Кости Царей (джен)

Земля. Мёртвая. Уничтоженная.

Самец гиеновидной собаки по кличке Охотник ступал на землю, по слухам, когда-то могучую и полную жизни. Теперь от её плодородия осталась лишь тень — нетронутая, обветшалая скала и растрескавшаяся пустошь, над которой клубилась серая пыль, просачиваясь в лёгкие, застревая в горле. Воздух был тяжёлым, сухим, будто наполненным невидимой гарью, оставшейся после пожара, который давно погас, но продолжал тлеть в самой земле.

Здесь не было друзей, не было врагов, не было ни прошлого, ни будущего — только настоящий момент. И он, не останавливаясь, скользил по земле, словно призрак, по прошлому. По следам, оставленным старым миром.

Он втянул носом воздух. Запах старого пепла смешивался с запахом разложения, хоть трупов здесь уже не осталось. Это был призрачный аромат гниения, запечатанный в камнях и почве, которым уже никто не был подвластен.

Охотник оглядел мрачные пейзажи — иссушенная потрескавшаяся земля, старые деревья, давно лишённые жизни... Пустошь простиралась от горизонта до горизонта, словно бесконечная морская гладь, только вместо воды были песок, пыль и пепел. И голая земля.

Даже насекомые и падальщики, оставили эти места.

Где-то впереди ветер прошелестел в высохших кустах, сорвав с них последние пыльные листья. Они не шелестели — они скрипели, как оголённые кости, трущиеся друг о друга в могиле. Крик хищной птицы расколол тишину — одинокий, глухой, будто предсмертный.

Тишина здесь была живая. Она не была просто отсутствием звука — она наблюдала. Она пряталась в каждом камне, в каждом теневом изломе обгоревших деревьев. Стоило Охотнику остановиться, и он клянётся, что мог слышать дыхание мёртвой земли, будто она ещё шептала о тех, кто здесь был.

Кривые, сухие деревья стояли вдоль холмов, как покорёженные фигуры, застывшие в немой мольбе о пощаде. Их ветви царапали небо, но богов здесь не осталось, чтобы их услышать. Тусклый свет пробивался сквозь затянутые тёмной дымкой небеса. Путешественник едва выхватывал из мрака различные очертания — раскалённых, как сковороды, камней и распластавшихся остовов скелетов.

Когда-то здесь кипела жизнь, но теперь всё осталось лишь в воспоминаниях ветра, который шёпотом носил обрывки былого. И редких выживших — свидетелей страшных дней.

Прежде плодородные поля теперь стерегли кривые и сухие деревца, стоящие на окраинах выжженных пастбищ, как стражи над землёй, чья душа покинула её давным-давно. Их ветви тянулись к небу, словно моля о милосердии, но оставались без ответа.

Под этими деревьями лежали кучи камней с полустертыми надписями. Они были покрыты мхом и трещинами. А ведь когда-то они были основами чьих-то вех. Теперь это были лишь груды обломков, напоминания о чём-то далёком и забытом.

В этих землях не осталось ничего, кроме воспоминаний, и те едва шептались по углам разрушенного мира. Это была выжженная, иссушенная земля, утратившая всякую жизнь и движение, но всё ещё сохранявшая свой облик — мрачное напоминание о былом.

Пустота заполняла каждый её уголок, делая её одновременно мёртвой и вечной, как память о мире, который был. И любой, кто ступал сюда, не мог не ощутить этого безмолвного напоминания о конце.

Эти земли носили на себе королевскую печать — печать разрушения и боли.

Когда-то, здесь, в тени жестокого правления, падали слёзы, и шёпоты страха наполняли воздух. Но теперь все было по-другому.

Охотник не знал того страха.

Он пришел сюда в тот день, когда все уже было разрушено, вместе со своей стаей гиеновидных собак. И занимали вопросы истории его исключительно как путешественника и исследователя. Так что его душу не одолели ни тени прошлого, ни тяжесть памяти.

Говорят, когда-то здесь правил Шрам.

Говорят, что он был не простым львом, а самим воплощением разрушения.

Когда Шрам впервые появился на этих землях, они были зелёными и полными жизни, с реками, которые текли так быстро, что даже самые быстрые антилопы не могли их догнать.

— Почему все так? — спрашивал Охотник редко встречающихся путников. — Если эти места были столь плодородны, то как они могли превратиться в это всего за десяток лет?

— Проклятие. — отвечали ему. — Боги не любят кровь близких.

По слухам, лев пришел к власти коварным и нечестным образом.

Братоубийством.

Было ли это правдой или нет — Охотник не знал, но суеверные местные обитатели видели в этом прямую связь с тем, как за время только лишь его правления райский уголок превратился в выжженый напалмом пост-ядерный мир.

После того как Шрам оставил эти земли, они стали пустыми, как его собственная душа.

Он не оставил за собой ничего, кроме пустоты. Никто даже не помнил, сколько лет прошло, с тех пор как он умер. Смерть его, как и правление, казались Охотнику лишь мифом, а не событием. Слишком много о Шраме говорили разного, иногда абсолютно противоречащего реальности:

— Легенда гласит, что он нес в себе огонь, который никогда не угасал, а когда его лапы касались земли, сама почва воспламенялась, сжигая всё живое. — говорил ему один мандрил. — Это было проклятие для нас. И сила для него. Но в конечном итоге мы поняли, что величие его заключалось не в силе, а в способности разрушать всё, чего он касался. Но его смерть не была окончанием — она лишь стала началом конца.

Говорят, когда Шрам умирал, его тело превратилось в пыль, а его голос остался эхом в пустых просторах. И хотя его правление закончилось, тени его прошлого оставались на земле, как неотступное напоминание о том, что жизнь и смерть здесь больше не различались. Печать его власти не была просто меткой — она была болезнью, которую никто не мог вылечить.

Сразу после его смерти одни пытались заполучить трон, построенный на костях. Другие пытались мстить — кровь за кровь. Но все они встречались с одним и тем же: забвением и разрушением. В конце концов, они все стали тенями, не оставивших после себя следа, потому что никто не мог править на земле, которая уже не знала жизни.

Но как и везде — было и свое исключение

Ветер дул с востока, поднимая завихрения серой пыли, принося новые запахи. Среди этих руин кто-то всё же выжил.

Охотник учуял этот запах ещё до того, как увидел — запах живой крови, но не дикого зверя, а тех, кто привык к власти. В этих запахах смешивались страх и сила, терпкость зверей, вынужденных цепляться за своё место, даже если само место уже умерло.

Леопарды.

Племя, что захватило остатки некогда великого королевства. Они пришли, когда львы исчезли, нашли среди руин жалкие клочки ещё пригодных земель — и провозгласили их своими. Теперь бывшие земли падальщиков принадлежали им.

Когда-то здесь правили львы. Теперь на троне из костей и пепла сидели леопарды.

Они не были царями.

Они были узурпаторами. Выжившими, дерущимися не за славу, а за само право существовать.

Пока львы правили силой, леопарды правили страхом. Их король не носил короны — он носил шрамы, выжженные в битвах, которых не должно было быть. Он правил не потому, что хотел.

А потому что не мог отпустить власть.

Потому что власть — это не трон. Это цепи.

Его подданные говорили, что он не спит. Что в ночи он слушает тишину, ожидая, когда его заберёт то, что забрало львов.

Но ночь проходила. А он всё ещё сидел на своём месте.

Город мёртвых царей

Ветер снова поднялся. В его дыхании был запах не свежей крови, а старой — засохшей, въевшейся в камни.

Охотник прошёлся чуть дальше и увидел их логово.

Они жили среди руин.

Старые пещеры, где некогда укрывались львы, теперь пахли кошачьим потом и страхом. Камни, где когда-то провозглашали новых королей, были исцарапаны когтями, залиты следами ночных разборок. Здесь не жили. Здесь выживали.

В том числе и Старый Король, который не мог уйти

И сейчас всякий путник видел, как он сидел на высшей точке скалы.

Не потому, что восхищался видом.

А потому что оттуда было видно всех.

Его шерсть была испещрена старыми ранами, его когти — заточены, но уже не такие быстрые, как прежде. В его глазах не было триумфа — лишь усталость того, кто уже не может остановиться.

Он не мог уйти. Потому что если уйдёт — его тут же растерзают собственные подданные.

Он уже умер внутри, но его тело всё ещё сидело на троне.

Его власть держалась не на вере, не на славе, а на терроре. Он был не королём, а узником своего трона.

И Охотник смотрел на него. И думал: кто умрёт первым — король или его королевство?

Но что можно считать властью в мире, который уже мёртв?

Скалы, когда-то величественные, теперь служили Королю цитаделью. В трещинах древних камней змеились серые полосы пепла, будто сама земля пыталась забыть, кто здесь когда-то правил.

Охотник остановился на мгновение, едко ухмыляясь, когда невольно пришла мысль:

"На месте одной диктатуры выросла другая. Только поменьше".

История повторяется.

Шрам взял власть силой, погрузил мир в хаос — а затем сам исчез, оставив только голод, смерть и пустоту. Теперь пришли леопарды. Они не убили львов — время сделало это за них. Леопарды лишь добили выживших. Но стоило львам исчезнуть, как на их место пришли новые цари.

Меньше. Слабее.

Но такие же жадные до власти.

Только теперь их "королевство" — это обглоданные кости прошлого. Они владели не миром, а лишь его тенью.

Старый Король.

Тот, кто пришёл первым.

Тот, кто сел на трон, вырезал врагов — и теперь сидел в руинах, не способный ни уйти, ни построить что-то новое.

Он напоминал Охотнику Шрама. Охотник усмехнулся ещё шире.

"Стоит ли вообще что-то спасать в таком мире?" — он вздохнул, наяву наблюдая как прошлое стало настоящим. — "Он, похоже, давно мёртв. Просто его ещё пока не успели похоронить".

Стоит ли вообще пытаться кому-то спасти его, если всё, что он умеет — снова и снова порождать королей, которые топят его в крови?

Или лучше оставить этот умирающий мир в покое?

Охотник посмотрел на пепел, что носился в воздухе. Ему показалось, что он видит в нём тени прошлого.

Но это был всего лишь ветер.

Тёплое солнце заливало поляну мягким светом, воздух — густ от сладкого запаха свежих трав, а над головой медленно плыли облака, похожие на белые гривы...

Саванна. Нетронутая. Девственная.

Среди всего этого райского уголка Старый Король Леопардов сидел неподвижно, чувствуя под лапами приятную, прохладную землю. Всё здесь казалось ему неправильным, но он не мог понять, почему.

Перед ним, в высокой траве, среди стеблей и плодов капусты, сидела маленькая львица. Её глаза были голубыми, большими и круглыми, шерсть переливалась золотом, а на лице виднелась добродушная широкая улыбка

— Ты не видел мою маму? — спросила она тонким голосом, склонив голову набок.

— Твою маму?.. — пробормотал он, замявшись.

— Конечно видел! — радостно ответила львица. — Ведь ты её и убил!

Она ухватилась зубами за что-то большое и круглое — похожее на капустный кочан. Но это была не капуста.

Это была голова львицы.

Из глазниц капала густая, чёрная кровь. Из пасти торчали обломанные клыки. Львица держала её с невинной улыбкой, как будто это была обычная игрушка.

Запах свежей травы сменился вонью гниения.

Львица сделала шаг вперёд, и трава под её лапами зашуршала. Но Старый Король понял, что это был не шорох листьев.

Это было мокрое, вязкое чавканье.

Он посмотрел вниз.

Земля была усеяна истлевшей шерстью. Капустные поля гнили на глазах, и из развороченных кочанов лезли белые, скользкие черви.

В небе не было облаков.

Там, в вышине, кружили гиены.

Они смеялись.

— Ты не будешь говорить с ней? — львица шагнула ближе.

Старый Король почувствовал, что его пасть чем-то набита. Он попытался заговорить, но что-то скользкое мешало языку.

Гнилой привкус заполнил рот.

Он сплюнул.

Капуста?

Только это была не капуста. Это был кусок мяса с червями. Оно упало на землю с влажным хлюпом.

Он поднял голову, и львица больше не улыбалась.

— Ты знаешь, что тебя ждёт? — спросила она.

Её глаза были пустыми. Её шкура почернела, потрескалась. Губы разорвались, обнажив скалящиеся клыки.

— Ты такой же, как он.

Её голос слился с жужжанием мух.

— Шрам.

Она рассыпалась в прах.

* * *

Он проснулся в холодном поту. В самом далёком уголке пещер, который только можно было представить.

Резко вздрогнул. Резко вздохнул.

Вокруг себя он ощущал старые-добрые привычные запахи — крови, плесени и сырости. Это означало одно — он был (слава богам) здесь, в реальности.

Леопард замер, ощущая, как сердце бешено стучит в груди. Ноздри ещё чувствовали запах гнили. Горло было пересохшим, а язык будто и вправду касался чего-то тухлого.

Он провёл лапой по пасти, ожидая увидеть кровь.

Пусто.

Но кошмар не уходил. Он оставался рядом.

Снаружи раздался звук шагов.

К нему шли.

* * *

— Они идут.

Голос был холодный, как песок под валунами. Это был лидер клана воинов. В народе его называли проще — "Новый Король".

Старый Король даже не повернулся. Он знал, кто перед ним, и знал, чего тот хочет.

— Ты знаешь, что надо делать. - продолжил холодный голос, чьи глаза вгрызались в загривок старого монарха

Старый Король усмехнулся.

— Ты хочешь, чтобы я разделил власть?

— Я хочу, чтобы ты не был идиотом. — он сделал паузу — Мне не нужен твой трон. Мне нужно, чтобы твой страх не убил нас всех.

Старый Король медленно встал. Его глаза чуть прищуриваются. Он не отвечает сразу. Вздыхает.

— Львы исчезли, но их мифы остались...

— И это твоя самая большая проблема? — Новый Король склонил голову вбок. — Или твоя самая удобная отговорка?

Он в который раз приходил в его покои и пытался донести одно и то же.

— Пойми же ты уже наконец, старый баран, их не интересуют наши игры! Их интересует только падаль!

На юге, за выжженными полями, двигались стаи гиеновидных собак.

Голодных. Разрозненных. Опасных.

Их было много. Но они были не такими, как при Шраме — они больше не искали львиного короля, которому можно подчиняться.

Они искали смерть. Или новую Империю.

— Это всё чепуха. — фыркнул старый король. — Они трусливы. Они всегда были трусливыми.

— Когда их мало, — холодно ответил Новый Король. — А когда их сотни?

— Они охотятся на умирающих, а не на нас.

— Они охотятся на тех, кто слабее их. Это может быть ты. Это могу быть я.

Старый Король оскалился

— Я не слаб.

— Тогда докажи это. Услышь меня.

В воздухе повисла тишина. Старый Король незаметно облизнул клыки, обдумывая слова. Внешне он сохранял полное спокойствие. Но сердце его всё ещё бьётся быстрее, чем должно.

— Если мы не соберём силы, - Новый Король сказал прямо, — через пару лун нас не будет.

— И что ты предлагаешь? — усмехнулся Старый Король. — Поделиться властью?

— Спасти то, что осталось.

Старый Король рассмеялся.

— Я уже видел, как этот мир рушится. Это было при Шраме. Это будет при тебе. Ты думаешь, ты особенный?

— Я думаю, что если мы не остановим их, мы будем следующими на их костях.

— Тогда мы просто станем частью истории.

— В истории останемся не мы. В истории останутся только они.

Пауза. Тишина была тяжелее, чем воздух перед бурей.

— Ты видишь врага не там. Враги — это те, кто шепчутся за моей спиной. Те, кто ждут, когда я ослабну. Львы. Они вернутся.

Эта фраза старого увальня взбесила молодого леопарда ещё сильнее.

— Львы?! Опять?! Они мертвы! Их не осталось! Даже если где-то выжили детёныши, они уже не помнят этих земель!..

— А если помнят? — он резко перебил его.

— Тогда мы убьём их. Но пока ты тратишь время, пугаясь призраков, настоящие угрозы подбираются ближе. Гиеновидные собаки приходят не поодиночке, не кучками. Они приходят как горная река. Они съедят ВСЕХ нас, если мы будем драться друг с другом, а не с ними.

— Ты хочешь объединиться? — Старый Король отвечал с ухмылкой, но голос его чуть дрожал. — Смешно. Если бы я поверил в это, я бы сказал, что ты слаб.

— А если ты не поверишь… ты просто глуп.

В словах лидера клана воинов читалась скрытая и холодная угроза. Даже не намек на неё.

Старый Король долго смотрел на него, на своего оппонента. И на бывшего ученика. В старх глазах мелькает что-то… тревога? Гнев? Или страх?

— Я пережил львов... — начал он медленно, почти шёпотом. — Я пережил своих братьев. Я пережил Падение. И ты думаешь, что меня испугают какие-то псы?

— Я думаю, что ты и моргнуть не успеешь, когда смерть придёт к тебе. И ко всем нам.

Старый Король сделал вид, что не слышит. Его взгляд не поднимался на соратника — он скользил по камням трона.

— Я не приму этот союз. Если ты боишься — уходи. Если хочешь войны — попробуй.

Старый леопард наклоняется вперед. Его зрачки расширены. А на морде — угрожающая усмешка.

— Но если ты проиграешь… я буду смеяться последним.

Молодой леопард не предпринял ничего. Ему не хотелось переубеждать его. В этом не было никакого смысла.

— Может, ты будешь смеяться... — тихо сказал он, повернувшись к выходу. — А может тебе просто разорвут горло.

Он ушёл, исчезая в темноте. Старый Король остался один, в полутьме, слыша, как сердце его стучит быстрее, чем ему бы хотелось.

Фули шагала по камням, и каждое движение отдавалось болью в растрескавшихся подушечках лап. Её тело болело. Каждый шаг отзывался тупой болью в сломанных рёбрах.

Грязь смешивалась с пылью, забивалась под когти, и даже воздух здесь был тяжёлым, словно пропитанный железом.

Она не помнила, когда в последний раз спала.

Или ела досыта.

Или когда в последний раз была кем-то, кроме вещи.

Сейчас она шла, опустив голову, стараясь не привлекать к себе внимания. Песок был горячим, но это уже давно перестало её волновать. Её жизнь — это пыль под лапами, забытая история, не имеющая значения ни для кого, кроме неё самой.

Раньше, когда солнце вставало над землями Шрама, когда рассвет окрашивал саванну в оттенки золота, она ощущала себя частью чего-то великого. Частью системы, пусть жестокой, но справедливой. Частью силы, которая вершила судьбы.

"Гвардия," — так её называли когда-то. Не в насмешку, не с презрением и даже не с жалостью, как сейчас. А с уважением. Со страхом в глазах.

Когда-то она охраняла. Теперь она — пленник.

Когда-то она держала голову высоко. Теперь её взгляд был опущен.

Когда-то она приказывала. Теперь приказывали ей.

В старом мире она была элитой. Она сражалась. Она охраняла порядок. Она ловила беглецов.

А теперь?

Теперь она — никто.

Просто трофей при дворе Нового Короля.

Просто живое напоминание о том, что старый порядок рухнул.

Она могла бы смеяться, если бы не было так больно.

— Не останавливайся, псина.

Удар.

Фули скривилась, когда лапа одного из леопардов врезалась ей в бок. Не сильно, но достаточно, чтобы унизить. Она когда-то говорила это сама. Теперь это сказали ей.

Рабыня подняла взгляд на пещеры.

Скалы, испещрённые узорами, поднимались ввысь, а под ними кишела разношерстная масса. В глазах многих горела ненависть. Не только к леопардам, что правили теперь, но и к таким, как она. К бывшим "львиным гвардейцам".

Гвардия Шрама не была ополчением, не была армией и даже не была полицией, — они были молотом, крушившим всё, что осмеливалось встать поперёк закона. Жестокого, но настоящего.

Они были хозяевами, вернее их прислугой, их кнутом, а теперь сами стали рабами. Но старые хозяева низвергнуты. Новые ничем не лучше.

Круг замкнулся.

Великие идеи, которые нес Шрам, заменены новыми лозунгами. Но стены тюрем те же. Кнуты — те же. И страх — тот же. Только лица изменились. Теперь леопарды переписали историю, как это делают все победители.

Когда-то она служили льву, чьё слово было законом, чья воля резала плоть, как когти, и чья справедливость исходила не из сострадания, а из порядка. Порядка, который нельзя было ставить под сомнение. Мир при Шраме был простым: живи, пока тебе разрешено. Умри, когда перестанешь быть нужным.

И в этом была истина.

Львиная гвардия помнила тот порядок. Он был жесток, но понятен. Он был кровав, но справедлив.

Теперь же — теперь это была просто резня.

Леопарды ничего не знали о порядке. Они не строили законы, не создавали систему. Они просто взяли клыками то, что осталось после Падения, и решили, что если ты держишь власть, значит, ты — прав. Их "правосудие" было не карой, а развлечением. Они не преследовали предателей, они просто убивали всех, кто казался слабым. Они не устанавливали контроль, они разрывали его на клочки.

Раньше убийство имело смысл. Теперь его не имело даже правление.

Но в глубине души, в тёмных уголках сознания, она не могла признать правду.

Фули была такой же.

Она ловила непокорных. Она ломала тех, кто сомневался. Она забирала жизни не потому, что это было правильно.

А потому, что ей это приказывали.

Просто тогда, при Шраме, у неё был приказ.

Теперь его не было.

Теперь с ней просто делали то же самое, но без оправданий.

Теперь она знала правду, но не могла её принять.

* * *

Легенды шепчутся в тенях. О той, что должна прийти. О той, что вернёт порядок. Фули слышала их. Её лапы запомнили этот пыльный город, улицы которого покрыты шрамами старой войны. Теперь по ним шагали дети бывших рабов, уже научившиеся считать себя господами. Вон там, за углом, юный леопард хлестал по морде старого льва — того, кто ещё недавно, возможно, решал, жить кому-то или умереть.

Око за око, лапа за лапу.

Она часто слышала разговоры в грязных переулках. Там, где бродяги и пережившие Падение переговаривались шёпотом, вспоминая прошлое и проклиная настоящее. Имя той, о ком шли слухи, никто не осмеливался произносить вслух. Но все знали, о ком речь.

Фули же не верила в легенды. Не верила в надежду. Она знала лишь одно: завтра будет таким же, как сегодня. Кости царей под её лапами — единственное, что остаётся неизменным.

Здесь, среди теней, ты либо жрёшь, либо становишься кормом.

Скалы возвышались вокруг неё, словно надгробия над трупом старого мира. Здесь когда-то ступали львы. Здесь когда-то царил порядок — пусть и жестокий, пусть и кровавый.

Теперь здесь был только прах.

Прах, по которому шагали леопарды.

Фули фыркнула. Всё это напоминало ей одно из старых пророчеств. О вечном Круге Жизни, что придумали короли прошлого. Но теперь у этого круга был новый хозяин. Новый порядок. Новый закон. Только в сущности он был таким же, каким был при Шраме. Только тогда Фули не сомневалась в его справедливости. Теперь же, когда цепь обвивала её шею, всё казалось ей уродливым, лишённым смысла.

Кто-то когда-то сказал, что мир всегда движется по кругу. Но леопарды переписали этот круг по-своему.

"Каждый рождается либо добычей, либо охотником. Одни живут, другие умирают. Таков закон."

"Нет земли под лапами? Умри."

"Нет силы? Умри."

"Нет пользы? Будь съеден."

Они называют это порядком.

Фули не смеялась. И при этой мысли ее губы чуть дрогнули в тени усмешки, но даже этот намёк на эмоцию быстро исчез.

"Порядок".

Они любят повторять это слово.

Леопарды.

Новые хозяева.

Губами они говорят, что принесли справедливость. Клыками — что мир изменился. Когтями — что они очистили саванну от гнили прошлого.

"Теперь нет тирании."

"Теперь нет львов."

"Теперь нет страха."

Зато есть жестокость.

Леопарды говорили, что так всегда было. Что львы просто скрывали правду, строя иллюзию.

А теперь — всё честно. И о людоедстве говорят открыто.

Фули казалось это все невероятно фальшивым — львы правили силой. Но леопарды правили страхом. И даже в жестоком законе Шрама ей, казалось, была справедливость и логика.

Теперь закона не было. Теперь был только хаос.

Теперь ты либо с нами, либо в пыли. Ты либо пища, либо на вершине. Ты либо владеешь, либо принадлежишь. Таков их круг.

Но в душе она понимала — по сути своей не изменилось ничего. Просто на смену большой тирании пришла тирания поменьше.

Фули шагала мимо групп гиен. При Шраме они сначала были наемниками при дворе.

Потом они стали рабами.

Теперь их опять держали как наёмников при дворе.

Она чувствовала на себе их взгляды.

Гиены.

Леопарды.

Они смотрели на неё так, как она смотрела на них, когда-то давно.

С презрением.

С удовольствием.

Как на добычу.

Ирония?

* * *

Она смотрела, как по рынку протащили львиного детёныша. Маленький, жалкий, в глазах — вселенский ужас. Она смотрела, как леопарды волокли по земле избитую до полусмерти львицу. Избитую до полусмерти лишь за одно слово — "Нала".

При Шраме этого бы не было. И не потому что Шрам был милосерднее. Просто у него был закон. У него были правила. И даже если они были жестокими — они были.

Хотя стоит ли говорить, что она обманывала саму себя?

Фули вспоминала. Вспоминала как она вела под суд предателя. Вспоминала как она смотрела, когда голодные гиены загрызали беглецов. Когда она говорила львятам: "Твой отец предал короля, значит, и ты умрёшь". А вместо одного запретного имени — было другое. "Сараби".

Тогда это называлось "законом".

А теперь?

Теперь это называли "освобождением".

Но кто-то всё равно умирал.

Кто-то всё равно был рабом.

Кто-то всё равно правил.

И власть снова держалась на страхе.

* * *

Фули помнила ту ночь, когда всё рухнуло. Когда Шрам умер. Когда вместе с ним умерло всё, что он создал.

Львы восстали. Перебили друг друга.

Гиены добили выживших.

Леопарды захватили трон.

Она до сих пор помнила, как боролась. Как пыталась сохранить то, что осталось от его правления. Как верила, что порядок можно вернуть.

Но мир не хотел порядка.

Мир хотел новых хозяев.

И он его получил.

Только вот мир не стал лучше.

Она вспомнила, как стражники волокли львицу по земле, и понимала, что мир остался прежним.