Тени на стенах (гет)

Общественный транспорт грохотал и дрожал на поворотах. Воздух был спертый, пахнул чужими телами и пыльным пластиком. Люди висели на поручнях, зевали, листали ленты в телефонах, делали вид, что никого не замечают.

Тина стояла у выхода, с наушниками в ушах, но без музыки. Просто так, для фона. Глаза смотрели в мутное стекло, а внимание — вбок. Женщина рядом: лет сорок, дорогая сумка, расстёгнутая молния, яркий телефон в одной руке, а другой она держалась за поручень. Идеально.

Сердце билось быстро, но ровно. Она уже не волновалась по-настоящему. Просто тело помнило, что так должно — потеть ладони, немного закладывать уши, пульс на висках.

«Четыре секунды. Всё зависит от четырёх секунд».

Автобус резко остановился. Люди качнулись, кто-то выругался. Тина — вместе со всеми, в толпе, мягко толкнулась в женщину плечом. Пальцы скользнули внутрь сумки, нащупали кожу портмоне. Мгновение — и оно исчезло, как будто его и не было. Зашло в карман ее куртки.

Женщина ничего не заметила. Даже не посмотрела в её сторону.

Мерсер чуть отстранилась, поправила наушник и сделала шаг назад. Голова загудела. Так бывает, когда долго держишь дыхание, не замечая.

«Пронесло».

Она вышла на следующей остановке, легко, будто была просто одной из пассажирок. Ветер сорвался с крыш, пахнул выхлопами и холодным металлом. Пальцы ещё помнили текстуру кожи — гладкую, мягкую. Засунула руки в карманы и пошла домой.

Дорога не менялась. Те же серые стены, исцарапанные чужими подписями и старыми рекламами о скупке золота. Те же подъезды, пахнущие железом, сыростью и чьими-то чужими ужинами. Асфальт был потрескавшийся, местами с пятнами масла, в которые никто не хотел наступать.

Девушка шла медленно, будто каждый шаг — не просто движение, а проверка: держит ли ещё земля под ногами. Рядом проносились машины, бросая вспышки света на её лицо, но она даже не моргала. Капюшон был надвинут на глаза, наушники — в ушах, но музыка не играла. Тишина была громче всего.

Она не смотрела по сторонам, просто шла — мимо окон с жёлтым светом, мимо подростков у магазина, мимо курящей женщины с коляской. В этом районе никто не задавал вопросов. Здесь каждый был по-своему потерян.

Двор встретил пустотой и тенью от фонаря, который мигал, как старый телевизор. По ступеням Тина поднималась, не глядя под ноги. На каждом пролёте — поцарапанные стены, чьи-то забытые пакеты, запах краски и плесени.

Ключ скрипнул в замке.

— Я дома, — бросила в темноту, не включая свет.

Проходя мимо стены в прихожей, остановилась. Пальцы коснулись стекла рамки. Фотография: родители и она, лет десять, ещё улыбается по-настоящему. Мать с рукой на её плече, отец с той самой улыбкой, которой давно нет.

— Нормально. Обедать не хочется, — пробормотала. — По истории — пять. Учитель был в шоке.

Она скинула рюкзак на пол, а куртку повесила в шкаф, который уже неделю угрожающе покачивался — стоило лишь задеть его, и он мог сложиться, как карточный домик. Зайдя в комнату, Мерсер стянула с себя тесную, неудобную школьную форму и переоделась в свободную, выцветшую футболку до колен. Волосы — длинные, тёмные, с лёгкой волной — она небрежно закрутила в пучок, убирая их с лица.

Села за стол, раскрыла тетрадь по алгебре. Цифры скакали по строкам, и только сила воли заставляла удерживать взгляд на задачах. Учиться хотелось не ради знаний — ради возможности остаться в этой школе, где действовала система поддержки для отличников. Без неё — плати. А платить нечем.

Почерк в предыдущих строках казался чужим. Она уставилась в задачу, читала её снова и снова, пытаясь ухватить суть. Мысли застревали где-то посередине, и каждый шаг решения давался с усилием, как будто продиралась сквозь густой туман. Девушка стирала написанное, писала заново, считала в уме, шептала формулы под нос. В какой-то момент просто замерла с ручкой в руке, глядя в одну точку.

Когда формулы начали сливаться в кашу, Тина отложила ручку, встала и подошла к потрепанному рюкзаку. Вынула небольшой мешочек с молнией. Разложила содержимое на кровати: пара цепочек, ключи с брелоком, кошелёк, две карты, серёжка без пары. Взгляд её был спокойным, даже равнодушным. Оценивающим. Что-то можно сдать, что-то выкинуть, что-то оставить, если понадобится быстро продать.

Она легла на кровать. Смотрела в потолок, где отражался свет с улицы. И тут воспоминание — не резкое, как нож, а как долгий, глухой удар. Тот день. Подъезд, гул в ушах, не лица — силуэты: того, кто держал её за руки, того, кто снимал видео. И Флок. Он не оттолкнул их, не остановил, а просто отдал, как ненужную вещь.

В горле стало сухо. Тина встала, подошла к столу, выдвинула ящик и достала старый диктофон. Тот самый, что когда-то принадлежал отцу.

Она нажала на кнопку.

— День двести семьдесят девятый. Сегодня плюс кошелёк и, кажется, серебро. Из школы не выгнали, пока всё держится. Жан согласился. Он не тупой, и это — проблема. А может, именно это и нужно. — Пауза. — Иногда думаю, не перегибаю ли. Но потом вспоминаю. И... нет. Просто нет. — Ещё одна пауза, потом резкий щелчок. Она выключила диктофон, и, как всегда, не сохранила.