Жизнь для нас (гет)

Горизонт выглядит успокаивающе ровным, под правильным углом к небу, и всё равно у Инеж ощущение, будто мир сошел с оси. С тех пор как она озвучила свое неуверенное желание большего, ее тело ответило неожиданным образом, тревожащим и одновременно до краев наполняющим надеждой. Вскоре после того, как она отправилась в злополучное плавание в Ос Керво, у нее впервые за несколько лет пошла кровь, как будто ее организм наконец отошел от шокового состояния — именно в момент этого замешательства Марина вытянула у нее признание о тайном возлюбленном. Но другое тоже изменилось. Во-первых, паническая атака, которую она пережила, заставила ее чувствовать себя не истощенной, а более сильной и более чем когда-либо уверенной, что она может отделить травму от нужд и желаний, которые вырывались из нее, точно река из разрушенной плотины. Возможно, до сих пор Инеж просто была сосредоточена на исцелении, шаг за шагом — точно так же, как она восстанавливает справедливость рейд за рейдом, — но вдруг возникло ощущение, что она стоит на поворотной точке новой реальности, и Инеж чувствует себя так, как чувствовала, когда впервые шагнула на проволоку в детстве.

И Каз в течение двух дней дважды сказал ей, что любит ее.

Не то чтобы они не говорили этого прежде — Джеспер был не совсем прав, когда пытался разузнать насчет их отношений и думал, будто Каз не подозревает о глубине ее чувств, — но она знает, что для Каза слова «я люблю тебя» слишком неопределенные. В первый раз, когда она озвучила правду своего сердца, он сидел, скорчившись в углу, покрытый потом и пытающийся остаться в сознании — всё из-за того, что она вернулась из-под ливня и коснулась его щеки мокрой холодной ладонью.

— Зачем ты возишься со мной? — прорычал он, пристыженный и злой на самого себя. — Зачем тратишь время, пытаясь оплатить долг, которого не существует? Двое сломанных людей не составят целого. Возможно, тебе пора это понять.

Беспомощность и скорбь видеть его в таком жалком состоянии исчезли, сменившись горячим гневом, который бурлил внутри и от которого свободно потекли слова.

— Не смей отталкивать меня. Если бы я делала это из какого-то ложного чувства долга или жалости, я бы давно уже ушла — поверь, я не любитель сложностей. Я делаю это, потому что люблю тебя, Каз.

Долгое время он молчал, прислонившись затылком к стене, закрыв глаза.

— Что это вообще значит, Инеж? — устало произнес он. — Я слышу, как люди говорят эти слова, и похоже, они значат всё — от мимолетного влечения до разрушительной одержимости. Я не помню, чтобы эти слова когда-нибудь говорили мне, так что не знаю, как их понимать.

И она попыталась объяснить всё — большое и маленькое — насчет него, что хранила в глубине сердца, и как они составляют нечто большее, чем сумма их частей — нечто, что означает, что она всегда видит его первым и последним, думает о нем прежде кого бы то ни было, чувствует его в толпе. Она описывала чувство, которое отказывается быть игнорируемым, напоминая ей, что без него жизнь потеряет все краски. К этому времени Каз вернул себе некоторое самообладание, и выражение его лица смягчилось. Протянув всё еще дрожащую руку ладонью вверх, он сказал:

— Если ты так это определяешь, то я тоже люблю тебя Инеж, по всем тем же причинам и еще тысячам других.

Тем не менее он предпочитает придерживаться конкретики. Не однажды он говорил, как его завораживает ее смех, время от времени шептал, как любит ее волосы, а иногда — как ее стремление видеть хорошее в людях заставило его посмотреть на мир иначе. Но большей частью он говорит маленькими прикосновениями — ладонь на ее пояснице, легкое потягивание косы, или мягкое прикосновение губ к щеке. В это самое мгновение он стоит рядом с ней на носу корабля, глядя на садящееся солнце и рябь на поверхности моря, позволяя их плечам соприкасаться каждый раз, когда корабль качает на волнах. Она чувствует излучаемый его кожей жар, и недавно проснувшийся внутри нее зверь нетерпеливо рычит.

— Всё хорошо, Инеж? Ты кажешься… раздраженной. Тебя беспокоит, что я здесь?

— Нет, — тут же отвечает она и после мгновенной паузы добавляет: — Возможно, немного. Но не так, как ты думаешь. У меня проблема с тем, чтобы сосредоточиться. Извини, Каз, но в данный момент единственное, что не дает мне утащить тебя в каюту — это желание сохранить уважение команды и свое достоинство капитана.

Каз хмурится, но в то же время поджимает губы, словно пытается не засмеяться.

— Ты извиняешься за то, что… желаешь меня, — медленно произносит он. — И злишься, потому что это отвлекает тебя.

— Да. Это бесит.

Он наклоняется к ней и тихо говорит так, что его дыхание касается ее уха, заставляя волосы приподниматься:

— Пожалуйста, ради любви всех Святых, никогда не извиняйся за то, что хочешь меня, Инеж. Что касается отвлечения, ты отвлекала меня с того самого дня, как я встретил тебя, так что боюсь, не могу тебе здесь посочувствовать. Тебе придется научиться страдать, как страдал я.

— Разве ты не должен усердно трудиться над завершением плана? — спрашивает она, пытаясь сохранить невозмутимый вид, болезненно осознавая, что ее команда украдкой посматривает на них каждый раз, когда думает, что она не смотрит.

Каз пожимает плечами.

— Он уже несколько месяцев как завершен. Сейчас речь не о планировании, а об ожидании. Так что хочу спросить тебя, капитан, что еще делать в море, кроме как качаться на волнах?

Они плывут медленно, чтобы корабль Ван Эка наверняка пришел первым и его не связали с «Призраком». Незапятнанность имени Уайлена, чтобы он оставался вне подозрений, является ключевым моментом в плане Каза, именно поэтому судьба Де Грота была решена, как только он увидел, как Уайлен проверяет Инеж. Никто в ее команде, кроме Шпекта, не знает настоящей причины столь медленного плавания, и она видит, что они становятся немного беспокойными и раздраженными задержкой, вызванной, как они думают, Советом приливов. Она поворачивается к Казу, приподняв брови.

— Качаться на волнах?

Каз перемещается так, чтобы встать позади нее, закрывая ее от взглядов, положив ладони на перила по обе стороны от ее рук. Он наклоняется, и она чувствует, как его губы прикасаются к пульсу на ее шее.

— Помнишь, когда я не мог сделать этого, не начав тонуть? — шепчет он. — Больше таких проблем нет, так что как бы ты ни оправдывала то, что не пользуешься возможностью, знай: твои возражения — только твои.

Каз позволяет одной руке скользнуть по ее животу, и их тела на мгновение прижимаются друг к другу. Голова Инеж откидывается ему на грудь, и она испускает дрожащий выдох, не уверенная, проклинает она его или благословляет. А потом он отпускает ее, берет трость и разворачивается.

— Я буду в твоей каюте, если понадоблюсь тебе, капитан, — ухмыляясь, произносит он, после чего уходит.

Мгновение Инеж колеблется. Члены команды вокруг нее ведут себя, как будто ничего не случилось. Те, кто не на дежурстве, играют в карты, проверяют веревки или праздно болтают, выполняя другие работы. Если ей надо заняться срочным делом в своей каюте, они ничего не поймут. И даже если начнут строить предположения, разве не заслужила она их уважение — неоднократно? Инеж мгновенно принимает решение. Если Каз достаточно дерзок и беспечен, чтобы флиртовать, не принять вызов лицом к лицу будет сродни предательству. Сообщив Шпекту, что ей надо написать письмо, и чтобы ее не беспокоили, если только не случится что-то серьезное, она расправляет плечи и придает лицу нейтральное выражение, прежде чем, быстрая как тень, отправиться к своему самодовольному вороватому мошеннику. Голодный зверь в груди одобрительно ревет.

* * *

Когда они входят в гавань, стоит плотный туман, и видимость низкая. Инеж различает слабые очертания Отбросов, которые небрежно занимались своими делами в ожидании босса. О Де Гроте быстро позаботились, и вскоре Каз тоже исчезает в тумане, оставив ее готовить команду и корабль к долгой стоянке.

Последующие недели — странная смесь ожидания и свободного времени. Каз проводит дни с Инеж и ее родителями, водя их на прогулки, угощая обедами и бронируя лучшие места на все пьесы и развлечения, которые они хотят посмотреть. А кроме того, он никогда не упускает возможности, и Инеж знает, что он тренируется в искусстве сливаться с толпой в преддверии грядущих месяцев неопределенности. Пошитые на заказ костюмы сменились свободными брюками, ничем не примечательными рубашками и широкополыми шляпами. С едкими жалобами он даже носит вместо трости скрытый фиксатор для ноги — одно из изобретений Уайлена, — и только очень проницательный наблюдатель различит легкую неровность его походки. Инеж надевает соломенные шляпы, летящие платья и красивые сандалии, изображая деревенскую девушку из Равки с сулийскими корнями, и удивляется тому, как у них получается пройти через Бочку так, что никто не обращает на них внимания.

По ночам Каз даже не притворяется, будто спит. Как только ее веки тяжелеют, он нежно целует ее, а потом встает и принимается расхаживать по комнате, иногда и вовсе покидает Клепку. Волки собираются, кто-то вот-вот зажжет фитиль, и Инеж слышит урчание перемен столь же четко, как звон колоколов на часовых башнях.

Когда приходит время прощаться с родителями, она в гавани одна — Каз попрощался с ними после завтрака в особняке Ван Эков. Они с любовью смотрят на нее, но по поджатым губам отца она видит, что он пытается подобрать слова.

— Значит, — говорит он, — когда мы увидим тебя в следующий раз, ты будешь где-то в провинции?

— Деревенские свадьбы бывают очаровательны, — с надеждой добавляет мама.

Инеж пытается и не может представить Каза, произносящего свадебные обеты в романтичном пасторальном окружении, зная, что он скорее подпишет бумагу в унылом здании суда, с Гезеном в качестве единственного свидетеля.

— Да, в провинции. Но думаю, оживленная сулийская свадьба может быть для Каза слишком. Не надейтесь особенно, пожалуйста.

— Он, похоже, не очень-то верит в знаки и ритуалы или в то, что записано в звездах, — соглашается мама. — Но знай, моя дорогая девочка, мы каждый день благодарим за него Святых.

Отец горячо кивает и, видимо, находит слова, которые искал.

— Пути Святых таинственны, meja, и их мотивы могут никогда не стать ясны нам, но я убежден, что он послан в твою жизнь как благословение, даже если сам в это не верит. После того, что он сделал, среди сулийцев его всегда будут знать как друга и союзника, но что важно для меня — так это то, что он заставляет петь сердце моей дочери. Ты хорошо нацелила свою стрелу, Инеж, и это всё, что мне надо знать.

Инеж обнимает их и клянется, что сделает всё возможное, чтобы они могли что-нибудь отпраздновать. За их терпимость и принятие они заслуживают больше, чем она может даже надеяться дать им, но глядя, как они растворяются вдали — две махающие фигуры, медленно сливающиеся в одну, а потом вовсе исчезающие, — она клянется никогда не переставать пытаться.

В тот вечер Каз закрывает «Клуб ворона» — вход только по приглашениям. Большинство членов ее команды встречали Отбросов раньше, поскольку они обычно останавливаются в жилье, которым владеет Каз, но для Марины и Зажи это новый опыт, и их восторг от перспективы провести ночь в самом известном клубе Бочки — желанное отвлечение. Настроение праздничное, напитки текут, и кто-то отодвинул в сторону пару столов для импровизированных танцев под играющую музыку.

Однако Инеж напряжена, и Джеспер рядом с ней с трудом сидит спокойно, его ноги отбивают под столом собственный ритм, и он всё время смотрит в сторону двери. Наконец она открывается и входит Каз — с виду вроде как пришедший на обычное празднование очередного хорошего для Отбросов месяца. Но нечто в том, как сжимается его челюсть, говорит Инеж, что всё встает на свои места. Он подтверждает ее подозрения крошечным кивком и приносит к столу три рюмки.

— Готово. Он внутри, и голосование прошло. Теперь ждем, — Каз поднимает рюмку. — За Иоганнуса Ритвельда.

Имя Иоганнуса Ритвельда было в немилости после фиаско с консорциумом юрды, но Каз выждал время, подыскивая кандидата, чтобы занять место Колма Фахи и провернуть другое мошенничество. Когда Инеж спасла от работорговцев юного сына равкианского чиновника, тот поклялся отплатить ей, чем только может, и она послала его к Казу. Упомянутый равкианец, Дима — вдовец, который изучал юриспруденцию, получил дипломатическую подготовку и свободно говорит на нескольких языках, включая керчийский. Прежде чем он успел применить свои навыки на практике, его жена умерла, и он оказался в относительной бедности с двумя упрямыми подростками на руках.

В конце концов Каз попросил об обещанной услуге, и однажды Дима ворвался на собрание Торгового совета и, разыграв, по словам Уайлена, представление века, объявил, что он, Иоганнус Ритвельд, стал объектом кражи личности. Мошенник воспользовался его добрым именем, и крайне возмущенный Иогнаннус не собирался этого терпеть. Проверив и перепроверив его личность, Совет восстановил его лицензию на торговлю. И как только они начали понимать размеры его богатства и потенциального влияния, они даже ускорили дело. Сегодня, частично благодаря скандалам, к раскрытию которых Инеж приложила руку, Иоганнуса Ритвельда приняли как члена Торгового совета. И на том же собрании Совет проголосовал за давнее ходатайство, предложенное консервативным и богобоязненным Радмаккером, о списке культурного наследия центрального Кеттердама, включая Бочку. Этой ночью цена земли, которую они сейчас занимают, увеличилась в четыре раза, и хотя она не зарегистрирована на имя Каза, Инеж знает, что сидит рядом с самым богатым человеком Керчии.

Через Иоганнуса Ритвельда Каз медленно скупал землю в южной Керчии, где он выращивает юрду и в последнее время тюльпаны. Выяснилось, что токсин в луковице тюльпана имеет весьма интересные для борьбы за контроль над юрдой паремом свойства, и Каз заблаговременно получил информацию об этой особенности от кого-то в глубине равкианского двора. Деньги от экспорта в свою очередь были инвестированы в терпеливую покупку земли в Бочке. Много лет назад, задолго до них, Совет был обеспокоен тем, что боссы Бочки могут использовать свои добытые нечестным путем доходы, чтобы приобрести влияние, став землевладельцами. Выходом из этой ситуации было немедленно объявить весь округ подлежащим только аренде, и Совет быстренько сделал землю государственной собственностью. Годы спустя искушение использовать бездействующий ресурс для личных целей стало слишком велико, и советники того времени сделали землю доступной для покупки, а потом купили ее сами, прежде чем она официально появилась на рынке. В результате купцы могли поживиться на грязных делах банд, назначая непомерную плату за аренду земли, при этом не пачкая руки. Это был грабеж среди бела дня, прославленный как победа закона и порядка.

Когда земля Бочки стала доступной, Каз принялся выкупать ее полосу за полосой. И хотя купеческие семьи продавали только маленькие участки за раз, их интерес к земле снова ослабел, поскольку в других местах появились более выгодные для финансирования предприятия. Как только они чувствовали уверенность, что впоследствии можно будет выкупить всё обратно, они были только счастливы продать, и портфель рос с замечательной скоростью. Через ряд подставных компаний Каз теперь владеет тремя четвертями Бочки. Оставшаяся четверть принадлежит большей частью компании Ван Эка. И сегодня благодаря твердой вере советника Радмаккера в ограничения и новой конфигурации Совета, единственное место, где застройщик может сделать большие деньги — это Бочка. Стервятники будут кружить, пока не поймут, что туша уже обглодана.

— Ты гениальный коварный ублюдок, — бормочет Джеспер, опрокинув в себя стакан выпивки. — Будем надеяться, остальная часть плана пройдет так же гладко.

— Так никогда не бывает, — говорит Каз. — Я не жду, что они будут действовать с честью. При всем их благочестивом виде, совести у них не больше, чем у меня.

— Меньше, — говорит Инеж. — В отличие от тебя, они не заботятся о населении Бочки. Им всё равно, как если бы она была населена крысами.

Каз кивком признает ее правоту и мрачно произносит:

— Будем готовиться к худшему. Уайлен говорит, доверенный Де Грота начинает беспокоиться. Фальшивое письмо недолго удерживало их от вопросов.

Как выяснилось, Каз недооценил быстроту реакции. Как раз когда они заканчивают следующий круг выпивки, заходит Родер и направляется прямо к Казу.

— Начинается, — без предисловий сообщает он. — Они идут.

Каз немедленно встает и забирается на стол. Музыка затихает, когда он ударяет тростью, чтобы привлечь всеобщее внимание.

— Поджигатели приближаются с востока. На этот раз не тренировка, — хрипло произносит он. — Просто делайте то, в чем мы тренировались, и увидимся на другой стороне.

Его взгляд проходит по комнате, словно запоминая ее.

— Ни траура… — тихо произносит он.

— Ни похорон, — бормочут все как один.

Отбросы уходят, резко протрезвевшие и готовые к действию.

Спустившись, Каз хватает Инеж за руку и притягивает ближе.

— Иди со своей командой, выведи столько, сколько сможешь, и подготовь «Призрак» — нам понадобится быстрый выход.

Инеж смотрит ему в глаза, желая сказать тысячу всего или только одно самое важное, но в итоге лишь кладет ладонь ему на щеку, и на короткое мгновение он прижимается к ее руке — его способ дать понять, что он знает обо всем, что она оставила несказанным.

Снаружи Инеж чувствует запах дыма и слышит далекий рев огня. Небо заполнено мерцающими огнями, и она окружена звоном колоколов, лязгом кастрюль и сковородок и настойчивым стуком в двери. Что примечательно, она видит организованные ряды сотен людей, уходящих от приближающегося хаоса к гавани. Бочка тихо эвакуируется, и Инеж посылает благодарственную молитву за четко нарисованные Уайленом карты того, как лучше всего покинуть извивающиеся улицы и узкие переулки.

Она бежит по крышам, направляя Шпекта, который ведет команду по земле, уводя их от тупиков и дорог, перекрытых огнем. Добравшись до «Призрака», они кашляют, но никто не пострадал, и Инеж посылает Марине и Заже ободряющую улыбку и начинает готовиться, заставляя себя сосредоточиться на деле. Она помнит, как Каз говорил о том, чтобы построить нечто новое и посмотреть, как оно горит, и как позже объяснил, что всегда знал: дни любого выскочки в Бочке — даже такого успешного как Пекка Роллинс, — сочтены. Он предсказал, что Бочку сожгут или разрушат, когда будет выгодно, чтобы вычистить подонки общества и богачи могли бы налететь. Этот день настал.

Когда всё подготовлено к отплытию, им остается только ждать. Отбросы постепенно просачиваются, выполнив свои миссии и проводив порученные им группы людей к точкам сбора вдоль кромки воды. Приходится позаботиться о нескольких небольших ранах, но ничего по-настоящему серьезного. Инеж стоит у перил, ее взгляд устремлен в тот угол, откуда она ожидает появления из дыма хромающей фигуры. Наконец появляется темный силуэт, несущий определенно трость, и ее сердце подпрыгивает, но несколько мгновений спустя стремительно падает на землю. Потому что это не Каз, а Джеспер, который бежит к ним, и сажа, покрывающая его лицо, прочерчена дорожками слез.

К тому моменту, когда он поднимается на борт и поворачивается к ней, ее тело застыло ледяной статуей, которая вот-вот разобьется на тысячи кусочков.

— Где он? — требовательно спрашивает Инеж, ее голос поднимается до сердитого пронзительного крика. — Где ты его оставил? Ты должен был привести его ко мне невредимым!

Джеспер протягивает дрожащую руку, ту, которая не держит трость Каза, и едва не захлебывается.

— Не знаю, — рыдает он. — Мы отбились от парочки головорезов, но один из детей остался, чтобы попытаться помочь, и попал в ловушку в здании. Каз зашел туда, чтобы вывести его, и не вышел обратно. Я ждал, Инеж, я ждал дольше, чем должен был, потому что он велел мне сразу уходить.

Она не осознает, что двигается, но вдруг она уже в дюйме от лица Джеспера и прижимает кинжал к его горлу.

— Отведи меня к нему, — яростно шипит Инеж. — Я не продолжу путь, пока не буду знать.

— Нам надо отправляться. Он велел отправляться, ты же знаешь. Там ничего нет, Инеж, к этому моменту пламя уже всё поглотило.

Она не сразу понимает, что пронзающий воздух гортанный звук исходит от нее — словно скорбный вой раненого животного, зов отчаяния, вырвавшийся из горла одного из любимых Маттиасом волков. Она отказывается верить, что они проделали такой путь только для того, чтобы споткнуться на последнем препятствии, что тому, кто так тяжело боролся за право существовать, откажут в шансе жить. Проходящие секунды чувствуются как часы, и каждая засасывает ее дальше в бездну.

А потом, как раз когда Инеж, сдавшись, падает на колени, она вдруг чувствует, как что-то пробирается сквозь собравшихся на палубе людей, и слышит, как Джеспер резко вдыхает. Подняв взгляд, Инеж видит в обрамлении входа на посадочный трап ссутулившуюся неровную фигуру. Яростно моргая, она смотрит, как он — мешанина пота, сажи и крови — кладет на палубу бледного мальчика с сильно покалеченной ногой, после чего падает сам в приступе кашля.

— Что мы до сих пор здесь делаем? — хрипит он. — Отчаливаем.

Инеж нужно мгновение, чтобы ее разодранные внутренности снова склеились, и чтобы убедиться, что, подойдя к нему, она его не убьет. В мареве облегчения и ярости она открывает глаза и наблюдает, как Каз поднимается на четвереньки, чтобы подползти к ней, выплевывая кровь и морщась от каждого движения.

— Стой, — говорит она, и голос чувствуется дрожащим и чужим. — Джеспер, дай мне всё необходимое, чтобы привести его в порядок.

Джеспер медленно реагирует, вероятно, в шоке, но у нее не осталось терпения.

— Джеспер, сейчас же, поскольку если я не смогу взять в руку тряпку, я возьму нож, или удушу его голыми руками.

В итоге холодную голову сохраняет Марина, которая приносит ей необходимое, и пока Шпект командует отбытием корабля, а кто-то из команды занимается раненым мальчиком, Инеж подтаскивает Каза в полусидячее положение и начинает обрабатывать раны, не в состоянии смотреть ему в глаза или говорить. Джеспер рядом с ними опорожняет содержимое желудка, перегнувшись через перила.

— Ублюдок, — цедит она сквозь стиснутые зубы, когда молчание становится невыносимым. — Как ты смеешь так поступать со мной? Я думала, мой мир рухнул, а потом ты ковыляешь сюда, да еще имеешь наглость раздавать приказы.

Инеж знает, что ведет себя нерационально, но выбор у нее между тем, чтобы проклинать его существование и свернуться в углу в позе эмбриона, покачиваясь из стороны в сторону. В это мгновение она предпочитает наказать его за причиненную боль, чем поддаться ей.

— Я знаю, — коротко говорит Каз, прорезаясь в ее мысли словно острый нож. — Я не однажды боялся, что ты умерла, Инеж. Единственное, что я пытаюсь сделать — выполнить мои обещания тебе.

Она ничего не говорит, просто продолжает мазать алкоголем его разбитую губу, пока он не берет ее мягко за запястье.

— Думаю, достаточно, — тихо говорит он, и Инеж понимает, что трет одно и то же место снова и снова, так что оно уже покраснело.

Со стоном она роняет ткань, прислоняется лбом к его сердцу и начинает колотить его в грудь, сердито рыдая, увлажняя слезами его подпаленную рубашку.

— Shevrati, — рыдает она. — Ты подлый… Единственное, что мне нужно от тебя — чтобы ты был жив. Я рассчитываю, что ты будешь дышать и останешься со мной.

Каз позволяет ей продолжать, пока она не выплескивает последнюю каплю гнева, а потом обнимает, целуя в волосы и бормоча извинения. Кажется, проходит вечность, прежде чем Инеж поднимается на ноги, выпрямляет спину и заставляет голос звучать властно.

— Я достану что-нибудь для поддержки сломанных ребер, — говорит она и начинает двигаться, но ее тут же перехватывает Марина, которая встревоженно болталась неподалеку.

— Вы научили нас заботиться о людях в шоке, капитан, — ее голос звучит испуганно, но решительно. — Так что думаю, будет лучше, если я принесу вам теплого питья и одеяло. Зажа принесет еще медицинских принадлежностей.

Нервно покосившись на пояс с ножами, Марина мягко берет Инеж за локоть, и, вняв голосу разума, Инеж позволяет отвести себя обратно туда, где Каз теперь с трудом поднялся на ноги, чтобы повернуться и посмотреть в сторону города. Одной рукой он опирается о плечи выглядящего разбитым Джеспера, и как только Инеж присоединяется к ним, Каз берет ее ладонь. Со смесью скорби и недоверия они вместе наблюдают, как над Кеттердамом поднимается оранжевое зарево.

* * *

Шесть месяцев спустя в Керчию возвращается весна. Холод, который всегда задерживается в Кеттердаме еще долго после того, как зима покинет его берега, не так настойчив здесь на юге, и сегодня Каз и Инеж натянули гамак между двумя березами. Все остальные планы заброшены, они мягко покачиваются на легком ветерке, нежась в неуверенном тепле полуденного солнца, переплетясь друг с другом. Инеж позволяет своему языку осторожно попробовать зажившую губу Каза, и ее вознаграждает стон, когда он впускает ее, переплетясь с ней языками. Он сжимает ее бедро, углубляя поцелуй и прижимаясь к ней, и она лениво гадает, как это она никогда не может насытиться. Если бы кто-то чужой вошел в сад, он мог бы покраснеть и снисходительно улыбнуться на двух молодоженов, окруженных распускающимися листьями и пением птиц, не замечающих ничего, кроме друг друга. В воздухе нет ощущения опасности или злобы, просто юная влюбленная пара.

— Как же это тошнотворно мило, — произносит знакомый голос. — Есть место еще для одного?

Каз даже не поднимает взгляд, просто утыкается лицом в грудь Инеж.

— Пусть оно уйдет, — говорит он.

— Ты была на свадьбе, — замечает Инеж, прищурившись на нависающую над ними фигуру. — Уверена, ты видела, как мы целуемся, по крайней мере один раз.

— Нет, так не видела. Это дает мне надежду, что однажды я могу действительно стать тетушкой Ниной.

Спустя еще несколько секунд Каз выныривает в наполовину расстегнутой рубашке и с растрепанными волосами, одарив Инеж взглядом, который ясно говорит, что он компенсирует ей это позже, заставив Нину хихикнуть.

— Пошли, герой-любовник, наш очаровательный маленький купчонок хочет начинать подготовку, но, видимо, слишком стесняется прервать вас.

— Увидимся позже, — говорит Инеж, не готовая пока покинуть свое уютное местечко, но также собираясь проверить новоприбывших, прежде чем пустить их в свой дом.

Местные жители были очень гостеприимны, взволнованные тем, что кто-то наконец поселился в уютном фермерском доме в идиллическом поселке неподалеку от Лижа. Окружающая местность представляет собой мешанину посевов и волнообразных холмов — в это время года в основном покрытая разноцветными тюльпанами, — а в поселке возвышается внушительное здание, известное как Большой Дом, где общительный и популярный Иоганнус Ритвельд построил для себя новую жизнь. Местные слухи гласят, что Каз — дальний родственник, недавно вернувшийся в Керчию после учебы и последующих путешествий за границей, где влюбился в прекрасную сулийку. Время от времени Инеж нравится ходить на маленький продуктовый рынок, чтобы присмотреть продукты, которые они не выращивают сами, и она встречается с доброжелательным любопытством, всегда с улыбкой отвечая на зондирующие вопросы.

— Очаровательное место для молодоженов, — воркуют они. — Так чудесно, что здесь снова живут Ритвельды. Мы так и не узнали, что сталось с теми бедными мальчиками, такая жалость.

Находиться там, где мир двигается в гармонии с собой — бальзам на душу, и, хотя это всегда предполагалось как место, чтобы залечь на дно, пока в Кеттердаме не осядет пыль, сейчас они начинают планировать, как разделить время между двумя резиденциями.

Свадьба в итоге состоялась. Чтобы избежать вопросов, они отправились в мэрию в Белендте, где Каз Ритвельд мог назвать себя, не возбуждая подозрений. После подписания бумаг, они провели по сулийским понятиям маленькую и сокращенную церемонию рядом с дубом в саду, с коротким обещанием верности и преломлением хлеба. Но даже так, собралось достаточно родственников Инеж, не говоря уже об их приемной семье Воронов, чтобы сделать последующие празднества довольно-таки шумными. Родители смутили ее, привезя с собой тренировочное снаряжение для детей, но мама просто пожала плечами на ее испуганное заикание и сказала что-то насчет важности быть готовой ко всем случайностям — рассуждение, с которым не мог не согласиться даже Каз. И хотя она видела, что Каз чувствует себя неуютно, в памяти осталось только его недоверчивое выражение, когда она произносила простые слова — словно он не мог до конца поверить, что всё это происходит с ним.

Сейчас она смешивается с тенями берез, которые растут вдоль дороги. Припав к земле в высокой траве, она замирает возле ворот в Большой Дом, где остановилась карета. На карете нет никаких символов или знаков, но тем не менее она излучает официальный вид. Пассажиры обмениваются несколькими словами с Димой, обращаясь к нему на керчийском как к советнику Ритвельду, но он смеется и на идеальном равкианском отвечает, что все важные дела должны обсуждаться с его юным родственником дальше по дороге.

— Всё влияние у него, я просто удачливый фермер, — говорит он.

Срезав путь по полю, Инеж добирается до пункта наблюдения раньше, чем карета подъезжает к дому, где из нее выходят двое и немного озадаченно оглядываются.

— Ты уверен? — спрашивает красивая темноволосая женщина. — Или мы найдем дом пустым, а карета исчезнет? Я буду в ярости, если нам придется идти обратно пешком.

— Мы можем полететь, — отвечает ее спутник, — хотя это, наверное, привлечет внимание.

— Не будь идиотом.

В дверь засунута записка, направляющая посетителей к задней части дома, и Инеж бесшумно следует за ними, когда они поворачивают за угол, и первое, что она видит — присвоившую гамак Нину. В дальнем конце, там, где огород встречается с маленьким ручьем, Джеспер кормит кур, а Уайлен усердно чинит забор, через который они убегали.

Завершает буколическую картину Каз, который сидит в удобном кресле, положив трость и больную ногу на маленький столик, на его коленях тихо мурлычет тощий полосатый кот. Он окружен стопками книг, которые «позаимствовал» из библиотеки Кеттердамского университета, и листает особенно тяжелый том под названием «Принципы и подводные камни успешного управления», хмурясь так, словно книга его оскорбила. Возможно, так и есть.

— Охрана здесь не слишком серьезная, — говорит Зоя Назяленская. — Расслабились, господин Бреккер?

Он слегка усмехается, вытянув руки над головой.

— Не позволяйте спокойствию обмануть вас. Моя жена держит вас на мушке.

Зоя и Николай одинаковым движением поворачивают головы, и Инеж приветственно машет кинжалом, заставив Николая расхохотаться.

— Ваша жена, — говорит Зоя, слегка улыбнувшись Инеж, — единственная причина, почему я верю в это. Если она нашла проблеск света в вашем черном сердце, для нас всех еще есть надежда.

— И где-то в глубине вашего драконьего сердца наверняка есть крошечный клочок уважения к тому, кто не станет падать к вашим ногам и подслащивать правду, — говорит Каз. — Какие новости из Кеттердама? Полагаю, вы проезжали через него?

— Недовольство в воздухе, — отвечает Николай с крайне позабавленным видом. — Ярость из-за того, что советника Де Грота раскрыли как работорговца и как одного из ответственных за пожар, увы, погибшего от дыма на месте преступления. Люди — даже те, которым вы не платите — в негодовании и призывают к чистке Совета. Довольно много купцов, которые были задержаны городской стражей, пытаются понять, как один человек сумел у них под носом купить Бочку, не нарушив ни одного закона о торговле. Они думали, что смогут сжечь ее дотла и выкупить у мелких инвесторов, прежде чем будет обнародован список культурного наследия.

— Все, от уличного фокусника до Совета приливов, требуют перемен, — добавляет Зоя. — И, похоже, имя Каза Бреккера внезапно в почете: единственный человек, облеченный властью, который ввел в действие план эвакуации, нарисованный присутствующим здесь юным советником. Похоже, он единственный, кому доверяют отстроить Бочку заново на пользу людей, которые живут и работают там.

Она бросает на Каза оценивающий и слегка враждебный взгляд.

— Как ни больно это признавать, правительство Равки согласно. Поскольку, я так понимаю, этот «Иоганнус Ритвельд» — ваша очередная марионетка, вы эффективно контролируете значительную часть керчийской экономики. Моя жизнь стала бы гораздо проще, если бы я могла иметь дело с вами в официальной должности вместо того, чтобы в поисках вас таскаться по сельской местности, каким бы на удивление приятным ни было это место.

— Ограбление с половиной, не так ли? — добавляет Джеспер, который теперь зажигает огонь и готовит кофе для гостей. — Захватить Торговый совет.

— Ну? — вопрошает Зоя. — Я здесь, чтобы насладиться видами, или вы позвали меня, чтобы мы наконец смогли направить в нужное русло эту вашу способность решать проблемы? Можем начать с проблемы юных равкианцев, которые по-прежнему несут на своих плечах индустрию наслаждения Кеттердама?

— Мы в курсе, — в груди Инеж поднимается возмущение. — Это сложная проблема, но поверьте, я не перестану пытаться искоренить работорговлю или всё, что хоть немного на нее похоже.

Каз встает, протянув дремлющего кота Уайлену. Его глаза сверкают, а в голосе появляются резкие нотки.

— Очистка Кеттердама поможет только отчасти, ваше величество. Дайте мне знать, когда вы искорените бедность, которая приводит отчаявшихся людей к нашим берегам, а потом требуйте у меня ответ. Если есть люди, которые хотят покупать, и люди, которые готовы продавать, я мало что могу сделать помимо того, чтобы помогать Инеж обеспечить, чтобы не было принуждения. Не мне судить, как люди пытаются выжить.

— Поэтому вы нам и нужны. Самое время, чтобы Керчией управлял кто-то, кто знаком с отчаянием и нищетой. Одним Святым известно, из какого темного места вы выползли, но в попытках всё наладить мне не помешает немного этого злопамятного гнева. Не говорите, что я прибыла сюда напрасно.

Они пронзают друг друга взглядами, словно два боксера, оценивающих противника, а потом Каз усмехается.

— Ну, я позвал сюда представительницу Фьерды не ради ее сверкающего остроумием общества, — он бросает в Нину желудь. — Хватит притворяться спящей, Зеник, пора составлять планы на будущее.

Некоторое время спустя мимо проходит добросердечная соседка и предлагает корзинку со свежими яблоками, мило улыбнувшись при виде друзей, собравшихся вокруг костра. Интересно, что бы она сказала, если бы узнала, что среди людей, которые здесь пьют вино, едят и разговаривают, присутствуют королевы двух наций, бывший король и двое самых влиятельных людей Керчии. Но, с другой стороны, ее, вероятно, волнует, только произведут ли яблони на следующий год обильный урожай. Есть что-то в этой простоте, напоминание о том, что в мире существуют не только войны и борьба за власть.

* * *

Клепка, которая в отличие от «Клуба ворона» вышла из огня относительно невредимой, все-таки нуждается в ремонте, но верхний этаж закончен. Инеж стоит возле окна, своего окна, наблюдая, как капли дождя танцуют по черепице крыши, наслаждаясь теплом недавно установленного отопления. Она знает, им предоставят роскошные апартаменты, если они захотят — любезность керчийского государства, — но ей сложно представить себя вдали отсюда, где стены хранят тяжелые уроки прошлого и нежные воспоминания обо всех их первых разах.

Когда дверь позади открывается, Инеж одергивает подол рубашки Каза — единственное, что на ней надето — и ждет, пока он обнимет ее, положив подбородок ей на макушку.

— Всё сделано? — спрашивает она. — Никаких проблем?

— Слабая имитация праведного возмущения, пока Уайлен, притворившись наивным, не обнажил их лицемерие парой прицельных вопросов, — отвечает Каз. — Думаю, глубоко внутри они уже приняли, что мошенник — лучший кандидат для управления морально обанкротившимся государством.

Они молча стоят, наслаждаясь близостью, в которой им так долго было отказано, загипнотизированные звуком дождевых капель по подоконнику. Каз медленно проникает рукой под рубашку, нежно лаская гладкую кожу ее бедер, после чего на мгновение останавливается. Он ждет, чтобы она расслабилась — «Да, это то, чего я хочу», — прежде чем взять в ладони ее полные чувствительные груди и уткнуться носом ей в шею. Она позволит себе отдаться его объятиям через мгновение, но вначале у нее есть вопрос.

— Оно того стоило, Каз?

Он замирает, обдумывая вопрос.

— Деньги купили мне безопасность и свободу, которых у меня никогда не было, — говорит он. — Возможность построить что-то свое, помочь друзьям. Короли и королевы, помнишь? Это того стоило для меня.

— А сегодня?

— Сегодня было для Джорди. Чтобы я мог встретиться с ним в кошмарах и сказать, что город не победил.

Он разворачивает ее и смотрит на нее так напряженно, что всё вокруг тускнеет.

— Всё остальное всегда будет для тебя, Инеж.

Каз позволяет своим длинным изящным пальцам взломщика пробежаться по ее слегка округлившемуся животу, подражая волнующему ощущению крыльев бабочки, которые щекочут ее изнутри.

— Для нас всех, — говорит он.