Лица и маски (гет)

Вспомнился бал во дворце, в Москве, устроенный по желанию цесаревны Елизаветы в день ее именин. Блеск свечей, колыханье белых кружев, музыка и танцы, танцы, танцы! Мария кружилась и с лица ее не сходила улыбка, которую не могла скрыть даже изящная золотистая маска.

Елизавета обожала танцевать и беспрестанно выдумывала новые фигуры.

Объявили kettentanz. Цесаревна велела всем встать на танец, не сговариваясь, а так, как она пожелает. Мария оказалась напротив серебристой маски с белым пером. Маска приветственно наклонила голову. Мария кивнула в ответ.

Рядом с княжной встала цесаревна Елизавета. Серебристая маска взглянула на нее и тихо вздохнула.

Начался танец: пары, взявшись за руки, стали переходить из одной комнаты в другую, образуя изящный хоровод. Внезапно музыка стихла. Первая пара посмотрела друг на друга, и дама звонко хлопнула в ладоши. Остальные тоже взглянули друг на друга и захлопали. И каждая пара, пока танец не завершился, должна была выдумать новые движения. Другие повторяли за ней под веселый громкий смех.

Вскоре танец стал завершаться. Цесаревна Елизавета, когда утихла музыка, изящно повернулась вокруг себя, сорвав белоснежную маску с лица кавалера, что стоял напротив, и звонко рассмеялась: за молодецкой удалью и бравыми движениями скрывался сморщенный большеносый старик.

Мария, повторив движение цесаревны, сорвала маску со своего кавалера и от растерянности застыла: перед ней стоял высокий, тонкий, будто тростинка, светловолосый юноша, с голубыми глазами и мягкими чертами лица. Одет он был в красный парчовый кафтан. Это был юный император — Петр II. От неожиданности Мария не знала, что делать, да так и осталась стоять, сжимая в руках серебристую маску… Петр тоже снял с нее маску и рассмеялся. И Мария рассмеялась…

Внезапная встреча на маскараде стала началом их любви. Хотя прежде они не обращали друг на друга особенного внимания. Петр иногда встречал Марию в доме ее дяди и своего будущего тестя, князя Алексея Григорьевича Долгорукого, или у цесаревны Елизаветы. При встрече они приветливо раскланивались и расходились, обмениваясь лишь короткими фразами.

Петр был помолвлен с сестрой Марии, княжной Екатериной, хотя и не любил ее. Как и она его. Все знали о том, что Петр влюблен в свою прекрасную тетушку — цесаревну Елизавету. Да и как было ее не любить? Елизавета была прекрасна, весела, мила… С кудрями, словно сотканными из света солнца, белоснежными плечами, будто выточенными из мрамора, большими светлыми глазами, нежными, как майская роза, щеками и очаровательной улыбкой — равнодушно взирать на нее было невозможно.

Екатерина же взаимно любила родственника австрийского посла Вратислава, молодого графа Миллезимо. И об этом тоже знали. Причина же столь скорой помолвки Петра и Екатерины при отсутствии взаимных чувств друг к другу оставалась для всех тайной…

После того маскарада все изменилось. Теперь при встрече Петр и Мария говорили, хотя поначалу мало и застенчиво, но затем — долго и помногу. Княжна со дня появления при дворе видела Петра лишь издали, не знала его. Он казался далеким, равнодушным. А когда узнала его ближе — полюбила сильно и крепко. Марии было неважно, что перед ней император. Она видела в Петре прекрасного доброго юношу, с которым ее связывали и нежные чувства, и одинаковые желания. Оба при дворе, в окружении блеска и роскоши, были одиноки. Оба искали и не находили одного — искренности, честности. Всюду были маски, истинные лица скрывались за ними… Кроме их лиц.

Украдкой они стали выезжать на прогулки. Каурая и гнедая мчали парой по белым от снега лесным тропам. Вместе они встречали багровый закат над заснеженными вершинами деревьев, вместе укрывались полотном синего вечера. Для Марии и теперь оставалось загадкой: как Петр умел уезжать так, что Алексей Григорьевич, денно и нощно стороживший его, не замечал уходов? Тогда же Мария об этом не думала. Их нежные взоры словно таяли друг в друге, тонкие пальцы переплетались, сливалось воедино теплое дыхание…

Мария помнила, как он впервые поцеловал ее. Они поехали на прогулку днем. Бледное солнце возвышалось над горизонтом. Ветра не было. Княжна прижималась спиной к почерневшему стволу. Снег обжигал щеки. Сердце стучало в груди, дыхание выбивалось наружу белым паром. Петр крепко обнимал ее и раз за разом касался устами рдевших губ, алевших щек, талии под меховой шубкой. И шептал, шептал о любви. Марии помнилось каждое слово. И помнилось, как сладко сжималось сердце, как кружилась голова, а под горячей ладонью билась на шее Петра тонкая жилка…

Мария подняла голову от подушки и провела ладонью по мокрой горячей щеке. Бледная лучинка догорала; в комнате становилось темнее. Чернота сгущалась над ней, давила, будто тяжелое полотно. Мария отдаленно услышала, как скрипнула дверь: брат Дмитрий, должно быть, вышел во двор.

За окном протяжно завыл ветер. Мария привстала и, плотно завернувшись в одеяло, отвернулась к стене. Жалобно затрещала лучинка, вспыхнула в последний раз и погасла. Тьма окутала княжну. Протянув длинные руки, тьма сдавила виски и горло так, что трудно стало дышать. На мгновение Мария приоткрыла тяжелевшие веки и попыталась повернуться. Однако не вышло. Отчего-то не было сил. Хотелось лишь спать…

Во сне ей виделось что-то серое, страшное. Оно меняло лица одно за другим. Лица были ей знакомы, но серое соединяло их и перемешивало меж собой, будто подсмеивалось.

Она видела то искаженные ненавистью лица дядюшек, то розовевшее от хмеля, хохочущее лицо брата Ивана, фаворита юного императора, то печальный лик сестрицы Катерины, то хитро-задумчивое лицо вице-канцлера — Андрея Ивановича Остермана. Лица окружали ее, смеясь, печалясь, гневаясь, гримасничая. Марии становилось страшно, она просила их исчезнуть, отмахивалась, но лица приближались, невнятно о чем-то шепча.

За ними, далеко-далеко, Мария слышала знакомый голос. Он звал ее по имени, звал, моля вернуться…

* * *

Марию лихорадило третий день. Князь Дмитрий не отходил от сестры, отпаивая травами и меняя на ее пылавшем лбе потрескавшимися до крови от ледяной воды руками холодные холщовые тряпицы.