Письма из огня (джен)

— Нотт? — переспросила староста Пуффендуя, недоверчиво подняв бровь. — Ты с ней разговаривал?

Олвин отложил журнал посещений и кивнул.

— Да. Лора Нотт. Первокурсница. Очень замкнутая. Умная, но молчит на всех уроках. Я задал ей пару вопросов — и она ожила.

Староста, девушка по имени Энни Брукс, хмыкнула и села на угол стола.

— Ты ведь знаешь, кто её отец?

— Теодор Нотт, — кивнул Олвин. — Я в курсе. Но, кажется, она не он.

Энни посмотрела на него пристально, но потом вздохнула.

— В Хогвартсе долго помнят, — тихо сказала она. — И долго не прощают.

Утро понедельника было серым. Лора шла по коридору, как будто стараясь стать невидимой. Ученики разного возраста оборачивались. Некоторые шептались. Кто-то специально громко называл фамилию «Нотт» — с ударением, с насмешкой.

Когда один из третьекурсников поддел её плечо, она не ответила. Она ускорила шаг. Только у портрета с феей, вышивающей узор из звёзд, она остановилась, тяжело дыша.

— Лора, — раздалось рядом.

Это был Олвин. Он держал в руках две книги: сборник магических эссе и старый том «История современной магии».

— Прогулка по секции памяти. Ты идёшь?

Она посмотрела на него, сжала губы, но кивнула.

Они шли по западному крылу замка, там, где стены украшали гербы не домов, а великих магов прошлого. Каждый из них когда-то учился здесь. Каждый из них был кем-то. И почти каждый оставил в истории след — не всегда светлый.

— Видишь вон тот портрет? — сказал Олвин, указывая на мужчину в мантии с вышивкой в виде змеиного хвоста.

— Да. Кто это?

— Саламандер Грейвс. Великий зельевар, спасший сотни жизней во время Чёрной Оспы. Но в молодости — был осуждён за дуэль на смерть. Почти не вернулся в школу. Почти.

— Его простили?

— Нет, — мягко сказал Олвин. — Он стал таким, несмотря на то, что его не прощали.

Они шли дальше. Мимо портретов, мимо воспоминаний, которые стены хранили лучше, чем люди. И Лора впервые — за долгое время — задавала вопросы. Спрашивала. Слушала.

— Почему вы… со мной?

Он остановился. Подумал. Ответил:

— Потому что ты здесь. Потому что у тебя есть шанс стать кем-то, кем ты захочешь стать. А у меня — долг помочь тебе в этом. Ты знаешь, как называется заклинание, сохраняющее воспоминания?

— Понсивиум, — прошептала она.

— Почти. Pensieve — это хранилище. Но воспоминание… это поступки. Их нельзя просто отложить в сосуд. Их надо пережить. И исправить, если можно.

Позже, в библиотеке, Лора попросила почитать о работе Минервы Макгонагалл. Впервые — по своей инициативе. Она провела весь вечер, копаясь в архиве, пока не нашла одну вырезку из старой «Ежедневной Пророки»:

«…она не учила за оценки. Она учила за правду. Даже если ученику придётся бороться с собственной семьёй.»

Когда библиотека опустела, Лора закрыла глаза. И в её памяти вдруг всплыло лицо отца. Не как грозного мужчины. А как человека, у которого дрожали руки, когда он провожал её на поезд.

— Ты — не я, — сказал он тогда. — И, слава Мерлину, не станешь.

И, может быть, он говорил правду.

Когда на следующем собрании наставников Олвин предложил, чтобы Лора провела мини-лекцию для других первокурсников — об истории древних семей и их связи с современной магией, — некоторые участники удивились. Некоторые — возмутились.

— Ты доверяешь ей выступать? — спросила Брукс.

— Я доверяю её выбору, — ответил он. — А если мы не начнём доверять детям, кто тогда доверится нам?