Где Земля Цветет Слезами (гет)

Город горел огнями, но в его сердце затаилась тьма. Бар «Красный Фонарь», тот самый, где Элина и Адриан столкнулись в бурной конфронтации, снова стал их ареной. Неоновая вывеска мигала, отбрасывая кроваво-красные блики на мокрый асфальт, а внутри гудела толпа, пропитанная дымом, виски и обрывками песен. Элина сидела за столиком в углу, ее пальцы нервно теребили край бокала с вином. Ее изумрудное платье, элегантное, но простое, контрастировало с хаосом вокруг, а пепельные волосы, распущенные, струились по плечам, как лунный свет. Ее глаза, серо-голубые, были задумчивыми, но в них мелькала тревога. Она пришла сюда по просьбе подруги Маши, чтобы отвлечься, но чувствовала, что это место слишком пропитано им — Адрианом.

После его чуда — спасения студии — Элина не могла выкинуть его из головы. Его поступок, героический и безумный, растопил часть ее стен, но страх все еще держал ее в цепях. Она боялась его любви, боялась себя, и каждый стеклянный лепесток, падающий на улицы, напоминал ей, что их связь — не просто чувства, а нечто большее, почти мистическое. Сегодня она хотела забыться, но судьба, как всегда, имела другие планы.

Адриан вошел в бар, и воздух, казалось, сгустился. Его кожаная куртка блестела от дождя, черная рубашка, слегка расстегнутая, подчеркивала его поджарое телосложение, а темные волосы, влажные, падали на лоб. Его глаза, горящие, как угли, сразу нашли Элину, но его лицо было напряженным, почти хищным. Он не ожидал увидеть ее здесь, но теперь, когда увидел, весь мир сузился до нее. Однако его путь к ней преградила фигура — высокая, уверенная, с улыбкой, которая казалась слишком знакомой.

Это был Виктор, бывший партнер Элины. Его светлые волосы были аккуратно уложены, костюм сидел безупречно, а голубые глаза, когда-то такие родные, теперь казались холодными, как лед. Он стоял у стойки, держа бокал виски, и его взгляд скользнул по Элине с легкой насмешкой, прежде чем заметить Адриана. Виктор был частью ее прошлого — человеком, чья любовь была клеткой, а обещания — пустыми. Элина не видела его больше года, но его появление здесь, в этом баре, было как удар под дых.

— Элина, — сказал Виктор, подходя к ее столику, его голос был гладким, но с едва уловимой язвительностью.

— Не ожидал увидеть тебя в таком... месте. Все еще танцуешь?

Элина напряглась, ее пальцы сжали бокал, и серебряное кольцо на ее руке блеснуло, поймав свет. Она посмотрела на него, и ее глаза были холодными, но в них мелькнула тень старой боли.

— Виктор, — ответила она, и ее голос был ровным, но с остротой.

— Я здесь не для того, чтобы обсуждать мою жизнь. Что ты хочешь?

Он улыбнулся, но его улыбка была острой, как лезвие. Он сел напротив, не спрашивая разрешения, и его взгляд скользнул по ее лицу, будто оценивая.

— Просто поболтать, — сказал он.

— Слышал, твоя студия чуть не закрылась. Жаль. Ты всегда была талантлива... но, знаешь, слишком упрямая.

Элина почувствовала, как ее щеки вспыхнули от гнева, но прежде, чем она успела ответить, тень легла на стол. Адриан стоял рядом, его фигура возвышалась над Виктором, а глаза горели такой яростью, что воздух, казалось, потрескивал. Его кулаки были сжаты, но он держал себя в руках, хотя его голос, когда он заговорил, был низким, почти угрожающим.

— У тебя ровно десять секунд, чтобы отойти от нее, — сказал он, и каждое слово было как удар.

— Или я сделаю так, что ты пожалеешь, что вошел сюда.

Виктор поднял брови, его улыбка стала шире, но в его глазах мелькнула настороженность. Он откинулся на спинку стула, глядя на Адриана с легким презрением.

— А ты, должно быть, новый герой, — сказал он, и его тон был язвительным.

— Элина всегда умела находить тех, кто готов ради нее горы свернуть. Но знаешь, парень, это ненадолго. Она устает от героев.

Элина встала, ее движения были резкими, но грациозными. Она посмотрела на Виктора, и ее глаза сверкнули, как сталь.

— Уходи, Виктор, — сказала она, и ее голос был холодным, но твердым.

— Ты не имеешь права говорить обо мне. Никогда.

Но Адриан не дал Виктору ответить. Он шагнул ближе, его тень накрыла стол, и его голос стал еще ниже, почти шепотом, но от этого не менее пугающим.

— Она сказала уйти, — сказал он.

— И я не повторяю дважды. Элина — моя. И я не верю другой. Понял?

Виктор рассмеялся, но смех был натянутым. Он встал, поднял руки в притворном жесте капитуляции и отступил, бросив на Элину последний взгляд.

— Удачи, Элина, — сказал он.

— Надеюсь, этот не сломает тебя, как я не успел.

Он ушел, растворившись в толпе, но напряжение осталось. Элина повернулась к Адриану, и ее глаза были полны смятения. Она видела его ярость, его собственническую решимость, и это одновременно успокаивало и пугало ее. Его слова

— «Элина — моя» — эхом звучали в ее голове, и она не знала, хочет ли она быть чьей-то, даже его.

— Зачем ты это сделал? — спросила она, и ее голос дрожал, но в нем была сила.

— Я могла сама с ним справиться, Адриан. Мне не нужен защитник.

Он посмотрел на нее, и его глаза, все еще горящие, смягчились, но не потухли. Он провел рукой по волосам, и его щетина, гуще, чем обычно, делала его лицо еще более резким. Его рубашка пахла дождем и сигаретами, и Элина невольно вдохнула этот запах, чувствуя, как он проникает в нее, как воспоминание.

— Я знаю, что ты можешь, — сказал он, и его голос был хриплым, почти надломленным.

— Но я не мог стоять и смотреть, как он... как он смотрит на тебя, как будто имеет право. Ты не его, Элина. И никогда не будешь.

Она покачала головой, ее пальцы сжали кольцо, и она почувствовала, как ее сердце разрывается. Его верность была даром, но его слова звучали как клятва, которая могла стать цепями. Она шагнула ближе, и ее взгляд нашел его, полный боли и чего-то, что она боялась назвать.

— А если я не хочу быть ничьей? — спросила она, и ее голос был тихим, но полным силы.

— Что тогда, Адриан? Ты будешь сражаться с каждым, кто посмотрит на меня? Ты будешь держать меня, как трофей?

Его лицо исказилось от боли, и он отступил, будто ее слова ударили его. Он сжал кулаки, и его голос, когда он заговорил, был полон отчаяния.

— Я не хочу держать тебя, — сказал он.

— Я хочу любить тебя. И если это значит сражаться за тебя, защищать тебя, то да, я буду. Потому что для меня нет другой, Элина. Только ты.

Элина смотрела на него, и ее глаза заблестели, но она не позволила слезам пролиться. Она чувствовала его любовь, его одержимость, и это было одновременно утешением и угрозой. Бар шумел, люди смеялись, но для них мир сузился до этого момента — до их взглядов, до их слов, до стеклянных лепестков, которые, казалось, падали где-то за окном, отражая их боль.

— Я не знаю, как с этим жить, — сказала она наконец, и ее голос был едва слышен.

— Но я... я вижу тебя, Адриан. И это пугает меня больше, чем Виктор.

Он улыбнулся, и его улыбка была горькой, но теплой. Он не коснулся ее, хотя его пальцы дрожали от желания. Вместо этого он просто стоял, глядя на нее, как на звезду, которую нельзя поймать.

— Тогда бойся, — сказал он. — Но не уходи. Потому что я не уйду.

Элина отвернулась, чувствуя, как ее сердце бьется в ритме его слов. Она знала, что он не отпустит, и, что хуже, она не была уверена, хочет ли она, чтобы он отпускал. Город плакал их слезами, и их тени, где-то там, все еще держались друг за друга, даже если они сами не могли.

Квартира Элины была окутана мягким сумраком, где свет торшера в углу рисовал золотистые узоры на стенах. За окном город шептался с дождем, его капли стучали по стеклу, как пальцы, пытающиеся достучаться до сердца. В воздухе витал аромат лаванды от свечи на столе и легкий запах вина, недопитого из двух бокалов. Элина стояла у окна, ее силуэт, тонкий и грациозный, был подсвечен уличными фонарями. Ее платье, простое, цвета ночного неба, струилось по фигуре, а пепельные волосы, распущенные, касались плеч, как серебряные нити. Ее пальцы теребили серебряное кольцо, привычка, выдающая смятение, но ее глаза, серо-голубые, были полны чего-то нового — решимости, смешанной с уязвимостью.

Адриан сидел на диване, его кожаная куртка валялась на полу, а черная рубашка, расстегнутая на верхнюю пуговицу, открывала линию ключиц. Его темные волосы были растрепаны, а глаза, горящие, как угли, следили за каждым ее движением. После сцены в баре, где он отстоял ее перед Виктором, они не виделись несколько дней, но их связь, натянутая, как струна, не ослабевала. Стеклянные лепестки продолжали падать на улицы, тени шептались, и город, казалось, дышал их чувствами. Сегодня Элина сама позвала его — короткое сообщение, почти шепот: «Приходи. Нам нужно поговорить». И вот он здесь, в ее мире, где каждый предмет, каждая тень казались продолжением ее души.

Она повернулась к нему, и их взгляды встретились, как искры, готовые разжечь пожар. Тишина была громче слов, но она чувствовала, как ее стены, так тщательно возводимые, начинают крошиться. Его поступок в студии, его слова в баре, его любовь, такая огромная и пугающая, больше не казались ей клеткой — они были крыльями, и она, впервые за долгое время, захотела взлететь.

— Адриан, — сказала она, и ее голос был мягким, но дрожащим, как лист на ветру.

— Я устала бояться. Устала бежать. Но я... я все еще не знаю, как быть с тобой.

Он встал, его движения были плавными, но в них чувствовалась сдерживаемая энергия, как у хищника, который знает, что добыча близко, но не хочет ее спугнуть. Он подошел к ней, остановившись в шаге, и его запах — кедр, краска, дождь — окутал ее, как воспоминание. Его глаза, глубокие, полные боли и надежды, смотрели на нее так, будто она была единственным, что имело значение.

— Тогда не беги, — сказал он, и его голос был хриплым, почти умоляющим.

— Дай мне шанс, Элина. Дай нам шанс. Я не прошу тебя быть моей навсегда. Я прошу... сейчас.

Ее дыхание сбилось, и она почувствовала, как ее сердце бьется в ритме его слов. Она сделала шаг навстречу, сокращая расстояние, и ее рука, дрожащая, коснулась его груди, там, где под рубашкой билось его сердце. Его кожа была теплой, почти горячей, и этот контакт, такой простой, был как удар тока. Она посмотрела в его глаза и увидела не только страсть, но и уязвимость — человека, который готов сгореть ради нее.

— Я боюсь, — прошептала она, и ее голос был едва слышен.

— Боюсь остаться с тобой. Боюсь потерять себя. Но... я не могу перестать хотеть тебя.

Эти слова сломали что-то в Адриане. Его руки, сильные, но осторожные, легли на ее талию, и он притянул ее ближе, так близко, что их дыхание смешалось. Его пальцы скользнули по ее спине, и ткань платья казалась слишком тонкой, чтобы защитить ее от жара его прикосновений. Он наклонился, и его губы остановились в миллиметре от ее, давая ей последний шанс отступить. Но она не отступила. Вместо этого она закрыла глаза и подалась вперед, и их губы встретились — мягко, почти робко, но затем с такой силой, что мир вокруг исчез.

Поцелуй был как буря: страстный, голодный, полный всего, что они сдерживали так долго. Его руки скользнули в ее волосы, и он углубил поцелуй, будто пытался выпить ее душу. Элина чувствовала, как ее тело отвечает, как ее пальцы цепляются за его рубашку, как ее страх растворяется в этом мгновении. Она была здесь, с ним, и впервые за долгое время это казалось правильным.

Они отстранились, тяжело дыша, их лбы соприкасались, а глаза были полны друг друга. Свет торшера отбрасывал их тени на стену, и они дрожали, как живые, будто танцуя свой собственный танец. Элина чувствовала его сердце под своей ладонью, и оно билось так же неистово, как ее собственное.

— Я не отпущу тебя, — прошептал он, и его голос был хриплым, полным обещания.

— Но я не буду держать тебя силой. Ты сама решишь, Элина. Всегда.

Она посмотрела на него, и ее глаза, блестящие, как стеклянные лепестки, были полны смятения. Она хотела верить ему, хотела утонуть в его любви, но тень страха — «боюсь остаться» — все еще цеплялась за нее, как холодный ветер. Она коснулась его щеки, чувствуя щетину под пальцами, и ее голос, когда она заговорила, был тихим, но

искренним.

— Я хочу попробовать, — сказала она.

— Но, Адриан... если я начну тонуть, ты должен отпустить меня. Обещай.

Его лицо исказилось от боли, но он кивнул, и его глаза были полны решимости, несмотря на тень грусти. Он притянул ее к себе, обнимая так, будто боялся, что она исчезнет, и его губы коснулись ее виска, мягко, почти благоговейно.

— Обещаю, — сказал он, и его голос был полон любви, но и боли.

— Но я сделаю все, чтобы ты не тонула. Я буду твоим берегом, Элина.

Она закрыла глаза, прижимаясь к нему, и почувствовала, как его тепло окутывает ее, как плащ. Дождь за окном усилился, и стеклянные лепестки, падающие где-то там, звенели, как колокольчики, отражая их чувства. Их тени на стене продолжали танцевать, переплетаясь, как их судьбы, и Элина знала, что этот момент — хрупкий, как стекло, но настоящий. Она позволила себе поддаться, но страх, как тень, все еще следовал за ней, шепча, что любовь, такая большая, может стать ее спасением — или ее концом.

Они сели на диван, все еще близко, их руки переплетены, и начали говорить — тихо, почти шепотом, о мечтах, о боли, о том, что их пугает. Их голоса сливались с шумом дождя, а свеча на столе догорала, отбрасывая последние блики на их лица. Этот момент был их, но город, там, за окном, продолжал плакать их слезами, напоминая, что их история — это не только любовь, но и борьба, которая еще не окончена.

Город, казалось, устал плакать. Дождь прекратился, оставив после себя зеркальные лужи и влажный воздух, пахнущий асфальтом и осенью. Улицы, освещенные фонарями, искрились, как будто пытались скрыть тени, которые все еще шептались о любви и боли Элины и Адриана. Их момент близости в ее квартире, полный страсти и хрупкой надежды, был как свеча, горящая в темноте, но теперь внешний мир, равнодушный и жестокий, начал вторгаться, угрожая погасить этот свет.

Элина сидела за длинным столом в уютной, но слегка чопорной столовой дома своей старшей сестры Лары. Стол был накрыт белой скатертью, украшенной кружевом, а хрустальные бокалы и фарфоровые тарелки сверкали в свете люстры. Лара, женщина с острыми чертами лица и идеально уложенными каштановыми волосами, была воплощением порядка и стабильности — полной противоположностью Элины, чья жизнь всегда была танцем на краю. Элина, одетая в простое платье цвета морской волны, выглядела неуместно среди этой выверенной элегантности. Ее пепельные волосы были собраны в небрежный пучок, а серебряное кольцо на пальце поблескивало, когда она нервно теребила его. Ее глаза, серо-голубые, были задумчивыми, но в них мелькала тревога.

Ужин был организован Ларой с явным намерением — «поговорить о будущем Элины». Но Элина знала, что это будет не просто разговор, а суд. Лара, ее муж Павел и их общий друг, психолог по имени Ирина, сидели напротив, их взгляды были смесью беспокойства и осуждения. Тема Адриана всплыла почти сразу, как только подали суп.

— Элина, — начала Лара, аккуратно промокнув губы салфеткой, — мы все рады, что твоя студия спасена. Но этот... художник, Адриан. Ты правда думаешь, что он тебе подходит? Я слышала, он... нестабилен. И эта его одержимость тобой — это нездорово.

Элина напряглась, ее пальцы сжали ложку так сильно, что костяшки побелели. Она посмотрела на сестру, и ее голос, когда она заговорила, был спокойным, но с едва уловимой сталью.

— Лара, ты не знаешь его, — сказала она.

— Он не одержимый. Он... он видит меня. И он сделал для меня больше, чем кто-либо. Павел, мужчина с добродушным лицом, но строгим взглядом, кашлянул, ставя бокал на стол.

— Элина, мы не сомневаемся в его добрых намерениях, — сказал он.

— Но ты сама говорила, что боишься его. Это не похоже на здоровые отношения. Ты заслуживаешь кого-то... надежного. Кого-то, кто не будет тянуть тебя в хаос.

Ирина, женщина с короткими рыжими волосами и проницательными глазами, кивнула, добавляя:

— Я видела таких, как он. Талантливые, харизматичные, но их любовь — как пожар.

Она сжигает все вокруг, включая тех, кого они любят. Ты уже прошла через это с Виктором, Элина. Зачем повторять?

Элина почувствовала, как ее щеки вспыхнули. Она отложила ложку, и ее взгляд, острый, как лезвие, нашел Ирину.

— Адриан — не Виктор, — сказала она, и ее голос стал громче, чем она ожидала.

— И я не та, что была тогда. Я знаю, чего хочу. И я... я пытаюсь понять, что это значит с ним.

Лара вздохнула, ее губы сжались в тонкую линию. Она наклонилась вперед, и ее голос стал мягче, но полным беспокойства.

— Линочка, мы просто хотим, чтобы ты была счастлива, — сказала она.

— Но этот человек... он как буря. А ты — не из тех, кто может жить в бурях. Ты слишком хрупкая.

Элина встала, ее движения были резкими, но грациозными, как у танцовщицы. Она посмотрела на всех за столом, и ее глаза блестели, но не от слез, а от гнева и решимости.

— Я не хрупкая, — сказала она, и ее голос был полон силы.

— И я устала от того, что вы решаете за меня, кто мне подходит. Адриан... он не идеален, но он настоящий. И я скорее буду с ним в буре, чем в безопасности с кем-то, кто не заставляет мое сердце биться.

Она повернулась и вышла, оставив за собой тишину, тяжелую, как свинец. Лара позвала ее, но Элина не обернулась. Она выбежала на улицу, и холодный воздух ударил в лицо, как пощечина. Лужи отражали фонари, и в одной из них она заметила стеклянный лепесток, сверкающий, как слеза. Она подняла его, и он был холодным, но живым, как их любовь. Она знала, что должна найти Адриана.

* * *

Тем временем Адриан был в своей студии, окруженный холстами, которые теперь казались ему слишком громкими. Его рубашка, испачканная краской, была закатана до локтей, а темные волосы падали на лоб, влажные от пота. Его глаза, усталые, но горящие, смотрели на новый набросок Элины — ее силуэт, танцующий в вихре красок.

Он не спал с их последней встречи, его мысли были полны ее — ее слов, ее прикосновений, ее страха. Он знал, что она боится, но его любовь была сильнее, и он был готов ждать, сколько понадобится.

Дверь студии распахнулась, и вошел Марк, его агент, с привычной сигаретой во рту. Его взгляд, насмешливый, но обеспокоенный, скользнул по хаосу студии и остановился на Адриане.

— Ты выглядишь, как черт, — сказал Марк, затягиваясь.

— И я слышал, ты опять ввязался в драму. Этот парень, Виктор, болтает в кругах, что ты псих, а Элина — твоя очередная жертва. Люди начинают шептаться, Адриан. Это плохо для твоей репутации.

Адриан сжал кисть так сильно, что дерево треснуло. Его взгляд, острый, как лезвие, нашел Марка, и его голос, когда он заговорил, был низким, почти угрожающим.

— Мне плевать на репутацию, — сказал он.

— И на Виктора. Элина — не жертва. Она... она все. И если кто-то думает, что может встать между нами, они ошибаются.

Марк покачал головой, выдыхая дым.

— Ты пугаешь меня, брат, — сказал он.

— Эта любовь... она тебя уничтожит. Или ее. Подумай, стоит ли оно того.

Адриан встал, его фигура возвышалась над Марком, и его глаза горели такой решимостью, что воздух, казалось, потрескивал.

— Она стоит всего, — сказал он.

— И я не позволю никому — ни Виктору, ни тебе, ни этому чертовому городу — забрать ее у меня.

Марк поднял руки в знак капитуляции и вышел, оставив Адриана одного. Он вернулся к холсту, но его мысли были далеко — с ней, с ее глазами, с ее страхом, который он обещал не усиливать. Он знал, что мир против них, но это только укрепляло его решимость.

Элина нашла его в студии спустя час. Дверь была приоткрыта, и она вошла, ее пальто промокло, а волосы растрепались от ветра. Она остановилась, глядя на него — на его фигуру, подсвеченную тусклым светом лампы, на его руки, испачканные краской, на его глаза, которые нашли ее, как будто знали, что она придет.

— Адриан, — сказала она, и ее голос был хриплым, полным эмоций.

— Они хотят нас разлучить. Моя сестра, ее муж, все... они говорят, что ты опасен. Что мы не должны быть вместе.

Он подошел к ней, его шаги были медленными, но уверенными. Он остановился в шаге, и его запах — краска, кедр, дождь — окутал ее, как объятие. Его глаза, горящие, были полны боли, но и любви, такой огромной, что она пугала и успокаивала одновременно.

— Пусть говорят, — сказал он, и его голос был твердым, как камень.

— Я не уйду, Элина. И я не позволю им забрать тебя. Ты — моя буря, мой свет. И я готов сражаться за нас.

Элина посмотрела на него, и ее глаза заблестели, но она не отвела взгляд. Она чувствовала, как внешнее давление сжимает их, но его слова, его любовь были как щит. Она шагнула ближе, и ее рука коснулась его груди, там, где билось его сердце.

— Я не хочу сражаться, — прошептала она.

— Но я... я хочу быть с тобой. Даже если это пугает меня.

Он притянул ее к себе, обнимая так, будто боялся, что она исчезнет. Его губы коснулись ее лба, и его голос, когда он заговорил, был полон обещания.

— Тогда будь со мной, — сказал он.

— И пусть весь мир идет к черту.

Они стояли так, в тишине, нарушаемой только шумом города за окном. Стеклянные лепестки, падающие где-то там, звенели, как колокольчики, и их тени, переплетенные на стене, казались сильнее, чем мир, который пытался их разлучить. Элина знала, что давление не исчезнет, но в этот момент, в его объятиях, она чувствовала, что они могут выдержать все — вместе.

Вечер окутал город мягким покрывалом, где звезды, едва пробивающиеся сквозь облака, казались осколками надежды. Квартира Элины, их убежище от внешнего мира, была наполнена теплом и тишиной. Свеча на столе догорала, отбрасывая дрожащие тени на стены, где фотографии и эскизы танцующих фигур хранили ее мечты. Дождь прекратился, но стеклянные лепестки, падающие где-то за окном, все еще звенели, как эхо их чувств. Элина сидела на диване, поджав ноги, в oversized-свитере цвета лаванды, который делал ее хрупкой, почти эфирной. Ее пепельные волосы струились по плечам, а серебряное кольцо на пальце поблескивало, когда она нервно теребила его. Ее глаза, серо-голубые, как море перед штормом, были полны смятения, но и решимости.

Адриан сидел напротив, на полу, прислонившись к стене. Его кожаная куртка лежала рядом, а черная рубашка, слегка помятая, подчеркивала его поджарое телосложение. Темные волосы падали на лоб, влажные от недавнего дождя, а глаза, горящие, но усталые, смотрели на Элину с такой нежностью, что она чувствовала, как ее сердце сжимается. После их сближения и противостояния внешнему давлению они стали ближе, но тень страха — ее страха, его страха — все еще висела между ними, как недосказанное слово. Сегодня они решили говорить, обнажить свои души, даже если это будет больно.

Элина вдохнула, ее пальцы сжали край свитера, и она заговорила, ее голос был тихим, но полным силы, как шепот ветра перед бурей.

— Адриан, — начала она, и ее глаза нашли его, — я хочу рассказать тебе... о том, почему я боюсь. Почему я всегда отступаю, когда ты подходишь слишком близко.

Он наклонился вперед, его локти уперлись в колени, а взгляд стал внимательным, почти гипнотическим. Он не перебивал, но его молчание было громким, полным желания понять.

— Я слушаю, — сказал он, и его голос, хриплый, был мягким, как прикосновение.

— Расскажи мне все, Элина. Я хочу знать.

Она отвернулась, глядя на свечу, чей огонек дрожал, как ее собственное сердце. Ее пальцы сжали кольцо, и она начала, ее слова падали медленно, как лепестки.

— Когда я была с Виктором... это не было просто плохими отношениями. Он... он хотел контролировать меня. Мой танец, мои мечты, мою жизнь. Я была молодой, влюбленной, и я думала, что это нормально — отдавать все ради любви. Но он... он сломал меня,

Адриан. Не физически, но... — она замолчала, ее горло сжалось, но она заставила себя продолжить. — Я потеряла себя. Я перестала танцевать, перестала мечтать. И когда я наконец ушла, я поклялась, что никогда больше не позволю никому забрать мою душу.

Адриан смотрел на нее, и его лицо исказилось от боли, но не от жалости — от гнева, смешанного с нежностью. Его кулаки сжались, но он сдержался, не желая прерывать ее. Он чувствовал, как ее слова режут его, как нож, но он знал, что это нужно — ей, ему, им.

— Элина, — сказал он, когда она замолчала, и его голос был полон силы, но и боли.

— Ты не сломана. Ты... ты танцуешь, ты живешь, ты сияешь. И я клянусь, я никогда не заберу твою душу. Я хочу быть рядом, а не владеть тобой.

Она посмотрела на него, и ее глаза заблестели, но она улыбнулась — слабо, но искренне. Его слова были как бальзам, но она знала, что должна быть честной до конца.

— Я верю тебе, — сказала она.

— Но твоя любовь... она такая большая, Адриан. И я боюсь, что она поглотит меня, даже если ты этого не хочешь.

Он кивнул, его взгляд стал тяжелее, и он провел рукой по волосам, выдавая нервозность. Он вдохнул, будто собираясь с силами, и его голос, когда он заговорил, был хриплым, почти надломленным.

— Я тоже должен тебе кое-что рассказать, — сказал он.

— Потому что ты заслуживаешь знать, почему я... почему я так сильно держусь за тебя.

Элина нахмурилась, ее пальцы замерли на кольце, и она наклонилась ближе, чувствуя, как ее сердце забилось быстрее. Она видела его уязвимость, видела, как он снимает свою броню, и это было одновременно пугающим и завораживающим.

— Что ты скрываешь? — спросила она, и ее голос был мягким, но полным тревоги.

Адриан отвернулся, глядя на тени на стене, которые дрожали, как их собственные души. Его пальцы сжали край рубашки, и он начал, его слова были тяжелыми, как камни.

— Когда я был моложе... у меня была сестра. Анна. Она была всем для меня — моим светом, моим вдохновением. Она была художницей, как я, но... она была лучше. Чистая, как звезда. Но она влюбилась в человека, который... — он замолчал, его горло сжалось, но он заставил себя продолжить. — Он уничтожил ее, Элина. Его любовь была ядом, и она не смогла выбраться. Она... она ушла. Навсегда. И я не успел ее спасти.

Элина почувствовала, как ее сердце сжалось. Она видела его боль, видела, как его глаза, обычно горящие, потемнели от воспоминаний. Она протянула руку, коснувшись его ладони, и его пальцы, дрожащие, сжали ее, как спасательный круг.

— Адриан, — прошептала она, — это не твоя вина. Ты не мог...

— Мог, — перебил он, и его голос был полон гнева, направленного на самого себя.

— Я должен был заметить, должен был защитить ее. И когда я встретил тебя... я поклялся, что не потеряю тебя так же. Вот почему я... я так сильно держусь. Потому что ты — мой второй шанс, Элина. Мой свет.

Она смотрела на него, и ее глаза наполнились слезами, которые она больше не могла сдерживать. Его правда, его боль были зеркалом ее собственных, и в этот момент она поняла, что их страхи — не барьеры, а мосты, связывающие их. Она придвинулась ближе, ее рука легла на его щеку, чувствуя щетину под пальцами, и ее голос, когда она заговорила, был полон нежности.

— Ты не потеряешь меня, — сказала она.

— Но ты должен доверять мне, Адриан. Доверять, что я могу быть сильной, что я могу быть с тобой, не теряя себя.

Он посмотрел на нее, и его глаза, блестящие, были полны любви и надежды. Он притянул ее к себе, обнимая так, будто боялся, что она исчезнет, и его губы коснулись ее лба, мягко, почти благоговейно.

— Я доверяю тебе, — прошептал он.

— И я буду учиться быть тем, кто тебе нужен. Не пожаром, а... берегом.

Элина прижалась к нему, чувствуя тепло его тела, и ее слезы, падающие на его рубашку, были как стеклянные лепестки — хрупкие, но живые. Они сидели так, в тишине, нарушаемой только их дыханием, и город за окном, казалось, затих, давая им этот момент. Их правда, их боль связали их сильнее, чем страсть, и в этот момент они были не просто влюбленными — они были двумя душами, нашедшими друг друга в темноте.

Свеча догорела, и тени на стене замерли, как их собственные сердца, нашедшие покой, пусть и временный. Они знали, что мир не перестанет давить, что их страхи не исчезнут, но теперь они были готовы встретить это вместе, держась за руки, как за спасательный круг.

Студия Адриана дышала их историей. Запах масляных красок смешивался с горьковатым ароматом остывшего кофе, а слабый свет голой лампочки, свисающей с потолка, выхватывал из полумрака хаотично расставленные холсты. Один из них, незаконченный, всё ещё хранил следы её присутствия — размытый контур Элины, её пепельные волосы, словно волны, и глаза, в которых отражались грозовые тучи. Сегодня это место, бывшее их убежищем, превратилось в поле битвы, где любовь и страх схлестнулись в отчаянной схватке.

Элина стояла у окна, её тонкие пальцы сжимали подоконник, а серо-голубые глаза, глубокие, как осеннее небо перед бурей, блестели от сдерживаемых слёз. Пальто цвета морской волны лежало брошенным на стуле, а её платье — простое, но изящное, подчёркивало хрупкость её фигуры. Растрёпанные волосы спадали на плечи, а серебряное кольцо на пальце нервно поблёскивало, когда она теребила его.

Напряжение в её осанке было почти осязаемым, как натянутая струна, готовая лопнуть. Адриан замер напротив, его тёмные волосы прилипли ко лбу, влажные от пота, а чёрная рубашка, испачканная пятнами краски, была закатана до локтей, обнажая жилистые руки. Кожаная куртка валялась на полу, брошенная в порыве гнева. В его руке всё ещё была зажата кисть, хотя краска на ней давно высохла. Его глаза, обычно пылающие страстью, теперь были затуманены смесью боли, отчаяния и непонимания.

Ссора вспыхнула из ничего — случайное упоминание Виктора в разговоре с Марком, переданное Адриану, стало искрой, разжёгшей пожар старых страхов. Этот пустяк вскрыл раны, которые они оба надеялись залечить.

— Ты всё ещё думаешь о нём, да? — голос Адриана дрожал от боли, хриплый, словно вырванный из глубины груди.

— После всего, что я для тебя сделал, ты не можешь его забыть?

Элина резко повернулась, её взгляд сверкнул, как молния в темноте.

— Это не о Викторе, Адриан! — её голос сорвался на крик, полный ярости и отчаяния.

— Это о тебе! О том, что ты не веришь мне! Ты правда думаешь, что я могу вернуться к нему? После всего, что он сделал? После того, как мы с тобой прошли через ад?

Адриан шагнул вперёд, его лицо исказилось, как от удара. Он бросил кисть на пол — она ударилась о деревянные доски с глухим стуком, как символ рухнувших надежд.

— Я верю тебе, Элина! — выкрикнул он, сжимая кулаки.

— Но я вижу, как ты отдаляешься! Ты боишься, и я не знаю, как это остановить! Я боюсь, что ты уйдёшь, и я останусь здесь один, с этими чёртовыми картинами, которые без тебя — просто мёртвые куски холста!

Элина покачала головой, её губы задрожали, а голос стал тише, но от этого ещё более пронзительным.

— Ты не понимаешь, — прошептала она, и в её словах сквозило отчаяние.

— Я боюсь не тебя. Я боюсь того, как сильно ты меня любишь. Это чувство... оно огромное, оно поглощает меня. Я теряю себя, Адриан. Я не хочу стать твоей тенью. Я хочу быть собой, но рядом с тобой это кажется невозможным.

Он замер, словно её слова вонзились ему в грудь. Его рука дрогнула, потянувшись к ней, но остановилась на полпути.

— Ты — не тень, — сказал он, и его голос был полон муки.

— Ты — мой свет. Моя жизнь. Но если ты думаешь, что я давлю на тебя... я не знаю, как быть иначе. Я не могу любить тебя меньше, Элина. Это как просить море не шуметь.

Она отвернулась к окну, где за стеклом город казался застывшим в ожидании. Мелкий дождь стучал по подоконнику, его капли звенели, как стеклянные осколки, падающие на холодный металл. Её пальцы сжали край рамы так сильно, что побелели костяшки, а слёзы, которые она так старалась сдержать, всё же скатились по её щекам.

— Может, нам лучше расстаться, — прошептала она, и её голос был едва слышен, заглушённый шумом дождя.

— Может, мы не созданы быть вместе. Наши страхи... они сильнее нас.

Адриан подошёл к ней, его шаги были тяжёлыми, как будто он пробирался сквозь обломки их прошлого. Он остановился за её спиной, не касаясь, но его тепло обволакивало её, как невидимое одеяло.

— Не говори так, — его голос дрогнул, полный мольбы.

— Мы можем справиться. Мы должны. Я не переживу, если потеряю тебя, Элина. Ты — всё, что у меня есть.

Она повернулась, и их взгляды столкнулись — её глаза, полные слёз, против его, пылающих отчаянной решимостью. Она видела, как он борется, видела его боль, и её сердце сжалось от невыносимой нежности и страха.

— Я тоже не хочу тебя терять, — сказала она, и её голос сорвался на всхлип.

— Но я не знаю, как нам быть. Я люблю тебя, Адриан, но эта любовь... она как буря. Она разрушает нас.

Он шагнул ближе и притянул её к себе, обнимая так крепко, что она чувствовала, как бьётся его сердце — быстро, отчаянно, в унисон с её собственным. Его губы коснулись её волос, и он прошептал, едва сдерживая дрожь:

— Тогда давай разрушимся вместе. Но не расстанемся. Никогда.

Элина прижалась к нему, её слёзы падали на его рубашку, оставляя тёмные пятна, похожие на расплывшиеся краски. Она закрыла глаза, вдыхая его запах — смесь краски, кожи и чего-то неуловимо родного. Они стояли так, в тишине, нарушаемой лишь стуком дождя и их прерывистым дыханием. Город за окном вздохнул, словно давая им передышку, но тень их страхов всё ещё витала в воздухе, напоминая, что их битва далека от завершения.