Дитя войны | Child of War (гет)

Заклинание связывания, которое использовали для привязки наблюдателя к субъекту, было поистине мастерским творением магического искусства. Его разработка сочетала в себе изощренную работу с магическими контрактами и тонкую, почти ювелирную работу с чарами. Неудивительно, что оно вызывало восхищение даже у тех, кто знал о магии лишь понаслышке.

После того как обе стороны подписывали контракт, невидимые нити магии плотно обвивали субъект, позволяя наблюдателю следить за каждым его шагом. Местонахождение, основные жизненные показатели — всё это становилось известно наблюдателю, как будто на другом конце заклинания находилась не просто палочка, а глаза и уши самой магии. Но этим дело не ограничивалось. Контракт предоставлял субъекту доступ к определенным, одобренным заклинаниям. Всё было продумано до мелочей — как минимум чтобы субъект мог использовать волшебную палочку для выполнения простых заклинаний, необходимых в повседневной жизни, но не выходящих за рамки безопасности для Ордена.

Это заклинание казалось гуманным. В нём был некий холодный, но логичный расчет, что делало его вполне понятным для обеих сторон. Никаких жёстких оков, ничего, что могло бы показаться унизительным или невыносимо обременительным. Наоборот, казалось, что контракт предлагает разумный компромисс — свободу в пределах необходимого.

Каждый перебежчик, стоящий перед выбором, охотно соглашался на испытательный срок. Ведь альтернатива была куда менее привлекательной. Невозможность практиковать магию была бы сродни смерти для любого волшебника, а перспектива лишиться малейшего шанса на возвращение в мир магии была слишком пугающей.

Драко Малфой не был исключением.

Они спорили уже больше часа, и у Гермионы начала пульсировать голова, словно виски стягивала тугая повязка. Она сидела на краю красновато-коричневого диванчика, изо всех сил пытаясь сосредоточиться на пергаменте, который лежал перед ней, но шумные пререкания доводили её до изнеможения.

— И что произойдёт, если на конспиративную квартиру нападут? — с вызовом спросил Малфой, его голос звенел от напряжения. — Я должен защищать себя и своих… — Его челюсть заметно напряглась, словно он с трудом сдерживал гнев. — Своих товарищей. С грёбаным «Люмосом»?

Гарри, спокойно постучав пальцем по строчке в контракте, нахмурился.

— Базовые согревающие заклинания входят в стандартный протокол испытательного срока, — проговорил он, сохраняя ледяное спокойствие.

— Чтобы я мог швырнуть кастрюлю с кипящей водой в грёбаного Пожирателя Смерти? — огрызнулся Малфой, его серые глаза сверкнули сарказмом. — Дай мне хотя бы «Протего».

Гарри вздохнул, оглянулся на Сириуса, который лениво сидел на подлокотнике кресла и пожимал плечами.

— В его словах есть смысл, — спокойно отметил Сириус, как будто они обсуждали нечто обыденное.

— Отлично, — с раздражением ответил Гарри, хватая перо и быстро нацарапывая что-то на пергаменте. — «Протего». Доволен, Малфой?

Малфой протянул руку и потянул пергамент к себе, бросив на Гарри уничтожающий взгляд поверх тонкой оправы своих очков.

— Мы ещё вернёмся к этому, Поттер, — процедил он сквозь зубы, а потом, не теряя ни секунды, добавил: — Но я хотел бы перейти к разделу Б: мониторинг основных жизненно важных функций. Это должно быть двустороннее заклинание.

Гермиона, до этого сидевшая молча, впервые вмешалась в разговор, её голос был резким и полным негодования:

— Что прости? Этого не будет!

Малфой медленно повернул голову в её сторону, его глаза прищурились, изучая её, словно он разглядывал интересный артефакт. Гермиона лежала на диванчике, потирая виски, её лицо было напряжённым.

— Ты потираешь лоб, — заметил Малфой, не отрывая от неё пронзительного взгляда.

— У меня болит голова, — холодно отрезала она, стараясь сохранить самообладание. — От ваших непрекращающихся споров.

Малфой отвернулся обратно к Гарри и Сириусу, снова перейдя на официальный тон, словно и не было этого краткого обмена репликами.

— Я утверждаю, что, учитывая состояние Гермионы и её склонность к переработкам, было бы разумно, если бы кто-то поблизости был осведомлён о её жизненных показателях, — сдержанно произнёс он, его голос был спокойным, но в словах слышалась скрытая угроза.

Гермиона резко подскочила с дивана, её лицо пылало гневом, а голос дрожал от возмущения:

— Ни в коем случае! Какая невероятная сексистская, контролирующая чушь! Это моё тело, и я отказываюсь…

— В его словах есть смысл, — вдруг вмешался Сириус, пробормотав это с неожиданным равнодушием.

Гермиона ахнула, её глаза расширились от удивления и обиды. Она не могла поверить своим ушам.

— Нет! — закричала она, её голос был полон ярости.

Малфой, не теряя хладнокровия, повернулся к ней с выражением лёгкого презрения, его лицо оставалось безмятежным, но слова резали как нож:

— Этот аргумент в равной степени может быть применён и ко мне, — сказал он спокойно. — Это моё тело, и всё же ты требуешь доступа к моим жизненно важным показателям по первому требованию. Можно утверждать, что ответное заклинание справедливо даже с точки зрения доверия.

— Я не Пожиратель Смерти! — вскрикнула Гермиона, её голос был полон негодования и боли.

Гермиона села в кресло, стараясь выглядеть безразличной, но её глаза полыхали гневом. По комнате разливалось напряжение, словно неведомая сила завладела пространством между ними. Что-то острое скользнуло по её сознанию, слегка постучав по тщательно возведённым стенам окклюменции, и Гермиона, мгновенно распознав эту магическую атаку, уставилась на Малфоя. Он лишь приподнял бровь, выглядя совершенно невозмутимо, но её сердце сжалось от осознания, что он вновь попытался проникнуть в её мысли.

— Что? — её голос прозвучал тихо, но в нём звучала стальная нотка, когда она чуть приоткрыла защитные стены, впуская его в свой разум, словно давая доступ к личной территории.

— То что ты сделала с этим местом — великолепно, — его голос эхом отозвался в её сознании, и на мгновение он даже показался мягким, почти восхищённым.

— Говори, что хотел, и проваливай, Малфой, — мысленно ответила она с леденящей хладнокровностью. — Мне не нравится, когда ты в моей голове.

Он усмехнулся, и его выражение лица оставалось неизменным, но в голосе скользнула тень сожаления.

— Ладно. Я хочу знать, что с тобой всё в порядке, не беспокоится о том, что ты не скажешь мне, если что-то пойдёт не так. Я понимаю, что ты не хочешь говорить людям о… нас. И я действительно не хочу использовать все это против тебя…

Последовала значительная пауза, в воздухе повисла напряжённая тишина, словно он выбирал слова с особой осторожностью. Хотя его следующая мысль прозвучала ещё более весомо:

— Просто позволь мне это, Гермиона. Я больше не буду поднимать этот вопрос.

Она сидела напротив, её взгляд был прикован к нему, и злость, словно огонь, пылала внутри, обжигая её изнутри. Малфой тем временем спокойно вертел в пальцах длинное перо, его лицо оставалось невозмутимым, как будто он абсолютно не волновался за исход их переговоров.

— Хорошо, — неожиданно сказала она сладким голосом, словно усмиряя бушующую в себе бурю. — Я соглашусь на условии, что добавится новый пункт, согласно которому Драко Малфой должен будет готовить мне ужин каждый день, как только я захочу этого.

На её лице промелькнула тень удовлетворения, когда она заметила, как спокойное выражение Малфоя стало мрачным, его губы сжались в тонкую линию, а глаза сузились.

— Я не уверен, как мы могли бы это сформулировать… — начал Гарри, не скрывая своего замешательства.

Гермиона, делая вид, что не замечает его растерянности, продолжила, её голос был полон спокойствия и уверенности:

— Нужно всего лишь указать последствия, — сказала она примирительно, её тон был ласковым, но скрытая угроза не осталась незамеченной. — Например: невыполнение требования приготовить удовлетворительный ужин приведёт к… фурункулам.

Её слова прозвучали с такой сладостью, что Гарри вздрогнул, а Сириус, который сидел неподалёку, едва не расхохотался. К её полному удивлению, Малфой тоже засмеялся. Этот звук был резким, но искренним, словно он действительно был поражён её ответом.

— Ты садистская ведьма, — сказал он с неожиданным весельем в голосе. — Но если хочешь, чтобы я готовил тебе ужин, милая, вписывай это, и я подпишу.

Её глаза сверкнули, и Гермиона стиснула зубы, её спокойствие мгновенно испарилось.

— Не называй меня так, — прошипела она, её голос был наполнен гневом.

Уголок его рта приподнялся, и он наклонил голову, словно соглашаясь с её требованиями, но в его глазах горела насмешка.

— Почему нет? Я думал, это твоё прозвище здесь, — ответил он, будто бросая вызов.

— Итак… — Гарри, пытаясь унять нарастающее напряжение, прервал их перепалку, его голос звучал примирительно. — Вы двое, кажется, хорошо ладите.

* * *

Гермиона быстрым шагом направилась на кухню, её мысли были заняты злостью, которая кипела внутри, как вода в чайнике. Её пальцы сжались вокруг палочки, когда она взмахнула ею в сторону чайника, и вода моментально закипела. Бурление воды отражало её внутреннее состояние, словно весь её гнев и разочарование нашли выход через этот незначительный магический акт.

— Не говори со мной об этом идиоте, — сказала она резким голосом, от которого сама вздрогнула. Она схватила свою любимую чашку с изображениями игривых кошек с полки и, не рассчитав силу, поставила её на стол так сильно, что чайная ложка звякнула, отскочив от края.

Гарри, следивший за её действиями, осторожно уселся за стол, не желая усугублять ситуацию. Он чувствовал, как её эмоции накаляют атмосферу в комнате.

— Я не могу поверить, что у него хватило наглости требовать взаимное заклинание! — продолжала она, её голос дрожал от возмущения, когда она сунула чайный пакетик в кружку и заливала его кипятком. Пар поднялся над чашкой, завиваясь в воздухе, и Гермиона уставилась на него, как будто в этом кружеве пара пыталась найти решение всех своих проблем. — И ты! Ты и Сириус были согласны с этим!

— Честно говоря, это ты согласилась, — попытался оправдаться Гарри, его голос был мягким, но уверенным. — Мы просто сказали, что у него был веский аргумент.

Гермиона резко опустила чашку, и несколько капель воды выплеснулись на стол. Её пальцы сжались вокруг ложки, которую она энергично перемешала в чашке, не глядя на Гарри.

— Я его ненавижу, — прошипела она, сжимая зубы. — Отвратительная, манипулятивная змея.

Её мысли метались, словно чайная ложка в кружке, разбавляя её разум смесью гнева и разочарования. Она едва заметила, как ложка замедлила своё движение, когда Гарри, усаживаясь на стул напротив неё, заговорил вновь.

— Кстати, — осторожно начал он, — почему ты всё-таки согласилась? Я не мог не заметить долгую паузу, когда вы двое просто… смотрели друг на друга.

Гермиона остановила ложку и отложила её в сторону, глядя на тянущуюся серебряную нить, едва различимую в воздухе. Её взгляд стал задумчивым, когда она осознала, что нить, указывала на то, что Малфой был где-то поблизости, возможно, в соседней комнате. Эта тонкая линия служила напоминанием об их недавнем связывании, что теперь она носила с собой частичку его магии.

— Ты знаешь, какие они, слизеринцы, — наконец ответила она, пытаясь скрыть дрожь в голосе. — Согласиться казалось самым лёгким способом заставить его замолчать.

Она снова взялась за ложку и медленно размешала чай, вглядываясь в мерцание серебряной нити. Гермиона пыталась не думать о том, насколько насильственным оказалось это заклинание жизненных показателей. Теперь внутри неё действительно находился кусочек Малфоя, его магическая энергия переплеталась с её собственной. Если бы она захотела, она могла бы почувствовать его сердцебиение, медленный ритм, как будто он всегда был рядом, даже когда находился на расстоянии. Но это было не всё — она ощущала странное переживание, которое, по её мнению, указывало на его уровень стресса.

Она резко замерла, когда поняла, что, возможно, он почувствовал её ярость, когда она покидала комнату после завершения связывания. Это ли было причиной, по которой он решил держаться подальше? Её мысли путались, а эмоции метались, и даже чай в кружке, казалось, больше не приносил успокоения.

* * *

Той ночью Малфой мастурбировал в душе, стараясь не думать о том, что его чувства теперь не принадлежали только ему. Он был один, но ощущал это иначе, как если бы его мысли и желания были раздроблены на тысячи мелких осколков, часть которых оказалась в чужих руках. Оргазм настиг его неожиданно, от чего он на миг прикусил губу, подавляя стон. Но этот стон не оставался в пустоте — он отозвался где-то далеко, в сознании того, кто был связан с ним. Прекрасно.

* * *

На следующее утро Гермиона проснулась на рассвете, чувствуя неприятную, ноющую боль в бедрах. Тело казалось усталым, несмотря на то, что ночь прошла тихо. Она попробовала потянуться, но боль только усилилась. Не желая оставаться в постели с этими ощущениями, Гермиона решила отправиться на прогулку, надеясь, что свежий воздух развеет её мысли.

Холмы вокруг коттеджа были окутаны плотным, холодным туманом, придавая сельской местности странное, почти мистическое очарование. Кудри Гермионы небрежно выглядывали из-под шапки, её тело было закутано в толстый свитер и шарф, словно она пыталась защитить себя не только от холода, но и от мыслей, которые не давали ей покоя. Применив согревающее заклинание, она взяла термос с горячим чаем и тихо вышла из дома, стараясь не разбудить никого в коттедже.

Прогулка оказалась длиннее, чем она планировала. Через час она достигла вершины одного из холмов, откуда открывался вид на бескрайние зелёные поля и пасущихся овец. Ручей, извиваясь среди холмов, исчезал в тумане, оставляя лишь серебристую полоску, будто нарисованную на белом полотне. Гермиона остановилась, сделала глоток чая и на мгновение позволила себе раствориться в этом спокойствии. Ей нужно было это ощущение бескрайности, это напоминание о том, что её проблемы лишь крупица в огромном мире.

Она жива. Она здорова. Эти простые истины казались ей утешительными, но не настолько, чтобы успокоить её душу. Да, она носила под сердцем ребёнка от мужчины, которого презирала. От мужчины, с которым её связывало только это чертово заклинание и нежеланная судьба. Но разве не могло быть хуже? В глубине души она пыталась убедить себя, что где-то существует ситуация, которая могла бы быть хуже этой.

Гермиона вздохнула, но умиротворение, едва коснувшись её, вновь ускользнуло.

Через пять минут она неуклюже перелезала через низкий деревянный забор, стараясь держать равновесие, но её новое положение — округлившийся живот — внесло свои коррективы. Гермиона не рассчитала силы, потеряла равновесие и покатилась вниз по холму. Всё произошло слишком быстро: мокрая трава, вспышка боли, мгновенная потеря ориентации. Она оказалась на земле, дышащей сыростью, с синяком на заднице и грязью на одежде. Лодыжка ныла, напоминая о недавнем падении.

Гермиона попыталась убедить себя, что всё ещё могло быть хуже.

Но, лёжа на мокрой траве, ощущая беспомощность и одиночество, она вдруг поняла, что больше не может это терпеть. Слёзы брызнули из глаз, она не смогла их сдержать. Руки сжались в кулаки, но эта слабость, эта несправедливость переполнили её до краёв. Она плакала, не сдерживаясь, не заботясь о том, кто может услышать её. Никто не знал, где она, и она не позавтракала. Но, чёрт возьми, могло ли что-то быть еще хуже?