Внутри зеркала (джен)

Коридоры Хогвартса вели не туда, куда ты хочешь, а туда, где ты должен оказаться.

Калеб не спал. Он не ел с утра, едва заметил, как прошли занятия. В голове всё смешалось — слова из писем, взгляд собственного отражения, тишина между строк.

Он двигался почти бессознательно, будто кто-то другой вёл его, подталкивал лёгким прикосновением за плечо.

Под плащом — тетрадь.

Внутри — голос. Или его тень.

Зеркало Эиналеж давно убрали с глаз. После войны его сочли слишком опасным — не из-за того, что показывало желания. А из-за того, что оно само начинало желать.

Говорили, его закрыли в бывшем зале артефактов, заколдовав дверной проём и запретив упоминать.

Но Калеб знал, куда идти.

Он нашёл карту у Филча — старая, разорванная, с перечёркнутыми путями и стрелкой на северо-запад.

Он ждал, пока замок уснёт.

И пошёл.

Третий этаж, северное крыло. За статуей безымянного гоблина — лестница. За ней — зал с чернёными окнами.

Запах там был странный: пыль, железо, сухие цветы.

Он вошёл.

И увидел его.

Высокое, как дверь, зеркало стояло в конце зала. Покрыто серым покрывалом, как могильной пеленой. Вокруг — никого. Только свет луны, прорывавшийся сквозь паутину.

Он подошёл.

Каждый шаг отзывался в груди.

Он дрожал. Не от холода.

Он протянул руку — и снял покрывало.

Стекло вспыхнуло слабым светом.

И тут же — поглотило всё остальное.

Он увидел себя. Но не сразу. Сначала — тень. Затем — лицо. Но искажённое.

В отражении Калеб стоял по-прежнему, но глаза его были темнее. Взгляд — твёрже. Улыбка — хищная. За его спиной — высокая фигура в чёрном, расплывчатая, как дым.

— Я знал, что ты придёшь. — сказал голос. Тихий. Тёплый.

Калеб отступил. Но отражение не повторило движение.

— Ты не боишься.

— Кто ты? — выдохнул он.

— Я — ты. Или тот, кем ты станешь, если пойдёшь дальше.

Отражение приблизилось к стеклу. Его пальцы дотронулись изнутри. Стекло не дрогнуло, но Калеб почувствовал холод на коже.

— Прочти дальше. Там — начало. Но не конец.

— Это ты… Ты знал мою мать.

— Я знал многих. Но она… верила, что может меня изменить.

— А могла?

— А ты можешь?

Тишина. Только сердце Калеба билось слишком громко.

Он закрыл глаза. Сделал шаг назад.

Открыл — отражение снова было обычным. Только он. Один.

Он натянул покрывало обратно.

Зал стал холодным. Мир — реальным.

Он не знал, сколько стоял там.

Но когда вышел, то знал точно: это было не видение.

Зеркало помнило.

И теперь — ждало.