Мрачные жнецы: Истоки (джен)

Примечания:

Не настаиваю на каноничности, у меня свой взгляд на Уильяма.

Забавно, что эта глава у меня получилась вдвое больше предыдущих, при том, что Уильям не самый мой любимый персонаж. Но чем-то он меня зацепил...

— …Таким образом, к началу осени мы рассчитываем открыть ещё три работных дома. Это позволит обеспечить работой около полусотни бедняков. А если прибыль продолжит расти в таком же темпе, хватит и на открытие нового сиротского приюта в Дери.

— Превосходно. Что насчёт жалоб? Есть недовольные?

Уильям перевёл взгляд с лоснящегося лица управляющего на стены узкого коридора. Потемневшие, но крепкие, без щелей и плесени. Для работного дома Вест-Поинта это редкость. Обычно в такого рода заведениях царят холод, голод и болезни. Но его квартал держался лучше других: чистота на улицах, еда простая, зато в достатке, и плата беднякам выше, чем где бы то ни было. Есть чем гордиться. Жаль только, оценить это некому.

— Недовольные? — Фергюсон нервно усмехнулся. — Ох, сэр! Вы же знаете этих людей! Им вечно всё не так: работы слишком много, слишком холодно, слишком жарко…

— И тем не менее?

— Нет, что вы! Всё хорошо. Были небольшие проблемы в начале февраля: поставка угля задержалась, но сейчас уже всё в порядке.

— Хорошо, — Уильям сдержанно вздохнул. — Держите меня в курсе. Если что-то идёт не по плану, я хочу знать об этом первым. Это ясно?

— Конечно, сэр! Конечно.

Молодой аристократ в роскошном костюме из тёмно-синего бархата недовольно покачал головой. В искренность управляющего он не верил совершенно. За год тот был третьим, и, вероятнее всего, тоже на должности недолго задержится.

Несмотря на внешне расслабленный вид, Уильям цепким взглядом ярко-зелёных глаз мгновенно подмечал мелочи, которые любой другой не счёл бы достойными внимания. Трещины в кладке — «нужно сказать Фергюсону, чтобы их заделали»; подвядшие цветы — «не хватает полива»; пыль и мусор под лавками, где никто не увидит — «уборщики должны стараться…»

Распахнувшаяся дверь едва не ударила управляющего по лицу. Тот с ругательством отскочил назад, а Уильям вовремя вскинул руки, ловя чумазого мальчишку, несшегося так, словно сам дьявол гнался за ним. Пострелёнок забился, шипя, как дворовый кот. Мужчина встряхнул его за шкирку и строго поинтересовался:

— И что это значит? Потрудитесь объяснить.

Мальчик вскинул на него глаза, испуганно ойкнул и принялся нескладно извиняться. К этому моменту на сцену явился и сам преследователь — плотный долговязый мужик в простой домотканой рубахе и штанах, с узловатой палкой в руке. Ребёнок при виде его сжался и попытался спрятаться за ногу аристократа. Мужик же довольно осклабился:

— Господин! Хорошо, что вы его поймали! Давайте сюда. Ууу, бесовское отродье!

Однако под холодным взглядом Уильяма ухмылка сползла с его лица.

— Почему вы преследовали этого ребёнка?

— Это Рыжий Джон, — вмешался Фергюсон. — Лентяй и бездельник, каких поискать. Сколько уж мы с ним боремся! Работать не хочет, грубит…

— Неправда, — тут же взвился мальчишка, судорожно цепляясь за руку Уильяма. — Я ничего не сделал, а он меня палкой!

— Не сделал, говоришь? — взревел слуга. — А кто в кладовку полез, а?

— Я хотел пилюли доста…

— Цыц, — оборвал его управляющий. — Боузман, отведи его в чулан! Потом с ним решим, что делать.

Слуга двинулся было вперёд, но замер, повинуясь властному движению руки в чёрной перчатке. Уильям отстранил от себя доверчиво жавшегося мальчика и строго поинтересовался:

— Зачем вы хотели забраться в кладовую, Джон?

Мальчишка боязливо вжал голову в плечи, облизнул потрескавшиеся губы.

— Не пытайтесь мне врать, — голос Уильяма стал жёстче. — Вам говорили, к чему приводит ложь?

— Я и не собирался! — вспыхнул Джон. — Моя матушка больна. Кашель у неё сильный. А денег врачу нет. Я тока хотел пилюли взять.

— Вот! Видите?! — зачастил Фергюсон. — Ворьё растёт! Зачем только его…

Короткий взгляд Уильяма заставил его осечься. Управляющий смолк, заламывая руки.

— Почему вы умолчали, что в заведении есть больные? — холодно бросил он.

— М-милорд, да это же пустяки, — забормотал тот. — Угля не хватило, в паре домов похолодало. Всё из-за поставок. Сейчас уже решено. А больные… да куда ж без них? Эти крестьяне вечно болеют…

— Неужели? — саркастическая усмешка тронула губы аристократа. Он снова посмотрел на мальчишку. — Ваша фамилия?

— Кови, сэр, — звонко выпалил тот и гордо расправил плечи под чужим взглядом. Уильям тихо хмыкнул:

— Ступайте домой. О вашей матери позаботятся.

— Спасибо, господин!

Джон радостно улыбнулся, показал язык слуге и юркнул за угол. Тот проводил его разочарованным и злым взглядом, но под сталью зелёных глаз тут же раболепно сжался.

— Вон, — коротко бросил Уильям.

Боузман исчез, будто его ветром сдуло. Управляющий побелел лицом, вжался спиной в стену.

— Г-господин Спирс, я м-могу объяснить…

— Я уже слышал достаточно, — холодно оборвал его Уильям. Фергюсон втянул голову в плечи. — Сейчас мы пойдём в ваш кабинет, и вы подробно расскажете мне, как обстоят дела с больными. И молите Бога, чтобы это оказались все мелочи, которые вы по какой-то причине сочли нужным от меня скрыть.

* * *

Дом встретил его тишиной, полумраком и вернцм Шериданом, возникшим словно из-под земли, стоило Уильяму открыть входную дверь.

— С возвращением, господин Спирс. Я распоряжусь, чтобы Аманда собрала для вас ужин.

— Не стоит. Я не голоден. Пусть принесёт в мой кабинет что-нибудь лёгкое для быстрого перекуса… и бутылку «Мускат де Миреваль».

— Как прикажете, господин.

Слуга помог Уильяму раздеться и тут же занялся его плащом и шляпой, а аристократ направился в гостиную, на какую-то секунду замешкавшись при входе. Единственным источником света тут служил камин, и бесновавшееся в каменной клетке пламя бросало причудливые, пугающие отсветы на стены. Полулежавшая на диване женщина, облачённая в белое домашнее платье, на миг показалась ему призраком. Мраморная бледность её лица лишь подчёркивалась светлым золотом вьющихся волос, рассыпавшихся по горделиво изогнутой шее, и ниткой жемчуга на пару тонов белее кожи. Она не взглянула на вошедшего, казалось, полностью уйдя в зажатый в тонких пальцах роман в небесно-голубой обложке. Уильям направился прямиком к лестнице, ведущей на верхний этаж, невольно надеясь, что ничто не нарушит могильной тишины старого дома. Однако его надеждам не суждено было сбыться, и негромкий голос нагнал его у первой ступеньки, когда он уже положил руку на перила:

— С каждым разом ты возвращаешься всё позже и позже…

Уильям замер. Когда-то — бесконечно, безнадёжно давно — он наслаждался звуками этого голоса, был счастлив обладать им. Сейчас же тот будил в нём лишь тоскливое раздражение.

— Может, тебе вообще не стоит приходить домой?

Тёмный вихрь взвинтился внутри — и опал, усмирённый железной волей. Как обычно.

Уильям неторопливо поднялся по лестнице в свой кабинет.

Шеридан ещё не разжёг камин, и комната выстыла, встретив его пронизывающим холодом и сочащимся сквозь окно серебристым лунным светом. Уильям запалил лампу и извлёк из внутреннего кармана сюртука пачку скреплённых бумаг, полученных в работном доме. Стопка получалась внушительная, и от одного взгляда на неё колющая боль в висках лишь усилилась. Меньше всего ему сейчас хотелось во всём этом разбираться, однако неусыпный голос долга настойчиво брюзжал, что сперва дело, и лишь потом — отдых, так что Уильям вздохнул и опустился в кресло.

Если не я, то кто?..

Из их древнего рода лишь он один ещё пытался хранить дворянские традиции, основанные на чести, благородстве и долге крови. В то время как его младший брат — Чарльз, давно махнул на это рукой, кутил и развлекался, проматывая стремительно убывающее состояние их семьи, руководствуясь великой житейской мудростью времён Людовика ХV: «После нас хоть потоп».

Когда-то мы стояли у престола короля, а теперь… Зачем это всё? Ради чего?!

Лебединое перо с жалобным треском переломилось в его пальцах На исписанном пергаменте расплылась уродливая клякса. Чертыхнувшийся Уильям быстро присыпал её песком. Жаль, справиться с той же лёгкостью с пятнами на коже не получится. Глядя на испачканные пальцы, он ощутил, как разрастается что-то внутри. Что-то злое и тёмное… Зажмурившись, Уильям сдавил эту тьму, вынуждая вернуться в очерченные его волей границы.

«— Контроль. Контроль, Уильям! Помни. Ты — аристократ. Что позволено косарю — не дозволено кесарю.Вольно толкование пословицы. Здесь в значении — что дозволено обычным людям, не позволено (или не достойно) делать правителям Ты обязан…»

Голос отца стих в подсознании. Тьма улеглась, выжидая, и Уильям вернулся к документам.

Когда Аманда принесла поднос с закусками и подогретым вином, он уже закопался в них с головой и ответил на приветствие женщины неуважительным, рассеянным кивком, впрочем, тут же исправившись и поздоровавшись как следует. Аманда в ответ лишь руками замахала. Старая экономка, поступившая к ним на работу, ещё при отце Уильяма, относилась к молодому хозяину с материнским теплом, заботясь о нём сама и не доверяя эту работу другим горничным. Разумеется, их отношения не переходили грани приличия. Вольностей в свой адрес Уильям бы не спустил никому. Но с неохотой признавал, что присутствие Аманды согревало его лучше всякого огня.

Следом за экономкой пришёл Шеридан и наконец-то растопил камин. Комната наполнилась светом и душным жаром. Слуги передвигались неслышными тенями и исчезли незаметно, сразу, как только выполнили свою работу. За это Уильям их и ценил. Он ненавидел суету и шум, не терпел неподчинения и дерзости. Равно как и его отец.

Уильям опустил перо и потёр ноющие глаза. И почему вдруг он сегодня так много думает о Теодоре Спирсе? Пять лет о нём не вспоминал, и на тебе… Может, потому что у родителя намного лучше получалось справляться со всеми этими нудными обязанностями, чем у его отпрыска? Он вообще во многом преуспевал. И в службе, и в браке. По крайней мере, так он говорил…

Аристократ нервно рванул рукой тугой ворот рубашки. От пекущего жара огня ему не хватало воздуха. Поколебавшись мгновение, Уильям прошёл к окну и распахнул тяжёлые, деревянные створки, с наслаждением подставив лицо прохладному ветру.

Тяжёлый запах роз и магнолий смешивался с речной вонью и дымом чадящих фабрик. Их особняк располагался на самой окраине Вест-Энда, и даже обширный, пусть и слегка уже запущенный сад не помогал справиться со смрадом утопавшего в грязи Лондона.

Проклятый город…

Уильям любил его — и ненавидел. Любил за оживлённые улицы, тенистые парки и вольные пригороды, куда он иногда выбирался на конную прогулку. Ненавидел за то, что все попытки как-то изменить его, сделать лучше, чище, светлее, разбивались об исконно английскую традиционность, упрямство и нежелание видеть проблему дальше своего носа. Эти попытки свели в могилу его отца, и Уильям, вольно или невольно, повторял его судьбу. Чем больше он бился в чужие закрытые двери, пытаясь докричаться, дозваться, донести свои мысли и идеи, тем более косо смотрели на него окружающие, шептались за его спиной. Да что окружающие? Даже собственная жена не понимала его! На что же он, в таком случае, надеялся?..

Поймав себя на том, что уже несколько минут стоит у окна и слепо смотрит в никуда, Уильям тяжело вздохнул и вернулся к столу. Как бы там ни было, а бумаги сами себя не разберут. У него нет доверенного лица, которому это можно было бы поручить. На Фергюсона полагаться так уж точно не стоит.

Более сотни заболевших. Около тридцати умерших — втрое меньше, чем в прошлом году. Это можно было бы счесть хорошим результатом. Похоже, громкое увольнение предыдущего управляющего заставило всех остальных работников поостеречься, но — недостаточно. Мистера Фергюсона тоже придётся убрать, скорее всего, ближе к концу лета. Но кого тогда назначать на его место?

Уильям осознавал, что его поиски надёжного человека, который бы меньше гнался за поживой и имел хоть каплю благородства, заведомо обречены на провал — невозможно среди щебня найти бриллиант. Но и сдаваться он пока не был готов. Может быть, следующий человек, пришедший на место этого выжиги, окажется хотя бы капельку лучше. Это всё, во что Уильяму оставалось верить.

* * *

— Бросил бы ты это, приятель!

Тяжёлая ладонь Артура с силой хлопнула его по плечу. Уильям поморщился, сдерживая желание отодвинуться. Граф Дейл, владетель Уостерширдского округа, был одним из немногих его настоящих друзей, человеком, который хоть как-то — хоть немного! — его понимал, и которому он мог довериться, когда становилось совсем невыносимо.

Двое друзей устроились в креслах в дальнем конце роскошного зала. Загульный образ жизни брата не избавлял Уильяма от необходимости появляться в свете. Только так он мог поддерживать старые и завязывать новые полезные знакомства, демонстрировать, что тоже следит за светской жизнью и принадлежит к обществу тех разряженных попугаев, которых сейчас было принято звать «дворянством».

По сравнению с иными кавалерами, костюм Уильяма мог показаться аскетичным и скучным, но, как неоднократно замечали подходящие к нему дамы и Артур, этот образ ему шёл. Чёрный аби⁽¹⁾ со скромной серебряной оторочкой, жилет с простыми пуговицами и узкие кюлоты⁽²⁾ с серебряными пряжками подчёркивали сдержанность его вкуса. Единственными светлыми пятнами были белая рубашка и кремовый шейный платок — без всякого жабо, к чему Уильям относился с нескрываемым облегчением.

К счастью, всё больше джентльменов предпочитали роскошным, но бестолковым одеяниям удобную и практичную одежду. Увы, далеко не все. Тот же Артур на его фоне выглядел более чем вызывающе: кричаще-алый камзол, золото в вышивке, обилие драгоценностей. Красное и чёрное — странная пара, словно два разных мира. Но их дружбе это ничуть не мешало.

Глотнув вина, Уильям утомлённо качнул головой и откинулся в кресле.

— Не могу. И ты знаешь, почему.

— Знаю. И продолжаю считать это несусветной глупостью! Ты никому ничем не обязан. Это твоя жизнь, а ты спускаешь её на каких-то нищих бродяг.

— Избавь меня от своих душеспасительных речей. Всё равно ты меня не переубедишь.

— Да знаю я, знаю! Но я просто обязан попытаться! Ах, Уильям, знал бы ты, сколь многого себя лишаешь… Вот, например, посмотри направо. Ммм?

Предчувствуя подвох, он всё-таки оглянулся и столкнулся взглядом с хозяйкой дома — Кэтрин Браун. Молодая леди в платье из нежно-розового атласа кокетливо улыбнулась ему, тряхнув копной тёмно-русых, блестящих, как налаченное дерево, волос. Она была очаровательна, мила, свежа… Но она ему не принадлежала.

Уильям холодно глянул на друга.

— Меня это не интересует.

— Да неужели?

— У меня есть Элизабет. Этого вполне достаточно.

— Для исполнения супружеского долга — наверняка! Но как же маленькие радости жизни? Неужели тебе ни разу не хотелось согрешить с какой-нибудь миленькой девичкой, вкусить сладкие радости запретного плода… Твоя жена ведь знатная пуританка,⁽³⁾ или я ошибаюсь?

— Мы отклонились от темы, — отрезал Уильям, одним глотком опустошив бокал. — Я хотел поговорить с тобой о моём управляющем. Цифры в его отчётах не сходятся. У меня есть стойкое ощущение, что он выводит средства куда-то на сторону, возможно, с помощью кого-то из мелкого дворянства, урезая расходы на содержание работных домов до недопустимого минимума. Текущей зимой это стоило жизни почти трём десяткам лондонцев, и ещё сотня болеет до сих пор…

— Да кто этих пауперов⁽⁴⁾ считает?! — фыркнул Артур, закатывая глаза. — Они же плодятся как крысы! Три десятка умерло, так ещё сотня за это время народилась. Нашёл о чём беспокоиться.

Уильям смерил приятеля холодным взглядом, и тот со смехом вскинул вверх руки.

— Ладно-ладно, будем считать, что мне стало стыдно. Так чего ты от меня-то хочешь?

— Я хочу, чтобы ты поспрашивал в своих кругах, кто из низшего дворянства появляется в моих районах. Может быть, чьи-то слуги слишком часто мелькают около работных домов? Самому мне наводить справки опасно, да и не настолько у меня тёплые отношения с другими аристократами, а у тебя хорошо получается развязывать чужие языки.

— Хорошего же ты обо мне мнения, — с коротким смешком покачал головой Артур. Уильям вежливо приподнял бровь.

— Хочешь сказать, я не прав?

— Почему же, прав, — Артур хитро глянул на него, щурясь, словно сытый кот. — Но, если бы кто-то меньше хранил верность дурацким рыцарским идеалам, думаю, и он бы справился с этой задачей не хуже.

— Я думаю, если бы все остальные больше следовали этим дурацким идеалам, Лондон стал бы намного чище, — холодно парировал Уильям, поднимаясь и направляясь к выходу из залы.

Разговор оставил неприятный осадочек в душе. Артур редко позволял себе высмеивать его образ жизни, а тут ещё и слова о пороке… Они задели что-то внутри него, растревожили. Всколыхнули ту тьму, которую он так тщательно и упорно сдерживал. Ту тёмную половинку его души, которая так отчаянно жаждала всего, о чём говорил Артур.

Но эту жажду всегда сопровождал голос…

-…Дурак!

Хлёсткий удар трости опустился на раскрытые ладони. Уильям всхлипнул от боли, но рук не убрал. За это могли наказать ещё сильнее.

— Глупый мальчишка!

Новый удар вышел больнее предыдущих, и Уильям невольно дёрнулся назад, однако его удержали за плечо.

— Не смей отстраняться! Принимай своё наказание достойно.

— Но я же ничего не сделал…

Пощёчина обожгла лицо, и Уильям пошатнулся, устояв на ногах лишь благодаря жёсткой хватке отца.

— Ничего не сделал?! Ты вёл себя как дикарь на глазах у всего поместья! Самым неподобающим и непозволительным образом.

Уильям часто задышал, но сдержал рвущееся изнутри желание спорить. Отец был прав. Он забылся, позволил чувствам захватить себя. Позволил детям слуг вовлечь себя в игру, а это… это недостойно сына герцога.

Отец грубо развернул его к себе лицом, встряхнул за плечи:

— Ты должен запомнить, Уильям. Затвердить себе, как «Отче наш». То, что позволено простолюдинам, недопустимо тем, в чьих жилах течёт благородная кровь. Твоё поведение — пример для других. Когда все вокруг забывают о благородстве и чести, кто-то должен напоминать им об этом. Пусть весь мир рушится в бездну, но наша семья должна блюсти устои, сохранявшиеся веками. Помни об этом, Уильям. Честь…

— …превыше всего.

Слова горчили на губах. Его отец давно умер, но его мысли и устои живут, и не Уильяму их рушить. Он обязан им следовать, потому что так надо. Потому что так правильно! Потому что… иначе жить он просто не умеет.

* * *

— Ты сегодня опять задержишься?

Завязывавший у зеркала платок Уильям удивлённо оглянулся на супругу. В её вечно равнодушном голосе ему послышались насмешливые нотки.

— Возможно.

— Опять весь день со своими нищими. Иногда мне кажется, что они тебе дороже, чем я…

Возможно, так и есть

Уильям поджал губы, удерживая слова внутри. Это давно вошло у него в привычку. Молчать, не спорить, уходить от неприятных разговоров. Не жить, но существовать вместе по вынужденной необходимости. Потому что когда-то отец решил, что он и Элизабет Уайтфорд будут прекрасной партией. И, даже не подумав поинтересоваться мнением сына, которому тогда едва стукнуло тринадцать лет, заключил договор с отцом Элизабет — видным торговым деятелем, на состоянии которого сейчас и держалось, в большей степени, благосостояние их семьи. Нет, конечно, Уильям, по мере сил, заботился о процветании рода… но его брат примерно с равным рвением его же проматывал. Ситуация в итоге получалась патовая.

— Посмотри на меня, Уильям! Когда ты в последний раз смотрел на меня, как на женщину?! Ты вообще хоть когда-нибудь любил меня?!

Пронзительный крик смешался со звоном разбитого фарфора и вырвал Уильяма из его задумчивого оцепенения. Он развернулся к супруге всем корпусом, с сожалением глядя на осколки фарфора на полу. В голове крутилось только: «венецианский… из старой коллекции». Теперь там стало на одну чашку меньше. Уильям пристально взглянул на замершую женщину, с горящими розоватым румянцем щеками, с нервно сжатыми кулаками и такой явственной ненавистью во взгляде. В её голосе дрожала обида, копившаяся годами. Будь она посмелее, наверное, бросилась бы на него, как дикая куница.

Любил ли? Никогда

— Разбила чашку — разбей и блюдце. Иначе сервиз будет не полон.

Развернулся, направился к выходу, не слушая беспокойного оханья старой Аманды. И уже закрывая дверь различил истерический смех пополам с задушенным рыданием, но не остановился.

Бегство в работу давно стало для него привычкой, куда более желанной, чем разговоры. Здесь все было просто и понятно: ложь можно было уловить в цифрах, а предательство — в действиях, а не пустых словах. Здесь он хотя бы чувствовал, что ещё способен что-то изменить. И что его ждут.

Его ждал Рыжий Джон.

Да, мальчик-бродяжка, которого он встретил тогда в приюте, оказался для него весьма ценным источником знаний. Юркий, наблюдательный, шибко умный для своего низкого происхождения, он не всегда понимал, что видит, и что увиденное значит, но с удовольствием рассказывал обо всём Уильяму за несколько медных монет — а иногда и серебряную, если сведенья оказывались действительно полезными.

Так Уильям узнал о преступлениях, которые прикрывал его управляющий, вроде вымогательства и насилия; о кражах денег, которые выделялись на содержание работного дома; о лжи и разбое одних в пользу других, и ещё о многих вещах, о которых ранее даже не подозревал. Или просто не хотел замечать. Ведь это творится не только в работных домах, но и по всему Лондону. Сколько преступлений ежедневно совершается и остаётся безнаказанными? И все его усилия, все попытки что-то изменить разбиваются вдребезги, как волна о камень, о стену чужого равнодушия и непонимания.

Рассеяно глядя в окно кэба, Уильям думал о том, сколько ещё выдержит, прежде чем сломается. Ему уже двадцать шесть, а он так и не смог сделать Элизабет наследника — да хоть даже одного ребёнка, в то время как у его брата в семье уже подрастали трое. Словно сам Бог ополчился на их семью, и не желал даровать ему продолжение рода. Но чем мог Уильям прогневить Господа?! Что он, в конце концов, делал не так? Он ведь старался быть хорошим сыном…

Экипаж остановился и Уильям, отбросив праздные размышления, выбрался наружу. Вряд ли стоит ждать от Бога, что тот поможет ему разобраться со всеми текущими проблемами. Слишком это мелко, не существенно для Всевышнего. Нет, со своими делами Уильяму придётся разбираться самому. Чем он сейчас и планировал заняться.

Время для посещения было выбрано идеально. Позднее утро, когда все работящие граждане уже поднялись с постелей, но кто-то уже работает, а кто-то ещё только готовится приступать. Своего управляющего Уильям относил ко вторым и разумно предполагал, что не подозревающий о его визите лентяй не будет спешить с подлогом или любыми другими противоправными действиями. Тем более, что Уильям уже заходил к нему вчера, а до этого он никогда не посещал Фергюсона два дня подряд, хотя и приучил к тому, что визит может быть нанесён в любой день, в любой момент. Однако Рыжий Джон сказал ему вчера, что вечером у хозяина намечается встреча с неким важным гостем, и мальчишка обещал попытаться подслушать, о чём они будут говорить. Так что Уильям решил изменить своим традициям и наведаться в работный дом сегодня. Кто знает, что пареньку удастся узнать?

Разумеется, Фергюсон его не ждал, и Уильям ощутил короткий укол злорадного удовлетворения, увидев, как полноватое, раскрасневшееся лицо подчинённого стремительно теряло краски, приближаясь цветом к мокрой извёстке.

— М-мистер Сп-пирс?! Я не ждал вас сегодня!

— У меня появились срочные дела неподалёку, и я решил зайти к вам ещё раз. Что-то не так?

Фергюсон попытался встать, судорожно комкая в руках заткнутую за воротник рубашки салфетку, но не удержался и плюхнулся обратно. Перед ним, прямо на разложенных бумагах, стояли тарелки с едой и кубок с подогретым вином. Уильям успел точно к завтраку. Весьма удачно…

— Нет, что вы, господин! Могу ли я чем-то?.. Может быть, вина?

Уильям смерил бедолагу холодным взглядом и отрывисто бросил:

— У меня слишком много дел, в отличие от вас, Фергюсон. Найдите мне Джона, немедленно.

И без того бледное лицо управляющего стало землисто-серым.

— Аааээээмммм….

— Вы что-то хотите сказать?

— Да, сэр, — наконец отмер слуга. — Он сбежал. Вчера сбежал. Мы всю ночь его искали…

— Как он мог сбежать, если я с ним виделся? — нехорошее предчувствие сжало внутренности.

— Это было после вашей с ним встречи, господин. Мы… он… он нахамил сторожу, ну тот и отвесил ему затрещину. А этот гадкий мальчишка…

— И где он сейчас?

— М-мы… его не нашли…

— Так какого чёрта вы тогда тут сидите?! — Наверняка мальчишку никто не искал — Уильям был в этом более чем уверен. Сколько детей так ежедневно пропадает на улицах Лондона — и всем на это плевать. Почти всем. — Отправьте слугу, чтобы нашли Джона и привели ко мне. Немедленно!

Управляющий-таки поднялся на подрагивающие ноги, но с места трогаться не спешил. Уильям приподнял бровь.

— Ещё что-то?

— Н-нет, сэр. Вовсе нет. Я сейчас. Я быстро…

Мужчина неохотно выбрался из-за стола и поспешно выскочил за дверь, вжав голову в плечи. Уильям проводил его взглядом, и, не дожидаясь, пока стихнут в коридоре торопливые шаги, приблизился к столу. Брезгливо сдвинув в сторону тарелки, он бегло просмотрел разложенные документы. Как и ожидалось, этот лис пытался свести реальные счета и записки с тем, что он предоставлял Уильму. В реальности траты были намного выше — и вовсе не на то, что требовалось. Решение сменить управляющего, которое аристократ принял для себя ещё несколько недель назад, теперь существенно сдвинулось по срокам. Вопрос нужно было решать немедленно, пока ситуация окончательно не вышла из-под контроля.

Старательно зафиксировав в памяти всё увиденное, Уильям открыл один ящик, другой в поисках чего-нибудь интересного, что не предназначалось его глазам, и приметил белеющий на полу комок бумаги, который явно пытались задвинуть под ковёр. Наклонившись, он развернул смятый листок, вчитался — и похолодел.

«Я позаботился о мальчишке. Помните о нашем плане. Завтра под любым предлогом вызови этого идиота в работный дом и задержи подольше. Когда всё закончится, я тебя не забуду. И постарайся меня не подвести на этот раз! А.Д.»

Почерк показался Уильяму знакомым, как и инициалы. Что-то крутилось в его голове, на самом краю сознания. Такое просто и понятное решение, но оцепеневший разум не мог этого ухватить. Ощущение захлопнувшегося охотничьего капкана свинцовой тяжестью сдавило внутренности. Уильям тяжело опёрся о стол, ощущая головокружение, удушье и рвущуюся наружу дикую, бесконтрольную ярость. Его обошли, обыграли, обдурили…

— Господин Спирс, я роздал поручения…

Уильям вскинул голову на вошедшего слугу, и по землистому лицу Фергюсона понял, что тот узнал письмо, которое глазам дворянина не предназначалось. Управляющий дернулся было обратно к выходу — и замер, остановленный яростным рыком Спирса:

— Стоять!

Мужчина обогнул стол, схватил своего слугу за грудки и впечатал в стену, сдерживаясь из последних сил.

— Кто он?!

— Я не хотел! Меня заставили! Он обещал, что всё получится…

Уильям снова тряхнул предателя, крепко приложив его затылком о каменную стену и обрывая поток жалкого скулежа, и процедил:

— Кто отдавал тебе приказы? Что вы задумали? Отвечай!

— Он назывался Артуром, — дрожащим голосом выдал Фергюсон. — В красном, представительный джентльмен…

Головоломка со щелчком сложилась. Уильям разжал пальцы и медленно отступил назад. Головокружение переросло в тупую ноющую боль, инициалы, наконец-то понятные, стучали в висках вместе с кровью.

«Артур… А.Д.… не может быть…»

Не помня себя, Уильям почти бегом выскочил из кабинета. Что-то с хрустом ломалось внутри него, как-то лебединое перо недавно. Мир вокруг качался — или это земля уходила из-под ног? Вместе с разрушенными предательством узами дружбы…

* * *

Табачный дым обжигал лёгкие. Уильям закашлялся, но снова глубоко затянулся, находя в этом какое-то необычное успокоение. Голова больше не болела, тяжесть в груди прошла. Уильям чувствовал себя рыбой, которую выпотрошили, вырвав всё ненужное и лишнее, оставив лишь лёгкую, приятную пустоту внутри. Мужчина затянулся снова, неуловимо поморщившись от ноющей боли в костяшках. Руку он себе, конечно, рассадил хорошо. Красные пятна на белой коже уже начали подсыхать.

Уильям перевёл взгляд дальше, на кровать, где распростёрлось в излишне фривольной позе тело Элизабет. Сейчас её лицо, обезображенное побоями, уже не казалось таким красивым, как несколько минут назад. Багрово-чёрная рана на виске всё ещё сочилась кровью. Кажется, это постарался его перстень. Массивное фамильное кольцо с остро выступающей литерой «S». Уильям медленно стянул окровавленное украшение с пальца и швырнул на пол. Шевелиться не хотелось, как и думать, и вспоминать то, что творилось тут несколько минут назад…

…Он услышал звуки их жаркой страсти ещё на лестнице. Любовники не собирались скрываться, да и зачем? Хозяина дома отсутствовал, и никто не предполагал, что он может так рано вернуться. Ему вообще много чего не предполагалось делать и видеть…

— Господин Спирс! Господин Спирс, сэр!

Дворецкий нервно постучал в дверь, не осмеливаясь войти. Несомненно, он слышал крики, доносившиеся из спальни, и понимал, что ничем хорошим новая ссора хозяина со своей супругой не закончилась, но… Верность в некоторых людях порой превалирует над разумом, а Шеридан был верен своему господину. Наверное, единственный из всех остальных. А ещё он ни за что бы не побеспокоил хозяина в такую минуту, если бы не случилось что-то по-настоящему важное. Уильям неохотно приподнялся, прямее садясь в кресле.

— Что случилось, Шеридан?

— Там люди, сэр. Полицейские, и граф Артур Дейл. Они требуют впустить их.

Дейл…

—…А чего ты ожидал?! Что я стану разделять твои убеждения в поддержке черни? Этих бездельников, воров и пьянчуг? Ради бога, Уильям! Сколько раз я говорил тебе — брось это дело. Ты ворочаешь такими деньгами, и так бездарно их тратишь! И деньги, и время. Ты мучаешь всех вокруг себя…

— И поэтому ты решил утешить мою жену?

Он мог бы собой гордиться — его голос не дрогнул ни на йоту, хотя тьма внутри бесновалась и давила на рёбра, мешая дышать, требуя выхода.

Артур улыбнулся нервно, вызывающе.

— Она сама меня позвала! Твоей жене скучно в одиночестве, пока ты скитаешься где-то среди своих бездомных в попытке изменить неизменное. Если бы ты уделял ей больше внимания…

Тьма внутри него прорывалась сквозь барьер воли. Он обнаружил себя у стены, сжимающим воротник камзола Артура. Бывший друг смотрел на него с ужасом, словно увидел демона. За вторую руку его держала Элизабет, кричавшая что-то о том, что он не мужчина, и никогда им не был в её глазах, что она ненавидит его и он сломал ей жизнь. Уильям смутно помнил, как развернулся, наотмашь хлестнув её ладонью по лицу, и она упала на кровать. Артур воспользовался этим, вырвался и выскочил из комнаты. И Уильям остался с Элизабет наедине…

«Это его следовало убить», — проскользнула отстранённая мысль. Женщины слабы, легко поддаются соблазнам. Какой смысл наказывать их за бездумное следование своей природе? Сейчас Уильям почти жалел о том, что позволил себе сорваться и выпустить всю накопившуюся ярость на несчастную шлю… падшую женщину, в которую превратилась его супруга.

— Сэр? — несмело раздалось из-за двери. Уильям вздрогнул, успев позабыть о старом дворецком.

— Не пускай их внутрь, пока не будут грозиться выломать дверь. Постарайся задержать их в гостиной так долго, как только сможешь, Шеридан. Мне нужно подготовиться.

— Я понял, сэр.

Слуга ушёл, а Уильям, неторопливо поднявшись, какое-то время гипнотизировал взглядом мёртвое тело жены, прежде чем аккуратно поднять сброшенное на пол одеяло и накрыть им её, после чего критично осмотрел себя и поморщился. Кровь забрызгала рубашку и кюлоты, но если на тёмной ткани штанов её почти не было видно, то рубашка оказалась безнадёжно испорчена. Поколебавшись, Уильям всё-таки неторопливо переоделся. Если уж и представать перед правосудием, то в достойном виде, а не как мяснику на скотобойне.

Выйдя в коридор, Уильям направился в собственный кабинет, невольно прислушиваясь. Тон голосов внизу нарастал, а значит, уже скоро незваные гости придут за ним. И если он не успеет осуществить задуманное, судьба его будет крайне… незавидна.

Артур хорошо подготовился. Бумаги, которые он принёс в его дом, свидетельствовали о крупных растратах Уильямом средств, выделяемых на работные дома из казны, на украшения для супруги, охоту и прочие развлечения. Вроде содомии. Ещё одно обвинение, которое наверняка должна была подтвердить Элизабет — и его репутация мужчины, избегавшего женского внимания в высшем свете. Вряд ли тут помогло бы объяснение, что он в таких утехах не заинтересован. Тем более, что Уильям сам сыграл Артуру на руку, устранив своего единственного свидетеля. Наказание в таком случае — смерть путём отрубания головы. Только Уильям не желал расставаться с жизнью униженно склонившимся перед толпой черни, для которой его гибель будет лишь мимолётным развлечением. Если он должен уйти, так лишь на своих условиях.

Тщательно заперев дверь кабинета, Уильям достал из секретера небольшой ящичек, а оттуда — прекрасный кремниевый пистолет из красного дерева, с серебристой гравировкой на рукояти, привезённый ему одним дальним знакомым из Франции. По счастью, ему ещё ни разу не приходилось им пользоваться, но всё ведь случается в первый раз?

На лестнице загремели шаги. Уильям аккуратно заправил пистолет и приставил дуло к виску.

В дверь забарабанили. Он различил среди прочих голос Артура, и подавил желание направить пистолет в его сторону. У него вряд ли хватит времени на второй выстрел.

«Больше я никого не подведу»

Уильям глубоко вдохнул, закрыл глаза и без колебаний нажал на спуск.

1) Аби́ (фр. habit — одежда, платье) — часть мужского костюма XVIII века, входившая в ансамбль «наряда на французский манер». Однобортная приталенная одежда с полами до колен, отрезной спинкой с группой складок от талии по бокам сзади, сквозной застёжкой на пуговицах спереди и воротником-стойкой, носившаяся нараспашку

Вернуться к тексту

2) короткие, застёгивающиеся под коленом штаны, которые носили в основном только аристократы. Кюлоты носили с чулками и башмаками с пряжками. Вошли в моду во Франции в XVI веке и с видоизменениями дожили до XIX века

Вернуться к тексту

3) Здесь — женщина, поддерживающая образ жизни, для которого характерны крайняя строгость нравов, целомудрие и аскетическое ограничение потребностей, расчётливость и бережливость, трудолюбие и целеустремлённость

Вернуться к тексту

4) английские бедняки, жившие за счёт прихода, в котором родились и получали денежную помощь, позднее — обозначение самого низшего класса городской бедноты

Вернуться к тексту