казалось ей уродливым, лишённым смысла.

Кто-то когда-то сказал, что мир всегда движется по кругу. Но леопарды переписали этот круг по-своему.

"Каждый рождается либо добычей, либо охотником. Одни живут, другие умирают. Таков закон."

"Нет земли под лапами? Умри."

"Нет силы? Умри."

"Нет пользы? Будь съеден."

Они называют это порядком.

Фули не смеялась. И при этой мысли ее губы чуть дрогнули в тени усмешки, но даже этот намёк на эмоцию быстро исчез.

"Порядок".

Они любят повторять это слово.

Леопарды.

Новые хозяева.

Губами они говорят, что принесли справедливость. Клыками — что мир изменился. Когтями — что они очистили саванну от гнили прошлого.

"Теперь нет тирании."

"Теперь нет львов."

"Теперь нет страха."

Зато есть жестокость.

Леопарды говорили, что так всегда было. Что львы просто скрывали правду, строя иллюзию.

А теперь — всё честно. И о людоедстве говорят открыто.

Фули казалось это все невероятно фальшивым — львы правили силой. Но леопарды правили страхом. И даже в жестоком законе Шрама ей, казалось, была справедливость и логика.

Теперь закона не было. Теперь был только хаос.

Теперь ты либо с нами, либо в пыли. Ты либо пища, либо на вершине. Ты либо владеешь, либо принадлежишь. Таков их круг.

Но в душе она понимала — по сути своей не изменилось ничего. Просто на смену большой тирании пришла тирания поменьше.

Фули шагала мимо групп гиен. При Шраме они сначала были наемниками при дворе.

Потом они стали рабами.

Теперь их опять держали как наёмников при дворе.

Она чувствовала на себе их взгляды.

Гиены.

Леопарды.

Они смотрели на неё так, как она смотрела на них, когда-то давно.

С презрением.

С удовольствием.

Как на добычу.

Ирония?

* * *

Она смотрела, как по рынку протащили львиного детёныша. Маленький, жалкий, в глазах — вселенский ужас. Она смотрела, как леопарды волокли по земле избитую до полусмерти львицу. Избитую до полусмерти лишь за одно слово — "Нала".

При Шраме этого бы не было. И не потому что Шрам был милосерднее. Просто у него был закон. У него были правила. И даже если они были жестокими — они были.

Хотя стоит ли говорить, что она обманывала саму себя?

Фули вспоминала. Вспоминала как она вела под суд предателя. Вспоминала как она смотрела, когда голодные гиены загрызали беглецов. Когда она говорила львятам: "Твой отец предал короля, значит, и ты умрёшь". А вместо одного запретного имени — было другое. "Сараби".

Тогда это называлось "законом".

А теперь?

Теперь это называли "освобождением".

Но кто-то всё равно умирал.

Кто-то всё равно был рабом.

Кто-то всё равно правил.

И власть снова держалась на страхе.

* * *

Фули помнила ту ночь, когда всё рухнуло. Когда Шрам умер. Когда вместе с ним умерло всё, что он создал.

Львы восстали. Перебили друг друга.

Гиены добили выживших.

Леопарды захватили трон.

Она до сих пор помнила, как боролась. Как пыталась сохранить то, что осталось от его правления. Как верила, что порядок можно вернуть.

Но мир не хотел порядка.

Мир хотел новых хозяев.

И он его получил.

Только вот мир не стал лучше.

Она вспомнила, как стражники волокли львицу по земле, и понимала, что мир остался прежним.