Новая жизнь (джен)

 Вернон Дурсль вернулся домой позже обычного, держа в руках пакет из магазина.

 — Вот! — он швырнул на стол яркую коробку. — Подарок от клиента. Сказал, что для нового сына.

 Петунья, с мокрым пятном от слюней Гарри на плече, устало посмотрела на упаковку.

 — Что это?

 — Книга. С картинками. — Вернон фыркнул. — Нам же сказали, что «чтение с пелёнок развивает».

 Он разорвал упаковку. Внутри лежала толстая книга с надписью «Волшебные звери и где они обитают»

 Петунья открыла книгу на случайной странице.

 Нарисованный единорог моргнул.

 Она резко захлопнула обложку.

 — Что? — Вернон нахмурился.

 — Ничего. — Петунья сунула книгу в шкаф. — Она… я потом им почитаю.

 В три часа ночи Гарри зашевелился в кроватке. Петунья, уже научившаяся отличать его "скоро будет орать" от "просто кряхтит", встала с кровати, не дожидаясь катастрофы.

 — Опять? — вздохнула она, на ощупь хватая первую попавшуюся вещь со шкафа- ту самую книгу.

 Гарри, обычно плакавший до посинения, затих, уставившись на обложку.

 — Что…?

 Петунья машинально открыла страницу:

 Ночная фея расправила крылья, рассыпая блестящую пыль.

 — Это… — её голос дрогнул.

 Гарри засмеялся и потянулся к странице. В тот же миг бумажный пушистый зверёк прыгнул к нему на ладошку, но исчез, едва Петунья моргнула.

**

 — Где книга? — рявкнул Вернон за завтраком.

 Петунья, впервые выспавшаяся, безразлично пожала плечами:

 — Потерялась.

 Она не сказала, что книга теперь лежала под матрасом Гарри, он засыпал только с ней.

**

 Петунья Дурсль скрипнула дверью детской, неся в одной руке мокрые пелёнки, а другой придерживая на бедре сонного Дадли. Луч утреннего солнца пробивался сквозь занавески, освещая кроватку, где Гарри уже бодрствовал. Мальчик сидел, склонившись над книгой, страница была пустой, но почему-то именно она всегда привлекала его.

 — Опять эта книга! — проворчала она, подходя ближе.

 Гарри поднял на неё свои огромные зелёные глаза, когда Петунья потянулась, чтобы закрыть книгу.

 — Давай-ка уберём это, малыш. Пора завтра...

 Её пальцы едва коснулись книги, как Гарри взвыл.

 — Гарри?!

 Мальчик вцепился в страницу мертвой хваткой, его крошечные ногти впились в бумагу.

 — Отпусти, ты её порвёшь! — попыталась разжать его пальцы Петунья, но Гарри зашелся в истерике.

 Хруст.

 Страница осталась в его кулачке.

 Оторванный клочок засветился в руке Гарри — слабым серебристым мерцанием. На оставшейся части страницы проступили слова: Не отнимай. Это наша единственная связь.

 Петунья отпрянула, сердце бешено колотилось.

 — Что за чёрт...

 Гарри моментально затих, прижимая клочок бумаги к груди. Его дыхание стало ровным, глаза закрылись — будто он получил то, что хотел.

* * *

 Петунья Дурсль стояла под струями почти кипящей воды, закрыв глаза и стараясь не думать о том, что это первые пять минут наедине с собой за последние три недели. Пар заполнял маленькую ванную комнату, скрывая её измождённое отражение в зеркале. Она не замечала синяки под глазами, похожие на фиолетовые разводы, облезший лак на ногтях, за которыми она когда-то так тщательно ухаживала, выпавшие волосы, клочьями застрявшие в сливе душа.

 Вода стекала по её плечам, но не могла смыть постоянное напряжение в мышцах, глухую боль в пояснице от бесконечного ношения детей на руках и непроходящую дрожь в пальцах — от недосыпа, от страха, от постоянного чувства, что она вот-вот сорвётся.

 Петунья уже намыливала волосы, когда сквозь шум воды донёсся пронзительный плач. Не обычное хныканье — а тот самый крик, от которого сжималось сердце — резкий, испуганный, почти животный.

 За ним сразу раздался рёв Дадли — её сын всегда подхватывал истерику кузена, будто соревнуясь, кто громче.

 Петунья дернулась, резко закрывая кран.

 Пол в ванной был мокрым. Она не заметила лужу у своих ног. Резкий шаг — нога подвернулась, голень с хрустом ударилась о кафельный край. Боль — острая, горячая — пронзила ногу, но Петунья даже не вскрикнула.

 Она схватилась за раковину, ногти впились так,что оставляли белые царапины.

 Она не помнила, как натянула на мокрое тело старый халат Вернона. Не почувствовала, как кровь с разбитой голени оставляет алые пятна на светлом ковре.

 Петунья влетела в детскую, задыхаясь, с дико колотящимся сердцем, готовым разорвать грудную клетку.

 Комната была в порядке. Дадли сидел в своей кроватке, красный от крика, но без единой царапины.

 Гарри стоял, держась за прутья своей кроватки, его зелёные глаза с интересом смотрели на неё, ребёнок больше не плакал.

 Петунья опустилась на колени, не в силах больше стоять. Нога болела. Сердце бешено стучало. Но дети были целы.

 Только через час, когда она перевязала голень, а дети заснули, Петунья разрешила себе тихо зарыдать на кухне, зажав в зубах край полотенца, чтобы никто не услышал.

* * *

 Вернон Дурсль замер в дверном проеме, зажав в руках портфель и только что купленную бутылку вина. Его толстые пальцы сжали бумажный пакет так крепко, что он хрустнул.

 Перед ним, за кухонным столом, сидела Петунья.

 Но это была не его Петунья.

 Женщина, сгорбившаяся над чашкой остывшего чая, похожая на призрака. Волосы, обычно аккуратно уложенные, висели грязными прядями. Глаза — красные, с опухшими веками. Руки — с потрескавшимися ногтями и синяком на запястье.

 И самое страшное — она даже не заметила, что он вошёл.

 Вернон никогда не задумывался, как Петунья справляется с двумя младенцами.

 До сегодняшнего дня.

 Он вспомнил как неделю назад нашел ее спящей стоя у плиты. Как вчера она не отреагировала, когда он рассказал о повышении. Как сегодня утром просто проигнорировала его замечание о несвежей рубашке. Его жена исчезала. И это была его вина.

 Он поставил вино на стол так громко, что Петунья вздрогнула.

 — Ты идешь спать.

 Она подняла на него глаза — пустые, без понимания:

 — Что?

 — Сегодня я беру всё на себя. А ты — отдыхаешь.

 Петунья заморгала, будто не понимая слов:

 — Но дети...

 — Я разберусь.

* * *

 Вернон никогда не общался с мисс Хилари Смит — пожилой дамой из дома №6.

 Но сегодня он постучал в ее дверь.

 — Мисс Смит, мне нужна помощь.

 Женщина лет семидесяти, в вязаной шали и с добрыми морщинками у глаз, уже знала:

 — Два младенца — это слишком для одной женщины, мистер Дурсль.

 Оказалось, что вся улица видела, как Петунья медленно сходит с ума.

 — Я 35 лет работала в яслях,— сказала мисс Хилари, уже надевая пальто. — Покажу вам кое-какие хитрости.

* * *

 Через час Вернон: трижды уронил Гарри на мягкий диван, перепутал бутылочки, Дадли возмущенно выплюнул смесь. Обнаружил, что пеленки можно закреплять в трех местах, а не просто заворачивать, как буррито.

 Мисс Хилари смеялась, поправляла его и удивлялась:

 — Они же совершенно разные!

 — Кто?

 — Ваши мальчики. Дадли — требует постоянного внимания, но засыпает, если погладить ему спинку. Гарри — ненавидит, когда его слишком плотно пеленают, но успокаивается, если у него в руках оказывается этот клочок бумаги.

 В 23:00, когда дети наконец уснули, мисс Хилари ушла, пообещав зайти завтра.

 Он заглянул в спальню. Петунья спала.

 Впервые за всё это время — без сжатых челюстей, без слез на ресницах.

 Просто спала. Вернон впервые увидел жену, а не "ту, что справляется"

* * *

 Вернон Дурсль проснулся раньше будильника. Его толстые пальцы сжали край одеяла, когда он наблюдал, как Петунья в полусне инстинктивно тянется к воображаемой кроватке. Её веки дёргались, губы шептали что-то о молоке и пелёнках.

 Он впервые осознал, что она даже во сне не отдыхает.

 За завтраком Вернон положил на стол брошюру.

"Санаторий "Сосновый гребень"

 — Ты уезжаешь. На месяц.

 Петунья уронила ложку. Капля каши оставила жирное пятно на брошюре.

 — Ты с ума сошел? Кто будет...

 — Я. — Он перекрыл её голос. — Мисс Хилари днём. Я — вечером. Мы справимся.

 Петунья три дня сопротивлялась: прятала чемодан, притворялась, что "уже лучше", плакала ночью, думая, что он не слышит.

 Переломный момент настал в четверг, когда она разбила свою любимую кружку — и даже не накричала, просто застыла, глядя на осколки.

 Вернон молчадостал телефон.

 Утро отъезда:

 Мисс Хилари уже сидела в гостиной, качая Гарри на коленях. Дадли ревел, чувствуя напряжение. Петунья стояла у такси с трясущимися руками, будто её выгоняли из дома.

 Вернон поцеловал её в лоб:

 — Возвращайся человеком.

* * *

 Первые дни Вернон проводил в постоянном напряжении. Каждый раз, когда он оставался наедине с Гарри, лампа в гостиной мерцала без причины, погремушки падали со стола, стоило ему отвернуться. Однажды детская каша сама поднялась в воздух и шлепнулась ему на макушку.

 Вернон кричал, швырял пелёнки в стену и угрожал "вышвырнуть этого маленького монстра".

 Но потом...

 Гарри плакал уже три часа подряд. Никакие бутылочки, укачивания и даже грозные окрики Вернона не помогали.

 В отчаянии Вернон упал в кресло, прижав мальчика к груди.

 — Да что же тебе нужно, чёрт возьми?!

 И тут... Гарри затих.

 Его крошечные пальцы вцепились в галстук Вернона. Зелёные глаза широко раскрылись, глядя прямо в лицо дяде.

 И Вернон впервые увидел не "маленького колдуна", а...

 Просто ребёнка.

 Испуганного. Зависимого. Беззащитного.

 Вернон начал замечать, что Гарри смеялся, когда он ворчал — будто понимал его интонацию. Перестал вздрагивать, когда Вернон брал его на руки.

 Когда мисс Хилари осторожно спросила:

 — Вы уверены, что хотите оставить... э-э... обоих мальчиков?

 Вернон неожиданно ощетинился:

 — А что, по-вашему, я должен сделать? Выбросить его на улицу?

 Он даже не понял, откуда эта ярость. Но с этого дня: клочок бумаги Гарри больше не пытались отбирать. Вернон начал говорить с Гарри так же много, как с Дадли.

 Однажды Вернон дремал в кресле, раскинув руки на подлокотниках. Дадли мирно сопел у него на груди, укутанный в голубое одеяльце. Гарри сидел в манеже, сосредоточенно разглядывая свой драгоценный клочок страницы. В доме царила редкая тишина — ни плача, ни взрывающихся лампочек, ни летающей посуды.

 И тогда это случилось.

 Дадли во сне дёрнулся — его любимая пустышка выпала изо рта и покатилась по полу, остановившись у самых прутьев манежа.

 Гарри поднял голову.

 Его зелёные глаза сузились — не с испугом, а с необычайной сосредоточенностью.

 Маленькая ручка потянулась через прутья... Слишком далеко.

 И тогда Гарри нахмурился и тихо хлопнул ладонью по воздуху. Пустышка дрогнула — будто её кто-то поддел невидимой ниткой. Поднялась на десять сантиметров — медленно, будто нехотя. Провалилась сквозь прутья манежа прямо в протянутую руку Гарри.

 Мальчик торжествующе сунул её в рот и уставился на Вернона.

 Мужчина забыл дышать.

 Перед ним чётко выстроились факты: никаких случайностей и неконтролируемых взрывов. Это был осознанный жест. Чёткий результат.

 Его приёмный сын только что намеренно использовал магию.

 И самое странное — Вернон не испугался.

 Он...

 Рассмеялся.

 Громко, раскатисто, от всего живота — так, что Дадли проснулся и тоже засмеялся, ничего не понимая.

 Позже, укладывая детей спать, Вернон размышлял вслух:

 — Значит, ты можешь, когда захочешь... — он поправил одеяльце Гарри. — Только вот...

 Его толстый палец осторожно дотронулся до шрама на лбу мальчика.

 — ...Не вздумай шалить, когда рядом посторонние. Они не должны видеть этого.

* * *

 Петунья вернулась домой в день, когда:

 Вернон сидел в гостиной, держа на каждом колене по ребёнку.

 Дадли смеялся, хватая его за усы.

 Гарри сосредоточенно жевал его галстук.

 И ни один предмет в комнате не летал.

 Петунья замерла в дверях.

 — Ты...

  Вернон покраснел, но не стал отпираться:

 — Он... не такой уж невыносимый.