Тени на стенах (гет)

Записка была сложена пополам, аккуратно, но с помятой кромкой — будто её слишком долго держали в руках, мяв между пальцами в нерешительности. Бумага чуть отсырела — шкафчики в этой школе пропускали влажность, как старые легкие. Но чернила не потекли. Почерк был узнаваемым: угловатые буквы, резкие линии, подчеркнутая последняя точка.

"После школы. Заднее крыльцо"

Голубые глаза сузились, губы сжались. Тина шумно выдохнула. Это было не удивление, не страх, скорее раздражение. Конечно, это был Жан Кирштайн. Кто ещё мог бы написать такую записку, будто раздаёт приказы? Он всегда делал всё так, чтобы это казалось вызовом.

Она сложила бумажку обратно, быстро, без лишнего внимания. Засунула в карман формы, выпрямила плечи, расправила темные длинные волосы из под кофты. Пальцы на лямке рюкзака чуть напряглись.

Её не пугала встреча. Уже нет. Всё это было до боли знакомо: снисходительные ухмылки, намёки, его манера приближаться слишком близко, будто проверяет, когда ты дрогнешь. Обычно такие сцены кончались ничем — только тенью на весь день.

Но сегодня было иначе. Не холод внутри, не страх. Спокойствие. Ровное, тяжёлое, как утренний туман. Будто она знала, как всё пойдёт — и была готова. Нет, не готова. Решила.

Коридор шумел: звонок уже прозвенел, двери хлопали, мяч глухо бился о пол за дверью спортзала. В воздухе — мел и пот. Школа не замечала её, как не замечают трещину в стене. Но она чувствовала взгляды. Один из старшеклассников, в куртке поверх формы, скользнул по ней взглядом — быстрым, осторожным. Значит, слух пошёл. Жан, скорее всего, захотел, чтобы пошёл. Ему нравилось, когда его «встречи» знали все. Ему нравилось быть хищником на глазах у стаи.

Тина не ускорилась, не дернулась. Она шла не как жертва, а как человек, у которого на это встречу — план.

Крыльцо за школой пряталось в зелени сирени и бетонной тени склада. Здесь курили. Здесь дрались. Здесь целовались, когда думали, что никто не видит. Здесь забывали, что они дети.

Жан уже ждал. Одна нога на ступеньке, спина к стене, в пальцах — сигарета. Дым поднимался ленивыми кольцами. Куртка — чёрная, плотная, майка с вытертым принтом. Вид нарочито небрежный. Поза — выверенно расслабленная.

Увидев её, он приподнял бровь, улыбнулся: криво, как всегда. Не насмешливо, а скорее как будто не верил, что она пришла.

— Ну надо же. А я думал, ты соскочишь. — Он выкинул сигарету, раздавил носком.

Она подошла ближе. Встала на первую ступеньку. Не подняла подбородок, не сделала жеста. Просто смотрела.

— Я не из тех, кто убегает.

Её голос был ровным, почти тихим. Но в нём — уверенность. Как у человека, который пришёл сказать последнее слово.

Он скрестил руки. Молча изучал её. Потом кивнул, будто сдал экзамен.

— Тогда скажу прямо. У тебя есть то, что мне нужно. Деньги. Я не буду повторять.

— Тебе самому не надоело пугать школьников? — спросила она с оттенком презрения, чуть склонив голову. — Ты ведь даже не получаешь с этого ничего. Только дешёвое удовольствие.

Она сделала шаг ближе, почти вплотную, и заглянула ему в глаза. Он не отступил — просто замер, словно оценивая, что это за новая девушка перед ним. Не привычная, сдержанная, а уверенная и странно спокойная.

— А если бы ты знал, как делать это... — тихо добавила она, и в этот момент её рука вдруг метнулась к его запястью.

Движение было быстрым, уверенным. Ни дерзости, ни суеты. Просто отточенное, ведь она повторяла это десятки раз, в попытках обеспечить себя хоть немного "карманными" деньгами. Одним плавным движением она расстегнула застёжку его часов — и уже в следующую секунду холодный металл лежал в её ладони.

Жан отшатнулся на полшага, поражённый не столько самим поступком, сколько тем, с какой лёгкостью она это сделала. Он даже не успел понять, в какой момент остался без них.

— Ты бы уже давно поднял столько денег, что просто не знал бы, куда их девать, — закончила она, крутанув часы в пальцах, как трофей.

Он мгновенно перевёл взгляд на её руку. В глазах — напряжение, удивление и что-то ещё. Не страх, но... уважение?

— Что? Каким образом? — Голос чуть дрогнул, стал ниже, настороженнее. — Верни их.

— Конечно, — мягко сказала она и протянула часы. — Мне нужно было всего несколько секунд. Просто чтобы показать, как легко у тебя можно забрать то, что ты считаешь своим. Я могу обучить тебя этому и вывести на крупную жертву.

Жан тут же насторожился, его глаза стали ярче, он подался вперёд.

— И что ты хочешь взамен? — его голос стал чуть холоднее, подозрительный взгляд искал подвох.

— Мне нужно, чтобы ты отстал от меня. Мне и так хватает своих проблем.

Жан усмехнулся, но в его взгляде не было прежней уверенности.

— Ты серьёзно? Рискуешь научить меня фокусам и вывести на настоящую жертву, чтобы просто избавиться от меня? Это как-то не вяжется.

Тина смотрела на него с неподвижным выражением лица, глаза спокойные, но тяжёлые.

— Ну, в моём случае, это именно так. И если ты сделаешь все правильно, он не останется счастливым. Это то, что мне нужно. А ты... получишь свой кусок.

Он замолчал, явно обдумывая её слова. Он уже начинал понимать, что этот разговор далеко не такой простой, как все предыдущие. Всё зависело от того, насколько умело она сможет провести эту игру.

— Окей, — сказал он наконец. Его голос стал ровным, но в нём читалась явная заинтересованность. — Посмотрим, кого ты предложишь.

Тина кивнула, бросила окурок в урну и смахнула пепел с пальцев.

— Всего лишь один парень, — она сделала паузу, чуть склонив голову, словно прощупывала его реакцию. — Сын богатенького папаши, который спонсирует эту школу. Флок Фостер.

— Флок? — Жан вскинул брови, будто услышал не имя, а шутку. Его голос прозвучал с оттенком насмешки, но глаза стали прищуренными, настороженными. — Серьёзно?

Он сдвинулся с места, сделал пару шагов по бетону, затёртому временем и грязью. Стук его ботинок отдавался глухо под бетонным козырьком. Сигарету он давно выкинул, но рука всё ещё тянулась к губам — пустая привычка. Напряжение в плечах выдавало: он не смеётся. Он оценивает.

Тина стояла всё там же — прямая, с ровной осанкой, как будто и не чувствовала холодного ветра, гуляющего между складами. Волосы слегка развевались, но она не поправляла их. Не мигала. Глаза, серо-голубые, были прикованы к нему.

— Ты же хотел настоящую жертву.

— Я хотел деньги, а не скандал. — Он остановился, покачал головой, потёр шею ладонью. — Его отец — спонсор школы. Если что-то пойдет не так, то это будет не просто заварушка во дворе. Это конец.

— Ты испугался? — холодно бросила она. Голос — спокойный, но острый, как лезвие. Она сложила руки на груди и слегка приподняла бровь. Улыбка, еле заметная, дрогнула на губах. Больше не вызов, а издёвка.

— Я не тупой. — Жан резко замер, разворачиваясь к ней всем корпусом. Он будто собирался сказать что-то ещё, но сдержался. — А ты, похоже, хочешь, чтобы я не просто обчистил кого-то. Ты хочешь, чтобы он страдал.

Молчание повисло, тяжёлое и вязкое. Порыв ветра поднял с земли опавший лист, закружил между ними и бросил обратно в пыль. Гудок автобуса вдалеке, лай собаки, крик вороны — звуки обыденные, но сейчас казались странно отдалёнными. Как будто их мир сузился до этого узкого пространства под тенями.

— Да, — наконец выдохнула она. Голос был едва слышен, но в нём не было ни извинения, ни сомнения. — Хочу. И я знаю, как это сделать. Но тут нужна твоя грубая сила. И твоё лицо. Его парни тебя уважают. Меня — нет.

Жан чуть прищурился. Он смотрел на неё так, будто перед ним была фигура, которая должна ходить по правилам — а она только что сбросила корону и пошла через доску, как ей вздумается. Всё в нём говорило о недоверии, о готовности к конфликту. Но азарт уже плыл под кожей, вызывал дрожь в пальцах.

— И ты хочешь, чтобы я просто вписался в твою месть? — Голос стал ниже, глухой. Он подошёл ближе, вглядываясь в неё с прищуром. — А если ты просто стебёшься надо мной? Подставляешь?

Она выпрямила спину, и в этот момент в ней что-то едва заметно дрогнуло. Брови чуть дёрнулись вверх — не испуг, не сожаление. Что-то вроде... усталости. Она развела руки, показывая пустые ладони, словно в каком-то вымышленном допросе.

— Не смеюсь. Но если тебе нужна гарантия — назови цену.

Жан напряг челюсть, мышцы на лице чуть дёрнулись. Он отвёл взгляд, как будто спорил сам с собой. Потом — короткий вдох, и взгляд снова упал на неё, прямой и тяжёлый.

— Ты будешь работать со мной. До конца. Без исчезновений. Плечом к плечу.

Она резко фыркнула, как будто это слово — "плечом" — задело что-то слишком личное. Плечи напряглись. Её взгляд стал на миг стеклянным, как будто она перенеслась в другое место, где уже стояла рядом с кем-то. Потом — вернулась. Снова посмотрела на него, холодно и резко.

— "Плечом к плечу".. А ты романтик, Кирштайн, — фыркнула она, с оттенком насмешки. — Хорошо. Пока ты держишь слово — я держу своё.

Жан выдохнул сквозь сжатые зубы, коротко, будто этот ответ был ударом, которого он ожидал, но всё равно не был к нему готов. Его пальцы опять метнулись к воображаемой сигарете, он сжал кулак, сдержал дрожь. Сделал шаг назад, создавая расстояние, будто только сейчас понял, насколько они близко стояли.

— Тогда завтра. Старая спортплощадка. После уроков. Принеси план. И начни с главного: за что ты его так ненавидишь?

Тина отвела взгляд. Что-то едва уловимое скользнуло по её лицу — будто маска дала сбой. В уголке рта дёрнулась мышца, глаза на секунду стали стеклянными. Но она быстро опомнилась. Вернула себе хладнокровие. Подняла подбородок.

— Это долгая история.

Она развернулась резко, не оглядываясь, будто боялась, что он может увидеть лишнее. Волосы метнулись за ней, оставляя после себя запах шампуня с горькой ноткой дыма. Шаги были лёгкими, но быстрыми — как у человека, бегущего от чего-то, чего он сам не хочет признавать.

Жан остался стоять в одиночестве. Он долго смотрел ей вслед, пока её фигура не растворилась в сумерках. Солнце уже почти скрылось за крышами, и под козырьком становилось темнее. Ветер стих. Где-то далеко залаяла собака — один раз, коротко, как отголосок.

Потом не спеша достал сигарету, закусил фильтр, прикурил. Дым обжёг губы, но он не отстранился. Глядел в пространство, в котором недавно стояла она.

— Чёрт... — выдохнул он. — Вляпался.

Общественный транспорт грохотал и дрожал на поворотах. Воздух был спертый, пахнул чужими телами и пыльным пластиком. Люди висели на поручнях, зевали, листали ленты в телефонах, делали вид, что никого не замечают.

Тина стояла у выхода, с наушниками в ушах, но без музыки. Просто так, для фона. Глаза смотрели в мутное стекло, а внимание — вбок. Женщина рядом: лет сорок, дорогая сумка, расстёгнутая молния, яркий телефон в одной руке, а другой она держалась за поручень. Идеально.

Сердце билось быстро, но ровно. Она уже не волновалась по-настоящему. Просто тело помнило, что так должно — потеть ладони, немного закладывать уши, пульс на висках.

«Четыре секунды. Всё зависит от четырёх секунд».

Автобус резко остановился. Люди качнулись, кто-то выругался. Тина — вместе со всеми, в толпе, мягко толкнулась в женщину плечом. Пальцы скользнули внутрь сумки, нащупали кожу портмоне. Мгновение — и оно исчезло, как будто его и не было. Зашло в карман ее куртки.

Женщина ничего не заметила. Даже не посмотрела в её сторону.

Мерсер чуть отстранилась, поправила наушник и сделала шаг назад. Голова загудела. Так бывает, когда долго держишь дыхание, не замечая.

«Пронесло».

Она вышла на следующей остановке, легко, будто была просто одной из пассажирок. Ветер сорвался с крыш, пахнул выхлопами и холодным металлом. Пальцы ещё помнили текстуру кожи — гладкую, мягкую. Засунула руки в карманы и пошла домой.

Дорога не менялась. Те же серые стены, исцарапанные чужими подписями и старыми рекламами о скупке золота. Те же подъезды, пахнущие железом, сыростью и чьими-то чужими ужинами. Асфальт был потрескавшийся, местами с пятнами масла, в которые никто не хотел наступать.

Девушка шла медленно, будто каждый шаг — не просто движение, а проверка: держит ли ещё земля под ногами. Рядом проносились машины, бросая вспышки света на её лицо, но она даже не моргала. Капюшон был надвинут на глаза, наушники — в ушах, но музыка не играла. Тишина была громче всего.

Она не смотрела по сторонам, просто шла — мимо окон с жёлтым светом, мимо подростков у магазина, мимо курящей женщины с коляской. В этом районе никто не задавал вопросов. Здесь каждый был по-своему потерян.

Двор встретил пустотой и тенью от фонаря, который мигал, как старый телевизор. По ступеням Тина поднималась, не глядя под ноги. На каждом пролёте — поцарапанные стены, чьи-то забытые пакеты, запах краски и плесени.

Ключ скрипнул в замке.

— Я дома, — бросила в темноту, не включая свет.

Проходя мимо стены в прихожей, остановилась. Пальцы коснулись стекла рамки. Фотография: родители и она, лет десять, ещё улыбается по-настоящему. Мать с рукой на её плече, отец с той самой улыбкой, которой давно нет.

— Нормально. Обедать не хочется, — пробормотала. — По истории — пять. Учитель был в шоке.

Она скинула рюкзак на пол, а куртку повесила в шкаф, который уже неделю угрожающе покачивался — стоило лишь задеть его, и он мог сложиться, как карточный домик. Зайдя в комнату, Мерсер стянула с себя тесную, неудобную школьную форму и переоделась в свободную, выцветшую футболку до колен. Волосы — длинные, тёмные, с лёгкой волной — она небрежно закрутила в пучок, убирая их с лица.

Села за стол, раскрыла тетрадь по алгебре. Цифры скакали по строкам, и только сила воли заставляла удерживать взгляд на задачах. Учиться хотелось не ради знаний — ради возможности остаться в этой школе, где действовала система поддержки для отличников. Без неё — плати. А платить нечем.

Почерк в предыдущих строках казался чужим. Она уставилась в задачу, читала её снова и снова, пытаясь ухватить суть. Мысли застревали где-то посередине, и каждый шаг решения давался с усилием, как будто продиралась сквозь густой туман. Девушка стирала написанное, писала заново, считала в уме, шептала формулы под нос. В какой-то момент просто замерла с ручкой в руке, глядя в одну точку.

Когда формулы начали сливаться в кашу, Тина отложила ручку, встала и подошла к потрепанному рюкзаку. Вынула небольшой мешочек с молнией. Разложила содержимое на кровати: пара цепочек, ключи с брелоком, кошелёк, две карты, серёжка без пары. Взгляд её был спокойным, даже равнодушным. Оценивающим. Что-то можно сдать, что-то выкинуть, что-то оставить, если понадобится быстро продать.

Она легла на кровать. Смотрела в потолок, где отражался свет с улицы. И тут воспоминание — не резкое, как нож, а как долгий, глухой удар. Тот день. Подъезд, гул в ушах, не лица — силуэты: того, кто держал её за руки, того, кто снимал видео. И Флок. Он не оттолкнул их, не остановил, а просто отдал, как ненужную вещь.

В горле стало сухо. Тина встала, подошла к столу, выдвинула ящик и достала старый диктофон. Тот самый, что когда-то принадлежал отцу.

Она нажала на кнопку.

— День двести семьдесят девятый. Сегодня плюс кошелёк и, кажется, серебро. Из школы не выгнали, пока всё держится. Жан согласился. Он не тупой, и это — проблема. А может, именно это и нужно. — Пауза. — Иногда думаю, не перегибаю ли. Но потом вспоминаю. И... нет. Просто нет. — Ещё одна пауза, потом резкий щелчок. Она выключила диктофон, и, как всегда, не сохранила.