Дитя войны | Child of War (гет)

Они не были любовниками. Они не были друзьями. Они были врагами, оказавшимися по разные стороны войны.

Возможно, именно поэтому она позволила ему овладеть ею в Отделе тайн.

Когда ей поручили это задание, она знала, что оно будет сложным, но не предполагала, насколько. Это было задание по ликвидации, и она всегда считала себя мастером в искусстве скрытности, способной пробраться туда, куда другим не суждено. И всё же, чтобы выполнить это задание, ей пришлось почти не использовать палочку — магические детекторы в наши дни отслеживали любое использование заклинаний. Это значило, что всё нужно делать по старинке: ножи, ловкость и острый ум.

Она продвигалась по тёмным коридорам Министерства магии, скрываясь в тенях и следя за каждым своим шагом. Её сердце билось ровно, отмеряя время до финальной точки. Но когда она оказалась у двери, ведущей в комнату с реликвиями, её внимание на миг отвлеклось. Дверь была приоткрыта, и слабое мерцание магических артефактов привлекло её внимание. Она знала, что не должна здесь задерживаться, но что-то непонятное потянуло её внутрь. Может быть, в глубине души она надеялась найти там что-то, что могло бы помочь в борьбе.

И вот, когда она сделала шаг внутрь, внезапно ощутила, как что-то изменилось в воздухе. Её ладонь на мгновение замерла на рукояти ножа, когда внезапно тень, подобная призраку, скользнула к ней. Чёрная перчатка неожиданно сжала её горло, и она ощутила холодный металл стены за своей спиной.

Драко Малфой.

Он прижал её к стене, его глаза блестели ледяной яростью и чем-то более тёмным, почти опасным удовольствием. Одной рукой он обезоружил её, ловко забрав палочку, а затем, с ленивой усмешкой, отобрал её ножи, словно это была обычная игра. Её собственное сердце теперь билось в ураганном ритме, и огонь ненависти и ярости заполнил её грудь.

— Что, золотце, решила немного погулять? — его голос был бархатистым и насмешливым, каждое слово резало её, как невидимый нож.

Гнев вспыхнул в её глазах. Она попыталась высвободиться, но он только сильнее прижал её к стене, не позволяя двигаться. Он смеялся над её беспомощностью, над её попытками вырваться, и это приводило её в ярость ещё больше. Она ударила его, её кулак врезался в его грудь, но это только заставило его сильнее ухмыльнуться.

— Когда ты стала такой слабой, Грейнджер? — его голос был полон яда, и она не могла понять, почему это не злило её ещё сильнее, почему в этом их постоянном противоборстве она вдруг нашла странную свободу.

Её кричащий разум требовал ненавидеть его, но что-то другое проснулось внутри неё. Может быть, это было отчаяние или что-то более глубокое и скрытое, что она боялась признать.

— Сожги меня, если сможешь, — прошептал он ей на ухо, его дыхание было горячим, словно вызывало её на неравный бой.

И когда он овладел ею у этой стены, она почувствовала нечто необратимое. Его губы были холодными, но его прикосновения горели, оставляя следы на её коже, как ожоги. Они были не врагами, не любовниками, но что-то между ними изменилось. Это был акт вызова, ярости и, возможно, неизбежного падения.

Когда всё закончилось, он отступил, его улыбка была горькой и насмешливой. Он вернул ей оружие с коротким, почти мимолётным поцелуем, как будто признавал её право на сопротивление, но всё же оставаясь хозяином ситуации. На её бедрах остались синяки от его пальцев, а его спина кровоточила от её ногтей.

— Убирайся к черту, — сказал он, и в его голосе не было ненависти, только усталость и нечто ещё, чего она не смогла бы назвать. Он смотрел, как она уходит, его взгляд был холодным, но на губах играла насмешливая улыбка.

Долохов всё ещё был в своём кабинете, и когда она подошла к нему, её руки больше не дрожали. Нож в её руке был острым, и его предсмертный крик заглушил тот же трюк, который Малфой использовал, чтобы заглушить её собственные крики минутой раньше.

Она покинула министерство, не оглянувшись, но что-то внутри неё осталось там, на той стене, в тех холодных серых глазах.

* * *

Четыре месяца спустя, оказавшись в очередном неудачном рейде, она знала, что ситуация складывалась плохо. Обугленные стены и разбитые окна старого особняка свидетельствовали о том, что бой шел здесь уже долгое время. Пожиратели смерти окружили их с Гарри, и волшебные всполохи озаряли мрачную комнату. Её дыхание было прерывистым, сердце билось так, что казалось, вот-вот разорвёт грудь. Она успела уклониться от особенно мощного заклятия бомбарда, которое обрушило потолок над её головой, осыпав ее облаком пыли и осколков.

В тот момент, когда она поднялась с пола, сотрясённая и сбитая с толку, один из пожирателей внезапно развернулся. Она успела заметить нечто странное в его глазах — что-то тёмное, глубоко личное, словно его решение назрело уже давно. Не колеблясь ни секунды, он направил палочку на своего напарника и произнёс заклятие. «Авада Кедавра,» — услышала она его холодный шёпот. Зеленый луч молнии ударил в грудь другого пожирателя, выбивая из него жизнь в одно мгновение. Шок пронзил её сознание.

Всё вокруг словно замедлилось. Её рука непроизвольно коснулась живота, где под тонкой тканью мантии скрывалась их с Гарри тайна, о которой никто, кроме них, не знал. Тёплое, едва ощутимое движение напомнило ей о новой жизни, которая росла внутри неё. Этот новый, крошечный огонёк стал её единственной слабостью, но и самой большой силой. Её глаза расширились от ужаса, когда она ощутила, как её окклюменция, столь долго защищавшая её мысли, начала рушиться под натиском волн страха и паники.

Сердце сжалось от острой боли, но она не успела произнести ни слова. В этот момент дверь с грохотом распахнулась, и Гарри ворвался в комнату. Его лицо было мрачным, глаза горели решимостью. Не успела она осознать происходящее, как он схватил её за руку, сжатием которой словно пытался передать всю свою силу и поддержку. Их взгляды встретились, и на краткий миг весь мир сузился до этих двух пар глаз.

— Держись! — прошептал он, и её сердце замерло.

Не дав ей шанса что-либо сказать или сделать, Гарри резко потянул её, и они аппарировали. Всё закружилось вокруг, и на миг она почувствовала, как небо и земля поменялись местами. Когда же они наконец оказались в безопасном месте, дрожь сковала её тело. Её ноги подогнулись, и она едва не упала, если бы Гарри не поддержал её, притянув к себе.

— Всё в порядке, — его голос был мягким, но полным напряжения. Он нежно прижал её к себе, как будто боялся отпустить. Внутри неё всё ещё гремела битва, хотя бой уже давно закончился. Глубокий страх, едва не лишивший её самообладания, всё ещё тлел в душе.

Его рука скользнула к её животу, и в этот момент между ними установилась безмолвная связь. Их общая тайна теперь приобрела ещё большую важность. Она взглянула на Гарри, и в его глазах увидела ту же тревогу и страх, которые терзали её сердце. Но также и обещание — что бы ни случилось, он будет рядом.

* * *

Она была на пятом месяце беременности, когда Драко Малфой появился в штабе.

* * *

— Итак, Малфой сдался прошлой ночью, — сказал Гарри за завтраком, глядя на Гермиону с напряженным выражением лица. — Говорит, что хочет переметнуться.

Гермиона резко вздрогнула, и чашка в её руке выскользнула, разбиваясь о пол. Горячий чай тут же растекся по кухонным плиткам, оставляя после себя темные пятна. Она застыла на мгновение, осознавая происшедшее.

— Ох… — только и смогла вымолвить она, чувствуя, как что-то холодное и тревожное разливается внутри неё.

— Да, — тихо согласился Гарри, его голос был сдержанным, но в нем ощущалась неуверенность. — Это была и моя реакция. Но он принес кучу информации и утверждает, что у него есть ещё, если мы согласимся на его требование.

— Требование? — спросила Гермиона, голос её был едва слышен, словно силы покинули её. Она опустилась на стул, стараясь удержать равновесие, её рука инстинктивно скользнула к округлившемуся животу, словно защищая не только себя, но и будущего ребенка.

Гарри, заметив её беспокойство, нахмурился и присел рядом, его взгляд стал ещё более сосредоточенным.

— Никто не знает, что думать, — продолжил он, пытаясь подобрать слова. — Он говорит, что расскажет, где остальные документы, только если ты будешь его наблюдателем, пока он на испытательном сроке. Как думаешь, это какой-то трюк?

Гермиона смотрела на него, но её мысли были далеко. Ей казалось, что мир вокруг неё замер, и все её внимание сосредоточилось на этой неожиданной и пугающей новости. Она чувствовала, как паника поднимается в груди, но старалась не поддаваться ей.

— Я… — прошептала она, снова прижимая руку к животу, словно это могло удержать её от наступающей слабости. — Я думаю, мне сейчас станет плохо.

После короткого визита в ванную Гермиона наложила заклинание, скрывающее округлившийся живот, и аппарировала в штаб-квартиру Ордена Феникса, внутренне собираясь с силами. Она была готова к бою, но в глубине души чувствовала тяжесть, не имеющую ничего общего с предстоящим противостоянием.

Ремус, стоявший в полутемной кухне, бросил на её плоский живот настороженный, но в то же время сочувствующий взгляд. Он всегда был внимателен к мелочам, и теперь его светлые глаза, полные понимания, словно пытались проникнуть сквозь её маскировку. Однако он ничего не сказал.

Сириус, напротив, усмехнулся, его лицо озарилось тем хитроватым выражением, которое она знала слишком хорошо. Он опустил ноги с коленей Ремуса и лениво потянулся, поднимаясь из-за кухонного стола. Его движения были расслабленными, но в них чувствовалась скрытая напряженность, как у зверя, готового в любой момент прыгнуть на добычу.

— Пришла устроить выговор моему кузену, милая? — пробормотал он с насмешкой, и его голос разнесся эхом по пустому дому. В его глазах сверкнуло что-то опасное, но затем он смягчился, подойдя ближе и склоняясь к её уху. — Милая, ты ведь знаешь, что это небезопасно для тебя сейчас.

— Что-то вроде того, — коротко ответила Гермиона, стараясь не встречаться с его взглядом, который был слишком проницательным и острым. Она знала, что Сириус видит её насквозь, несмотря на все её попытки скрыть правду.

Ремус, который в этот момент выглядел более сосредоточенным, чем обычно, обошёл стол и жестом пригласил её следовать за ним в коридор. Его походка была аккуратной, почти бесшумной, как будто он не хотел тревожить её лишними звуками.

— Мы держим его внизу, — сказал он, когда они остановились у лестницы, ведущей в подвал. — Есть мысли, почему он так на тебе зациклен? Он категорически отказался рассматривать кого-либо другого в качестве куратора, а для заклинания связывания требуется согласие обеих сторон.

Гермиона почувствовала, как напряжение внутри неё нарастает. Эти вопросы давили на неё последние несколько дней, но она была слишком упрямой, чтобы показывать свои сомнения.

— Понятия не имею, — ответила она сквозь стиснутые зубы, пытаясь скрыть нарастающую злость. Она ненавидела это чувство уязвимости, которое овладевало ею с каждым шагом вниз по узкой, холодной лестнице в магически защищённый подвал.

Сириус шёл позади неё, как тень, высокая и внушительная. Его присутствие всегда действовало на неё успокаивающе, но сейчас его близость вызывала неосознанную тревогу. Он был рядом слишком часто, и его забота начала становиться удушающей. С тех пор как она объявила о своей беременности месяц назад, оба мужчины стали до невыносимости защищать её. Каждый их взгляд, каждое слово казались ей попытками контролировать её жизнь.

Она знала, что половина Ордена подозревала одного из них в отцовстве. Эти подозрения витали в воздухе, незримо связывая её с Ремусом и Сириусом, как цепи, от которых невозможно избавиться. Но Гермиона была решительно настроена разорвать эту путаницу догадок и предположений, хотя бы ради собственного спокойствия.

Гермиона почувствовала, как нервное напряжение прошлось по её позвоночнику, когда дверь в комнату открылась. Комната была холодной и пустой, за исключением маленького стола и стула, на котором полулежал Драко Малфой. Его поза была расслабленной, но глаза были насторожены, словно у ястреба, высматривающего добычу. Он выглядел так, будто эта встреча — всего лишь очередная игра для него, и он контролирует каждую её часть.

Когда Гермиона вошла, Малфой сразу же перевёл взгляд на её плоский живот, и в его глазах мелькнула едва уловимая насмешка. Он сдержал улыбку, но его лицо выражало холодное удовлетворение. Сириус, оставшийся у двери, всё ещё держал руку на её пояснице, будто удерживая её от того, чтобы она не бросилась на Малфоя.

— Грейнджер, — произнёс Малфой с лёгкой насмешкой в голосе, его слова, казалось, были вылиты изо льда. — Рад тебя видеть. Ты выглядишь просто потрясающе.

Гермиона скрестила руки на груди, её взгляд был стальным, полным презрения. Внутри неё кипела смесь гнева и отвращения, но она старалась сохранить самообладание. Она знала, что Малфой ждал от неё какой-то реакции, питался её эмоциями, как вампир кровью.

— Наконец-то понял, что Волдеморт проиграет, Малфой? — холодно спросила она. — Пришёл просить прощения за свои грехи?

Он лишь слегка улыбнулся, насмешливо приподняв уголок губ. Её слова казались ему забавными, и это выводило её из себя ещё больше.

— Нет и нет, — сказал он, продолжая её провоцировать. — Ваш Орден настолько некомпетентен, что без меня и моей информации вы не продержитесь и шести месяцев. Я здесь, чтобы дать вам шанс. Что касается вашего прощения, — его глаза сузились, и голос стал ещё более язвительным, — вы можете на коленях просить меня о нем.

Рука Сириуса на её плече напряглась, и Гермиона ощутила его гнев. Он был готов сорваться, но она знала, что это только сыграет на руку Малфою. Она чуть сильнее сжала руку Сириуса, давая понять, что держит ситуацию под контролем.

Внезапно она ощутила, как что-то холодное и острое пронзило её сознание. Малфой пытался прорваться в её мысли, но она была готова. Его легилименция натолкнулась на её ментальные барьеры, которые были возведены столь же тщательно, как и защита любого хранилища Гринготтса. Гермиона не позволила его клинку проникнуть ни на миллиметр, и когда его попытка провалилась, она встретила его взгляд с триумфом, полным скрытого гнева.

— Что-то не так, Малфой? — холодно усмехнулась она, ощущая сладкий вкус победы.

Его глаза сузились от злости, но он быстро овладел собой. Он вновь улыбнулся ей, на этот раз с неким извращённым удовольствием.

— Напротив, Гермиона, я очень доволен, — сказал он, медленно протягивая слова, будто смакуя их.

Слова ударили в её нервы, как раскалённый металл. Она чувствовала, как кровь закипает от гнева, но старалась удержать это внутри. Сириус, наблюдавший за их ментальной дуэлью, приподнял бровь, словно пытаясь понять, что за война разворачивается перед его глазами. Его лицо выражало смесь беспокойства и готовности вмешаться, если потребуется.

— Мне нечего ему сказать, — резко бросила она, обрывая эту игру. Её голос звучал так, будто каждый слог был вымощен сталью. Она развернулась на пятках, её шаги были быстрыми и решительными, как удар кинжала. Она направилась к выходу, чувствуя, как за спиной Малфой продолжает смотреть ей вслед, как хищник, выжидающий удобного момента для новой атаки.

Когда Ремус преградил ей путь у двери, на его лице мелькнула виноватая гримаса, словно он понимал, что его слова будут восприняты ею болезненно. Гермиона остановилась, ощущая, как волна негодования поднимается в её груди.

— Малфой не ошибается насчёт ценности его информации, — тихо сказал он, словно извиняясь за свою необходимость говорить эти слова. Его голос прозвучал мягко, но решительно, как у человека, знающего, что спорить бесполезно. — Нам это нужно.

Гермиона сжала кулаки, чувствуя, как холодный гнев накатывает на неё, заставляя сердце биться быстрее.

— Значит, ты предлагаешь мне продать душу дьяволу ради кусочка информации? — её голос был полон презрения.

Ремус потер губы, пытаясь скрыть легкую улыбку, понимая всю драматичность её слов. Он взглянул на неё, его глаза были полны понимания, но в них мелькали и тени беспокойства.

— Возможно, ты немного драматизируешь, — ответил он, его тон был спокойным, как будто он говорил с капризным ребёнком. — Его просьба необычна, но вряд ли чрезмерна. Кто-то ведь всё равно должен стать его наблюдателем.

Гермиона почувствовала, как её гнев продолжает нарастать, но в то же время понимала, что в словах Ремуса есть доля правды. Она стиснула зубы, осознавая, что её загнали в угол.

Сириус, стоявший рядом, аккуратно развернул её обратно лицом к Малфою, который с интересом наблюдал за их взаимодействием, словно это был всего лишь спектакль, поставленный специально для него.

— Мы не будем заставлять тебя делать то, чего ты не хочешь, — мягко сказал Сириус, его голос был полон заботы и участия, словно он боялся, что её сломают. — Но, может быть, ты всё-таки поговоришь с ним? — Он бросил суровый взгляд на Малфоя, его глаза сверкнули предупреждением. — И ты, не будь козлом. — Сириус наклонился и нежно поцеловал Гермиону в макушку, оставив лёгкий след тепла на её коже. — Мы будем наверху. Постарайся не убить его.

Когда они остались одни, тишина повисла в воздухе, словно густой туман. Малфой расслабленно откинулся на спинку стула, его тело источало самодовольство, а взгляд, полный холодного интереса, медленно скользнул по её телу. Она почувствовала, как по спине пробежал неприятный холодок, когда его глаза остановились на её груди.

— Кстати, ты упустила кое-что, — сказал он, его голос был как яд, проникающий под кожу.

Гермиона нахмурилась, её лицо выражало недоумение и тревогу.

— Прости? — спросила она, её голос стал резким, почти защитным.

— Гламур, — спокойно пояснил он, подняв свои серые глаза, в которых блеснуло что-то хищное. Он слегка вскинул бровь, добавляя в свою речь нотку насмешки. — Пять месяцев, не так ли? Твоя грудь выглядят великолепно, но в книгах сказано, что живот должен быть уже заметен. Я могу предположить, что ты его скрываешь.

Его слова ударили её, как молот. Её сердце заколотилось в груди, и на мгновение ей показалось, что её вырвало в пропасть. Она сдержала дрожь, которая начала подниматься из глубины её существа.

— Может, я избавилась от него, — бросила она, стараясь сохранить равнодушие в голосе, но ей не удалось скрыть напряжение.

— А вот месяц назад не избавилась, — хладнокровно отметил Малфой, его тон был почти небрежным, как если бы он говорил о погоде.

Гермиона сжала зубы, стараясь удержать своё спокойствие. Её руки тряслись от негодования, и она едва смогла подавить желание закричать на него, чтобы он перестал.

— Откуда тебе это известно? — спросила она, её голос был как ледяное лезвие.

Малфой наклонил голову, его глаза светились холодным интересом, как будто он изучал нечто странное и экзотическое.

— Мы оба знаем, что ты не дура. Я прочитал это в твоих мыслях во время того рейда. Ты тогда переживала за ребёнка, когда Тулман чуть не попал в тебя бомбардой. — Он наклонился ближе, его взгляд стал более проницательным, почти тревожным. — И ты боялась, что я узнаю, что он мой.

Её сердце замерло, а потом забилось с такой силой, что, казалось, она сейчас потеряет сознание. В груди заклокотала смесь гнева и боли, но она заставила себя встретить его взгляд, полный уверенности и холодной решимости.

— Ты убил его, — сказала она тихо, её голос дрожал, но не от страха, а от ярости, которую она пыталась сдержать. Она смотрела ему прямо в глаза, отказываясь признавать его догадки. Пусть он думает, что знает, но пусть также сомневается.

— Да, — спокойно подтвердил он, не отводя взгляд, словно этот факт не имел для него никакого значения.

Внутри неё всё кипело, она не могла понять, как он мог быть настолько безразличным. Её руки сжались в кулаки, и она почувствовала, как ногти вонзаются в ладони, пытаясь удержать себя от того, чтобы не закричать на него.

— Почему? — её голос был тихим, почти шёпотом, но он прозвучал как гром среди тишины. В этом вопросе заключалась вся её боль, весь её страх и ненависть.

Малфой лишь слегка пожал плечами, его лицо оставалось невозмутимым, как каменная маска.

— Он пытался причинить тебе вред. Это показалось мне вполне обоснованным. Ты не согласна?

Её дыхание сбилось, она не могла поверить, что он действительно мог так думать. Внутри неё бушевала буря, но она заставила себя оставаться внешне спокойной.

— Нет, но меня удивляет, что ты пришел к таким выводам, — её голос был холодным, как зимний ветер.

— Ты думала, я выберу садиста вроде Тулмана вместо матери моего ребёнка? — его слова прозвучали резко, как удар хлыста, и она ощутила, как они проникают в её сердце.

Её глаза широко раскрылись от шока и замешательства. Он говорил это так, словно это было само собой разумеющимся, но в его тоне звучала какая-то странная нежность, что выбивало её из равновесия.

— У тебя не было причин думать, что я беременна, когда ты его убил, — твёрдо заметила она, её голос был полон сомнения, но она пыталась сохранить уверенность.

Малфой нахмурился, его взгляд стал более сосредоточенным, как будто он пытался вспомнить что-то важное. Затем его лицо вновь расслабилось, и на губах появилась лёгкая улыбка.

— Возможно, — произнёс он с лёгкой улыбкой, почти играя словами. — Но ты всё равно была моей.

Эти слова окончательно сломили её. Она ощутила, как на её душе повисла тяжесть, как будто весь мир сжался в одну точку и рухнул ей на плечи. Она не могла поверить, что он действительно так думает. Внутри неё что-то сломалось, но она не позволила ему увидеть это.

— Я никогда не была твоей, Малфой, — её голос был полон презрения и горечи, её глаза горели решимостью. — И никогда не буду.

Глаза Гермионы вспыхнули от негодования, и Малфой слегка приподнял подбородок, словно бросая ей вызов своим немигающим взглядом. В воздухе повисла напряженная тишина, будто время застыло, оставляя их двоих наедине с правдой, которую никто не хотел признавать. Его серые глаза сверкнули холодом, а её карие полыхнули, как пламя.

— Просто потому, что я позволила тебе переспать со мной, — тихо произнесла Гермиона, каждый слог отстукивал, как молот по наковальне, — это не делает меня твоей.

Её слова резанули воздух, но Малфой, вместо того чтобы отступить, лишь медленно поднялся. Его движения были плавными и опасно размеренными, как у хищника, приближающегося к своей добыче. Он обошёл стол, словно сокращая дистанцию, но не пытался запугать её. Его присутствие было давящим, но он не сделал ни шага, чтобы вторгнуться в её личное пространство. Он просто смотрел ей в глаза, его взгляд был пронзительным, как ледяной клинок, и в нём мелькала тень эмоций, которые он скрывал за маской бесстрастия.

— А как насчёт сейчас, Гермиона? — его голос прозвучал низко и холодно, словно ветер, пронизывающий до костей. — С моим ребёнком внутри тебя? Ты теперь моя?

Она выпрямилась, заставляя себя выдержать его взгляд. Сердце билось как сумасшедшее, но она знала, что должна оставаться твёрдой. Он был как вулкан, готовый извергнуться, но она не собиралась уступать ему ни на йоту.

— Я никогда не буду твоей, Малфой, — повторила она с ледяной твёрдостью, её голос был низким, но в нём звучала непоколебимая уверенность.

Его челюсть напряглась, и в глазах мелькнула вспышка гнева, но он быстро взял себя в руки. Он не мог позволить себе потерять контроль, не перед ней. Он внимательно изучал её лицо, словно пытаясь проникнуть в её мысли, выискивая слабое место, но не находя его.

— А Блэк? — с сарказмом спросил он, его губы изогнулись в насмешливой ухмылке. — Что у тебя с ним?

— Сириус? — Гермиона подняла бровь с невинностью, которую не могла скрыть даже нарочитая небрежность. — А что с ним?

— Он знает, что ребёнок мой?

Гермиона не могла сдержать насмешливый смешок, который сорвался с её губ.

— Твой? — в её голосе звучало откровенное презрение. — Скажи, Малфой, ты когда-нибудь задумывался, что легилименция может быть использована против тебя? Например, что, если женщина внушила тебе мысль, что она беременна от тебя, чтобы защититься во время рейда?

На мгновение в его глазах мелькнуло сомнение, но он быстро прогнал эту мысль прочь, поднимаясь на волну собственного гнева.

— Ты лжёшь, — он шагнул ближе, его глаза сверкнули, как сталь. — Эта мысль не была подстроена.

Гермиона лишь пожала плечами, стараясь казаться спокойной, хотя внутри у неё всё кипело.

— Может быть. А может быть нет, ты никогда этого не узнаешь.

Малфой дышал тяжело, его кулаки были сжаты, а эмоции буквально пульсировали в воздухе вокруг него. Она видела, как его внутренний мир трещит по швам, но он не собирался отступать.

— Скажи мне правду, Гермиона, — потребовал он, его голос был низким, почти рычащим.

Она прищурилась, изучая его лицо, пытаясь понять, сколько боли скрывается за этим фасадом. Затем она сделала шаг вперёд, приближаясь к нему настолько, что могла ощутить его дыхание на своей коже.

— Сначала скажи мне, почему ты здесь и почему хочешь, чтобы я была твоим наблюдателем. Тогда я подумаю, сказать ли тебе правду.

Малфой скривился, его губы изогнулись в недовольной ухмылке, словно он злился на себя за то, что оказался в такой ситуации.

— Я уже сказал тебе, я защищаю то, что принадлежит мне. А ты и твой жалкий Орден на грани уничтожения. Я потребовал, чтобы ты стала моим наблюдателем, потому что знал, что иначе ты попытаешься меня оттолкнуть.

Гермиона задержала дыхание, анализируя его слова, стараясь уловить скрытые мотивы.

— То есть ты хочешь сказать, что перешёл на нашу сторону только потому, что думал, что я беременна твоим ребёнком? — её голос прозвучал резче, чем она намеревалась, но она не могла сдержать себя.

— Это тебя удивляет?

Её сердце сжалось, но она старалась сохранить внешнее спокойствие. В её мыслях вихрем проносились сомнения и страхи, но она заставила себя выглядеть уверенной.

— Судя по твоему поведению в Министерстве, можно предположить, что у тебя есть дюжина детей по всему миру, так что я не уверена, почему ещё один — это такое большое дело, — её слова прозвучали резко, словно она пыталась причинить ему боль в ответ на своё унижение.

Малфой прищурился, его взгляд стал ещё более колючим, как будто она наступила на его больное место.

— Ты думаешь, я переспал с каждой красивой убийцей, которая шастала по Отделу тайн? — в его голосе звучала тонкая нота уязвлённости, которую он старательно скрывал за маской презрения.

Гермиона выдержала его взгляд, стараясь не выдать свои эмоции.

— Это обычное дело для тебя? — с вызовом бросила она, едва сдерживая дрожь в голосе.

На его лице появилась лёгкая улыбка, но в его глазах вдруг мелькнуло нечто неожиданное — почти нежность, едва заметная и неуместная в этот момент.

— До того дня я не мог похвастаться подобным опытом, — сказал он тихо, почти шёпотом. — А ты? Ты спишь с каждым пожирателем, который обезоруживает тебя?

Её сердце сжалось, но она не могла позволить себе сломаться. Она подняла подбородок, стараясь скрыть дрожь в голосе.

— Вообще-то… да, — её голос дрожал, но в нём звучала скрытая угроза. — Пока только с одним.

Его глаза сузились, и он сделал шаг ближе, почти касаясь её, но не позволяя себе пересечь ту тонкую грань, которую она установила между ними.

— Ты просто нахалка, — пробормотал он, на его губах появилась едва заметная тень улыбки. — И если ты пытаешься заставить меня ревновать, то у тебя это неплохо получается.

Она сделала глубокий вдох, собирая остатки своей решимости, стараясь не поддаться его провокации.

— Ты действительно готов отказаться от всего ради ребёнка от грязнокровки? — в её голосе звучала насмешка, но внутри её всё кипело от эмоций, которые она едва сдерживала.

Малфой на мгновение замер, его ноздри раздулись, и он медленно поднял руку, осторожно касаясь её щеки. Его прикосновение было неожиданно нежным, и это вывело её из равновесия.

— Именно это я и сделал, — произнёс он, его голос был тихим, но твёрдым, в нём не было и тени сомнения. — Он мой?

Гермиона закрыла глаза, чувствуя, как нарастает отчаяние. Эти слова, однажды произнесённые, уже не вернёшь обратно. Это был её единственный рычаг, единственное, что удерживало его на расстоянии. Но… она не могла лгать. Не в этом. Даже ему.

— Да, — её голос сорвался на шёпот, и она встретила его сердитый взгляд. Внутри неё всё сжалось от боли и страха, но она не отвела глаз. — Ребёнок твой.

Малфой не шелохнулся, но в его глазах вспыхнуло что-то новое — смесь торжества и невыразимой боли. Это был момент истины, момент, когда всё, что они знали друг о друге, изменилось навсегда.

Малфой шумно выдохнул, и на секунду Гермионе показалось, что он поцелует её. Его дыхание, тёплое и близкое, обжигало её кожу, а его рука, лежащая на её щеке, казалась неожиданно тяжёлой. В его глазах промелькнуло что-то неуловимое, нечто, что заставило её сердце замереть, словно на краю пропасти. Она почти почувствовала, как воздух между ними начал сгущаться, притягивая их друг к другу неумолимой силой, но…

Он лишь убрал руку с её щеки и сделал шаг назад. Его лицо, недавно такое близкое, внезапно стало отстранённым, словно он воздвиг стену между ними, чтобы защитить себя от чувств, которые они оба не могли контролировать.

— Чёрт, — выдохнул он, голос был хриплым и едва контролируемым. — Хорошо. Ладно. Спасибо, что сказала.

Он закрыл глаза, словно пытаясь собрать осколки своих эмоций, разметавшихся по его внутреннему миру. Его дыхание было неровным, как будто он боролся с чем-то глубоким и болезненным, что было похоронено внутри него долгие годы. Когда он наконец открыл глаза, они казались более спокойными, но в их глубине притаилась тень, которую Гермиона не могла не заметить.

— А Блэк? Ты… он? — спросил он, его голос был удивительно мягким, почти неуверенным, как будто он боялся услышать ответ.

Гермиона тяжело вздохнула, её плечи опустились под грузом эмоций, которые она старательно пыталась скрыть.

— Сириус мой друг, и только, — ответила она тихо, стараясь придать своему голосу уверенность, хотя внутри неё всё трещало по швам. — Никто не знает, что ты отец.

При слове «отец» по лицу Малфоя пронеслась судорога, будто этот термин был для него чем-то чуждым и пугающим. Он резко отвернулся, но Гермиона успела уловить эту краткую вспышку боли и страха, прежде чем он снова скрыл её за своей привычной маской холодного равнодушия. Ей пришлось бороться с внезапным и нелепым желанием протянуть к нему руку — как будто её прикосновение могло смягчить ту бурю, которая бушевала в его душе.

— И по поводу того чтобы стать моим наблюдателем? — его голос прозвучал более твёрдо, но в нём всё ещё ощущалась нотка беспокойства. — Ты согласишься?

Она почувствовала, как её сердце сжалось. Этот момент, этот выбор, который изменит их жизни навсегда, заставил её на мгновение застыть, словно она боялась сделать неправильный шаг.

— На одном условии, — наконец произнесла она, её голос был тихим, но уверенным. — Мы держим это в секрете. Ты не произносишь ни слова о своей причастности к ребёнку, пока я не буду готова.

Малфой нахмурился, его взгляд потемнел, как если бы он пытался переварить её слова. Видно было, что эта просьба раздражала его, и он не хотел соглашаться на такие условия. В его глазах мелькнуло возмущение, но, возможно, также и понимание, что у него не было другого выбора. После нескольких напряжённых мгновений, которые показались Гермионе вечностью, он медленно кивнул, принимая её условия, хотя по его лицу было видно, что это решение далось ему нелегко.

— Ладно, — сказал он тихо, его голос звучал почти сдержанно, словно он внутренне всё ещё боролся с собой. — Но знай, что я не люблю играть в такие игры, Грейнджер.

Гермиона смотрела на него, пытаясь увидеть, что скрывается за его словами. Она знала, что этот путь будет полон трудностей, но она была готова к этому, потому что другого выхода у неё не было. Они стояли напротив друг друга, два человека, оказавшиеся на грани чего-то нового и неизведанного, и оба понимали, что этот момент был лишь началом того, что им предстояло пройти вместе.

Заклинание связывания, которое использовали для привязки наблюдателя к субъекту, было поистине мастерским творением магического искусства. Его разработка сочетала в себе изощренную работу с магическими контрактами и тонкую, почти ювелирную работу с чарами. Неудивительно, что оно вызывало восхищение даже у тех, кто знал о магии лишь понаслышке.

После того как обе стороны подписывали контракт, невидимые нити магии плотно обвивали субъект, позволяя наблюдателю следить за каждым его шагом. Местонахождение, основные жизненные показатели — всё это становилось известно наблюдателю, как будто на другом конце заклинания находилась не просто палочка, а глаза и уши самой магии. Но этим дело не ограничивалось. Контракт предоставлял субъекту доступ к определенным, одобренным заклинаниям. Всё было продумано до мелочей — как минимум чтобы субъект мог использовать волшебную палочку для выполнения простых заклинаний, необходимых в повседневной жизни, но не выходящих за рамки безопасности для Ордена.

Это заклинание казалось гуманным. В нём был некий холодный, но логичный расчет, что делало его вполне понятным для обеих сторон. Никаких жёстких оков, ничего, что могло бы показаться унизительным или невыносимо обременительным. Наоборот, казалось, что контракт предлагает разумный компромисс — свободу в пределах необходимого.

Каждый перебежчик, стоящий перед выбором, охотно соглашался на испытательный срок. Ведь альтернатива была куда менее привлекательной. Невозможность практиковать магию была бы сродни смерти для любого волшебника, а перспектива лишиться малейшего шанса на возвращение в мир магии была слишком пугающей.

Драко Малфой не был исключением.

Они спорили уже больше часа, и у Гермионы начала пульсировать голова, словно виски стягивала тугая повязка. Она сидела на краю красновато-коричневого диванчика, изо всех сил пытаясь сосредоточиться на пергаменте, который лежал перед ней, но шумные пререкания доводили её до изнеможения.

— И что произойдёт, если на конспиративную квартиру нападут? — с вызовом спросил Малфой, его голос звенел от напряжения. — Я должен защищать себя и своих… — Его челюсть заметно напряглась, словно он с трудом сдерживал гнев. — Своих товарищей. С грёбаным «Люмосом»?

Гарри, спокойно постучав пальцем по строчке в контракте, нахмурился.

— Базовые согревающие заклинания входят в стандартный протокол испытательного срока, — проговорил он, сохраняя ледяное спокойствие.

— Чтобы я мог швырнуть кастрюлю с кипящей водой в грёбаного Пожирателя Смерти? — огрызнулся Малфой, его серые глаза сверкнули сарказмом. — Дай мне хотя бы «Протего».

Гарри вздохнул, оглянулся на Сириуса, который лениво сидел на подлокотнике кресла и пожимал плечами.

— В его словах есть смысл, — спокойно отметил Сириус, как будто они обсуждали нечто обыденное.

— Отлично, — с раздражением ответил Гарри, хватая перо и быстро нацарапывая что-то на пергаменте. — «Протего». Доволен, Малфой?

Малфой протянул руку и потянул пергамент к себе, бросив на Гарри уничтожающий взгляд поверх тонкой оправы своих очков.

— Мы ещё вернёмся к этому, Поттер, — процедил он сквозь зубы, а потом, не теряя ни секунды, добавил: — Но я хотел бы перейти к разделу Б: мониторинг основных жизненно важных функций. Это должно быть двустороннее заклинание.

Гермиона, до этого сидевшая молча, впервые вмешалась в разговор, её голос был резким и полным негодования:

— Что прости? Этого не будет!

Малфой медленно повернул голову в её сторону, его глаза прищурились, изучая её, словно он разглядывал интересный артефакт. Гермиона лежала на диванчике, потирая виски, её лицо было напряжённым.

— Ты потираешь лоб, — заметил Малфой, не отрывая от неё пронзительного взгляда.

— У меня болит голова, — холодно отрезала она, стараясь сохранить самообладание. — От ваших непрекращающихся споров.

Малфой отвернулся обратно к Гарри и Сириусу, снова перейдя на официальный тон, словно и не было этого краткого обмена репликами.

— Я утверждаю, что, учитывая состояние Гермионы и её склонность к переработкам, было бы разумно, если бы кто-то поблизости был осведомлён о её жизненных показателях, — сдержанно произнёс он, его голос был спокойным, но в словах слышалась скрытая угроза.

Гермиона резко подскочила с дивана, её лицо пылало гневом, а голос дрожал от возмущения:

— Ни в коем случае! Какая невероятная сексистская, контролирующая чушь! Это моё тело, и я отказываюсь…

— В его словах есть смысл, — вдруг вмешался Сириус, пробормотав это с неожиданным равнодушием.

Гермиона ахнула, её глаза расширились от удивления и обиды. Она не могла поверить своим ушам.

— Нет! — закричала она, её голос был полон ярости.

Малфой, не теряя хладнокровия, повернулся к ней с выражением лёгкого презрения, его лицо оставалось безмятежным, но слова резали как нож:

— Этот аргумент в равной степени может быть применён и ко мне, — сказал он спокойно. — Это моё тело, и всё же ты требуешь доступа к моим жизненно важным показателям по первому требованию. Можно утверждать, что ответное заклинание справедливо даже с точки зрения доверия.

— Я не Пожиратель Смерти! — вскрикнула Гермиона, её голос был полон негодования и боли.

Гермиона села в кресло, стараясь выглядеть безразличной, но её глаза полыхали гневом. По комнате разливалось напряжение, словно неведомая сила завладела пространством между ними. Что-то острое скользнуло по её сознанию, слегка постучав по тщательно возведённым стенам окклюменции, и Гермиона, мгновенно распознав эту магическую атаку, уставилась на Малфоя. Он лишь приподнял бровь, выглядя совершенно невозмутимо, но её сердце сжалось от осознания, что он вновь попытался проникнуть в её мысли.

— Что? — её голос прозвучал тихо, но в нём звучала стальная нотка, когда она чуть приоткрыла защитные стены, впуская его в свой разум, словно давая доступ к личной территории.

— То что ты сделала с этим местом — великолепно, — его голос эхом отозвался в её сознании, и на мгновение он даже показался мягким, почти восхищённым.

— Говори, что хотел, и проваливай, Малфой, — мысленно ответила она с леденящей хладнокровностью. — Мне не нравится, когда ты в моей голове.

Он усмехнулся, и его выражение лица оставалось неизменным, но в голосе скользнула тень сожаления.

— Ладно. Я хочу знать, что с тобой всё в порядке, не беспокоится о том, что ты не скажешь мне, если что-то пойдёт не так. Я понимаю, что ты не хочешь говорить людям о… нас. И я действительно не хочу использовать все это против тебя…

Последовала значительная пауза, в воздухе повисла напряжённая тишина, словно он выбирал слова с особой осторожностью. Хотя его следующая мысль прозвучала ещё более весомо:

— Просто позволь мне это, Гермиона. Я больше не буду поднимать этот вопрос.

Она сидела напротив, её взгляд был прикован к нему, и злость, словно огонь, пылала внутри, обжигая её изнутри. Малфой тем временем спокойно вертел в пальцах длинное перо, его лицо оставалось невозмутимым, как будто он абсолютно не волновался за исход их переговоров.

— Хорошо, — неожиданно сказала она сладким голосом, словно усмиряя бушующую в себе бурю. — Я соглашусь на условии, что добавится новый пункт, согласно которому Драко Малфой должен будет готовить мне ужин каждый день, как только я захочу этого.

На её лице промелькнула тень удовлетворения, когда она заметила, как спокойное выражение Малфоя стало мрачным, его губы сжались в тонкую линию, а глаза сузились.

— Я не уверен, как мы могли бы это сформулировать… — начал Гарри, не скрывая своего замешательства.

Гермиона, делая вид, что не замечает его растерянности, продолжила, её голос был полон спокойствия и уверенности:

— Нужно всего лишь указать последствия, — сказала она примирительно, её тон был ласковым, но скрытая угроза не осталась незамеченной. — Например: невыполнение требования приготовить удовлетворительный ужин приведёт к… фурункулам.

Её слова прозвучали с такой сладостью, что Гарри вздрогнул, а Сириус, который сидел неподалёку, едва не расхохотался. К её полному удивлению, Малфой тоже засмеялся. Этот звук был резким, но искренним, словно он действительно был поражён её ответом.

— Ты садистская ведьма, — сказал он с неожиданным весельем в голосе. — Но если хочешь, чтобы я готовил тебе ужин, милая, вписывай это, и я подпишу.

Её глаза сверкнули, и Гермиона стиснула зубы, её спокойствие мгновенно испарилось.

— Не называй меня так, — прошипела она, её голос был наполнен гневом.

Уголок его рта приподнялся, и он наклонил голову, словно соглашаясь с её требованиями, но в его глазах горела насмешка.

— Почему нет? Я думал, это твоё прозвище здесь, — ответил он, будто бросая вызов.

— Итак… — Гарри, пытаясь унять нарастающее напряжение, прервал их перепалку, его голос звучал примирительно. — Вы двое, кажется, хорошо ладите.

* * *

Гермиона быстрым шагом направилась на кухню, её мысли были заняты злостью, которая кипела внутри, как вода в чайнике. Её пальцы сжались вокруг палочки, когда она взмахнула ею в сторону чайника, и вода моментально закипела. Бурление воды отражало её внутреннее состояние, словно весь её гнев и разочарование нашли выход через этот незначительный магический акт.

— Не говори со мной об этом идиоте, — сказала она резким голосом, от которого сама вздрогнула. Она схватила свою любимую чашку с изображениями игривых кошек с полки и, не рассчитав силу, поставила её на стол так сильно, что чайная ложка звякнула, отскочив от края.

Гарри, следивший за её действиями, осторожно уселся за стол, не желая усугублять ситуацию. Он чувствовал, как её эмоции накаляют атмосферу в комнате.

— Я не могу поверить, что у него хватило наглости требовать взаимное заклинание! — продолжала она, её голос дрожал от возмущения, когда она сунула чайный пакетик в кружку и заливала его кипятком. Пар поднялся над чашкой, завиваясь в воздухе, и Гермиона уставилась на него, как будто в этом кружеве пара пыталась найти решение всех своих проблем. — И ты! Ты и Сириус были согласны с этим!

— Честно говоря, это ты согласилась, — попытался оправдаться Гарри, его голос был мягким, но уверенным. — Мы просто сказали, что у него был веский аргумент.

Гермиона резко опустила чашку, и несколько капель воды выплеснулись на стол. Её пальцы сжались вокруг ложки, которую она энергично перемешала в чашке, не глядя на Гарри.

— Я его ненавижу, — прошипела она, сжимая зубы. — Отвратительная, манипулятивная змея.

Её мысли метались, словно чайная ложка в кружке, разбавляя её разум смесью гнева и разочарования. Она едва заметила, как ложка замедлила своё движение, когда Гарри, усаживаясь на стул напротив неё, заговорил вновь.

— Кстати, — осторожно начал он, — почему ты всё-таки согласилась? Я не мог не заметить долгую паузу, когда вы двое просто… смотрели друг на друга.

Гермиона остановила ложку и отложила её в сторону, глядя на тянущуюся серебряную нить, едва различимую в воздухе. Её взгляд стал задумчивым, когда она осознала, что нить, указывала на то, что Малфой был где-то поблизости, возможно, в соседней комнате. Эта тонкая линия служила напоминанием об их недавнем связывании, что теперь она носила с собой частичку его магии.

— Ты знаешь, какие они, слизеринцы, — наконец ответила она, пытаясь скрыть дрожь в голосе. — Согласиться казалось самым лёгким способом заставить его замолчать.

Она снова взялась за ложку и медленно размешала чай, вглядываясь в мерцание серебряной нити. Гермиона пыталась не думать о том, насколько насильственным оказалось это заклинание жизненных показателей. Теперь внутри неё действительно находился кусочек Малфоя, его магическая энергия переплеталась с её собственной. Если бы она захотела, она могла бы почувствовать его сердцебиение, медленный ритм, как будто он всегда был рядом, даже когда находился на расстоянии. Но это было не всё — она ощущала странное переживание, которое, по её мнению, указывало на его уровень стресса.

Она резко замерла, когда поняла, что, возможно, он почувствовал её ярость, когда она покидала комнату после завершения связывания. Это ли было причиной, по которой он решил держаться подальше? Её мысли путались, а эмоции метались, и даже чай в кружке, казалось, больше не приносил успокоения.

* * *

Той ночью Малфой мастурбировал в душе, стараясь не думать о том, что его чувства теперь не принадлежали только ему. Он был один, но ощущал это иначе, как если бы его мысли и желания были раздроблены на тысячи мелких осколков, часть которых оказалась в чужих руках. Оргазм настиг его неожиданно, от чего он на миг прикусил губу, подавляя стон. Но этот стон не оставался в пустоте — он отозвался где-то далеко, в сознании того, кто был связан с ним. Прекрасно.

* * *

На следующее утро Гермиона проснулась на рассвете, чувствуя неприятную, ноющую боль в бедрах. Тело казалось усталым, несмотря на то, что ночь прошла тихо. Она попробовала потянуться, но боль только усилилась. Не желая оставаться в постели с этими ощущениями, Гермиона решила отправиться на прогулку, надеясь, что свежий воздух развеет её мысли.

Холмы вокруг коттеджа были окутаны плотным, холодным туманом, придавая сельской местности странное, почти мистическое очарование. Кудри Гермионы небрежно выглядывали из-под шапки, её тело было закутано в толстый свитер и шарф, словно она пыталась защитить себя не только от холода, но и от мыслей, которые не давали ей покоя. Применив согревающее заклинание, она взяла термос с горячим чаем и тихо вышла из дома, стараясь не разбудить никого в коттедже.

Прогулка оказалась длиннее, чем она планировала. Через час она достигла вершины одного из холмов, откуда открывался вид на бескрайние зелёные поля и пасущихся овец. Ручей, извиваясь среди холмов, исчезал в тумане, оставляя лишь серебристую полоску, будто нарисованную на белом полотне. Гермиона остановилась, сделала глоток чая и на мгновение позволила себе раствориться в этом спокойствии. Ей нужно было это ощущение бескрайности, это напоминание о том, что её проблемы лишь крупица в огромном мире.

Она жива. Она здорова. Эти простые истины казались ей утешительными, но не настолько, чтобы успокоить её душу. Да, она носила под сердцем ребёнка от мужчины, которого презирала. От мужчины, с которым её связывало только это чертово заклинание и нежеланная судьба. Но разве не могло быть хуже? В глубине души она пыталась убедить себя, что где-то существует ситуация, которая могла бы быть хуже этой.

Гермиона вздохнула, но умиротворение, едва коснувшись её, вновь ускользнуло.

Через пять минут она неуклюже перелезала через низкий деревянный забор, стараясь держать равновесие, но её новое положение — округлившийся живот — внесло свои коррективы. Гермиона не рассчитала силы, потеряла равновесие и покатилась вниз по холму. Всё произошло слишком быстро: мокрая трава, вспышка боли, мгновенная потеря ориентации. Она оказалась на земле, дышащей сыростью, с синяком на заднице и грязью на одежде. Лодыжка ныла, напоминая о недавнем падении.

Гермиона попыталась убедить себя, что всё ещё могло быть хуже.

Но, лёжа на мокрой траве, ощущая беспомощность и одиночество, она вдруг поняла, что больше не может это терпеть. Слёзы брызнули из глаз, она не смогла их сдержать. Руки сжались в кулаки, но эта слабость, эта несправедливость переполнили её до краёв. Она плакала, не сдерживаясь, не заботясь о том, кто может услышать её. Никто не знал, где она, и она не позавтракала. Но, чёрт возьми, могло ли что-то быть еще хуже?

Когда через какое-то время нож пронзил руины её окклюментических стен, она ахнула. Это было внезапно, как если бы ледяной ветер прорвался сквозь трещины её сознания, заморозив её сердце. Она ощутила резкую боль, словно кто-то грубо вторгся в её самые сокровенные мысли.

— Где ты? Ты в порядке? Чёртова Гриффиндорская ИДИОТКА!

Гермиона моргнула, почувствовав, как ледяные оковы постепенно ослабли, заменяясь теплом и силой его мыслей. Словно яркий свет, разрезающий тьму, его разум проник в её, отталкивая страх и боль.

— Я у подножия холма. Я в порядке, но подвернула лодыжку, и моя палочка куда-то улетела по пути вниз.

Она могла чувствовать, как его гнев и беспокойство отразились эхом в её голове, будто волны, разбивающиеся о каменистый берег. Эти эмоции захлестнули её на миг, но затем резко отступили, оставив лишь сосредоточенность и решимость.

— Знал, что надо было настаивать на заклинании для определения местоположения. Я уже сорок минут пытаюсь найти тебя с помощью легилименции и, похоже, я уже близко, иначе не смог бы достучатся до твоего сознания. Можешь дать мне ещё какие-нибудь ориентиры?

Она оглянулась вокруг, пытаясь зацепиться взглядом за что-то, что могло бы помочь ему найти её. Туман, поднимавшийся с земли, словно укутывал мир белой вуалью, приглушая звуки и скрывая все формы. Легкий ветер качал ветви ивы, над головой кружились редкие листочки, как печальные слезы, падающие на землю.

— Я сижу, прислонившись к иве, а за мной есть живая изгородь. Поблизости несколько овец… О, на вершине холма есть деревянный забор! Я пыталась перелезть через него, когда потеряла равновесие.

Через несколько минут её уши уловили знакомый шум шагов, звук, столь неуместный среди тихого и мирного ландшафта. Сквозь туман, казалось, материализовался Малфой, шагая по траве в ботинках, которые не впитывали грязь, его идеально сидящие тёмно-серые брюки, казалось, сопротивлялись влажности воздуха, а тёплый свитер цвета сланца подчеркивал его светлую кожу и платиновые волосы. На его лице читалось раздражение, но в его глазах горела тревога.

Он подошёл к ней и, несмотря на мокрую землю, сразу опустился на колени рядом. В его движениях было что-то осторожное, но в то же время решительное. Руки касались её ног, плеч, словно пытаясь найти и исцелить каждую возможную рану.

— Ты в порядке?

Его голос был низким, почти шепотом, но в нём чувствовалась огромная глубина эмоций. Гермиона посмотрела на него, видя, как на его лице смешались напряжение и облегчение.

— Вполне, если не считать ушибленной задницы, ещё более ушибленного самолюбия и моей лодыжки. Как я и сказала.

Лёгкая улыбка тронула его губы, от чего его лицо немного смягчилось, словно он позволил себе на мгновение забыть о своих тревогах.

— Я очень рад, что это всё, чем ты отделалась. Ты понимаешь, что чуть не довела меня до сердечного приступа?

Она смущённо кивнула, понимая, как беспокоилась бы, если бы на его месте оказалась она сама.

— Эти эмоции были очень сильными?

— Ты разбудила меня прямо из прекрасного сна. Я был крайне недоволен.

Гермиона улыбнулась, едва ли сдерживая смешок, который застрял где-то в её горле, оттягивая её внимание от боли в ноге. Даже в такие моменты Малфой умел сохранять сарказм, хотя в его тоне слышалось облегчение.

— Снились изысканные французские пирожные, Малфой?

— Не совсем. — его голос стал чуть ниже, в нём звучала какая-то тайна, как будто он хотел, чтобы она догадывалась о чём-то, не говоря напрямую. В его глазах блеснула игривая искра, которая могла означать всё, что угодно — от мечты о десерте до чего-то гораздо более интригующего.

Но он не стал углубляться в эту тему, вместо этого сосредоточив всё своё внимание на её состоянии. Сняв свой мягкий синий свитер, он наклонился, чтобы аккуратно снять с неё шапку и шарф. Его движения были уверенными, но в них чувствовалась забота.

— Что ты делаешь? — воскликнула она, ощущая, как её тело моментально начало дрожать от холода.

Он усмехнулся, держа её шапку в руках, как если бы она была частью какого-то таинственного ритуала, который понимал только он.

— Потерпи немного, ведьма. — Его голос был полон теплоты, словно он знал, что делает что-то важное. Натянув свитер на её кудри, он бережно помог ей просунуть руки в рукава, а затем, как будто это было совершенно естественно, вернул её шапку на голову и поцеловал её в кончик носа. Тепло свитера и его близость подарили ей успокоение.

— Ты осознаёшь, что я не ребёнок? — сухо заметила она, чувствуя, как её щеки слегка порозовели.

— Уверяю тебя, я прекрасно это понимаю. — Его глаза блестели на фоне серого неба, а его голос звучал мягко, почти нежно. Он провёл большим пальцем по её щеке, оставляя за собой ощущение лёгкого покалывания.

Он устроился рядом с ней, усаживая её к себе на колени, словно это было самым естественным действием на свете. Его объятия были тёплыми и надёжными, как защитная оболочка от всего мира.

— Боюсь, придётся согревать тебя старомодным способом.

— Если найдёшь мою палочку, я смогу наложить согревающие чары на нас обоих, — пробормотала она, но на самом деле ей не хотелось покидать это уютное место, где она могла чувствовать его тепло и спокойствие.

Его пальцы поглаживали её волосы, расслабляя её, а его дыхание, казалось, синхронизировалось с её собственным. Всё вокруг казалось таким далеким, а его близость — единственным, что имело значение.

— Тебе холодно? — тихо спросила она, зарываясь лицом в его грудь, ощущая запах его кожи и ткани свитера.

— Не переживай обо мне, — ответил он, и в его голосе была слышна твёрдая уверенность, которая успокаивала её, как ласковый шёпот.

— Малфой? — снова нарушила она молчание, но теперь её голос был едва слышен, словно она боялась разрушить эту хрупкую гармонию.

— Да?

— Почему ты присоединился к Ордену?

Он погладил её волосы, как будто задумался о своём ответе, но его дыхание оставалось ровным и спокойным.

— Я уже говорил, — мягко напомнил он, но в его голосе не было упрёка, только грусть.

— Ты серьёзно насчёт того, что мы продержимся всего шесть месяцев? — спросила она, не в силах избавиться от тревожных мыслей, которые вертелись у неё в голове, как назойливые мухи.

— Да, — тихо ответил он, и его голос звучал так, как будто он уже смирился с этим фактом.

— Е-если бы они выиграли, что бы они сделали с ребёнком?

Он замолчал, и Гермиона ощутила, как его тело напряглось. На миг она почувствовала его страх, скрытый глубоко внутри, как тёмное, болезненное пятно.

— Это не имеет значения, потому что я не допущу этого, — произнёс он, его голос стал твёрже, как сталь.

— Но если бы это произошло? Дало бы то, что он твой, какую-то защиту?

Его объятия стали крепче, словно он пытался защитить её от самой этой мысли.

— Боюсь, они не слишком хорошо относятся к смешению чистокровных и маглорожденных, — сказал он с горечью. — Я не знаю, что бы они сделали, и это пугает меня.

— Малфой, ты боишься?

— Конечно, я боюсь, — шепнул он, его голос стал мягче. — Как не бояться того, что может уничтожить всё, что тебе дорого?

Его слова прозвучали так искренне, что Гермиона почувствовала, как её сердце сжалось. Она поняла, что он не просто опасался за свою жизнь, но и за жизнь тех, кто ему дорог.

Его пальцы снова прошлись по её волосам, его прикосновение было успокаивающим, как лёгкий ветерок, несущий с собой аромат лета.

— Я обещаю, что сделаю всё возможное, чтобы защитить тебя и нашего ребёнка. Мы будем бороться до последнего вздоха, Гермиона.

В его голосе была такая решимость, что она почувствовала, как её собственные страхи начали растворяться. Его объятия стали её убежищем, где она могла чувствовать себя в безопасности, несмотря на всю опасность, что окружала их. Это были самые искренние слова, которые она когда-либо слышала от Драко Малфоя. Его голос, обычно полный насмешки или сарказма, теперь звучал мягко, почти с благоговением. Гермиона почувствовала, как её сердце сжалось от переполнявших эмоций. Она закрыла глаза, прислушиваясь к ритму его сердца, и позволила себе забыть о тревогах и страхах, ощущая лишь тепло его тела.

Туман вокруг них медленно стелился по земле, словно природа сама пыталась укрыть их от остального мира. Ветви ивы нежно касались её волос, словно успокаивая. В этом моменте была какая-то магия, тихая и незаметная, но бесконечно мощная.

— Я могу позаботиться о себе, ты знаешь, — прошептала она, чуть приподняв голову, чтобы взглянуть ему в глаза. Её голос был полон уверенности, но в то же время в нём слышалась легкая дрожь, как будто она сама пыталась в этом убедиться.

Малфой посмотрел на неё с легкой улыбкой, в его серых глазах мелькнула тёплая искорка. В это мгновение он казался другим — не тем надменным юношей, каким она его всегда знала, а кем-то, кто тоже боролся со своими демонами, но был готов сражаться за тех, кого любит.

— Да, я это вижу, — ответил он, притягивая её ближе, так, словно хотел защитить от всего, что могло бы причинить ей боль. Его голос был наполнен тёплым юмором, но в глубине звучала забота, которая не нуждалась в словах. — У тебя явно всё под контролем.

* * *

К её ужасу, Малфою пришлось нести её обратно к коттеджу. Он легко поднял её на руки, словно она весила не больше пера, но Гермиона чувствовала, как в его движениях сквозила осторожность. Каждый его шаг был плавным, но решительным, чтобы не причинить ей лишней боли. Её лодыжка была сильно опухшей, и каждый раз, когда она пыталась хоть немного опереться на неё, боль пронизывала её тело, заставляя стиснуть зубы от отчаяния.

Туман, окутавший холмы, становился всё гуще, и мелкий дождик начинал моросить, оставляя на их одежде мелкие капли. Деревья тихо шептались на ветру, как будто обсуждая ситуацию. Силуэт коттеджа, тёмный и уютный, наконец-то появился на горизонте.

— Перестань волноваться, — произнёс Малфой с лёгкой усмешкой, когда они подошли к входной двери. Он внимательно смотрел на неё, чувствуя её напряжение, словно оно исходило из самого её сердца. — Я чувствую, как твои мысли дрожат от напряжения, и это крайне раздражает.

Гермиона прикусила губу, недовольная тем, что он так легко читает её эмоции. Её гордость мешала ей принять помощь, особенно от него. Она повернула голову, пытаясь не встречаться с ним взглядом, и шепнула:

— Просто поставь меня и дай мне дойти самой. Они уже и так слишком обо мне беспокоятся. Не хочу добавлять масла в огонь.

— Когда я уходил, дома никого не было, — спокойно ответил Малфой, ловко взявшись за дверную ручку рукой, что поддерживала её за ноги. Дверь поддалась с лёгким скрипом, впуская их внутрь, в тепло и полумрак коттеджа. Внутри пахло травами и свежеиспечённым хлебом, уютная атмосфера сразу окутала их, отрезая от мрачной погоды снаружи.

Он осторожно поднялся по лестнице, шаг за шагом неся её наверх, туда, где была её комната. Каждый звук его шагов эхом раздавался в старом доме, смешиваясь с тихим потрескиванием горящего внизу камина. Открыв дверь её комнаты, он аккуратно положил её на кровать, словно она была сделана из хрупкого стекла, и направился в ванную.

Спустя несколько минут он вернулся, держа в руках чистое полотенце, и начал наполнять ванну тёплой водой. Звук льющейся воды был успокаивающим, наполняя пространство мягким журчанием.

— Я оставлю дверь приоткрытой, — сказал он, укладывая полотенце на стойку у раковины. Его голос был спокоен и лишён какого-либо напряжения, но в нём ощущалась неподдельная забота. — Зови, если что-то понадобится, ладно?

Гермиона молча кивнула, но её брови были нахмурены. Она поймала своё отражение в зеркале, и это только усилило её раздражение. Её волосы теперь были спутанными, и она пыталась расчесать их пальцами, но они сопротивлялись, будто намеренно.

— Я прекрасно могу позаботиться о себе, — пробормотала она себе под нос, всё ещё борясь с непослушными кудрями.

Малфой, чувствуя, что её упрямство сейчас не нуждается в обсуждении, благоразумно ничего не ответил. Он тихо вышел из комнаты, оставляя её одну с её мыслями и болью, чтобы она могла восстановиться в покое. В его действиях не было ни капли жалости, лишь понимание и уважение к её самостоятельности.

* * *

Проведя утро за изучением разведданных, которые предоставил Малфой, Гарри аппарировал обратно к маленькому трёхкомнатному коттеджу, надеясь, что пока его не было, никто никого не убил. Его появление сопровождалось лёгким хлопком, но дом встретил его тишиной, нарушаемой лишь тихим потрескиванием огня в камине.

На кухне царил уютный беспорядок: на столе стояли пустые кружки, а в воздухе ещё витал слабый аромат кофе. Гарри взял лимонное печенье из банки на полке, кусая его с приятным хрустом, и лениво заглянул в холодильник. Его взгляд скользнул по полкам, но, не найдя ничего интересного, он захлопнул дверцу и направился в гостиную.

Дойдя до двери, Гарри замер, его рука всё ещё лежала на дверной ручке, но он не решился открыть её полностью. То, что он увидел, заставило его сердце на мгновение замереть.

В гостиной, в свете мягкого, теплового свечения камина, Гермиона и Малфой сидели на диване. Гермиона, в уютном свитере, сидела между ног Малфоя, её спина слегка опиралась на его грудь. Она держала в руках книгу, её голос звучал тихо и размеренно, когда она читала вслух. Слова, которые она произносила, казались лишёнными всякой суеты, наполненными спокойствием и уверенностью. Малфой, погружённый в процесс, аккуратно заплетал её мокрые волосы, его пальцы ловко работали, создавая аккуратные косы.

Всё в этой картине казалось удивительно домашним и неожиданно естественным. Свет от камина мягко окутывал их, отражаясь в их глазах, создавая иллюзию уюта и близости. Это был тот редкий момент, когда все внешние заботы исчезли, оставляя только тепло, доверие и спокойствие.

Гарри не был уверен, что он чувствует. Сначала его охватила растерянность, а затем что-то вроде понимания. Хотя эта сцена не была прямым подтверждением его подозрений, она была достаточно близка, чтобы вызвать у него смешанные чувства. В этот момент он не мог решить, что его беспокоит больше — их близость или то, как легко она вписалась в их жизнь.

Не сказав ни слова, Гарри тихо отступил, закрыв дверь за собой. Он решил, что, возможно, это тот редкий случай, когда лучше сделать вид, что он ничего не видел, и дать им наслаждаться моментом. Ему нужно было время, чтобы осмыслить увиденное, и он скрылся, оставив их в этом спокойном уединении.

Через неделю, когда Малфой вошел в гостиную, Гарри, сидящий за столом с чашкой кофе, поднял взгляд, заметив его приближение. В воздухе повисло лёгкое напряжение, когда Малфой занял кресло напротив Гарри. Его лицо было серьезным, губы плотно сжаты, как будто он боролся с чем-то внутри себя.

— Нам нужно поговорить, — наконец, заговорил Малфой. Его голос звучал ровно, но в нем проскальзывали нотки тревоги.

Гарри медленно отпил кофе, словно пытаясь разобраться в мыслях.

— Конечно. Подождем Гермиону? — предложил он, стараясь держаться расслабленно, но внутри него всё напряглось.

— Не обязательно, — быстро ответил Малфой, избегая взгляда Гарри, его пальцы начали нервно теребить край кресла. Это был малозаметный жест, но Гарри его уловил.

Гарри поднял брови, ожидая продолжения, чувствуя, как напряжение между ними растет.

— Мне нужно, чтобы добавили несколько дополнительных заклинаний, — наконец произнес Малфой, его голос звучал немного жестче, чем обычно.

Гарри прищурился, но оставался спокойным.

— Хорошо. Какие именно? — спросил он, наблюдая за каждым движением Малфоя.

Малфой молча достал из кармана сложенный лист бумаги и, слегка колеблясь, протянул его Гарри.

— У меня есть список, — добавил он, как будто объясняясь.

Гарри развернул бумагу, его глаза быстро скользнули по строчкам, и он нахмурился.

— Ничего себе… многовато, — пробормотал он, затем поднял взгляд на Малфоя, пытаясь понять, что заставило его составить такой список.

— Они необходимы, — коротко ответил Малфой, его взгляд стал тверже, словно он приготовился к спору.

Гарри изучающе посмотрел на Малфоя, прищурив глаза.

— Почему? — спросил он, подозревая, что за этим кроется нечто большее, чем просто желание усилить защиту.

Малфой сжал челюсти, его лицо стало напряжённым, и на мгновение он отвел взгляд, словно подбирая слова.

— Ты почти не бываешь дома, а Гермиона… — Он сделал паузу, затем сжал кулаки, как будто не хотел продолжать, но знал, что должен. — Рискует.

В его голосе прозвучала такая искренняя тревога, что Гарри напрягся, чувствуя, как его подозрения усиливаются.

— Что-то случилось? — спросил он, напрямик, его голос стал строже.

Малфой вздохнул, его плечи слегка опустились, как будто он устал от этой ситуации.

— Скажем так, я понял, что кто-то должен быть рядом, чтобы позаботиться о ней, если что-то пойдет не так, — произнес он, избегая прямого ответа, но в его глазах мелькнуло что-то, чего Гарри не мог игнорировать.

— И этот кто-то — ты? — Гарри скрестил руки на груди, его взгляд стал колючим, он хотел знать правду.

Малфой встретил его взгляд, не отступая, в его глазах читалась решимость.

— А ты видишь кого-то еще? — спросил он, бросая вызов.

Гарри задумчиво потер подбородок, его мысли вернулись к Гермионе, к тому, как она устала от слухов и шепотов, связанных с её беременностью. Он знал, как трудно ей было в одиночку справляться с осуждением и сплетнями.

— Ты прав. Она переехала сюда, потому что была устала от шепотков за своей спиной по поводу ее положения. Ты знаешь, какие волшебники… консервативные в таких вещах. Без отца ребенка рядом — это было непросто. — Гарри наблюдал, как губы Малфоя сжались в тонкую линию, видя, как его слова попадают в цель. — Но, — задумчиво продолжил он, — может, нам стоит пригласить кого-то, кто мог бы позаботиться о ней, как ты хотел.

Малфой мгновенно напрягся, его глаза вспыхнули недовольством.

— Она не хочет никого другого, — резко ответил он, почти не давая Гарри договорить. Его кулаки снова сжались, и он сделал глубокий вдох, словно пытаясь успокоиться. — Было бы проще, если бы ты просто дал мне эти заклинания. Проблема решена, и никому не нужно беспокоиться.

Гарри с трудом сдержал усмешку, видя, как Малфой теряет самообладание.

— Полагаю, это действительно самый простой вариант. И Гермиона не должна об этом знать? — спросил он с лёгкой насмешкой, пристально наблюдая за реакцией Малфоя.

Малфой откинулся на спинку кресла, его лицо снова стало спокойным, но глаза выдали внутреннюю борьбу. Он внимательно смотрел на Гарри, оценивая его реакцию.

— Ты правда не собираешься устраивать сцену? — спросил он, его голос был тихим, но в нем слышалась напряженность.

Гарри вздохнул и отложил бумагу.

— Пока она счастлива, я счастлив, — произнес он, глядя прямо в глаза Малфою, давая понять, что не собирается вставать между ними, пока это действительно приносит пользу Гермионе.

Малфой, кажется, расслабился, кивнув, как будто на мгновение отпустило напряжение.

— В таком случае, думаю, мы прекрасно друг друга понимаем, — заключил он, не отводя взгляда.

* * *

— Итак, что скажешь о Малфое? — спросил Гарри вечером, налив себе две трети стакана виски. Он сел за кухонный стол напротив Гермионы, наблюдая, как она сосредоточенно делает записи на схеме склада.

Её взгляд был прикован к пергаменту, движения карандаша были быстрыми и точными, словно каждая деталь была жизненно важной.

— Всё тот же зануда, — пробормотала она, не поднимая головы, продолжая чертить линии и символы.

Гарри слегка улыбнулся, но его взгляд стал задумчивым. Он медленно провел рукой по своему подбородку, ощутив небольшую щетину.

— Да? — спросил он, будто обдумывая её слова. — Не такой уж он плохой, как я вижу.

Гермиона резко подняла голову, её глаза, обычно такие теплые, теперь были холодными и строгими.

— Ты почти не бываешь здесь, Гарри, — сказала она, стараясь удерживать ровный тон, хотя в её голосе проскользнуло раздражение. — А я связана с ним буквально магическим контрактом. Не думаю, что твоё мнение здесь уместно.

Гарри замолчал, его взгляд стал более серьёзным. Он знал, что она права, но её слова всё равно ранили его.

— Понятно, — наконец ответил он, принимая её критику. — И ничего положительного? — спросил он, не сводя с неё глаз, пытаясь уловить хоть малейшее изменение в её выражении.

Гермиона отвернулась, её плечи слегка напряглись.

— Он Пожиратель Смерти, — тихо ответила она, её голос был полон горечи.

Гарри кивнул, сделал глоток виски, чувствуя, как обжигающая жидкость согревает его горло.

— Который пришёл к нам с достаточной информацией, чтобы вернуть Орден в игру, — напомнил он, стараясь не показать своей обеспокоенности.

Гермиона слегка напряглась, её взгляд на мгновение задержался на одной из линий схемы, прежде чем она продолжила работу.

— Да, ну… Уверена, у него есть свои причины, — её голос звучал неуверенно, как будто она пыталась убедить себя.

Гарри молча наблюдал за ней, ощущая что-то странное в её реакции. Он сделал ещё один глоток, задумчиво наклонив голову.

— Он кажется очень зависимым от тебя, — наконец произнёс он, его голос был тихим, но в нём звучала нотка подозрения.

Гермиона резко подняла глаза, её взгляд встретился с его, и в этом взгляде читалось больше, чем она хотела показать.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила она, её голос стал немного жёстче, как будто она была готова защищаться.

Гарри немного наклонился вперёд, его глаза скользнули по её лицу, задержавшись на сложной косе, которая аккуратно лежала на её плече.

— Коса красивая, — заметил он, его голос был мягким, но в нём слышалась осторожность.

Гермиона резко отпрянула, её глаза расширились от удивления, а щеки залились румянцем.

— У него просто умелые руки, — выпалила она, и тут же осеклась, осознав, что сказала. Её лицо стало ещё краснее, и она отвернулась, пытаясь скрыть смущение. — Это ничего не значит, — поспешно добавила она, но её голос дрожал.

Гарри не смог сдержать усмешку, наблюдая, как она борется с эмоциями. Он сделал ещё один глоток виски, позволяя теплу разлиться по телу.

— Умелые руки, да? — поддразнил он, в его глазах светилась насмешка.

Гермиона посмотрела на него с таким гневом и смущением, что Гарри почти почувствовал себя виноватым.

— Заткнись, Гарри, — бросила она, её голос дрожал от раздражения и смущения, но в её глазах мелькнуло что-то другое, более глубокое, что она старалась скрыть.

* * *

Гермиона пыталась сосредоточиться на своих исследованиях, но это оказалось непростой задачей. Она сидела на террасе, погрузившись в изучение древних манускриптов, пытаясь выяснить, как крестражи воздействуют на душу. Слова на пергаменте, казалось, сливались, и их значение ускользало от неё, словно они были написаны на неизвестном языке.

Как она могла сосредоточиться, когда Малфой находился в саду, совсем неподалёку, и… и… выполнял отжимания стоя на руках? Да, именно так. Он ловко балансировал на своих сильных руках, а его мышцы напрягались с каждым движением. Гермиона невольно скользнула взглядом от древних текстов к сцене перед собой.

— Серьёзно? — прошептала она себе под нос, стараясь вернуть внимание к книге, но её взгляд снова и снова возвращался к нему.

Малфой, закончив серию упражнений, грациозно приземлился на ноги. Его стройная фигура выделялась на фоне зелени сада, а безупречные мышцы были чётко очерчены, словно вырезаны из мрамора. Гермиона чувствовала, как её сердце начало биться быстрее, и она прокляла свои гормоны за то, что они так некстати взбунтовались.

Он внезапно рванул к воротам, и её взгляд неосознанно проследовал за ним. Стремительный бег подчёркивал каждый изгиб его тела, и Гермиона с трудом подавила желание зажмуриться, чтобы остановить мысли, проносящиеся в её голове. Когда он развернулся и побежал обратно, она сделала глубокий вдох, пытаясь унять дрожь, охватившую её тело.

Через несколько минут Малфой вновь появился в поле её зрения и направился к параллельным брусьям. Его движения были плавными и уверенными. Гермиона не могла отвести глаз, когда он взобрался на брусья, вытянул ноги и начал отжиматься, напрягая трицепсы. Его дыхание было размеренным, сосредоточенным, как будто он выполнял нечто обыденное.

Гермиона почувствовала, как жар расползается по её телу, поднимаясь от живота к щекам. Она пыталась подавить это чувство, но её мысли упорно возвращались к Малфою. Она злилась на себя, на свои эмоции, которые, казалось, выходили из-под контроля.

— Мерлин, что же я делаю? — тихо пробормотала она, но ответа не было.

* * *

Гермиона стояла в дверях, когда Малфой, наконец, вошёл внутрь, его грудь и плечи блестели от пота. Плотные капли стекали с его затылка и падали на пол, следуя линии его мускулистой шеи. Его дыхание было глубоким и прерывистым, как будто он только что завершил битву.

— Нам нужно, чтобы ты был на собрании сегодня вечером, — её голос звучал ровно, хотя внутри всё было иначе. Она старалась смотреть ему в глаза, игнорируя, как пот стекает по его лбу, оставляя влажные дорожки.

Малфой провёл рукой по лицу, убирая пот, и тяжело вздохнул, как будто пытался вернуться к спокойному состоянию.

— Да? — ответил он с лёгкой усмешкой. — Наконец-то меня пустят в святая святых?

Её взгляд был суровым, и она старалась держать себя в руках.

— Вряд ли, — отрезала она, не желая показывать, как близко он был к правде. — Нам нужна дополнительная информация о складе с зельями, вот и всё.

Малфой усмехнулся, слегка приподняв брови, его глаза на мгновение стали насмешливыми.

— Конечно, Грейнджер, используй меня как хочешь, — произнёс он, его голос был низким и слегка насмешливым. — Я не против.

Её брови сошлись на переносице, и она посмотрела на него с неодобрением, но он лишь усмехнулся ещё шире, отступая к лестнице с поднятыми руками, как будто сдавался в каком-то невидимом бою. Она молчала, наблюдая, как он исчезает на лестнице, но в душе бурлила смесь раздражения и чего-то более сложного.

Через несколько минут она услышала, как в ванной включилась вода, звук льющейся воды был неожиданно громким в тишине дома. Гермиона крепко сжала пальцы на книжке, которую всё ещё держала в руках, чувствуя, как слабое возбуждение, которое витало в их отношениях, внезапно вспыхнуло с новой силой. Её сердце забилось быстрее, и она почувствовала, что больше не может находиться в доме, пока он там.

Слабая дрожь пробежала по её телу, и, едва осознавая свои действия, она стремительно выбежала на улицу, чувствуя, как свежий воздух бьёт в лицо. Ей нужно было освежиться, охладиться, привести мысли в порядок, но вместо этого она ощутила, как её разум наполнился образами того, как Малфой стоял под струями воды, его тело расслабленное и обнажённое, как поточные капли скатывались по его коже.

Гермиона нервно сглотнула, её руки дрожали. Она зажмурила глаза, стараясь вернуть себе контроль, но чувства и мысли, которые она долго пыталась игнорировать, охватили её с новой силой.

* * *

Гермиона отпустила руку Малфоя, как только они аппарировали в Штаб-квартиру, стараясь не задерживать взгляд на его лице. Её сердце билось слишком быстро, а мысли были слишком хаотичными, чтобы сосредоточиться. Она сделала глубокий вдох, надеясь, что холодный воздух немного успокоит её.

— Никакого алкоголя до конца собрания, чай и кофе на кухне, — коротко бросила она, избегая встречаться с его взглядом. Её голос был почти безэмоциональным, но внутри всё ещё бушевали чувства. Она резко повернулась и ушла, оставив Малфоя стоять в центре холла. Ей нужно было найти кого-нибудь — кого угодно, лишь бы отвлечься от собственных мыслей и того, что только что произошло.

Пройдя по коридору, она почувствовала нарастающую тяжесть в теле и решила, что холодный душ сможет освежить её. Она направилась в ванную, надеясь, что ледяная вода сможет смыть мысли о том, что случилось ранее, и вернуть ей самообладание. Но даже после этого она едва могла смотреть на Малфоя. Он, казалось, был совершенно спокоен, как будто ничего не произошло, и никто, кроме неё, не догадался бы, чем он занимался рукой всего несколько минут назад. Гермиона крепко сжала зубы, стараясь выкинуть из головы его руки, их движение, как они…

Мерлин, ей нужно перестать об этом думать.

Её ноги вели её по дому почти автоматически, но в каждом шаге ощущалась усталость и боль в мышцах, о которых она даже не подозревала. Настроение у неё было скверное, особенно после того, как она поняла, что они прибыли раньше, чем ожидалось. Ремус и Невилл были заняты в оранжерее, обсуждая урожай модифицированного аконита, а Гарри нигде не было видно. Гермиона продолжала двигаться, надеясь найти хоть какое-то занятие, и вскоре оказалась в балльном зале, который был переоборудован под военную комнату.

Там она нашла Сириуса, который сидел перед большой трёхмерной картой Британии, разложенной на полу. Его палочка была направлена на миниатюрную фигурку Пожирателя Смерти, которая парила в воздухе, как мрачное предзнаменование.

— Помоги мне решить спор, милая, — сказал Сириус, взмахнув палочкой над моделью. — Симулировать его смерть, когда мы одолеваем одного из этих ублюдков, или он просто исчезнет?

Гермиона наблюдала, как миниатюрный Пожиратель смерти пошатнулся на колени, кровь брызнула из его шеи, и он рухнул, прежде чем исчезнуть. Она невольно поморщилась, видя это зрелище.

— Это обязательно должно быть так жестоко? — спросила она, её голос дрожал от неприятного зрелища.

— Ты говоришь как Ремус, — усмехнулся Сириус, не снимая взгляда с карты.

Гермиона попыталась присесть рядом с ним, чтобы рассмотреть карту поближе, но потеряла равновесие на полпути и неожиданно плюхнулась на пол. Тяжёлый вздох вырвался у неё, когда она попыталась подняться.

— Чёрт побери, — пробормотала она с раздражением, чувствую себя неловко и неуклюже. — Двадцать три недели, и я просто не могу больше это терпеть. Когда-то я была грациозной, а теперь я просто жаба.

— Эй, не оскорбляй жаб, они — чудо природы, — весело заметил Сириус, улыбнувшись. Он помог ей встать, мягко поддерживая её за локоть, а затем взмахнул палочкой. Диван, стоящий у стены, мягко подкатился к ним через весь зал, и Гермиона с облегчением опустилась на него.

— Садись, — сказал Сириус, удобно устроившись на подлокотнике. — И расскажи мне, как поживает мой кузен.

Гермиона с благодарностью погрузилась в мягкие подушки, чувствуя, как напряжение немного спадает.

— Он… умеет меня раздражать, — призналась она, не поднимая глаз. — Думаю, это для него игра. Но он был внимателен, и в общем, он меньший зануда, чем я ожидала.

Сириус ухмыльнулся, заметив её попытку скрыть настоящие чувства.

— А как насчёт его кулинарии? — спросил он с игривой ноткой в голосе, склонившись немного ближе, словно делая большой секрет из своей фразы.

Гермиона не смогла удержаться от лёгкой улыбки, почувствовав, как её губы непроизвольно поднимаются в уголках.

— Он явно старается избегать фурункулов, — сказала она, её голос прозвучал мягко, с лёгким оттенком шутки.

Сириус рассмеялся, его смех раздался низким, гортанным звуком, который эхом разлетелся по уютной комнате. Он заметил, как Гермиона потянулась, вытянув ноги, и похлопал себя по коленям.

— Давай, ноги сюда. Дай помогу, — предложил он, наклонившись вперёд и протянув руки, чтобы поддержать её.

Гермиона с облегчением подняла ноги, чувствуя, как усталость постепенно покидает её тело. Она вздохнула, когда Сириус начал растирать её икры через мягкую ткань леггинсов. Его большие пальцы уверенно вминались в напряжённые мышцы, и она ощутила, как её тело начинает расслабляться под его умелыми руками.

— Не понимаю, почему они так сводят, — произнесла она, нахмурившись, словно пытаясь найти объяснение этому странному явлению. — Эта беременность — сущий кошмар, Сириус. Я бы никому не пожелала.

Сириус приподнял бровь, посмотрел на неё с лукавым огоньком в глазах.

— Учту, если когда-нибудь задумаюсь забеременеть, — ответил он, его тон был таким же игривым, как и прежде.

— Я бы не советовала, — пробормотала она, её голос уже затихал, по мере того как она устраивалась поудобнее на диване. Положив голову на подлокотник, она позволила себе закрыть глаза, чувствуя, как усталость начала наконец-то брать верх. — Закрою глаза на минутку. Разбуди, когда все придут, — добавила она, её голос уже совсем тихий и сонный.

Сириус кивнул, продолжая мягко массировать её ноги, его пальцы двигались плавно и уверенно, пока Гермиона погружалась в кратковременный сон, ощущая спокойствие и тепло рядом с ним.

* * *

Голоса наполнили комнату, смешавшись в один неразборчивый гул, который плавно проник в её сознание. Кто-то мягко коснулся её лодыжки, и она почувствовала знакомое тепло руки Сириуса. Его голос, тёплый и уверенный, раздался где-то рядом:

— Пора просыпаться.

Гермиона медленно открыла глаза, стараясь сфокусировать взгляд. Мир вокруг был размытым, как будто её глаза ещё не проснулись полностью. Она почувствовала себя будто в тумане, после глубокого и долгого сна.

Перед ней стояла группа людей, но её взгляд сразу привлёк высокий силуэт с белоснежными волосами. Драко Малфой стоял среди остальных, и его серые глаза неотрывно смотрели на неё. Он обошёл карту, лежащую на столе, и шагнул к дивану, на котором она полулежала. Его взгляд скользнул по её вытянутому телу, задержавшись на руке Сириуса, которая всё ещё лежала на её лодыжке.

— Блэк, — холодно произнёс он, его голос прозвучал так, будто каждое слово было острым, как лёд.

Сириус усмехнулся, не торопясь убирать руку.

— Кузен. Прости, что не поприветствовал раньше, — сказал он, в его голосе звучала лёгкая насмешка. — Гермиона пришла ко мне, а ты же знаешь, как это бывает. Никогда не откажешь красивой девушке.

Челюсть Малфоя заметно напряглась, его губы сжались в тонкую линию. Гермиона, почувствовав напряжение, которое витало в воздухе, фыркнула и выпрямилась на диване, быстро убирая ноги с колен Сириуса.

— Эй, я здесь, если что, — вставила она, чуть приподнявшись. — Буду признательна, если вы разберётесь со своими делами, не втягивая меня.

Сириус, не меняя выражения лица, чуть наклонился и обнял её за плечи, словно защищая от напряжённой атмосферы.

— Извини, милая, — сказал он, хотя в его голосе не было и намёка на настоящее сожаление. Затем он обернулся к Малфою и указал ему на свободное место. — Присаживайся, кузен.

Малфой, не произнося ни слова, двинулся к стене, откуда взял стул. Он поставил его с громким стуком рядом с диваном, отчего вся комната на мгновение замерла. Гермиона почувствовала резкий укол в мыслях — это был укол легилименции, который отразился от её окклюментных стен, как от гладкой поверхности щита.

— Чёрт, впусти меня, — прошипел Малфой, его голос звучал в её голове как неумолимый приказ.

Гермиона подняла бровь в вопросительном жесте, глядя на него с легким укором, но Малфой сжал зубы, его выражение стало ещё более напряжённым.

— Пожалуйста, — добавил он, его голос стал более тихим и умоляющим.

Вокруг них люди начали рассаживаться по местам, приготовившись к совещанию. Гермиона выждала полминуты — просто так, чтобы немного помучить его, — а затем приоткрыла свои ментальные стены, позволив ему проникнуть в её мысли.

Малфой сразу же воспользовался возможностью.

— Почему, чёрт возьми, у его руки были на тебе? — прозвучал его мысленный голос, наполненный гневом и ревностью.

— Ты имеешь в виду, почему Сириус массировал мои икры? — сдержанно ответила Гермиона, её тон был спокойным, почти безразличным. — Ну, Малфой, это потому, что твой ребёнок вызывает у меня судороги.

Последовала короткая пауза, словно он не сразу нашёлся, что ответить.

— Часто такое бывает? — его голос стал немного мягче, но всё ещё напряжённым.

— Да, — просто ответила она. — Это настоящее «удовольствие». Огромное спасибо.

— Прости, — прозвучало тихое извинение, но Гермиона едва заметила его.

— Это, конечно, многое меняет, — с сарказмом добавила она, не сдержав лёгкой усмешки.

Рядом с ней Малфой шумно выдохнул, словно собираясь с мыслями.

— В чём твоё дело? Ты хочешь, чтобы я сказал, что забрал бы это на себя, если бы мог, или какое-нибудь другое сентиментальное дерьмо?

Гермиона фыркнула, её глаза блеснули от раздражения. Кто-то в круге начал говорить, но она была слишком взволнована, чтобы сосредоточиться.

— Моя проблема, Малфой, в том, что ты влетаешь сюда, весь из себя возмущённый тем, что Сириус прикасался ко мне, словно я твоя собственность, — её голос звучал резко и уверенно. — Я уже говорила тебе однажды: я не твоя. И я говорила это серьёзно.

Между мыслями Малфой внезапно исчез из её разума, оставив за собой странное чувство пустоты и какой-то незавершённости.

Она слегка покачала головой, стараясь отогнать эти мысли, и переключила своё внимание на совещание, пытаясь сосредоточиться на обсуждаемой теме.

* * *

Совещание затянулось, и лишь шестеро из них остались в гостиной, окружённые тёплым свечением огня и уютным запахом виски, наполняющим воздух. Маленькая, но сплочённая компания сидела у камина, их лица освещались мягким золотым светом, и в атмосфере царила расслабленность. Сириус, как всегда, был в центре внимания, жестикулируя и живо рассказывая о своих приключениях на летающих мотоциклах. Его голос, полный энтузиазма, отражался от деревянных панелей, создавая ощущение теплоты и общности.

Гермиона, сидевшая в кресле с высокими подлокотниками, внимательно слушала, хотя её мысли, казалось, блуждали где-то далеко. Она медленно потягивала фруктовый безалкогольный напиток, который приготовила для неё Джинни, наслаждаясь его сладким вкусом и свежестью. Её рука инстинктивно лежала на животе, слегка поглаживая округлую форму, как будто она предчувствовала, что что-то вот-вот произойдёт.

И это что-то случилось — внезапно, неожиданно, и настолько ярко, что Гермиона ахнула. Она резко подняла голову, её глаза расширились от удивления.

— О боже! Она двигается! — её голос прозвучал тихо, но отчётливо, пробуждая всех остальных.

Комната мгновенно оживилась. Сириус и Ремус вскочили со своих мест, их движения были быстрыми и решительными. Гарри и Джинни, хоть и на долю секунды отстав, всё же тут же оказались рядом, столпившись вокруг кресла Гермионы. Их лица были полны волнения и ожидания, как будто они разделяли этот момент с ней, сопереживая каждому её чувству.

— О боги, — прошептала Гермиона, приложив руку к животу, ощущая мягкий, но уверенный толчок. — Думаю, это её ножка.

Свет камина отражался в её глазах, когда она взглянула на Ремуса, который робко протянул руку, словно боясь нарушить это чудо.

— Можно? — спросил он, его голос был наполнен мягкостью и почтением.

Гермиона улыбнулась, её лицо озарилось светом радости.

— Конечно! — Она медленно приподняла рубашку, обнажив натянутую, но тёплую кожу живота. Её пальцы указали на место, где она чувствовала движение. — Вот здесь.

Все, кто был рядом, по очереди касались её живота, их руки были нежными, а лица — полными благоговения. Они разговаривали с ребёнком, их голоса звучали тихо и ласково, как будто хотели поделиться с ней своей любовью и заботой.

В тот момент Гермиона подняла глаза и увидела Малфоя, сидящего в дальнем углу гостиной. Его лицо было тенью того, что она привыкла видеть: вместо обычной уверенности, которая так часто сопровождала его, теперь в его глазах читалась глубокая, почти мучительная тоска. Он смотрел на неё с такой болью, что у неё что-то ёкнуло в груди.

Она вспомнила их недавнюю ссору — резкие слова, которые они обменялись, и как с тех пор он избегал её, стараясь не пересекаться даже взглядами. Этот момент, этот толчок изнутри её живота, изменил всё. Его отчуждение и её собственная обида вдруг казались такими незначительными.

Гермиона сделала короткий вдох, её сердце сжалось от внутренней борьбы, но она не могла больше этого терпеть.

— Малфой, — позвала она, её голос прозвучал мягко, но достаточно ясно. — Хочешь…

— Да, — прервал он её, его голос дрожал от сдерживаемых эмоций. Он уже поднялся, прежде чем она успела закончить своё предложение.

Гарри, стоявший рядом, бросил быстрый взгляд на них обоих и, поняв всю значимость момента, тихо отступил в сторону, освобождая место для Малфоя.

— Твоё место, приятель, — услышала Гермиона, как он тихо прошептал.

Малфой подошёл к ней, его движения были осторожными, как будто он боялся спугнуть её. Он медленно опустился на колени рядом с ней, его глаза метались между её лицом и животом.

— Можно? — его голос был почти шёпотом, и в нём слышалась нескрываемая мольба.

— Да, — тихо ответила она, стараясь держать эмоции под контролем. Она почувствовала, как её окклюментные стены, выстроенные от боли и горечи, начали рушиться, уступая место нежности и пониманию.

Малфой сглотнул, его пальцы на мгновение зависли в воздухе, прежде чем он осторожно коснулся её живота. Его руки были тёплыми и нежными, но слегка дрожали от волнения. Он провёл рукой слева от пупка, и Гермиона, почувствовав лёгкое движение, мягко поймала его руку и переместила её чуть левее, ближе к поясу. Она прижала его пальцы к своей коже, чувствуя, как ребёнок вновь толкнул её изнутри.

Малфой замер, его глаза расширились от удивления, а затем засияли светом радости.

— Я её чувствую, — произнёс он, его голос был полон удивления. — Она такая сильная.

Он встретил её взгляд, и его выражение постепенно смягчилось, переходя в тёплую, медленно растягивающуюся улыбку.

— Прямо как её мать, — добавил он, его голос стал мягким и нежным.

Гермиона почувствовала, как её сердце наполнилось теплом, но вместе с этим возникла легкая растерянность.

— Прости? — она посмотрела на него, пытаясь понять, что он имел в виду.

Малфой улыбнулся шире, его глаза светились озорством и искренностью.

— Ставлю, что она ещё и красивой будет.

— Малфой… — Гермиона попыталась возразить, но её голос дрожал.

— Впусти меня, Гермиона. Пожалуйста, — его слова прозвучали как мольба, в его глазах читалась надежда, боль и радость.

Она встретила его взгляд, чувствуя, как её собственные эмоции поднимаются на поверхность. Её глаза защипало, и она прикусила губу, пытаясь не расплакаться.

— Хорошо, — прошептала она, её голос был едва слышен.

Его улыбка в ответ была ослепительной, и Гермиона не смогла удержаться, тоже улыбнувшись. Внутри неё что-то расширялось, расправляя крылья, словно эти слова сняли с неё груз, который она несла всё это время.

— Ты красивая, — прошептал он в её мыслях. — Вы обе такие красивые.

Малфой положил всю руку на её живот, его пальцы обхватывали округлость её тела с любовью и нежностью. Гермиона почувствовала серию настойчивых толчков, и Малфой опустил взгляд на свою руку, его лицо было полным восторга.

— Я люблю тебя, моя маленькая принцесса.

В груди у Гарри свернулась боль, наблюдая, как Гермиона и Малфой смотрели друг другу в глаза. Даже если они не признавались себе в правде, ему это было очевидно. Казалось, будущее разворачивалось перед ним, как свиток древнего пророчества, и Гарри мог видеть, куда это всё приведёт. Они собирались стать родителями. Они станут семьёй.

В воздухе витало чувство неизбежности, как будто время само стремилось ускорить этот момент. Гарри чувствовал себя посторонним, подглядывающим за личным, почти сакральным мгновением. Таких моментов будет всё больше и больше, понимал он. И это было естественно. Так бывает, когда друзья взрослеют. Они встречают других людей, влюбляются, их пути расходятся. Они становятся второстепенными фигурами в жизни друг друга, оставаясь лишь тенями в памяти. Гарри задумался, встречалась ли Гермиона с Малфоем тайком, была ли между ними целая история, о которой он ничего не знал, скрытая за завесой их общего прошлого.

Он пытался не смотреть на них, но взгляд постоянно возвращался к этой паре, к Малфою, чьи глаза светились каким-то новым, неведомым Гарри светом. Это было странно, почти тревожно, видеть этого человека, который всегда был символом высокомерия и презрения, таким уязвимым и искренним. Руки Малфоя, казалось, дрожали от напряжения, но он не отводил взгляда, словно боялся упустить хоть мгновение этого волшебного момента.

Многие будут в ярости из-за того, что Гермиона родит ребёнка от бывшего пожирателя смерти. Война только усилила тлеющую ненависть, и она может оказаться в опасности с обеих сторон, когда об этом станет известно. Эти мысли волной прокатывались через сознание Гарри, заставляя его сердце сжиматься от тревоги. Он вспомнил список заклинаний, к которым Малфой просил доступа, и внезапно осознал, что нужно поговорить с Сириусом и Ремусом о включении в него защитной магии. На всякий случай. Обстановка в мире была слишком неспокойной, чтобы игнорировать такую угрозу.

Гермиона, прикусывая губу, тихо улыбалась, словно пыталась удержать счастье внутри себя, чтобы оно не вырвалось наружу слишком резко. Она держалась за руку Малфоя, лежащую на её животе, а его большой палец медленно и почти машинально поглаживал её кожу, как будто пытаясь нащупать что-то ещё, кроме физического контакта, что-то более глубокое и важное. Она выглядела счастливой. Такой Гарри не видел её с тех пор, как погибли её родители. Её улыбка была как луч солнца, пробивающийся сквозь тучи мрака, которые окутывали её после той трагедии.

После несчастного случая Гермиона стала безрассудной, всегда первой добровольцем для самых опасных заданий, утверждая, что она лучший выбор, так как у неё нет привязанностей. Гарри теперь понимал, что это была её собственная борьба с утратой, её способ доказывать самой себе, что она всё ещё жива, что у неё есть цель, несмотря на пустоту внутри.

Гарри перевёл взгляд на Джинни, которая, казалось, потеряла дар речи, ошеломлённо глядя на Малфоя, стоящего на коленях перед Гермионой. На её лице было видно сочетание изумления и, возможно, лёгкой ревности, скрытой за завесой пережитых эмоций. Когда-то он думал, что они с Джинни могли бы стать чем-то большим друг для друга.

Но нет, он сам всё разрушил. Гарри вспомнил тот день, когда всё пошло наперекосяк, когда он понял, что не сможет дать Джинни то, чего она заслуживает. Джинни теперь была с Чжоу. И это к лучшему. Гарри медленно кивнул сам себе, стараясь убедить себя в правоте этих мыслей.

Сириус с широкой улыбкой наблюдал за Гермионой и Малфоем, в его глазах читалась гордость и некое тихое одобрение, как будто он давно ждал этого момента. На лице Ремуса играла мягкая, чуть грустная улыбка, отражение его вечной меланхолии, но и он выглядел умиротворённым. Ремус подошёл и обнял Сириуса за талию, и тот, запрокинув голову, прошептал что-то своему партнёру, от чего их образы стали ещё более гармоничными и завершёнными.

Гарри окинул взглядом всю комнату, наполненную робкой надеждой и теплом, которое казалось почти осязаемым. Вот за что они сражались. За счастье, за любовь и за свободу выбора. За такие вот тихие, но драгоценные моменты, когда всё плохое остаётся за дверями, и остаётся только чувство безопасности и единства.

Он моргнул, чтобы прогнать слёзы, которые вдруг затуманили его зрение. Всегда было неизбежно, что он не переживёт войну, но внезапно его охватило чувство глубокой благодарности за то, что хотя бы один из них, по крайней мере, обретёт семью, и будет жить дальше, несмотря на всё, что они пережили.

Когда он проснулся, её уже не было. Солнце только начинало окрашивать небо в мягкие розовые и золотые тона, но тишина в доме ощущалась как ледяной вакуум. Драко вскочил с постели, его движения были резкими, словно каждое мгновение промедления стоило ему кусочек разума. Он бросил беглый взгляд на подушку рядом с собой — никаких следов её присутствия, ни теплоты, ни запаха, будто она исчезла бесследно, оставив лишь холодную пустоту.

Драко быстрыми, почти автоматическими движениями прошёлся по дому. Каждый шаг был чётким, целенаправленным, но в душе нарастала паника, готовая прорваться наружу. Легилименция развернула перед ним всю картину окружающего пространства, как раскрытая книга: комнаты, в которых царила полная тишина, сад, утопающий в утренней росе, извилистая тропинка, ведущая на холмы… Но ведьмы нигде не было видно.

Тропа, по которой она часто ходила на вершину, была пуста, лишь ветер шевелил траву, словно пытаясь что-то сказать, но звуки казались далёкими и нереальными. Пустота вокруг усиливала напряжение, словно весь мир сжался, сосредоточив свою тяжесть на его плечах. Нигде не было ни следа её присутствия, даже привычный шорох её шагов казался теперь призраком прошлого.

Он вернулся на кухню, и разочарование захлестнуло его волной, оставив на его лице тёмную тень ярости. Не раздумывая, Драко ударил кулаком по стене, и боль вспыхнула в костях, как пожар, но она была слабым утешением по сравнению с тем, что творилось у него внутри. Поток злобных проклятий вырвался наружу, наполняя комнату, как рёв разъярённого зверя, но даже это не приносило облегчения. Беспомощность и отчаяние, как ядовитые плевелы, захватили его разум.

Связь между ними вибрировала, как натянутая струна, и с каждым мгновением она становилась всё более напряжённой, угрожая оборваться в любой момент. Драко прижался лбом к холодной, шершавой поверхности стены, закрыв глаза и сосредоточившись на тонких нитях ощущений, исходящих от неё. Учащённое сердцебиение, прерывистое дыхание — она явно напрягалась, возможно, даже бежала. Но не было ни боли, ни страха, ничего, что бы говорило об опасности.

Эти слабые сигналы едва ли можно было назвать утешением. Они скорее тревожили, оставляя в его душе неприятный осадок. Что бы она ни делала, она была далеко, за пределами его досягаемости, и он не мог избавиться от тревожного чувства, что что-то ускользает от него, что он теряет её, не имея возможности остановить это.

Утро пролетело незаметно, как песок сквозь пальцы, но она всё ещё не возвращалась. С каждым часом, с каждой минутой, что её не было рядом, Драко чувствовал, как отчаяние сковывает его разум, как тёмное облако, не дающее дышать. Её пульс, который он ощущал через связь, бился слишком быстро, неестественно, словно что-то гнало её вперёд. Драко не мог есть — каждый кусок казался ему сухим и безвкусным, как песок. Он пытался читать, но буквы сливались в бессмысленный набор знаков, не оставляя ни малейшего следа в его сознании. Его мысли были спутаны, словно клубок ниток, который невозможно распутать.

Он попытался бороться с нарастающей тревогой, направляя свою энергию на физические упражнения. Интервальные забеги на холмы давали короткое, но необходимое облегчение, позволяя временно забыться. Подтягивания и отжимания до изнеможения, до той степени, когда мышцы горели огнём, помогали заглушить беспокойство, хотя бы на несколько минут. Но это было лишь временное отвлечение, как пластырь на ране, которая всё равно продолжала кровоточить.

Он сел за пианино, надеясь, что музыка, как и прежде, принесёт ему покой. Но едва пальцы коснулись клавиш, внутри что-то сломалось. Звуки, некогда такие успокаивающие, теперь только усиливали его беспокойство, превращаясь в какофонию паники, которая подступила к горлу, заставляя его резко встать. Пальцы дрожали, сердце колотилось в груди, и он снова выбежал на улицу, чувствуя, что должен что-то сделать, что-то разрушить, чтобы освободиться от этого невыносимого чувства беспомощности.

В саду он с яростью обрушился на манекены, бросая заклинания одно за другим, пока воздух не наполнился треском магии и запахом жжёного дерева. Каждое заклинание сопровождалось вспышкой злости, каждый удар — выбросом накопившейся тревоги, но ничего не помогало. Она ушла. Ушла, не сказав ни слова. Эта мысль, как острый клинок, терзала его изнутри, не давая покоя. Он напомнил себе, что она сильная, что она умела защищать себя. Но воспоминания о том, как однажды она упала с того холма, как он нёс её обратно, дрожащую и хрупкую в его объятиях, не покидали его.

Драко пытался рационализировать её исчезновение. Возможно, она отправилась на задание, одно из тех, которые всегда были окружены тайной. Может быть, ей даже не пришло в голову предупредить его, полагая, что он справится с её отсутствием. Он отчаянно пытался убедить себя в этом, но мысли, как чёрные тени, не отпускали. Он знал, что даже с подавителями магии, расставленными вокруг важных объектов, у неё всё ещё оставались ножи — её верные спутники в любой схватке. Но даже это не приносило успокоения.

Мерлин, он должен был поверить, что она просто ушла. Иначе мысль о том, что кто-то мог похитить её, что она могла оказаться в чужих руках, была настолько невыносимой, что он отказывался даже думать об этом. Однако отсутствие признаков борьбы только усиливало его страхи. Эта тишина, этот холодный вакуум вокруг него был слишком зловещим, чтобы его можно было игнорировать.

Вода в душе била мощным потоком, струясь по его телу и смывая мыло, пока Драко стоял, склонив голову вперед, пытаясь хоть на миг найти покой в горячем объятии пара. Капли воды, словно размытые мысли, стекали по шее, скользили по напряжённым мышцам спины, унося с собой напряжение, пока внезапная вспышка боли не пронзила его, заставив резко выпрямиться.

Мир вокруг словно растворился, остались только он и эта боль, раскалённая игла, вонзившаяся в связь. Ладони Драко ударились о холодную плитку стены, его дыхание сбилось, сердце сжалось от тревоги. Это была не его боль — она исходила от неё. Сильная, колющая боль, как от удара ножом. Её сердце металось в груди, как у пойманного зверька, а дыхание рвалось неглубокими рывками, словно что-то сковало её грудь.

Драко, с трудом держась на ногах, спотыкаясь, вышел из душа, едва замечая, как вода стекала с его тела на холодный пол. Ужас и дикая беспомощность почти ослепили его, когда он судорожно потянулся за полотенцем. Он спешил, но движения были неуклюжими, будто он стал пленником собственных страхов. Каждая секунда казалась вечностью, каждый шаг — мучением. В голове крутились лишь обрывочные мысли, разорванные паникой.

К тому времени, когда он сумел одеться и спуститься вниз, боль уже сменилась глубокой, пульсирующей, отзывающейся тяжестью в груди. Но хуже всего было ощущение головокружения, словно её тело потеряло слишком много крови. Эта мысль била по нервам, как молоток, и страх за неё крепко сжимал его сердце.

Судорожно вытянув дрожащую руку, Драко достал из буфета бутылку виски, надеясь, что алкоголь хоть немного притупит его страдания. Он налил полный стакан и, не колеблясь, выпил его залпом. Горькая жидкость обожгла горло, но в этом горьком вкусе было странное утешение. Он тут же налил себе ещё. Вторая порция ударила в голову, и он закрыл глаза, позволяя волне оцепенения прокатиться по его телу, приглушая звуки и эмоции, хотя бы на мгновение.

Снаружи коттедж окутала темнота, словно сама ночь приняла его боль в своё лоно. Внутри всё замерло, тишина давила на уши. Боль в их узах ослабла, но не исчезла, её пульс замедлился, став вялым, как у человека, который почти не сопротивляется. Драко стоял у окна, глядя в чёрный, беззвёздный небосвод, и не знал, что хуже — то ли, что она умирала, то ли, что ей могли дать успокоительное. Тем не менее, связь говорила ему, что она ещё жива. Но эта мысль не приносила облегчения, только продлевала агонию неизвестности.

Драко стоял на кухне, окружённый звоном волшебства и тихими, но уверенными движениями. Казалось, что стены коттеджа сжались, пытаясь удержать его в этом моменте, не дать ему рухнуть под тяжестью беспокойства. Как будто это был талисман, который гарантировал её возвращение домой, он принялся готовить ужин.

Его пальцы крепко сжимали волшебную палочку, будто она была единственной нитью, связывающей его с реальностью. Это было то, что он мог сделать. Единственный способ, которым ему было позволено заботиться о ней. Не слова, не прикосновения, а простые действия — порой именно они могли удержать его разум от полного отчаяния.

Ингредиенты послушно взлетели из кладовой, выстроившись в ряд, вызванные легким движением его руки. Между подробными инструкциями Гермионы по кулинарным заклинаниям, волшебной кулинарной книгой с парящими страницами и полудюжиной маггловских, он постепенно разобрался с основными техниками. Эти дни казались бесконечными, и он стал искать утешение в рутине, которая хоть на мгновение могла унять тревогу. В последнее время это были блинчики. Она их обожала, а он готовил их так часто за последние несколько недель, что это стало почти автоматическим процессом. Едва он взмахнул палочкой, как яичные белки взбились в легкую пену, смешиваясь с мукой и разрыхлителем, образуя густое тесто.

Но даже в этом рутинном занятии он не мог отвлечься от их связи. Её пульс замедлился, прерываясь между каждым ударом. Это словно холодный ветер пронёсся по его спине, оставив ощущение ледяного страха. Он добавил молоко в тесто, пытаясь сосредоточиться на её ощущениях, передаваемых через связь. Глубоко внутри он искал хоть малейший признак её присутствия, но находил лишь мрачную тишину.

Когда он вылил тесто на горячую сковороду, услышал шипение, но мысли его витали где-то далеко. Он представил её рядом, за столом, с улыбкой на губах и чашкой чая в руках, но реальность была далека от этой картины. Внезапно едкий запах гари ударил ему в нос, вернув его к сосредоточению. Драко выругался сквозь зубы, быстро сгребая обуглившиеся остатки на тарелку. Вторая попытка тоже закончилась неудачей — тесто прилипло к сковороде, оставив за собой обугленную массу.

После третьей порции подгоревших блинов, когда рука дрогнула и тесто снова пролилось мимо, он сдался. Все его усилия рухнули под тяжестью беспомощности, как и эти блины. Ощущение пустоты захватило его, и он опустил взгляд на стол, где лежали несъедобные остатки его попыток. Блинчики, которые она так любила, теперь были символом его беспомощности, и он почувствовал, как внутри него разгорается нестерпимое чувство утраты.

Ночь была тихой, и в доме царила гнетущая темнота, размытая лишь мерцанием огонька на донышке бокала, который Драко лениво кружил в руке. Виски жгло горло, оставляя горьковатый привкус, но это был единственный способ заглушить хаос внутри него. Он сидел за кухонным столом, уставившись в темноту, где его мысли, как и эта ночь, были мрачными и тягучими.

Внезапно, тишину разорвал отдалённый хлопок аппарирования, который эхом отозвался в его ушах, пробудив его от задумчивого состояния. Драко замер, прислушиваясь, и его взгляд немедленно направился к двери на другом конце сада. Он знал этот звук слишком хорошо.

Дверь тихо приоткрылась, и в комнату проникла маленькая фигурка, почти растворившись в темноте. Гермиона проскользнула внутрь, её силуэт был едва различим. Она остановилась на мгновение, опираясь на стену, чтобы перевести дух, а затем, слегка прихрамывая, двинулась дальше, направляясь к кухне. Её шаги были тихими, словно она не хотела нарушать ночное спокойствие, но Драко услышал каждое движение, каждый вздох.

Он молча наблюдал за ней, как она шарила в темноте, очевидно, ища свою палочку. Внутри него боролись два желания: оставить её в покое и привлечь её внимание. В конечном итоге, он поднял свою палочку и одним взмахом произнёс невербальное заклинание, чтобы зажечь настенные бра.

Свет мгновенно заполнил кухню мягким тёплым свечением, и Гермиона от неожиданности подпрыгнула, схватившись за живот. Взгляд её был полон удивления, а может быть, даже страха, когда она резко откинулась на спинку кухонного стула.

— Малфой, — выдохнула она, с трудом переводя дыхание. — Мерлин, ты напугал меня.

— Я ли — ответил он холодно, не скрывая горького сарказма в голосе.

Ярость, долгое время кипевшая внутри него, теперь превратилась в ледяное спокойствие. Его взгляд неотрывно следил за ней, отмечая каждую мелочь. Её волосы были влажными, как будто их только что вымыли, и на ней была бордовая футболка, которая, казалось, была на несколько размеров больше, доходя почти до подола её чёрных хлопчатобумажных шорт. Ни единого следа крови, только истощение и лёгкая хромота. Всё это говорило о том, что она была в безопасности. Какие бы травмы она ни получила, их уже исцелили. Кто-то другой позаботился о ней. С ней всё было в порядке.

В горле у него встал твёрдый комок, и, Мерлин, он даже не мог до конца понять, почему это его так тревожит. С ней всё было в порядке. И всё же, это не приносило никакого облегчения, только ещё больше обостряло боль. Он стиснул зубы и поднялся, слегка пошатываясь от выпитого алкоголя. Его движения были резкими, словно он боролся с внутренним ураганом, который грозил выйти наружу.

Он подошёл к столу, схватив со стойки тарелку с почерневшими блинчиками, которые он пытался приготовить ранее. Драко со стуком бросил её перед ней на стол, выражая всё своё разочарование и гнев в этом жесте.

— Надеюсь, они тебе понравятся, — произнёс он сквозь стиснутые зубы, в голосе звучала горечь, но больше ничего не было сказано. Он чувствовал, что если продолжит говорить, то выплеснет наружу всё, что копилось внутри, и потом об этом пожалеет.

Не дав себе шанса сделать что-то, что могло бы ещё больше усугубить ситуацию, Драко резко развернулся и вышел из кухни, оставив её одну в свете настенных бра, с тарелкой остывающих блинчиков и тяжёлой тишиной, повисшей в воздухе.

Драко почувствовал, как её сознание открылось перед ним, словно распускающийся цветок, приглашая его войти. Его легилименция всегда была мощным инструментом, но никогда не было так… легко. Он знал, что Гермиона сильна, её защита всегда была крепка, но сейчас она сама впускала его, позволяя ему исследовать её мысли, её воспоминания, её чувства.

Его внимание сразу привлекла сцена, запечатленная в её разуме. Это был момент их первого настоящего столкновения, не в Хогвартсе, а позже, когда их пути пересеклись на одном из заданий. Гермиона стояла перед ним, взгляд её был решителен, несмотря на то, что она тогда ещё не знала, доверять ему или нет. Драко помнил это столкновение, но видеть его через её глаза было поразительным. В её памяти он выглядел не как враг, а как сломленный человек, боровшийся со своими демонами.

Его сердце забилось сильнее, когда он ощутил её эмоции в тот момент: страх, смешанный с решимостью, искра недоверия, но и странное чувство любопытства, которое она не могла игнорировать. Она пыталась понять, что произошло с мальчиком, которого она знала в Хогвартсе, как он мог оказаться в такой ситуации. Гермиона всегда была исследователем, стремившимся докопаться до правды, даже если правда была мрачной.

Драко медленно вышел из её разума, не желая задерживаться дольше, чем нужно, и встретил её взгляд. В её глазах была та же искра, которая была в её воспоминаниях, но теперь к ней добавилась усталость и, возможно, горечь от всего, что им пришлось пережить.

— Ты не должна впускать меня так легко, — прошептал он, его голос был тихим и чуть хриплым. Он осторожно убрал прядь её волос с лица, позволяя пальцам задержаться на её коже чуть дольше, чем требовалось.

— Я доверяю тебе, — ответила Гермиона, её голос был мягким, но в нём звучала та же стальная решимость, что и всегда. — Мы прошли через слишком многое, чтобы прятаться друг от друга за стенами и масками.

Драко опустил взгляд, обдумывая её слова. Это доверие, которое она ему дала, было для него драгоценным, но также и пугающим. Её вера в него была как свет в темноте, но он боялся, что не сможет оправдать её надежды, что однажды снова разочарует её, как разочаровывал когда-то. Но сейчас, глядя в её глаза, он чувствовал, что готов рискнуть. Готов принять её доверие и попробовать построить что-то новое, что-то чистое, не отягощенное их прошлым.

— Грейнджер… — начал он, не зная, как выразить то, что кипело внутри него, но она прервала его, положив пальцы ему на губы.

— Ш-ш-ш, — прошептала она. — Не сейчас. Давай просто побудем здесь. Вместе.

И Драко кивнул, осознавая, что, возможно, сейчас слова были не нужны. Они просто лежали там, на кровати, в полумраке её комнаты, рядом друг с другом, позволяя тишине заполнить пространство между ними, но уже не тишине отчуждения, а тишине, которая говорила больше, чем любые слова.

Гермиона устроилась на его груди, чувствуя, как их дыхание медленно синхронизируется, успокаиваясь в такт друг другу. Его рука покоилась на её животе, большие пальцы мягко поглаживали округлость, будто пытаясь осознать реальность того, что внутри нее растет новая жизнь. Этот контакт был интимным и защитным, словно он оберегал не только её, но и их будущее, всё то, что связывало их теперь.

Она вздохнула, прижимаясь ближе, её пальцы разыгрывали собственную мелодию на его ключицах, едва касаясь, как ветерок, который иногда едва ощутим. Он был так близко, так реально — его тепло, его запах, его присутствие — всё это стало неожиданной, но такой желанной частью её жизни. С того момента, как их пути пересеклись вне стен Хогвартса, они прошли долгий и сложный путь. Их прошлое не было стерто, но оно больше не определяло их будущее.

— Знаешь, — прошептала она, её голос слегка дрожал от усталости, но также был пронизан чем-то нежным и теплым, — иногда я думаю, что судьба всё-таки обладает извращённым чувством юмора.

Драко улыбнулся, его пальцы скользнули по её спине, медленно массируя напряженные мышцы.

— Возможно, так оно и есть, — ответил он, его голос был глубоким и успокаивающим. — Но я не могу жаловаться. Если бы всё пошло иначе, мы могли бы никогда не оказаться здесь, вместе.

Гермиона подняла голову, их глаза встретились. В её взгляде было что-то новое, что-то, что он не видел раньше — уверенность и принятие, не только его, но и всего, что они теперь делили.

— Да, — тихо согласилась она, легкая улыбка коснулась её губ. — Может быть, нам просто нужно принять этот подарок, каким бы неожиданным он ни был.

Драко кивнул, его рука переместилась к её затылку, пальцы мягко утонули в её густых кудрях. Он медленно притянул её голову ближе, их лбы соприкоснулись, и они остались так на мгновение, просто наслаждаясь близостью и теплом друг друга.

— Я всё ещё учусь, Гермиона, — признался он, его голос был тихим, почти шёпотом, но каждое слово было пропитано искренностью. — Узнаю, что значит заботиться, любить… Быть рядом, несмотря ни на что.

Её глаза смягчились, она положила руку на его щеку, ощущая как его щетина легонько царапает её ладонь.

— Мы будем учиться этому вместе, — сказала она, её голос был тихим, но уверенным. — И, как бы трудно ни было, я думаю, что это стоит каждого шага на этом пути.

Он закрыл глаза, вдыхая её запах, чувствуя её близость. Впервые за долгое время он не чувствовал боли или вины, только тишину и покой, который она принесла с собой. Гермиона была его якорем, его светом в темноте, и теперь он знал, что никогда не захочет отпустить её.

Они лежали так, в тишине, позволяя моменту длиться, насколько это было возможно. Их сердца били в унисон, и в этой тишине они нашли нечто большее — обещание будущего, которое они создадут вместе, несмотря на все преграды и сложности, которые еще предстоят.

В этой маленькой комнате, среди теней и света, они нашли свою истину — не в прошлом, не в том, кем они были, а в том, кем они стали друг для друга. И в этом была вся их сила.

Драко крепче прижал Гермиону к себе, его руки обвили её, словно защищая от всего мира. Он чувствовал тепло её тела, как она медленно погружалась в сон, её дыхание становилось всё более ровным и спокойным. Его пальцы осторожно скользили по её спине, от плеч до поясницы, создавая ощущение безопасности и уюта.

Её мысли все еще были с ним, мягкие, словно шелк, но уже начали терять свою четкость. Она была так близко, её присутствие — такое реальное, как будто она стала частью его самого. Её теплые губы, коснувшиеся его шеи, оставили за собой след электрической искры, пробежавшей по всему телу, вызвав у него глубокое удовлетворение и желание защитить её от всего, что могло причинить ей боль.

Он ощущал её усталость, как она изо всех сил старалась оставаться на связи с его разумом, но её сознание начало уступать перед непреодолимой потребностью в отдыхе. Драко не мог позволить себе расслабиться, пока она была рядом, ведь её безопасность стала его главным приоритетом.

— Спасибо, — её ответ был коротким, но в нём ощущалась глубина признания, осознание того, что его присутствие приносит ей покой и чувство защищённости. Этот момент был для него бесценным, ведь он знал, как важно для неё чувствовать поддержку и понимание, особенно в такие моменты.

Он опустил голову, его губы коснулись её лба, оставив нежный поцелуй. Её кожа была мягкой и тёплой, и он на мгновение задержался, вдыхая её запах, наслаждаясь этим тихим моментом близости. Его руки продолжали нежно массировать её спину, стараясь удержать её в состоянии комфорта, позволяя ей постепенно погружаться в сон.

Его взгляд скользнул по её лицу, освещенному тусклым светом свечей. В её чертах, даже во сне, читалась усталость, но также и стойкость, которая восхищала его. Гермиона была сильной, но в её силе была также хрупкость, которую он хотел оберегать.

— Спи, — прошептал он, позволяя себе слегка расслабиться, его голос был полон нежности. — Я здесь, и никуда не уйду.

Гермиона проснулась от боли в бедре и судорог в икрах, глухо простонав в подушку. Её тело словно кричало от усталости и напряжения, накопившегося за последние дни. Она попыталась перевернуться, но что-то крепко удерживало её на месте, не давая двигаться. Объятия.

Драко.

Её глаза медленно открылись, ещё затуманенные сном, и первое, что она увидела — его платиновые волосы, наполовину выбившиеся из аккуратного пучка, обычно строгие, а сейчас растрёпанные и мягкие. Он лежал на спине, в её постели, его жёсткие черты лица смягчились до почти ангельского вида во сне. Подбородок покрыт лёгкой щетиной, его губы чуть приоткрыты. Он дышал ровно, его грудь мерно поднималась и опускалась, прижимая её к себе с такой нежностью, будто она была чем-то драгоценным. Его рука лежала на её животе, словно защищая то, что они создавали вместе.

Всё это казалось таким неправильным и в то же время таким… правильным.

Сколько раз она говорила ему, что не принадлежит ему? Сколько раз она пыталась выстроить стены между ними, уверяя его, что её сердце давно закрыто для любых чувств? Он никогда не слушал. Его настойчивость была как вода, медленно, но верно разрушавшая её защитные барьеры. Казалось, он просто не понимал — или не хотел понимать — что она говорила всерьёз. И в такие моменты, когда их сердца бились в унисон, она начинала сомневаться в том, что верит сама себе. Ведь она уже знала, что привязываться к кому-то — глупо. Особенно на войне. И она была достаточно умна, чтобы не повторять этот урок.

На войне быть одной — это свобода.

Но здесь, в этом промежуточном состоянии между сном и пробуждением, когда до рассвета оставалось ещё несколько часов, все её привычные защитные механизмы отключались. Она больше не была воином, была просто человеком, женщиной, которая ощущала тепло его тела, слышала размеренное биение его сердца и не могла сдержать волну эмоций, нахлынувших на неё, словно рой бабочек. Её внутренние страхи и тревоги на мгновение отступили, уступив место чему-то более светлому, почти умиротворённому.

Но эта иллюзия спокойствия длилась недолго. Она почувствовала, как страх начал подниматься из глубины её души, словно чёрная тень, сдавливая и удушая её. Идея привязанности, этого неосознанного, но крепкого соединения с другим человеком, пугала её до паралича. Это казалось чем-то, над чем она теряла контроль, словно жизнь выскальзывала из её рук.

В панике она оттолкнулась от его объятий, резко сев на кровати. Движение было настолько внезапным, что перед глазами замелькали чёрные пятна, а воздух в комнате стал ощутимо плотнее. Её сердце бешено колотилось, тело вибрировало от адреналина.

Драко — нет, поправила она себя, Малфой — резко проснулся, почти мгновенно выхватывая палочку из-под подушки, его инстинкты, натренированные войной, сработали безошибочно.

— Что случилось? — хрипло спросил он, его голос был всё ещё тяжёлым от сна, но в нём уже проскальзывала тревога. Его глаза блуждали по её лицу, и рука медленно поднялась, как будто он хотел прикоснуться к ней, успокоить её, но, заметив, как она отпрянула, он замер и опустил её обратно на кровать.

— Прости, ничего не случилось, — тихо сказала она, стараясь не смотреть ему в глаза. — Я просто… уснула на тебе. — Её пальцы нервно возились с краем рубашки Сириуса, которую она одолжила, и она сознательно избегала его взгляда, не желая видеть ту смесь тревоги, непонимания и, возможно, обиды, которая могла отразиться на его лице.

Она знала, что его молчание — это ожидание ответа, понимания, чего-то, что она сама не могла ему объяснить. Внутри неё бушевала буря противоречий: желание сблизиться и страх снова потерять. Она понимала, что привязанность к нему делает её уязвимой, и в то же время, в глубине души, она чувствовала, что, возможно, уже слишком поздно пытаться разорвать эту связь.

Был мягкий стук в её окклюментические стены, но она не могла снова его впустить. В этот момент она чувствовала себя хрупкой, как стекло, и если он коснётся её, если проникнет в её мысли, она разобьётся.

Мерлин, какая же она идиотка.

— Значит, так и будет? — его голос был низким, почти шёпотом, но от него мурашки побежали по её коже. — Ты снова закроешься от меня и будешь притворяться, что прошлой ночи не было?

Его слова, как острые ножи, разрезали её внутренний хаос, обнажая её настоящие чувства. Она хотела отвернуться, убежать, скрыться в своём коконе из боли и страха, но вместо этого осталась на месте, уставившись в его ледяные глаза.

— Нечего не было. У меня был долгий день, и я находилась под действием успокоительного.

Когда она начала говорить, её голос дрожал, но постепенно крепчал, и в нём зазвучала та самая стальная нотка, которой она всегда пользовалась, когда хотела скрыть свою слабость. Она заметила, как его губы сжались в тонкую линию, и его глаза вспыхнули яростью. Его гнев был ощутим, как грозовое облако, нависшее над ними.

— Понятно, — раздражённо сказал он, слегка наклоняясь вперёд, словно пытаясь уменьшить расстояние между ними, несмотря на невидимую стену, которую Гермиона поставила. Его слова капали ядом, проникая в тишину комнаты, как капли воды на раскалённый камень. — Значит, мы не спали друг у друга в объятиях. Очевидно, это было только в моём воображении.

Его саркастическая реплика повисла в воздухе, но Гермиона не дрогнула. Она могла чувствовать, как его слова впиваются в неё, как шипы розы, но она не собиралась уступать. Её глаза сверкнули ответным огнём, и она чуть заметно выпрямилась, всем своим видом показывая, что не позволит ему сломать её.

— Это не моя проблема, если у тебя появились чувства, Малфой, — резко ответила она, каждый слог был точен, как удар меча. — То, что я ношу твоего ребёнка, не даёт тебе права думать, что они взаимны.

Драко выпрямился, сидя на её кровати, словно стальной стержень прошёл через его позвоночник, делая его позу напряжённой и угрожающей. Его глаза, обычно спокойные и холодные, сузились до двух блестящих осколков льда, отражающих лишь холодное безразличие. В этот момент в его взгляде не осталось ни намёка на прежнюю мягкость; теперь он смотрел на Гермиону с явным раздражением, словно она совершила непростительную ошибку.

Гермиона ощутила, как в её груди открылась дыра, в которую, казалось, проник холод, исходящий от Драко. Но, несмотря на это, она не отвела взгляда. Она встретила его ледяной взгляд с решимостью, не позволяя себе проявить слабость. Она знала, что именно этого и хотела — дистанции, границы, которые защитили бы её от той боли, что могла прийти, если он начнёт проявлять чувства. Всё было бы проще, если бы он её ненавидел. Но даже осознавая это, её сердце болезненно сжалось при его следующем слове.

— Думаешь, у меня появились чувства, Гермиона? — его голос был холоден, как зимний ветер, а её имя прозвучало с такой злобой, что она не смогла удержаться и едва заметно вздрогнула. В его голосе, словно яд, сквозило презрение, от которого холод разлился по её венам. Он продолжал говорить, его слова были резкими, как удары хлыста. — Вчера вечером я старался быть внимательным, но раз уж ты явно не ценишь элементарные социальные нормы, я могу и не утруждаться. — Он произнёс это с таким ядовитым сарказмом, что Гермиона ощутила, как напряжение между ними накаляется до предела, угрожая взорваться в любую секунду. — Так что, может, ты объяснишь, какого черта ты решила пойти на рейд, будучи беременной моим ребёнком? Я полагаю, у меня есть право злиться на это?

Он произнёс свои последние слова, наклонившись вперёд, как будто стараясь проникнуть в её мысли, заставить её почувствовать его гнев. Но Гермиона не дала ему этого удовлетворения. Она стиснула зубы, борясь с внутренним трепетом, и ответила с яростью, которую уже не могла сдерживать.

— Вообще-то нет, — огрызнулась она, её голос был напряжённым и твёрдым, как сталь. — Ты не имеешь права злиться. Это моё тело, и ты не можешь указывать мне, что делать. — Её слова прозвучали решительно, как заклинание, направленное на уничтожение врага. Она была полна решимости отстоять свою независимость, даже если это значило вести войну с тем, кто был отцом её ребёнка.

Она взяла паузу, позволяя своим словам повиснуть в воздухе, прежде чем продолжить, на этот раз с ноткой презрения в голосе:

— Если тебе нужно знать, то это была хорошая идея, потому что я единственная, кто запомнил план склада, и я единственная, кто является экспертом в зельях и обладает навыками для проникновения. Мы находимся в разгаре войны, если ты забыл. Если ты ожидал, что я буду заперта, как какая-нибудь чистокровная принцесса, то ты выбрал не ту женщину.

— Это полная чушь, Грейнджер, и ты это знаешь, — процедил он сквозь зубы, и в его голосе сквозило что-то угрожающее, почти хищное. Он прищурил глаза, его взгляд был пронизывающим, словно он пытался заглянуть прямо в её душу, вскрывая её секреты. — Желание, чтобы ты принимала элементарные меры предосторожности, не то же самое, что запирать тебя. И это та версия, которую ты озвучила своим друзьям в Ордене? Никто другой не мог выполнить эту задачу? Никто другой не может прочитать списки и распознать маркированные ингредиенты? — Он ухмыльнулся, но в этой ухмылке не было ни капли радости, лишь холодное презрение. — И не надо мне рассказывать про скрытность, мисс «споткнулась-о-холм-потому-что-теряет-равновесие». Но они этого не знают, да? Потому что ты просила меня не говорить. Кто знает, может, это даже не Поттер виноват в том, что тебя заметили. Потому что мы все знаем, что Гермиона Грейнджер никогда не делает ошибок.

Слова, словно кинжалы, вонзались в её сердце. Гермиона едва сдержала дрожь от возмущения, её щеки пылали от гнева и боли, но она быстро взяла себя в руки. Её глаза вспыхнули яростью, и она подалась вперёд, не позволяя ему подавить её своим присутствием.

— Как ты смеешь говорить мне о моих ошибках! — её голос был напряжённым, словно натянутая струна, готовая вот-вот лопнуть. — Драко Малфой, принц Слизерина, который всегда был совершенен в школе! Ты никогда в жизни не признал ни одной ошибки!

В его глазах сверкнуло что-то тёмное, почти зловещее, и он резко наклонился ближе, нависая над ней так, что она ощутила его дыхание на своей коже. Его слова прозвучали глухо, как рокот грозы, приближающейся к разгару.

— Тогда как ты назовёшь прошлую ночь? — его голос был тихим, но каждый звук вибрировал в воздухе, насыщенный эмоциями, которые он едва сдерживал.

Её глаза расширились, и она почувствовала, как кровь отхлынула от лица. Но он был прав, конечно, это была ошибка. И разве она не говорила ему, что прошлой ночью ничего не произошло? Она должна радоваться, что он думает так же.

Боль обожгла её горло, как лезвие, оставляя за собой след жгучего отчаяния. Гермиона стиснула зубы, пытаясь подавить внезапный порыв эмоций, которые угрожали захлестнуть её. Она подняла голову, стараясь не выдать свою внутреннюю борьбу, и встретила ледяной взгляд Драко, его серые глаза были темны и бескомпромиссны, как штормовые облака.

— Я рада, что мы согласны с тем, что прошлая ночь была ошибкой, — холодно сказала она, стараясь сохранить хоть немного достоинства в голосе, хотя внутри всё дрожало от эмоционального напряжения. — А теперь, если не возражаешь, я хочу, чтобы ты покинул мою комнату.

Малфой наклонил голову чуть набок, его губы скривились в едва заметной усмешке, и он бросил на неё взгляд, который словно прошёлся по её душе, оценивая её внутренние страхи. Его голос был низким, почти бархатным, но за этим тоном чувствовалась сила, которая могла раздавить её, если бы она позволила.

— Прошлая ночь? — переспросил он, стиснув челюсть. — Послушай, что я говорю, вместо того чтобы делать идиотские выводы! Сколько ошибок я признал вчера вечером, Грейнджер? — Его голос становился всё громче, и в нём звучала не столько злость, сколько разочарование. — Ты не заметила моих многочисленных извинений? С какой стати ты утверждаешь, что я никогда не признаю ошибок? — Его глаза вспыхнули, и он сделал шаг вперёд, сокращая расстояние между ними. — Ты хочешь, чтобы я раскрыл своё сердце, а сама только и делаешь, что убегаешь.

Её дыхание сбилось, слова, которые он произнёс, внезапно осветили её собственные ошибки. Она сжала одеяло так сильно, что её пальцы побелели, и по ним пробежала лёгкая дрожь. В глубине души она поняла, что недопоняла его, и это осознание было болезненным.

— Я не убегаю, — прошептала она, но в её голосе уже не было прежней уверенности. — Я никогда не убегала.

— Да? — усмехнулся он, его голос звучал с насмешливым сомнением. — Тогда скажи мне правду. Почему ты пошла на этот рейд? И без всякой чуши на этот раз.

Гермиона попыталась вернуть себе самообладание, её сердце гулко стучало в груди. Она вздохнула и постаралась ответить как можно спокойнее, хотя внутри всё ещё бушевал ураган.

— Я уже сказала тебе, что была наиболее квалифицированной…

— Неверный ответ, Грейнджер, — перебил её Драко, его глаза сузились, сверкая холодным светом. — Но, полагаю, даже гриффиндора может чего-то бояться.

Её губы сжались в тонкую линию, когда он бросил ей вызов своим ледяным взглядом. Внутри неё всё кипело от возмущения и негодования.

— То, что тебе не нравится мой ответ, не значит, что я чего-то боюсь, — ответила она, стараясь звучать твёрдо, но её голос всё же слегка дрожал.

— Скажи, что я ошибаюсь, — его голос был тихим, но в нём звучала настойчивая нотка, которая не оставляла ей возможности уйти от ответа.

Она нервно прикусила губу, сдерживая желание вновь вспыхнуть, но правду нельзя было больше игнорировать.

— Я действительно была лучшим вариантом для миссии, — наконец произнесла она, но сама понимала, что эти слова больше звучали как защитная реакция, чем как правда.

Малфой поднял бровь, его взгляд был пронизывающим, как будто он видел её насквозь.

— Хорошо! — выкрикнула она, не выдержав его проницательного взгляда. — Ты прав! Я боюсь, ясно? Я всего боюсь. Я боюсь всё время. Я боюсь проиграть эту войну, я боюсь, что ещё больше людей, которых я люблю, погибнут, я боюсь… боюсь родить ребёнка в этой чертовой ситуации… — её голос начал срываться, и она уже не могла сдерживать слёзы, которые начали стекать по её щекам. — И иногда мне кажется, что это всё, что осталось. Он родится, и мне придётся заботиться о нём, а я… что если я не справлюсь? Что если мне нужно будет сражаться и делать что-то, но мне это даже не позволят! Потому что это будет несправедливо по отношению к ней, не так ли? У меня нет выбора. Моя жизнь мне больше не принадлежит, потому что я теперь связана, не так ли? Нравится мне это или нет!

Она задохнулась, опустив голову, не в силах больше сдерживать нахлынувшие эмоции. Слёзы капали на её одеяло, и в этот момент ей казалось, что весь мир вокруг неё рушится.

— Гермиона… — произносит он, и его голос становится хриплым, словно каждый звук даётся с трудом. Гнев, который недавно кипел в его душе, улетучился, оставив после себя лишь горечь и сожаление. Он делает шаг к ней, пытаясь найти слова, которые могли бы её утешить. — Ты не одна. Мерлин, как мне заставить тебя поверить? Тебе не нужно справляться в одиночку.

Его слова звучат искренне, но их мало, чтобы успокоить бурю внутри неё. Она смотрит на него сквозь слёзы, её глаза полны боли и страха. Её губы дрожат, и она с трудом выдавливает из себя:

— А если я не хочу? — слёзы заливают её лицо, её голос становится прерывистым, словно каждое слово ранит её. — Я не могу, не могу больше никого потерять, Малфой. Я не могу позволить себе полюбить кого-то, а потом — её голос обрывается, она закрывает лицо руками, пряча слёзы и отчаяние. — Мы на войне. Даже если ты бы захотел — я не могу больше никого потерять. Я этого не переживу. А мне ведь надо выжить, понимаешь? У меня нет другого выбора. Если я позволю себе, если я —

Она рыдает, не в силах закончить мысль. Её плечи сотрясаются от неконтролируемых рыданий, и в этот момент она выглядит маленькой и хрупкой, как фарфоровая статуэтка, готовая разбиться на тысячи осколков. Малфой наблюдает за ней, его сердце сжимается от боли. Он не может смотреть на её страдания, не может оставить её наедине с этим ужасом.

Не думая больше о себе, он делает единственное, что приходит ему в голову. Он садится рядом с ней, и кровать прогибается под его весом. Он осторожно поднимает её к себе, словно боясь, что она может сломаться от малейшего прикосновения. Его руки обвивают её, прижимая к груди, как будто он пытается защитить её от всего мира.

Гермиона не сопротивляется. Она прижимается к его груди, ощущая под своим ухом его сердцебиение — ровное и успокаивающее, как ритм жизни, который она так отчаянно пыталась сохранить. Её тело дрожит в его объятиях, но постепенно она начинает чувствовать тепло его прикосновения, которое проникает сквозь её холодную броню. Её страхи и боли начинают растворяться в этом тепле, как лёд под весенним солнцем.

В этот момент она понимает, что больше не обязана быть сильной. Впервые за долгие годы она позволяет себе расслабиться, позволяет себе быть уязвимой. Она чувствует, как его руки надёжно обвивают её, как его пальцы осторожно проводят по её волосам, словно успокаивающие волны, и с каждой минутой её слёзы становятся всё реже. Впервые за долгое время она чувствует себя защищённой, чувствует, что кто-то может поймать её, если она упадёт.

Комната погружается в тишину, в которой слышен лишь тихий, ровный звук его дыхания и её прерывистые вздохи. В этот момент ей кажется, что мир вокруг перестаёт существовать, что всё, что имеет значение — это эти объятия, это чувство покоя, которого она так долго лишалась. Она вспоминает тот день, когда Малфой нашёл её на холоде и принёс домой, как будто это было что-то далёкое и недостижимое, но теперь она понимает, что этот момент никогда не покидал её.

Её дыхание постепенно успокаивается, и она начинает ощущать нечто похожее на покой. Пусть её мысли ещё беспокойны, пусть страхи ещё не оставили её полностью, но в этот момент она понимает, что больше не одна.

Хочешь знать один секрет?

Она почувствовала, как он скользнул в её сознание, минуя стены, которые теперь представляли собой лишь развалины.

Даже здесь она ощущала его силу, поддерживающую её.

Расскажи мне, — прошептала она.

Хотя она не видела его лица, ей показалось, что он улыбнулся.

Никто этого не знает, но в детстве я любил, когда моя мать читала мне стихи.

Она засмеялась, хоть и сквозь слёзы, и её смех заставил грудь Малфоя вибрировать в ответ.

Удивительно, знаю. Мой отец это ненавидел, и в конце концов он победил, но не раньше, чем я выучил наизусть несколько её любимых стихов. В детстве я не всегда их понимал, но… они стали для меня утешением в трудные времена. Могу ли я… будет ли это уместно, если я поделюсь одним с тобой?

— Да, — прошептала она. — Да, я бы очень этого хотела.

Когда он заговорил, его голос был тихим, почти шепчущим, словно каждое слово предназначалось только ей. Словно они были в своём маленьком, закрытом от всего мира коконе, где не существовало ни боли, ни страха, а только они двое. Её дыхание замедлилось, когда она почувствовала, как его тепло проникает в её душу, сквозь все её защитные слои. Казалось, что даже пространство между ними исчезло, и его слова начинали звучать прямо в её сердце, словно он и не говорил вовсе, а мысли их слились в одно.

— Это стихотворение… — он взял паузу, как будто выбирая самые верные слова, и его пальцы продолжали нежно перебирать её волосы, успокаивая и убаюкивая. — Я по-настоящему понял его лишь недавно. — Его голос становился всё тише, но от этого не менее уверенным, словно он обнажал перед ней свою душу, ту её часть, которую никому больше не показывал. Её голова покоилась на его груди, и она чувствовала ритмичное биение его сердца, которое звучало в унисон с её собственным.

Он начал рецитировать, его голос был мягким и глубоким, обволакивая её словно тёплый плед:

Ты не обязан быть хорошим.

Не надо ползти на коленях

тысячу миль по пустыне, чтоб заслужить прощение.

Нужно всего лишь позволить зверьку своего тела

любить то, что он любит.

Поговорим об отчаянии:

ты расскажешь мне о своём, я тебе — о своём.

Его голос был тихим, почти мелодичным в её сознании, но даже так слова словно разрывали её на части. Ты не обязан быть хорошим. Не надо ползти на коленях тысячу миль по пустыне, чтоб заслужить прощение.

Она думала о людях, которых убила на войне. Думала о своих родителях и о том, как они погибли, и что это была её вина. Она чувствовала себя этим мягким зверем, с обнажённым брюхом, не имеющим больше ничего, чтобы её защитить. Её лицо исказилось, и она вдавила его в твёрдые мышцы его груди, не в силах сдержать всхлип, вырвавшийся из её горла. Расскажи мне о своей печали, и я расскажу о своей.

Она вцепилась в него, её пальцы вонзились в его спину, её руки обхватили его крепко, но этого было недостаточно — она вот-вот разлетится на куски. Она рассыплется на осколки, если что-то не удержит её.

Драко. Даже в её мыслях голос звучал сломлено. Пожалуйста.

Как-то он, кажется, понял её, и помог переместиться, усаживая её боком к себе на колени, затем его руки обвили её, и он сжал её в своих объятиях.

Они молча держались друг за друга, пока её дрожь постепенно не стихла, и он начал медленно гладить её волосы длинными, плавными движениями. Тишина между ними не была пустой; в ней было столько понимания, столько неподдельной близости, что слова казались излишними. Её дыхание начало выравниваться в такт с его, а тепло его рук, уверенно скользивших по её волосам, заполняло её сердце успокоением.

— Драко? — её голос был слабым, словно шёпот ветра, а горло болело от слёз, которые она пыталась сдержать.

— Да? — тихо отозвался он, и его голос вибрировал там, где её губы касались его шеи. Его тепло и близость казались спасительными, словно он был якорем, удерживающим её на поверхности в этом бурном океане эмоций.

Она чуть приподняла голову, но её глаза всё ещё были закрыты, как будто она боялась, что, если откроет их, этот момент исчезнет.

— Ты останешься со мной сегодня ночью? — Она отправила эту мысль через сознание, слишком боясь произнести её вслух после всего, что произошло. Её страх был осязаемым, словно тонкая нить, готовая порваться в любой момент, и она боялась, что ответ разрушит её.

Он почувствовал её неуверенность и ответил с той же мыслью, мягко и уверенно, как всегда:

— Конечно, останусь. Ведь я и не собирался уходить.

Её смех, едва прорвавшийся сквозь дрожь, был полон отчаяния, но и благодарности. Она ощущала, как его руки крепче обвили её, и эта крепость придавала ей силы.

— Я не знаю, кого ты потеряла, Гермиона. Но сколько бы ты ни пыталась меня оттолкнуть, я обещаю, что ты не потеряешь меня. — Его голос был глубоким, проникновенным, словно он хотел, чтобы она ощутила это обещание каждой клеткой своего существа. Он знал, что она боится, но он был готов сделать всё, чтобы её страхи развеялись.

— Ты не можешь давать такие обещания, Драко. — Она прошептала это, словно сама не верила в то, что услышала, её голос дрожал, как осенний лист на ветру.

— Не могу? — он слегка отстранился, чтобы заглянуть ей в глаза, развёл руки и нежно обхватил её лицо ладонями. Его взгляд был полон решимости, а в глубине глаз мелькнуло что-то, что могло бы быть утешением, если бы она позволила себе в это поверить.

Гермиона покачала головой, и губы Драко едва заметно изогнулись, в них мелькнула слабая улыбка. Его прикосновение было тёплым, ободряющим, как утренние лучи солнца.

— Тем не менее, — пробормотал он, его голос был мягким и нежным, как шелест листвы, — я даю это обещание.

Она сжала веки, пытаясь сдержать новую волну эмоций, угрожавших выплеснуться наружу. Её тело напряглось, но его большие пальцы продолжали медленно поглаживать её щеки, стирая слёзы, которые уже начали катиться по её лицу.

— То стихотворение, — её голос дрожал, но в нём звучала слабая надежда, — там есть продолжение?

Он кивнул, наклоняясь так близко, что его дыхание едва касалось её лба. Слова были тихими, но их сила пронзила её, заполнив каждый уголок её души.

— «А тем временем жизнь продолжается.» — прочёл он, голос его был ровным и мягким, как спокойное течение реки. — «Солнце, хрустальная сеть дождя плывут над степями, спускаются с гор, гудят леса и реки»

Он сделал глубокий вдох, его пальцы, казалось, искали каждый след её боли, каждый упущенный шанс на покой. Он был здесь, рядом с ней, и ни одна слеза не должна была остаться незамеченной.

А дикие гуси опять направляются к дому — произнёс он в её сознании, словно это было продолжение той же тихой мелодии, — по высокой прозрачной дороге.

Эти слова заполнили тишину между ними, словно они были ключом к её сердцу, к её утрате и надежде. Она почувствовала, как её душа откликается на эти строки, как будто они были написаны специально для неё, для их момента. Вместе они стояли, окружённые теми самыми ландшафтами, над которыми летели гуси, ощущая, что даже в этом бескрайнем мире есть место, где они могут быть вместе, без страха и боли.

* * *

Он откинулся на кровать, притягивая её к себе, так что они оказались лицом к лицу, молча смотря друг на друга. Его рука была под её шеей, словно подушка, а длинные пряди белоснежных волос падали ему на лицо. Гермиона протянула руку и убрала их за его ухо, вызвав у него мягкую, тёплую улыбку.

То, как он смотрел на неё, заставило её дыхание перехватить. Его глаза были ясны, как дождь, и чем дольше она вглядывалась в них, тем сильнее ей хотелось позволить ему окутать её, словно внезапный ливень.

Слова его стихотворения тяжело отдались в её мыслях.

— Тем временем дикие гуси вновь летят домой… — прошептала она.

Однажды война закончится. И, может быть, тогда она сможет быть как те дикие гуси. Может быть, однажды…

Её пальцы скользнули к его щеке, касаясь его щетины. Он внимательно наблюдал, как она исследовала черты его лица, его большой палец нежно поглаживал её живот под рубашкой, прикрывающей её тело.

— Ты хочешь прикоснуться? — прошептала она, приподнимая свою рубашку, её голос был полон тихого приглашения.

Он посмотрел вниз, и его голос стал хриплым, как будто он сдерживал эмоции.

— Да.

Гермиона взяла его руку, так же, как сделала это в тот день в Штаб-квартире, и прижала её к своей обнажённой коже.

— Она сейчас не шевелится… — сказала она, чувствуя, как сердце сжимается от тревоги.

— Меня это не волнует… — прошептал он, скользя ладонью по её животу, переходя к талии, как будто это прикосновение было для него чем-то святым.

Тепло пронзило её, внезапное и головокружительное, от его прикосновения. Её губы приоткрылись, и она подняла взгляд, встретив его тёмные, сосредоточенные глаза.

— Драко?

— Да? — откликнулся он, чувствуя её колебания, но не торопя её, давая ей пространство для решения.

Впервые она позволила себе насладиться его присутствием, признать, что даже здесь, в месте, где она была наиболее уязвима, он как-то умудрялся быть… безопасным.

Он ждал, не напрашиваясь, лишь изучая её с неразличимой эмоцией на лице. Это заставило её понять, что во все те моменты, когда она позволяла ему проникать в свой разум, он никогда не пытался увидеть больше, чем она ему позволяла.

— Ты… хотел бы поцеловать меня? — спросила она, её голос дрожал, но был полон тихой, почти невинной надежды.

Медленная улыбка расплылась на его лице, хитрая и яркая, прогоняя её неуверенность. Она почувствовала себя пьяной от блеска в его глазах. Его рука скользнула под её рубашку, поднимаясь к спине, когда он наклонился ближе.

— Я всегда хочу целовать, Грейнджер… — прошептал он, его голос был глубоким, наполненным обещанием, когда его нос коснулся её, дыхание скользнуло по её губам, и он наконец поцеловал её.

Это было сладко и неспешно, нежно, как она никогда не испытывала раньше. Его губы двигались, исследуя, а не требуя, дразня её губы мягкой настойчивостью, пока она не открылась для него.

Медленно он углубил поцелуй, и её руки поднялись, чтобы ухватиться за его рубашку, её ноги обвились вокруг его, нуждаясь в прикосновении, нуждаясь в прочности его тела рядом с её собственным. Он держал её, издавая успокаивающие звуки, когда её эмоции вновь захлестнули её, шепча нежные слова на её кожу.

— Я никуда не уйду… — прошептал он, касаясь губами её лба. — Ты не одна.

Она подумала, что, возможно, она верит ему. И хотя это пугало её, она не отпустила.

---

Примечания:

Мэри Оливер. Дикие гуси.

Тебе не нужно быть хорошим.

Тебе не нужно, раскаиваясь, ползти на коленях сотни миль по пустыне.

Тебе нужно лишь позволить мягкому животному твоего тела любить то что оно любит.

Расскажи мне о своём отчаянии, и я расскажу тебе о своём.

Тем временем мир продолжается.

Тем временем солнце и звонкие капли дождя бегут над землёй, над степями и вековыми деревьями, горами и реками.

Тем временем дикие гуси, высоко в чистом голубом небе вновь возвращаются домой.

Кем бы ты ни был, каким бы одиноким ты ни был, мир предлагает себя твоему воображению, зовёт тебя, как дикие гуси, резко и волнующе — вновь и вновь, показывая твоё место в природе всех вещей.

— Я хочу, чтобы его испытательный срок закончился

Сидя за кухонным столом, Ремус Люпин внимательно изучал отчеты Ордена, непрерывно делая пометки. Его старые очки скользнули на кончик носа, и он раздраженно поправил их, оторвав взгляд от бумаги, чтобы взглянуть на Гермиону. Утренний кофе наполнял ароматами кухню, создавая приятную атмосферу, несмотря на напряженность обсуждения.

— Наши протоколы существуют не просто так, Гермиона, — его голос был не лишен усталости, но в нем звучала твердость.

Гермиона, одетая в удобный свитер и джинсы, сидела напротив, её лицо было омрачено тревогой. Она старательно выбрала слова, как будто каждое из них могло изменить исход спора.

— Ты не можешь всерьез подозревать его в шпионаже после той информации, которую он нам предоставил. Нет абсолютно никаких причин держать его под стражей в безопасном доме, — её тон был полон решимости и разочарования.

Ремус вздохнул, и его рука потянулась к чашке с кофе, которую он осторожно поднес к губам, чтобы сделать глоток, как будто искал утешение в обыденности.

— Я понимаю, что ты, вероятно, права, но прошло только две недели, и мы не успели проверить большинство предоставленных им данных. Не все в Совете будут так понимающи, и я не готов говорить о нарушении наших протоколов без уважительной на то причины, — его голос был низким и задумчивым.

В этот момент в кухню вошел Сириус Блэк, небрежно одетый в спортивные штаны, которые болтались на бедрах, и с веселым выражением лица. Его волосы были беспорядочно растрепаны, и он игриво наклонился, чтобы поцеловать Ремуса в щеку, прежде чем присоединится к разговору.

— Думаю, у неё есть уважительная причина, не так ли, милая? — сказал он, его улыбка была широкой и слегка озорной.

Гермиона вздохнула и потянулась за стулом, чтобы сесть. Она уже знала, что этот разговор станет долгим и напряженным.

— Ты всё понял? — её голос был усталым, но все еще решительным.

Сириус рассмеялся, заметив её состояние, и, взмахнув палочкой, начал готовить чай. Его движения были уверенными и быстрыми, но взгляд был мягким и добрым, когда он продолжил разговор.

— Трудно не заметить, когда он практически каждую секунду с обожанием смотрит на твой живот. Парень явно по уши влюблен, — произнес он, с веселым блеском в глазах.

Гермиона поморщилась, её глаза потемнели от беспокойства.

— Он не влюблен, Сириус. Ради Мерлина. Все это просто возмутительно.

Сириус и Ремус обменялись взглядами. Сириус взялся за чайник, наполняя чашки, а Ремус тем временем продолжал с задумчивым видом просматривать бумаги.

— Ты собираешься сказать, что он не был готов оторвать мне яйца за то, что я тронул тебя накануне? — осведомился Сириус, глядя на Гермиону с недовольной усмешкой.

Она поморщилась, вспомнив тот вечер. Малфой был охвачен множеством эмоций, и его собственнические наклонности стали особенно заметными.

— Он… может быть, немного собственник. Мы работаем над этим, — признала она, её голос был усталым, но решительным.

Сириус бросил в чашки пакетики чая и добавил ложку сахара и молока в чашку Гермионы. Его действия были уже автоматическими.

— Гермиона, мне жаль разрушать этот милый пузырь иллюзий, который ты себе создала, но мой дорогой кузен — и Блэк, и Малфой одновременно, — и ты ждешь от него ребенка. Нет сценария, в котором он не был бы чертовым собственником.

Гермиона опустила локти на стол, её лицо было бледным от раздумий. Она смотрела на пар, поднимающийся от чашки, её мысли были заняты воспоминаниями о Малфое, об их ночах и об объятиях, которые она не хотела заканчивать.

— Он отказался от всего, Ремус, — сказала она тихо. — Разве мы не можем сделать что-то? У него нет ничего, кроме этого ребенка, и ему тяжело оставаться позади, когда я на задании.

На лице Ремуса отразилось понимание, его взгляд стал мягче.

— Он чувствовал твои раны?

— Он был… — она вздохнула, её глаза вновь наполнились слезами. — Он был очень расстроен. И я сказала ему, что попрошу, чтобы он мог поехать со мной в следующий раз.

Ремус остановился, его взгляд стал сосредоточенным.

— Ты понимаешь, что это будет означать необходимость сообщить Совету, что он отец ребенка? — он приостановился, взвешивая слова. — Сириус и я пока останавливаем вопросы о твоей беременности… но когда Совет узнает, что это Малфой, они захотят узнать детали, Гермиона. Будет много вопросов, и, я не буду лукавить, некоторые могут начать относиться к тебе с подозрением.

Гермиона поморщилась, её мысли вернулись к возможным негативным последствиям, с которыми ей придется столкнуться. Она помнила, как Рон бурно отреагировал на её беременность и как его реакция ухудшилась, когда она отказалась раскрыть имя отца. Теперь, узнав, что это Малфой, её отношения с ним могут ухудшиться еще больше.

— Я знаю, что многим это не понравится. Но в конце концов, это будет честно, на самом деле Малфой никогда не хотел, чтобы это было секретом.

Сириус фыркнул, его тон был полон язвительности.

— Уверен, он вообще этого не хотел.

Гермиона бросила на него сердитый взгляд. Но снова повернулась к Ремусу.

— В любом случае. Ты обсудишь это с Советом, Ремус?

Ремус посмотрел на неё с сочувствующей улыбкой, его лицо было серьезным.

— Если это действительно то, чего ты хочешь. Но у меня есть одно условие. Я хотел бы посетить коттедж и поговорить с Малфоем. Он не был откровенен о своих причинах для перехода, когда мы его допрашивали— и я понимаю, что это могло быть сделано из уважения к твоим пожеланиям, Гермиона, но мне нужно быть уверенным в его мотивах, прежде чем я порекомендую снять с него испытательный срок.

Это была последняя точка в обсуждении, и Гермиона, хотя и понимала необходимость этого шага, знала, что это добавит еще больше сложностей в их уже непростую ситуацию.

* * *

Когда Гермиона вернулась в коттедж аппарировав, её внимание сразу привлекла музыка пианино. Мелодия, как лёгкий ветер, пронизывала пространство, мимо маленькой изгороди из отцветшей лаванды, которая уже потеряла свою первоначальную яркость, через волны шалфея и вербены, выросшего до пояса вокруг участка. Этот место, где Малфой каждое утро проводил своё время, и теперь он был окутан атмосферой тишины и умиротворения, нарушаемой лишь мелодией.

Она пересекла каменную дорожку, украшенную опавшими листьями, которые шуршали под ногами. Легкий осенний воздух напоминал о приближающемся зимнем холоде, но в саду ещё сохранялось тепло последних дней августа. Музыка, пробиваясь сквозь утреннюю тишину, вела её к кухонной двери. Тихо открыв её, Гермиона вошла в дом.

Она сделала несколько шагов вглубь комнаты и остановилась в дверном проеме. Ее взгляд был прикован к пианино, стоящему у задней стены, где Малфой сидел, погружённый в игру. Малфой сидел под низкими деревянными балками, которые создавали ощущение уюта и защищённости, его длинные пальцы грациозно скользили по клавишам.

Она наблюдала за ним, за тем как он играл. В его мягкой чёрной футболке с закатанными до локтей рукавами ткань обтягивала его спину, показывая каждый изгиб мышц. Эти движения были как живопись в движении, каждый жест был наполнен элегантностью и утонченностью. Волосы, которые он обычно держал убранными от лица, теперь слегка влажные, завивались на концах, добавляя дополнительный шарм к его выразительному облику.

Музыка поднималась и разливалась, как волны, наполняя комнату своим чарующим звучанием. Она была полна гармонии и спокойствия, как внезапный полет птиц, которые невидимыми крыльями касаются неба. Плавные ноты словно окутывали её, заполняя пространство вокруг, создавая ощущение лёгкости и свободы.

Когда Малфой наклонился ещё ниже, сосредоточившись на клавишах, его движения стали более выразительными, как будто он передавал своё внутреннее состояние через музыку. Гермиона закрыла глаза, позволяя музыке поглотить её. Ноты изменились, и её воображение нарисовало картины, как дикие птицы покидают её видимое поле. Чёрные силуэты исчезли на фоне небесного горизонта, оставив только её одиночество на земле, стоящей на своём холме, в ожидании и размышлении.

Каждая нота была как тёплый ветер, нежно касающийся её лица, а затем исчезала, оставляя за собой ощущение лёгкой грусти и спокойствия. Музыка, которую он играл, была не только мелодией, но и историей его собственных переживаний, его внутренним миром, который он щедро делился с ней через каждую звуковую волну.

— Я знаю, что ты там, — раздался голос Малфоя, и Гермиона вздрогнула. Её глаза широко распахнулись от неожиданности. Его музыка была настолько погружающей, что она не заметила, как он проник в её мысли, разрушив её защиту Окклюменции.

— Ты не был приглашён, Малфой, — ответила она, чувствуя, как её голос приобретает оттенок недовольства. Она пыталась скрыть свою смущённую реакцию.

Лёгкая мелодия, ранее спокойная и умиротворённая, преобразилась в игривую и слегка задорную. Он изогнулся на скамейке, но его взгляд оставался сосредоточенным на пианино.

— Я мог бы сказать то же самое. Как насчёт того, чтобы начать заново? Ты хочешь присоединиться ко мне? — его голос был легким и манящим, словно он пригласил её войти в мир, который он создавал через музыку.

После краткого колебания Гермиона пересекла плетёный коврик, который расстилался по старым деревянным полам. Она села рядом с ним, чувствуя, как её сердце забилось быстрее от близости.

Его пальцы продолжали пробегаться по клавишам, лёгкие и тёплые, а музыка заполняла пространство нежными и выразительными звуками. Гермиона заметила, что он, склонившись над пианино, уже смотрит на неё с лёгкой ироничной улыбкой.

— Твоя игра прекрасна, — сказала она, искренне восхищённая тем, как он передаёт свои чувства через музыку.

— Спасибо, — ответил Малфой, его серые глаза стали ещё спокойнее, излучая удовлетворение от того, что он смог вызвать у неё такую реакцию.

Гермиона продолжала изучать его, пока музыка становилась всё более созерцательной. Слушать его игру было похоже на заглядывание в окно его мыслей, словно каждый аккорд открывал новую грань его внутреннего мира. Музыка была его языком, способом рассказать то, что он обычно скрывал.

— Я не ожидала этого, — наконец произнесла она, не выдержав тишины. В её голосе звучала смесь удивления и тепла.

— Что, я мог играть? — в его голосе послышалась игра, ироничная нотка, словно он предугадывал её реакцию.

— Нет, я предполагала, что ты используешь пианино, когда меня нет. Но… — как выразить, что её поразил способ, каким он раскрывается через музыку? — Это кажется очень личным, — наконец сказала она, её голос был полон уважения и понимания. — Я могу понять, почему ты не хотел это показывать.

— Я могу сыграть что-то другое, если хочешь. Бах? — он предложил, и его пальцы, длинные и стройные, растянулись по клавишам. Затем они взмыли вверх, касаясь нот, как внезапный поток ножей, излучая решительность и страсть.

Музыка, начавшаяся как нежное и тёплое представление, теперь была полна динамики и энергии. Гермиона ощущала, как каждый аккорд проникает в её душу, создавая сложный и многослойный эмоциональный ландшафт.

Гермиона рассмеялась, потянувшись, чтобы коснуться его руки.

— Нет, нет, мне понравилась твоя музыка! — её голос был полон искреннего восторга.

Он изогнул бровь, и на его лице отразилось недоверие. Гермиона обвила пальцы вокруг его руки, остановив её движение.

— Честно, Драко.

Его взгляд смягчился. Он скрутил свою руку, так что его ладонь оказалась под её, и приподнял её, прижав губы к переплетённым пальцам.

— Ты назвала моё имя, — произнёс он, и в его голосе звучала лёгкая нотка удивления.

— Я думала… — она запнулась, когда он продолжал смотреть на неё сквозь их переплетённые пальцы. — Это нормально?

— Думаю, я смогу с этим справиться, — ответил он, проведя её костяшки по изгибу своей улыбки. — Как ты сегодня? Ты поела? Ты ушла, прежде чем я смог приготовить завтрак.

По какой-то странной причине его замечание заставило её желудок подпрыгнуть.

— Ты обязан делать мне только ужин, — ответила она, стараясь скрыть свою смущённость.

Его глаза сверкнули.

— Но джентльмен всегда предоставляет завтрак после того, как спит с женщиной.

Хотя они только целовались накануне ночью, Гермиона не могла остановить румянец, который начал разрастаться по её шее. Он рос, пока он смотрел на неё с выразительным интересом — его серые глаза исследовали её лицо, отслеживая растущее тепло, которое распространялось по её щекам.

— Драко? — сказала она, собираясь рассказать ему о своей встрече с Ремусом и Сириусом.

— Да? — его ответ был спокойным, но в его глазах вспыхнул интерес.

Его легилименция скользнула по её сознанию, и она выпустила тихий вздох от ощущения его присутствия в её мыслях. Это было похоже на пальцы, пробегающие от её запястья до локтя. Кожа её покрылась мурашками от этого прикосновения, и жар разгорался под её кожей, скапливаясь низко в животе.

Он всё ещё держал её руку, наблюдая за ней сверху, и его губы легко касались её пальцев. Merlin, она не могла оторвать глаз от этого интимного взаимодействия. Она вспомнила ночь перед этим и его слова: *«Я всегда хочу тебя поцеловать.»* Значит ли это, что он думал именно об этом сейчас?

— Ремус и Сириус, они — они… — она запнулась, мягкое прикосновение его легилименции делало её головокружительной, и мозг туманился от желания. — Они хотят поговорить с тобой этим утром.

Прикосновение исчезло, и на секунду она потянулась за ним, стремясь к этим фантомным пальцам своим сознанием, прежде чем поймала себя.

— Что они хотят обсудить? — спросил Малфой, отстраняясь от её мыслей.

От потери его легилименции она покачнулась, моргнув на него. Вдруг он потянулся, чтобы обнять её лицо, и её сердце забилось быстрее от неожиданности.

— Гермиона, — его голос был низким и полным беспокойства. — Ты в порядке?

Она поморщилась, отодвигая его руку.

— Я в порядке. Ремус и Сириус выяснили, что ты — что ребёнок твой, и они — она прервалась, услышав открывающуюся дверь.

— Похоже, они уже здесь, — сказал Малфой, его голос был хриплым от напряжения. Он наклонился, и его дыхание скользнуло по её уху. — Но предупреждаю, теперь, когда секрет раскрыт, я собираюсь избить лицо Блэка, если он хоть раз прикоснётся к тебе.

Гермиона отстранилась, сузив глаза.

— Никаких собственнических глупостей, если ты не хочешь, чтобы твоё милое лицо тоже было избито.

Малфой усмехнулся, перебрасывая левую ногу через скамейку пианино, чтобы сесть лицом к ней.

— Не угрожай мне, — сказал он с лёгким поддразниванием в голосе.

Его слова и манера поведения создавали атмосферу, где интимность и флирт переплетались с предстоящими серьёзными разговорами. Гермиона, чувствующая его эмоциональную и физическую близость, не могла не заметить, как это взаимодействие укрепляет их связь и добавляет новые оттенки в их отношения.

— Вы двое выглядите так уютно, — сказал Сириус, входя в гостиную с лёгкой грацией и растягиваясь на диване в длинной, элегантной позе. Его глаза мерцали весело, а улыбка была игривой.

— Доброе утро, Гермиона. Малфой, — сказал Ремус, присаживаясь рядом с Сириусом. Он сразу же обнял его, его пальцы нежно скользнули по волосам Сириуса, создавая ощущение уюта и интимности.

Гермиона, почувствовав этот обмен взглядами, быстро переключилась на Малфоя и села на своё привычное место у книжного шкафа. Она старалась скрыть беспокойство, обдумывая, как реагировать на предстоящий разговор.

— Я предполагаю, что Гермиона рассказала тебе, зачем мы здесь? — начал Ремус, его голос был мягким, но серьёзным.

Малфой, сидящий на скамейке, повёрнулся в сторону собеседников в одном грациозном движении, его взгляд был сосредоточен и насторожен.

— Она упомянула, что вы узнали об отцовстве ребёнка.

— Да, мы узнали, — ответил Ремус, изучая Малфоя с вниманием, которое было далеко от дружелюбного. Затем он приподнял очки на носу и перевёл взгляд на Гермиону, его глаза выражали искреннюю заботу. — Я понимаю, что это трудные времена, но надеюсь, что вы знаете, что Сириус и я всегда будем рядом, чтобы поддержать вас. Независимо от всего.

Гермиона почувствовала тепло от его слов и ответила тёплой улыбкой. — Спасибо, Ремус. Я не знаю, что бы я делала без вашей и Сириусом защиты от всего этого сплетничества.

— В любое время, дорогая, — Сириус откинулся назад, его улыбка была игривой, когда он посмотрел на Малфоя. — Ты знаешь, что Ремус или я с радостью станем для общества в качестве отца.

Гермиона закатила глаза, но заметила, как лицо Малфоя сжалось, а челюсть напряглась, выражая явное желание проявить насилие.

Ремус положил руку на ногу Сириуса, словно пытаясь смягчить напряжение.

— Теперь, когда Малфой здесь, это явно не является решением, Сириус. Однако, когда его участие станет более широко известным, возникнут напряжения. Мне неприятно это говорить, но есть шанс, что некоторые члены Ордена могут воспринять это как предательство.

Малфой, казавшийся ещё более напряжённым, кивнул.

— Тем более причина дать мне полный доступ к палочке.

— Чтобы нападать на любого, кто предложит ей массаж ног? — пошутил Сириус, его голос был полон сарказма. — Не уверен в твоей рациональности, когда речь заходит о Гермионе, кузен.

— Если кто-то забыл, — прервала его Гермиона, её голос был твёрдым и полным достоинства, — я вполне способна защищать себя.

— Как ясно продемонстрировано вчера, — резко ответил Малфой, его тон был насыщен раздражением.

Гермиона выпрямилась в своём кресле, её глаза метали молнии, когда она уставилась на него. Как он смеет? После всего, о чём они говорили? И теперь он снова бросает ей это в лицо?

— Да, ну… — Ремус прочистил горло, прерывая неловкое молчание. — Это как раз приводит меня к основной цели этой встречи. Гермиона попросила меня выдвинуть предложение перед Советом о досрочном окончании вашего испытательного срока.

— Я… — начал Малфой, но прервался, его лицо выражало смесь удивления и сомнения. — Ты действительно сделала это?

Она презрительно взглянула на него, её лицо исказилось от отвращения. Мерзавец.

Своевременно она почувствовала, как он осторожно касается её стен Окклюменции. Вздохнув, она позволила ему проникнуть в её мысли, внутреннее напряжение слегка ослабло.

— Я не должна была это говорить, — призналась она, её голос дрожал от раскаяния.

— Нет, не должна была, — ответил он, его тон был ровным и холодным.

— Я была зла. Это была ошибка. — Она опустила глаза, пряча волнение.

— Кажется, ты хороша в таких ошибках, — заметил он, его взгляд был проницательным, почти насмешливым.

Она наблюдала, как его ноздри расширяются от раздражения.

— Мне жаль. Прости меня? — её голос был полон отчаяния.

— Нет. — Его ответ был кратким, как удар молота.

Не говоря больше ни слова, она закрыла свои стены, выбрасывая его из своей жизни. Она чувствовала, как её сердце бьется быстрее, её нервы словно натянутые струны.

— …Итак, — продолжал Ремус, — мне нужно, чтобы ты ответил на несколько вопросов, прежде чем я буду готов рекомендовать курс действий Совету.

Малфой, стоявший у стены, наблюдал за Гермионой из-под ресниц.

— У меня нет никаких секретов. Спрашивайте, — его голос был холодным, но с лёгкой ноткой вызова.

— Отлично. Во-первых, объясни свою причину предательства, теперь, когда мы знаем правду о беременности Гермионы?

Малфой начал рассказывать, и детали того дня в Министерстве пронеслись в голове Гермионы, словно тени воспоминаний, вызывая в ней внутренний вздох. Сириус, по-видимому, ожидал эту историю с нетерпением. Малфой, поймав её взгляд, сделал небольшой жест бровью, словно спрашивая разрешения. Она вздохнула и кивнула, опускаясь обратно в кресло, её напряжённые мышцы расслабились только немного.

— Я поймал Гермиону, когда она кралась через Отдел Тайн около шести месяцев назад, — сказал Малфой, его голос был чётким и спокойным, но в нём чувствовалась скрытая боль. — Мы поговорили, и это привело к сексу, а потом она ушла. Через четыре месяца я увидел её снова, когда на неё напал другой Пожиратель смерти во время одного из ваших рейдов. Я сразу же убил Пожирателя, а затем заметил, что она держит руку на животе. Изначально я испугался, что она была ранена, и я… — его челюсть напряглась, эмоции, которые он старался скрыть, начали проявляться. — Я провёл легилименцию, чтобы быстро проверить её безопасность. Когда я вошёл в её мысли, я обнаружил, что она думала о ребёнке, и эта мысль немедленно была сопровождена страхом, что это мой ребёнок. — Он взглянул на Гермиону, её лицо было скрыто под вуалью эмоций. — Это был шок, как вы можете себе представить. Я решил вскоре после этого на предательство, но потребовалось время, чтобы собрать информацию, которую, как я думал, Ордену было бы нужно.

Ремус смотрел на него без эмоций, как каменная скала.

— Разве ты не имеешь в виду информацию, которая могла бы дать Пожирателю вход в Орден?

— Конечно. Мне нужно было показать всем, что мне можно доверять. Руководству, и Гермионе. Плюс, я вряд ли хотел бы, чтобы сторона, к которой я присоединяюсь, проиграла. — Его голос стал твёрдым, но в глазах всё ещё была искра внутренней борьбы.

Сириус наклонился вперёд, его взгляд был проницательным и чуть насмешливым.

— Ты легилимен?

— Да.

— Естественный или обученный?

Вопрос казался имеющим скрытый подтекст, который Гермиона не уловила, и Малфой выглядел колеблющимся в ответе.

— Естественный, — наконец сказал он, его голос был полон упрямства.

Сириус приподнял бровь, обнаруживая в этом что-то значительное.

— Как Белла. Говорят, что естественные легилимены склонны к мании величия.

— Классический случай путаницы корреляции с причинностью. Лично я никогда не был мотивирован властью. — Его голос был хладнокровным, почти презрительным.

Смех Сириуса был резким и совершенно неуместным, он звучал как щелчок пальцами, отрывая всех от тяжёлой атмосферы.

— Чушь собачья. Никто не попадает в Слизерин, если не желает власти.

— Все хотят власти, — ответил Малфой холодно, его глаза сверкали умом. — Потому что власть даёт возможность изменить мир в соответствии с вашими желаниями. Но для большинства людей это конечное желание является движущим фактором, а не сама власть. Или ты говоришь, что не хочешь власти, чтобы закончить эту войну?

— Извиваешь слова, как настоящий слизеринец. — Но подозрение исчезло, и Сириус откинулся на диван, его плечи расслабились. — Почему ты убил Пожирателя, нападавшего на неё?

Малфой пожал плечами, его взгляд скользнул к Гермионе, где в её глазах уже горело что-то тёплое.

— Потому что она моя.

Сириус расхохотался, его смех был резким и неуместным, как он сам. Даже Ремус пытался скрыть улыбку, которую не мог полностью подавить.

— Итак, — сказал Ремус, — твоя единственная причина предательства — это Гермиона, это будет справедливое утверждение?

Малфой кивнул коротко, его лицо стало серьёзным и напряжённым.

— А если с ней что-то случится? Значит, ты вернёшься к Волдеморту?

— Нет. Я… — Малфой посмотрел на потолок, сделав глубокий вдох, как будто искал слова в тишине. — За тот месяц, когда я собирал информацию, я провёл много расследований, которые заставили меня пересмотреть многие предположения о состоянии нашего общества. Был целый экзистенциальная кризис, в который я не буду посвящать вас. Достаточно сказать, что я не мог бы вернуться, даже если… — он указал на Гермиону, его голос был полон глубокой искренности. — Даже если я не смогу защитить их.

— Мне не нужно, чтобы ты…

— Я знаю, Гермиона. — Малфой потёр лоб, его лицо было усталым, но решительным. — Понимаю, ты не нуждаешься во мне. Но я всё равно здесь. Мне жаль, что это тебя бесит, можешь кричать сколько угодно, но я всё равно буду делать всё возможное, чтобы держать вас обеих в безопасности.

Гермиона вздохнула, её эмоции были переполнены.

— Мне не ненавистно то, что ты здесь, Малфой. Что я ненавижу, так это предположение, что все думают, что мне нужен мужчина для защиты. Всё время одно и то же: я слабая, потому что женщина, я слабая, потому что магглорожденная, или, боже упаси, и то, и другое. Знаешь, сколько мне пришлось работать, чтобы доказать свою ценность? Чтобы быть уважаемой? И вот я беременна, и всё идёт насмарку. Снова слабая. Беспомощная. Все навыки, которые я наработала, ничего не значат. Моё мнение ничего не значит. Никто даже не доверяет моим рассуждениям.

— Гермиона, — сказал Ремус тихо, его голос был полон сочувствия. — Мы доверяем тебе. И мы знаем, что ты не слабая. Но тебе не всегда нужно быть сильной, милая. Можно позволить людям помочь тебе.

— Ты думаешь, что я меньше переживаю, когда Ремус уходит в поле? Или Гарри? — добавил Сириус, его голос был полон искренней озабоченности. — Нет, забудь об этом. Я, вероятно, больше переживаю, когда Гарри выходит, этот безрассудный маленький идиот. Ты, Гермиона Грейнджер, — сильна от природы. Но даже так, я всё равно согласен с моим козлом-кузеном в вопросе защиты — и я знаю, что Гарри бы сказал то же самое. Это так, хочешь ты этого или нет.

Гермиона посмотрела между этими тремя упрямыми, раздражающими мужчинами: Ремус с его устремлённым взглядом, Сириус почти вызывающий её на спор и Малфой. Пожиратель, который отказался от всего ради неё. Кто видел, как она рушится и остался, чтобы собирать кусочки. В его ясных серых глазах она увидела решимость и что-то неколебимое. Что-то твёрдое и стабильное, и, черт возьми, ей не нравилось, как сильно ей хотелось цепляться за это.

Он приподнял бровь, когда она изучала его, лёгкое тепло появилось в его глазах, достаточно чтобы разжечь угольки в её сердце. Она удивилась, чувствует ли Малфой это через связь, потому что, когда он удерживал её взгляд, его рот растянулся в медленной, удовлетворённой усмешке.

Она нахмурилась, оторвав глаза от него, и повернулась к Ремусу.

— Я собираюсь прогуляться. Вы можете закончить вопросы без меня.

С её слов глаза Ремуса стали мягче, он кивнул с пониманием, а Сириус кивнул в знак согласия. Малфой, заметив её решение, склонил голову, как бы в знак уважения к её личному пространству. Гермиона почувствовала, как её сердце разбивается от внутреннего конфликта, и, покидая комнату, она старалась не обернуться.

* * *

Солнце стояло высоко в небе, когда Малфой нашел Гермиону, насылающую проклятия на сучковатую иву у ручья у подножия холма. Воздух был насыщен трепетом магии, а излучаемая энергия создавалась впечатляющей синевой вокруг дерева.

— И что же это бедное дерево тебе сделало? — спросил он, прогуливаясь по высоким цветущим луговым травам, засунув руки в карманы и прищурившись от яркого света.

Гермиона, сосредоточенная на своем занятии, быстро нанесла серию режущих заклятий, заканчивая их мощной Бомбардой. Дерево дрожало под воздействием магии, и голубое мерцание обвивало его, как призрачный кокон.

— Было либо это, либо ты, — ответила она, её голос был пронзительным и полным напряжения. — Но я готова пересмотреть, если хочешь.

Малфой посмотрел на сияние вокруг дерева.

— Протего? Как это работает? — спросил он, приподняв одну бровь, выражая искренний интерес.

Гермиона, стараясь успокоить пульсацию своих эмоций, ответила:

— Я модифицировала это, поработала над идеей связывающего заклинания. Когда в это модифицированное Протего попадает магия из палочки, которая его использовала, энергия перенаправляется обратно к заклинателю, делая его практически непроницаемым.

— И это означает, что твое магическое ядро не истощается, — задумчиво добавил Малфой, его взгляд стал более мягким. — Умно.

Она усмехнулась в ответ, её глаза сверкают от смеси удовольствия и усталости.

— Что ж, спасибо тебе, Малфой.

Он подошел ближе, его взгляд скользнул по её черным леггинсам и облегающей майке, которая обтягивала теперь уже довольно заметный живот. Она поерзала под его пристальным взглядом, осознавая, как пот липнет к её коже и делает её неудобной.

— Научишь меня этому? — спросил он, остановившись достаточно близко, чтобы ей пришлось поднять глаза, чтобы встретиться с ним взглядом. Его голос был мягким и почти интимным.

— Это не сложно. Всего лишь простая цепочка. Наложи Протего, затем наложи связующее заклинание, указав себя в качестве получателя, — объяснила она, её голос был ровным, но её сердце забилось быстрее от его близости.

— Хм. Это блестяще, — заметил он, восхищение было очевидно в его голосе.

Тепло вернулось в его глаза, и Гермиона почувствовала, как её лицо начинает гореть. Слова Малфоя, как мед, медленно растекались по её коже, вызывая волну стыда и радости одновременно.

— Тебе не нужно притворяться, что ты впечатлен. Протего не защищает от реальных угроз, поэтому оно вряд ли полезно вне практики, — сказала она, её голос немного дрожал, выдавая её внутреннюю борьбу.

— Когда это ты видела, чтобы я притворялся впечатленным, Грейнджер? — его голос был почти насмешливым, но в его глазах был скрытый огонь.

— О… я полагаю, никогда, — ответила она, её губы дрогнули в лёгкой улыбке.

Он шагнул ближе, его тело едва касалось изгиба её живота. Медленно, словно боялся, что она может убежать, он взял её за руку. Тепло его кожи было заметным, и Гермиона почувствовала, как её сердце начинает бешено стучать.

— Итак, ты должна знать, что когда я говорю, что ты умная, блестящая, сильная и чертовски красивая — я действительно это имею в виду, — сказал он, его голос был полон искренности, и в его глазах горел огонь.

При каждом слове её сердце сжималось в кулак, как будто его признания разрывали её внутренний мир. Она почувствовала, как её тело заполняет тепло и напряжение.

— Я не… — начала она, но он заставил её замолчать, поцеловав её в ладонь. Тепло его губ было неожиданным и волнующим.

Ты просила отменить мой испытательный срок. — его голос прозвучал в её сознании, словно невидимый шепот, проникающий сквозь стены её защищённого ума.

Я говорила тебе прошлой ночью, что поговорю с Ремусом и Сириусом о том, чтобы они пошли со мной в следующий раз.

Было ощущение, будто пальцы скользят по её руке вверх. Его глаза были серыми, как отражённая вода, и она подумала, что может утонуть в них. Призрачное прикосновение коснулось её губ, заставляя их приоткрыться. Он погрузился внутрь, его язык коснулся кончика её языка, и она почувствовала, как её тело содрогнулось от нежного прикосновения.

— Я не хочу, чтобы между нами было какое-либо недопонимание, — пробормотал Малфой, наблюдая, как её рот приоткрывается в ожидании его невидимого прикосновения. — Я хочу тебя, Гермиона. Я хочу тебя и нашего ребенка, и я не собираюсь прекращать преследовать тебя, пока ты либо не прикажешь мне остановиться, либо не скажешь, что ты моя.

При его словах всё её тело вспыхнуло, начиная где-то в районе груди и поднимаясь вверх по шее, распространяясь по рукам и покалывая ноги. От этого у неё закружилась голова, как будто её кровеносная система сбилась с толку и не помнила, куда направлять кровь.

— Хорошо, — прошептала она, её голос был еле слышен, но полон решимости.

— Да? — его глаза сверкали, полные надежды.

— Я ничего не могу с этим поделать, — призналась она, её слова были как упрек и обещание одновременно.

Он наклонился, позволив кончику своего носа коснуться её носа.

— Скажи мне остановиться, и я остановлюсь, — его губы коснулись её губ, — или скажи мне, что ты моя.

Глаза Гермионы закрылись, она почувствовала мятный привкус в его дыхании, борясь с желанием прижаться к нему всем телом.

— Пока нет, — её голос был почти неслышным, но полным решимости.

Было утро, и лёгкий ветерок с холмов заставил её пальцы замерзнуть, словно невидимые иголочки прокалывали их. Она вздрогнула, думая, как было бы приятно одеться в тёплый кардиган. Гермиона сидела на уютной веранде старинного коттеджа, окружённого зеленью и покоем. Её животик немного округлился, и, хотя она старалась расслабиться с книгой на коленях, дискомфорт от беременности не оставлял её в покое. Лёгкое покалывание в спине и тянущая боль в пояснице сделали её размышления о том, как хорошо было бы теперь уютно завернуться в тёплый плед, ещё более настойчивыми. Она пыталась сосредоточиться на страницах книги, но окружающая природа, свежий воздух и её состояние не способствовали этому.

В саду Малфой выполнял очередной набор подтягиваний. Его чёрная футболка была снята и отброшена в сторону, придавая его фигуре ещё большее выражение силы и грации. Пот скапливался на его лбу и струился по мускулистым рукам, подчеркивая напряжение и ритмичность его упражнений. Время от времени его движения останавливались, и он оставался висеть на турнике, словно в ожидании чего-то важного.

Тем временем Гермиона сидела неподалёку, её взгляд был устремлён вдаль, сквозь легкий туман утреннего воздуха. Она не обращала внимания на мускулы и пот Малфоя; её мысли были поглощены пейзажем перед ней. Тополя, растущие вдоль холма, мягко колыхались от лёгкого ветерка, создавая почти магическое ощущение спокойствия и стабильности. Гермиона ощущала, как ветерок ласкает её лицо, и в этом контексте её собственные мысли и чувства казались ей такими же лёгкими и неопределёнными, как и движения деревьев. Её внутренний мир был занят размышлениями о будущем и текущих заботах, но этот спокойный вид на природу помогал ей находить утешение и собираться с мыслями.

Внезапный всплеск активности вывел Гермиону из раздумий. Она увидела, как Малфой резко оторвался от турника, быстро схватил свою чёрную футболку и вытер пот с задней части шеи. Его мышцы были напряжены, и каждая капля пота сверкала на его загорелой коже. Затем он направился к столу для хранения оборудования, где начинал подготовку к следующему набору упражнений.

Гермиона снова погрузилась в свои мысли, размышляя о том, что Гарри не заходил уже несколько дней. Она предположила, что, возможно, он был занят каким-то важным заданием, или же у него могла быть новая информация. Мысль о том, что он может скоро уехать, заставила её сердце забиться быстрее, но рассуждения были прерваны.

Малфой вновь появился в её поле зрения, но теперь его сопровождала симпатичная ведьма с волнистыми блондинистыми волосами, которые переливались как золотистая вуаль под солнечными лучами. Она левитировала две сумки с припасами Ордена, и её взгляды были полны любопытства и явного интереса, когда она наблюдала за голым телом Малфоя. Её взгляд скользил по его мускулам, и каждое движение, каждое изменение в его позе казались ей завораживающими. В то время как Малфой, не замечая её внимания, сосредоточился на своих вещах, Гермиона почувствовала, как её собственное настроение смущённо изменилось, а мысли о Гарри снова отодвинулись на второй план.

Они подошли к коттеджу бок о бок, тихо разговаривая друг с другом, их голоса были едва слышны на фоне шуршания листвы и щебетания птиц. Ни Малфой, ни симпатичная ведьма даже не обратили взгляда на Гермиону, которая сидела на веранде, её сердце слегка сжалось от чувства одиночества.

Вдруг ведьма произнесла что-то, что заставило Малфоя остановиться. Она положила руку ему на запястье, и её пальцы скользнули по тому самому злобному синяку, который Гермиона оставила на нём, когда ударила его деревянным ножом во время тренировки накануне. Этот момент, казалось, висел в воздухе, словно напряжённая пауза перед бурей.

На верхней части руки ведьмы был белый бандаж, который выдавала её принадлежность к Ордену. Она достала свою палочку, и мышцы груди Малфоя напряглись в ожидании, но он остался неподвижным, позволяя ей проводить диагностику. Его лицо было сосредоточенным, но в глазах можно было прочитать легкое недовольство, когда она касалась его кожи.

Гермиона приподняла книгу, пряча своё лицо на страницах, чтобы не видеть, как разворачивается этот скучный флирт. Она пыталась не раздражаться, хотя в глубине души её чувства были противоречивыми. Не то чтобы она имела на него какую-то претензию; быть под присмотром меди-ведьмы было вполне нормально, и, в конце концов, она сама ударила его.

Внезапно её мысли прервал голос Малфоя:

— Ты выглядишь словно замерзла.

Он подошёл к ней, и в его тоне слышалась искренняя забота, хотя она не могла отделаться от ощущения, что это было лишь обычное вежливое замечание. Его близость вызывала в ней непривычное волнение, и она оторвала взгляд от книги, чтобы встретиться с его глазами, полными неоднозначности и ожидания.

Гермиона резко опустила книгу, и её взгляд встретился с Малфоем, стоящим перед её стулом. Его глаза, цвета дождя, внимательно изучали её лицо, и только тогда она заметила, что он держал мягкий серый кашемировый свитер, который снял в начале тренировки.

Пока Гермиона собиралась спросить, куда подевалась симпатичная блондинистая медиковедьма, Малфой, не произнося ни слова, развернул свитер и натянул его ей на голову. Она послушно просунула руки в рукава, а он, с лёгким прикосновением, потянул за тканью вниз, прикрывая её живот. Затем, осторожно собирая её волосы у воротника, он аккуратно расправил её локоны, как будто стараясь добавить ей комфорта и тепла.

В его глазах было нечто мягкое, когда она взглянула на него. Он всё ещё не надевал футболку, и на его коже уже высохли капли пота от тренировки, сверкая как маленькие жемчужины под солнечными лучами.

После того как он удовлетворённо осмотрел её, Малфой опустился в присед, так что их лица оказались почти на одном уровне. Его глаза были чуть выше её собственных, и она заметила белые пряди волос, выбившиеся из его пучка. Эти пряди придавали ему небрежный, но привлекательный вид. Гермионе захотелось протянуть руку, чтобы убрать их с его лица, но она застыла в нерешительности.

Малфой опёрся локтями на колени и, без всякого предупреждения, наклонился вперёд и поцеловал её округлый живот. Его губы касались её кожи с неожиданной мягкостью, и это прикосновение вызвало в ней трепет. Сердце Гермионы забилось в бешеном ритме, и она ощутила, как её лицо покраснело, когда волна эмоций захлестнула её.

Медленная улыбка появилась на губах Малфоя, изгибая их, и его глаза засветились, как два маленьких солнца. Его палец легонько скользнул по мягкому кашемиру, натянутому на её живот, при этом он продолжал сидеть перед ней в приседе. Это прикосновение было таким мягким и интимным, что Гермиона почувствовала, как её сердце забилось ещё быстрее.

— Я заставляю тебя нервничать? — спросил Малфой в её разуме, его голос был пронизан ноткой озорства.

Гермиона вздрогнула. Она не осознавала, что опустила свои защитные барьеры перед ним.

— Конечно, нет, — резко ответила она, пытаясь вернуть себе уверенность.

В её голове Малфой развеселился, его смех был тёплым и искренним.

— Ты забыла о жизненной связи, Грейнджер? Я точно знаю, как твоё сердце бешено стучит.

Гермиона, стараясь восстановить своё спокойствие, отвела взгляд от Малфоя и осмотрела сад. Она заметила две сумки с припасами, лежащие у двери. Меди-ведьмы нигде не было. Она поняла, что Малфой, вероятно, отправил её прочь, даже не пригласив на чашечку чая.

Малфой заметил её взгляд и встал, схватив сумки.

— Они хоть прислали шоколад на этот раз? — пробормотал он, заглядывая внутрь с выражением легкого разочарования.

Гермиона засмеялась, с трудом поднимаясь на ноги.

— Ты понимаешь, что шоколад в наши дни строго ограничен? — сказала она, подходя к двери. Малфой опустил сумки, позволяя ей посмотреть содержимое.

Гермиона скривила нос.

— Консервированные сардины?

— Мм, тут записка. Люпин считает, что они полезны для ребёнка. Сказал, что кофеин вреден, так что больше никакого кофе для тебя, только чай.

— Что? — Гермиона выхватила бумагу из рук Малфоя, её лицо вспыхнуло гневом, пока она читала записку. — Что ж. Люпин может пойти к черту. Это полная чушь. Вполне безопасно пить две или три чашки чая в день! На чём он основывает эти рекомендации? Как бы он отнёсся к тому, чтобы кто-то диктовал ему, что можно есть?

Гермиона порылась в сумках, надеясь найти что-то хоть немного вредное, но худшее, что она обнаружила, была банка варенья.

Она насупила лицо, затем открыла банку, изо всех сил стараясь снять крышку, пока она наконец не открылась с характерным хрустом. Вытянув два пальца, она сосала большую, враждебную каплю клубничного варенья, чувствуя, как сладкий вкус медленно растекается по её языку. Этот маленький акт мятежа, несмотря на его простоту, приносил ей неожиданное облегчение, напоминая о том, что даже в самых строгих правилах и ограничениях всегда можно найти что-то для себя.

Брови Малфоя подскочили, его лицо явно выражало весёлость, когда он увидел, как Гермиона держит банку варенья. Его улыбка была полна насмешки, и он кивнул на банку в её руке.

— Моя очередь, — произнёс он с тоном, который оставил мало сомнений в его намерениях.

— Моя очередь для чего? — спросила Гермиона, с подозрением приподнимая брови.

— Попробовать, — ответил он, его глаза сверкали от нескрываемого интереса.

Его улыбка была яркой и насмешливой, и Гермиона, несмотря на своё раздражение, чувствовала, как её пульс учащается под его пристальным взглядом. Она свернула глаза, но знала, что Малфой ощущает её волнение.

Медленно и тщательно она сосала варенье с двух пальцев, осознавая, как его глаза темнеют и как его язык скользит по передней части его зубов. Малфой наблюдал за ней с явным интересом, его взгляд был сосредоточен и неотрывно следил за каждым её движением.

Сделав это с выражением задорного равнодушия, она вытащила пальцы изо рта с характерным щелчком.

— Подожди, — сказала она невинно. — Дай мне ложку.

Когда она вернулась на кухню, рыща по ящику с посудой, он был там, словно выжидал её появления. Рука Малфоя обвила её округлый живот, его дыхание горячо касалось её уха, когда он прошептал:

— Соблазнительница.

Гермиона, чувствуя, как её тело реагирует на его прикосновение, засмеялась и повернулась к нему, держа в руке маленькую серебряную ложку.

— Открой рот, Малфой, — приказала она, её голос был полон игривого вызова.

Он отпустил её и сел в кухонный стул, расставив ноги так, чтобы она могла подойти ближе. Его улыбка не исчезла, она только стала шире, когда он ожидал, что она сделает следующее.

Гермиона подошла ближе, её лицо было едва ли в нескольких дюймах от его, когда она заметила, что его внимание сосредоточено только на ней. Он не касался её, не прикасался к ней ни одним пальцем, но его взгляд был полон насмешливого вызова, его рот был открыт в ожидании.

И когда Гермиона аккуратно внесла ложку с вареньем к его губам, она ощутила нелепое, но нестерпимое желание слизнуть каплю варенья с угла его губ. Это было интимное и почти запретное желание, но оно было её собственным, и никто, кроме неё, не знал об этом.

* * *

Три дня спустя Деннис принёс письмо от Ремуса, в котором сообщалось, что руководители Военного совета приняли решение: пробный период Малфоя была условно снят.

— Значит, ты теперь не несёшь ответственность за меня, — произнёс Малфой, читая письмо после того, как Деннис ушёл. Его голос был ровным и невозмутимым, но в нём слышалась ирония, как будто он ожидал именно такого исхода.

Гермиона заметила, как его лицо осталось нейтральным, и не могла разгадать, что он чувствует. Её беспокойство усиливалось, и она взглянула на него с лёгким трепетом.

— Я этого ожидала, — ответила она, стараясь сохранить спокойствие, несмотря на внутренние волнения.

— Хм. — Малфой перевернул страницу, дочитал письмо и сложил его, передав обратно ей. — Тут говорится, что если я буду с тобой на заданиях, то не должен помещать себя в ситуации, требующие атакующей магии. Никаких более сложных заклинаний, кроме Ступефая. Они будут проверять мою палочку, чтобы убедиться.

Гермиона посмотрела в окно кухни, её челюсти были сжаты, и её взгляд был устремлён на дождливый пейзаж за стеклом. Слова Ремуса напоминали ей о тяжести тех времен, когда они были вынуждены следить за каждым шагом Малфоя. Совету не доверяли ему, и никакие доводы, которые она приводила, не могли изменить их мнение. Она помнила, как они смотрели на её округлый живот, как будто её выбор стал чем-то предосудительным.

— Я пыталась убедить их разрешить больше атакующей магии, но они не согласились. Даже Ремус не смог ничего сделать, — сказала она, её голос был полон смятения и усталости. Гермиона закрутила пальцы в рукавах своего свитера, который был на ней сейчас. Это был свитер Малфоя. Он часто одевал её в свои вещи, и это было так приятно и… почти грешно быть так заботливо окружённой. Каждый раз, когда она носила его свитера, ей казалось, что она слабеет, как будто предаёт себя, оставляя следы его присутствия на своём теле.

Её взгляд снова вернулся к Малфою, и она заметила, как его глаза остановились на её руках, сжимающих его свитер. В его взгляде было что-то, что нельзя было легко прочитать, и это только усиливало её чувство неопределённости. Кажется, его нейтральное выражение скрывало глубокие эмоции, которые он не хотел показывать.

Стук привлек её внимание, и она посмотрела вниз, обнаружив, что Малфой барабанит пальцами по деревянной столешнице, словно играет на невидимом пианино. Его ритм был неожиданно мелодичным, и Гермиона узнала в нем пятый симфонии Бетховена. Она наблюдала, как его пальцы танцуют по столу, и задумалась, что может скрываться за этим неторопливым и сосредоточенным жестом.

— Они что-то говорили о ножах? — прервал тишину его голос.

Она вспомнила, как создала для него набор тренировочных ножей, и увидела, как Малфой начал тренироваться усердно с того же дня. Его движения были точными и уверенными. Каждый раз, когда он обращался с ножом, было видно, что он стремится к совершенству. Его ловкость и быстрая реакция завораживали. Гермиона показывала ему техники, и он, сосредоточенный и настойчивый, упорно практиковался, развивая мышцы и реакцию, необходимые для боя. Каждое его движение было аккуратным и изящным, словно он танцевал с опасным партнером.

— Как ты научилась? — спросил он на пятый день, когда они сидели на веранде. Малфой обвязывал руки полосками ткани, чтобы защититься от дальнейших мозолей. Ветер играл с его белыми волосами, и солнечные лучи пробивались сквозь листву, создавая игры теней на его лице.

— Сириус меня научил. Это и сблизило нас. Он проводит занятия в Ордене по рукопашному бою и ножевому бою. Большинство из нас знает основы, как защищаться в случае, если нас загоняют в место с подавленной магией, но для тех, кто выходит на задания, он тратит больше времени. У меня был небольшой талант, и я хорошо умею скрываться, что и привело меня к роли шпиона. — Гермиона прикоснулась к его руке, где она заметила следы от бинтов, как будто невольно делая её воспоминания более живыми.

— Что и привело тебя в Министерство Магии. — Малфой закончил обматывать руки и начал их сгибать, чтобы проверить, как они держатся. Его глаза были сосредоточены и глубокие, отражая внутреннюю борьбу и стремление быть лучше.

— Мой счастливый день.

Гермиона фыркнула, и её губы скривились в усмешке, несмотря на её глубокие мысли.

— Ты ведь не веришь в это.

Малфой наклонился вперед, смотря на свои руки, но в момент, когда она заговорила, его глаза встретились с её взглядом из-под лобья. Его выражение было неожиданно серьёзным.

— Верю.

— Я просто имела в виду, что если бы всё было одинаково с кем-то еще, ты бы не выбрал это, — она показала на свой живот, — со мной.

Её слова повисли в воздухе, создавая напряжённую паузу. Малфой посмотрел на неё, и её тонкие пальцы, указывающие на её округлый живот, казались не просто жестом, а чем-то большим, чем просто физическим фактом. Это было признание, которое изменило их взаимное восприятие, и она почувствовала, как её сердце бьётся быстрее, когда он молча признал её слова.

Малфой сжал губы и взял нож, который она ему одолжила, начав плавно переворачивать его между прямым и обратным хватом. Лезвие сверкало в тусклом свете комнаты, отражая его сосредоточенное выражение лица. Его движения были плавными и уверенными, каждое из них напоминало о тренированных рефлексах и силе, которые он стремился развить.

— Так что, ты думаешь, если бы у меня был маховик времени, я бы предупредил себя не заниматься с тобой тем днём?

Она посмотрела на него с пониманием, её глаза наполнились тёплым светом.

— Или хотя бы наложил контрацептивное заклинание.

Уголок его рта приподнялся в едва заметной усмешке, и его взгляд скользнул к её животу, который был снова покрыт одним из его любимых кашемировых свитеров. В уютном свете вечернего освещения кашемир казался особенно мягким и теплым.

— Нет, — сказал он с тихим уверенным тоном. — Не думаю, что стал бы.

Тем вечером, сидя на веранде, она перекусывала ломтиками сыра, намазанными клубничным джемом. Её ноги были вытянуты на коленях Малфоя, который мягко массировал её икры. Солнечные лучи затихали, оставляя только лёгкий свет, который касался их лиц, придавая сцене почти волшебное качество.

— Мне нужен кто-то, с кем можно потренироваться, — сказал он, его голос был полон лёгкого отчаяния, но также и теплоты, как будто он искал утешение в её компании.

— Ты можешь тренироваться со мной. — Гермиона засунула кусочек сыра в рот и смущённо улыбнулась. — Я очень хороша, знаешь ли.

— Ты также очень беременна. — Малфой протянул руку и похлопал её по животу, его прикосновение было нежным и заботливым. — А что насчёт Блэка?

Гермиона на мгновение замерла, сосредоточив внимание на том, чтобы вылизать джем с следующего ломтика сыра. Тепло и уют в комнате казались почти обманчивыми в контексте её размышлений.

— Ты бы тренировался с Сириусом?

— Не могу сказать, что это мой выбор, но ты говорила, что он лучший. — Он сжал её икру, и его пальцы, нежно вдавленные в её кожу, были полны решимости. — Я сказал тебе, что сделаю всё, чтобы сохранить вас обоих в безопасности.

Несмотря на то, что он говорил это с кажущейся небрежностью, Гермиона чувствовала, как её сердце наполняется благодарностью и теплом. В его словах и действиях было нечто большее, чем просто обещание; это была настоящая жертва, готовность отложить своё достоинство ради того, чтобы помочь ей и её ребёнку. Она была тронутой его искренностью и готовностью идти на риск.

Гермиона укусила губу, её глаза быстро наполнились слезами. Она быстро моргнула, чтобы остановить их, и тихо, с дрожащим голосом спросила:

— Можешь подойти сюда?

Малфой, почувствовав её эмоции, посмотрел на её лицо, полное нежности и скрытых волнений. Он потянул свободные подушки с спинки дивана и бросил их на пол, создавая пространство, в котором он мог удобно лечь. Это движение было простым, но полным заботы.

— Ложись на бок, — пробормотал он, его голос был мягким и успокаивающим. — Я обниму тебя сзади.

Гермиона повернулась, чтобы её живот был обращён к краю дивана. Малфой аккуратно обнял её, плотно прижав к своему грудному дню. Его объятия были полны тепла и заботы, и Гермиона почувствовала, как её тревоги и страхи начинают рассеиваться. В его объятиях она нашла утешение и поддержку, ощущая, как её тело расслабляется под его заботливым прикосновением. В тишине и уюте их взаимодействия был ощущаемый покой, который согревал её душу.

Малфой снова прижался к ней, его руки обвили её живот, создавая ощущение защищенности и тепла. Он аккуратно провёл пальцами по её коже, наблюдая, как её живот под его прикосновениями слегка двигается. Тепло его рук, проникнувшее сквозь ткань свитера, казалось, проникает в самое сердце Гермионы, согревая её внутренне.

Она почувствовала, как его дыхание стало более частым, когда их дочь дала ещё один пинок. Малфой замер, как будто время остановилось, и Гермиона ощутила, как его эмоциональная реакция передалась ей через их связь. Его пальцы, сжимая её живот, были полны нежности и восхищения.

— Она узнает своего отца, — тихо сказала она, её голос был полон чувства. Эти слова были не просто утешением, но и подтверждением той связи, которая между ними образовалась.

Малфой, чувствуя, как его сердце бьется в унисон с её, ответил, его голос был мягким и проникновенным.

— Я надеюсь, что она будет гордиться своим отцом.

Он осторожно приподнял её свитер, чтобы прикоснуться к её натянутой коже. В этот момент его взгляд стал более сосредоточенным, а его прикосновения стали более внимательными, как будто он хотел сохранить этот момент навечно. Тепло его рук ощущалось особенно сильно, когда он прикоснулся к животу, и его сердце начало биться быстрее, реагируя на каждое движение их дочери.

Гермиона прикоснулась к его руке, её пальцы ласково скользнули по его ладони, придавая ощущение спокойствия и гармонии. Их соединение было не только физическим, но и глубоким эмоциональным, и она знала, что это ощущение поддерживает их обоих.

В этой тёплой и интимной обстановке, наполненной трепетом и ожиданием, они оба почувствовали, как их сердца становятся одним целым, и в этом единстве находят утешение и любовь.

Малфой, погружённый в нежные эмоции, прикоснулся подбородком к её плечу, глядя на их переплетённые руки. Его голос, низкий и грубый, наполнялся мягкой, трепетной нежностью. Каждое слово было пронизано глубокой привязанностью и заботой, вызывая у Гермионы слёзы, которые, как горячие капли, начали катиться по её щекам.

— Здравствуй, моя маленькая принцесса, — прошептал он, и в его голосе были слышны нотки нежности, которые заполнили пространство между ними теплом и умиротворением.

Гермиона, чувствуя его близость, увидела, как его глаза, обычного дождливого серого оттенка, смягчились до нежного, почти нежного цвета. Запах имбирного и мятного чая, смешиваясь с его теплом, окутал её, создавая ощущение безопасности и уюта. Щетина на его подбородке касалась её кожи, вызывая лёгкий трепет.

— Хочешь, я расскажу тебе сказку, дорогая? — его слова, полные нежности, прозвучали как обещание, а в его голосе звучала игра.

— Ты знаешь сказки о принцессах? — Гермиона повернула голову к нему, в её голосе звучала искренняя радость и удивление. Легкий смех, как тёплый весенний дождь, наполнил её слова.

— Признаюсь, изначально это была сказка о смелом принце. Я адаптирую, — ответил Малфой с улыбкой, его лицо казалось ещё более мягким и выразительным в этом моменте интимности.

Гермиона заметила, как его взгляд скользнул вниз, останавливаясь на её губах. В его глазах было что-то трогательное и ласковое, словно он видел в ней не только свою возлюбленную, но и их будущее вместе.

Головокружительное чувство легкости и радости сделало её ещё более открытой и игривой.

— Значит, это история о искуплении для дракона? — осведомилась она, её голос был полон мягкой иронии.

Малфой коротко опустил веки, его дыхание замерло в предвкушении.

— Конечно. Это всегда были мои любимые, — произнёс он, и в его голосе была слышна искренность.

На следующий день Гермиона воспользовалась порохом для переноса в Штаб, чтобы встретиться с Сириусом. Когда она появилась, он встретил её с широкой улыбкой, его глаза сверкающие от веселья.

— Я с радостью научу своего маленького кузена убивать ножом, — сказал Сириус, его голос был полон игривого задора. — Правда, только если она скажет «пожалуйста».

Гермиона закатила глаза и повернулась к Ремусу, её лицо выражало смесь усталости и раздражения.

— Можешь поговорить со своим парнем? — произнесла она, стараясь удержать раздражение в голосе. — Я уже ращу одного ребенка, мне не хочется иметь дело с другим.

Гермиона, свернувшись в уютном плетеном кресле под веранду, наблюдала за тренировкой Сириуса и Малфоя, её мысли запутались в наблюдаемом зрелище. Они оба были в поту: светлые волосы Малфоя и черные волосы Сириуса выбивались из узлов и прилипали к лицам, создавая эффект жгучего напряжения. Черная футболка Малфоя прилипала к его торсу, подчеркивая напряженные и четкие линии мускулов, что придавало его движениям особую грацию и силу. В то время как руки Сириуса были покрыты татуировками, руки Малфоя были в синяках от деревянного тренировочного ножа, что свидетельствовало о напряженной и бескомпромиссной борьбе.

Гермиона поежилась при мысли о том, что могло скрываться под футболкой Малфоя. Сириус явно не щадил его, и это зрелище было одновременно и захватывающим, и немного беспокоящим. В каждой их движении ощущалась напряженность и неукротимость, словно их тренировка была не просто физическим испытанием, но и испытанием на прочность их отношений и выдержки.

— Черт возьми, — вскрикнул Сириус, когда Малфой провернул и прорезал его защиту. В одно мгновение деревянный нож Малфоя глухо упал на траву, а Сириус схватил его за руку. Отрывистая потасовка оставила Гермиону в восторге и тревоге одновременно.

— Ты бы уже был мертв, — пробурчал Малфой, вынужденный согнуться вперед. Его лицо скривилось от боли, но в голосе ощущалась нотка вызова. Он быстро сдвинулся, и его свободный кулак внезапно ударил Сириуса по голове. Его движения были резкими и уверенными, а каждый удар звучал как громкий вызов.

Сириус отпустил руку Малфоя, чтобы блокировать удар, и Малфой сразу же развернулся, его глаза сверкали решимостью, а в воздухе ощущалась напряженность и волнующая энергия.

— Маленькая сволочь, — сказал Сириус, но в его голосе была заметна улыбка, и он звучал почти… с привязанностью. Он наклонился, чтобы взять оба ножа, и бросил один Малфою. — Еще раз?

Малфой ловко поймал нож левой рукой, затем перевернул его в обратный хват.

— Еще один раз, потом мне нужно приготовить Гермионе ужин.

— Я приготовлю ужин, — крикнула Гермиона, поднимаясь с кресла. Её голос был твердым, но в то же время теплым и ободряющим. Она собиралась встать, когда Малфой подбежал и протянул руку, его прикосновение было тёплым и заботливым.

— Ты уверена? — спросил он, помогая ей встать. Его голос был полон заботы и мягкости, и в его глазах читалась искренняя нежность.

— Да, продолжай, — ответила она, стараясь скрыть смущение. — Мне нравится видеть, как мои парни ладят.

— Я один из твоих парней, да? — его голос стал игривым, и Гермиона почувствовала, как её щеки вспыхнули от смущения. Его слова напоминали о том, как сложно скрывать свои чувства.

Он оказался в её мыслях прежде, чем она осознала, что её защитные стены ослабли. Эти дни стали сложнее для контроля, и она винила в этом гормоны беременности. Его присутствие и тепло становились всё более важными для неё, несмотря на её попытки держать всё под контролем.

— Это фигуральное выражение, — быстро подумала она, надеясь, что он не заметит её стеснительности.

— Вы двое когда-нибудь прекратите флиртовать? — крикнул Сириус с усмешкой. — А то я умираю от голода и скуки.

— Ты ребенок, — ответила Гермиона, стараясь не смеяться, её глаза сияли от веселья и нежности. Затем, прежде чем Малфой успел сказать хоть слово, она развернулась и стремглав вбежала в дом, её сердце колотилось от эмоций и смущения. Тёплый вечерний воздух, проникающий через открытые окна, не мог затушить волнения, которые она несла с собой в дом.

* * *

В последние несколько недель, когда они делили коттедж, она привыкла к комфорту и близости. Она привыкла к утренним разговорам, к тому, как он массировал её икры и рассказывал адаптированные истории. Эти моменты стали её утешением, но теперь они также стали источником глубокого внутреннего конфликта.

Она пыталась напоминать себе, что это не может длиться вечно. Война была рядом, и, как только она снова вспомнит о том, что жизнь будет нестабильной, она почувствует, как её собственное счастье разрушится, как хрупкое стекло.

Гермиона лежала в постели и хотела закричать. Её клитор пульсировал, но сколько бы она ни старалась, оргазм всё ускользал. Не помогало и то, что Малфой — этот дурацкий, чёртов идиот — только что удовлетворил себя в душе.

Она почувствовала это. Внезапный взрыв удовольствия в жизненной связи был настолько сильным, что вырвал её из сна и оставил в мучительной боли. Снова.

Малфой говорил, что хочет её. Он прямо сказал ей: «Я хочу тебя и не собираюсь прекращать преследовать».

Разве это не означало сексуально? Или всё-таки нет? Или, возможно, означало, но больше не означает. Прошло уже почти три недели с тех пор, как он нашёл её на лугу и сказал, что она красивая, и с тех пор её живот стал ещё большим неудобством.

Когда дверь Малфоя открылась, Гермиона, всё ещё скользя по коридору, повернулась к нему. В её взгляде читалась неуверенность и ожидание.

Он был в серых спортивных штанах и чёрной футболке. Спасибо Мерлину, что её сердце уже бешено колотилось, иначе он бы заметил, как он на неё действует. Ткань обтягивала мышцы его груди, когда он сложил руки на груди и облокотился на косяк двери, с интересом наблюдая за ней.

— Что-то нужно, Гермиона? — с насмешкой спросил он, прислонившись к дверному косяку.

Она сглотнула и постаралась не смотреть вниз, прекрасно зная, что она увидит, очерченный в его штанах. Как-то это особенно мучительно, будучи беременной. Те яркие сны, что ей снились… как она переживала тот день в Министерстве магии снова и снова…

— Я просто… — запнулась она. Теперь, когда она столкнулась с реальностью своего визита, она не могла вымолвить то, что ей нужно. — Я голодна, — быстро сказала она. — И подумала, я хотела узнать…

Она замерла, почувствовав, как Малфой наклонил голову и с привычным вниманием окинул её взглядом, проверяя, всё ли с ней в порядке. Она могла бы поклясться, что он задержался на её груди, но это могло быть только её воображение.

Наконец он вернулся к её лицу.

— И ты подумала, что я мог бы приготовить тебе что-то, если ты придёшь сюда и будешь смотреть на меня таким взглядом? — его голос был полон иронии.

— Нет, я— то есть, да. — Она скрутила пальцы в манжеты свитера, который на ней был — его свитер, между прочим. — Какой взгляд?

— Тот, что у тебя сейчас, — пояснил он, отстраняясь от дверного косяка и шагнув ближе. — Большие тёмные глаза. Надутые губы.

Она скривила рот.

— Я не делаю губы бантиком.

— Нет? — Малфой усмехнулся. — Может, мне просто нравится представлять это. Ну что, что тебе нужно? Что-то жареное? У нас ещё есть немного курицы. Или тот проклятый джем, что ты начала есть с огурцами?

— Сладкое и кислое — классическое сочетание, — нахмурилась Гермиона и направилась к лестнице. — Не будь варваром.

Прошло слишком много времени, и они так хорошо проводили время вместе последние несколько недель. Вот в чём проблема. Она слишком привыкла к их маленькому пузырю, к их разговорам за утренним чаем и послеобеденным часам, проведённым в её кресле у окна, просматривая документы Ордена и наблюдая, как Малфой тренируется.

Она привыкла к долгим прогулкам с ним по холмам, наблюдая закат, чувствуя крепкую силу его рук, когда он помогал ей взбираться на заборы и переходить через ручей на лугу. Их прогулки стали частью её жизни, и теперь она начала ожидать этого, жаждать тех моментов, когда они были вместе.

«Это слишком комфортно, — думала она про себя. — И теперь я жду, когда он снова меня поддержит.»

Она предвкушала, как он будет усмехаться, когда поймает её взгляд. Как он будет входить в её мысли и заставлять её дрожать от шёпота своего голоса.

Она жаждала тех вечеров, когда она брала книгу, а он садился за пианино. Как он тянул её ноги себе на колени и массировал её икры, рассказывая истории, которые знал в детстве — изменённые, как он говорил, для более разборчивой аудитории. Принцы становились принцессами, а домовики, по его заверениям, были вполне свободными.

Они были посреди войны, а она становилась самодовольной. Она хотела, чтобы дракон искупил себя. Она хотела того, что было слишком опасно, чтобы допускать. И так она напоминала себе, что это не может длиться вечно. Что счастливый конец — это вымысел. Они в перерыве, и пьеса скоро возобновится. Война найдёт их. Жизнь разорвет всё. И чем дольше она позволяла себе быть поглощённой этой фантазией о домашнем счастье, тем больнее будет в конце.

* * *

Зал совещаний был полон. Круглый стол с большой картой был переполнен членами Ордена, участвующими в текущей миссии. Ремус Люпин говорил, помахивая палочкой, чтобы указать на фигурку Амбридж на карте. Сириус Блэк был рядом с ним, и, когда он поймал взгляд Драко, подмигнул. Его взгляд был озорным и немного поддразнивающим.

На другой стороне от Люпина сидел Гарри Поттер, сосредоточенно слушая, а затем Рон Уизли, который только что вернулся из месячной миссии на юге. Рон выглядел немного уставшим, но его лицо выражало облегчение от возвращения.

Пока что слухи о родительстве ребенка не распространились, и к раздражению Драко, Гермиона была полна решимости держать это в секрете как можно дольше. Она сидела рядом с Роном, его рука опиралась на спинку ее стула в поддержке. Сидя прямо напротив Драко и записывая что-то, прикусив один пухлый губ, она выглядела сосредоточенной. Ее кудри были пышными, ее грудь почти вываливалась из верхней части блузки, натянутой на ее живот. На двадцать пятой неделе беременности она сводила его с ума.

Драко заметил оценивающие взгляды нескольких мужчин за столом. Как их глаза задерживались на открывающейся грудной клетке Гермионы, будто она была предназначена именно для них. Рон обнял ее, когда пришел, и Гермиона прижалась к нему, сжимая свой живот между их телами так, что это кричало о прошлой интимности.

Без сомнения, это взбудоражит слухи Ордена. Под столом рука Драко сжалась в кулак. Уизли, Блэк, Люпин. Даже, черт возьми, Поттер. Они приписали бы родительство кому угодно, только не ему.

— Сколько времени прошло с тех пор, как кто-то касался тебя? — Драко проник в ее разум и почувствовал удовлетворение, когда она вздрогнула.

Гермиона подняла взгляд от своих заметок и бросила на него осуждающий взгляд, покачав головой, словно предупреждая его.

— Не делай так больше, — прошептала она, её голос был полон решимости.

Люпин продолжал свое изложение, но Драко уже знал содержание из отчетов, которые писала Гермиона, так что вместо того чтобы слушать, он протянул свои заклинания, чтобы прикоснуться к ее запястью.

Это была сложная магия, манипулировать разумом настолько тонко, чтобы получатель испытывал ощущение прикосновения. Насколько знал Драко, только природные легилимены могли это делать, и даже тогда это требовало, чтобы получатель был открыт к такому опыту, так как деликатность требуемая была несовместима с грубой силой.

Поэтому Драко испытал волну удовольствия, когда, несмотря на ее осуждающий взгляд, Гермиона позволила тонким нитям его магии обвиться вокруг нее и погладить тонкую кожу на внутренней стороне ее запястья.

Она вздохнула от ощущения, звук вышел резким и громким. Это могло быть лишь призрачное прикосновение, но Драко знал, что это ощущалось реально. Или, в ее случае, лучше чем реально.

Вокруг них комната замерла. Все головы повернулись к Гермионе, сидящей с немного отодвинутым стулом, чтобы поместить свой беременный живот. Люпин остановился в середине предложения, чтобы внимательно взглянуть на нее через свои очки.

— Все в порядке, Гермиона? — спросил он, его голос был полон беспокойства.

— Нет — да! Все хорошо! — ответила она, румянец залил ее щеки приятным розовым оттенком. Драко откинулся на спинку стула, наблюдая за ее реакцией через полуприкрытые глаза.

Гермиона уставилась на Люпина, явно не желая, чтобы он настаивал. После короткой паузы он поправил свои очки и продолжил отчет.

Гермиона повернулась к Драко с нахмуренным взглядом.

— Не делай так больше, — повторила она.

Улыбка потянула уголок его рта. Он наслаждался тем, как ее разум сосредоточился на нем.

— Что? Это? — он позволил своей магии погладить ее, и она задрожала на своем месте, затрепетав.

— Малфой. Прекрати, — её голос был полон тревоги, но в нем также слышалась нотка вины.

Его улыбка только расширилась, когда он почувствовал, как её разум продолжает сосредоточиваться на нем.

Мысль была обвинительной. На грани злости. Но он чувствовал напряжение в их связи, которое не было привычным для неё стрессом. Он видел, как её щеки заполнились румянцем, как её разум тянулся к нему, даже когда она говорила «нет».

— Моя, — часть его хотела зарычать. Это было совершенно дикое чувство. Возможно, это происходило из-за жадных взглядов других мужчин или из-за того, как Уизли обнял её, будто она принадлежала ему. Но он не мог отрицать, что его собственнический инстинкт вспыхнул, когда дело касалось Гермионы.

Он провёл призрачным прикосновением по её шее, ощущая, как её дыхание становится более прерывистым.

— Я остановлюсь, если ты скажешь, как давно тебя касались, — его голос был почти незаметным, но полным уверенности.

— Я часто касаюсь людей, не знаю, о чём ты говоришь, — ответила она, её голос был напрягающим шёпотом.

— Не об этом типе прикосновений. — Драко нежно погладил её щёки, скользнул по линии носа и задел мягкие изгибы её губ. Он заметил, как её глаза закрылись от удовольствия, когда её губы немного распались для него, а её пальцы запутались в сиреневом бантике, который он сплёл в её косу этим вечером.

— Я не вижу, как это имеет отношение к тебе, — её голос был полон напряжения, как будто она боролась с собственными чувствами.

— Другими словами, давно.

Её глаза распахнулись от возмущения, но прежде чем она успела что-либо сказать, он продолжил:

— Я упоминаю это, потому что, когда я касаюсь тебя через легилименцию, ты, кажется, реагируешь…

Он приподнял бровь, подчеркивая свои последние слова. В ответ её ноздри расширились, а её дыхание стало ещё более прерывистым.

— Это потому, что это было неожиданно. Ты не можешь просто так касаться людей без их согласия, — её голос был почти нервным.

— Ты не упала в обморок, когда я коснулся твоей щеки за ужином. Я вполне думаю, что это было неожиданно.

— Я не падаю в обморок, Малфой, — её слова звучали с ноткой раздражения.

Драко слегка углубился в её разум, его прикосновение становилось всё более преднамеренным. Он почувствовал, как её дыхание сбивается, а глаза закрываются под его ласками.

— Хочешь узнать секрет, Гермиона? — его голос был мягким и игривым. — Это малоизвестный факт, но отсутствие интимных прикосновений может увеличить интенсивность легилименции.

Через жизненную связь он почувствовал, как её пульс учащается, а её дыхание становится более горячим от его нежного касания. Он скользнул рукой по её шее, касаясь её затылка так, как знал, что ей нравится, перебирая маленькие выбившиеся кудри.

Когда он плёл её волосы, она стала мягкой и расслабленной, как лужа под его прикосновениями. Ему это нравилось почти так же, как массировать её ноги.

На противоположной стороне стола она дышала быстро, её стресс, который ранее пульсировал в связи, превратился в другой вид напряжения.

Драко продолжал свои ласки, обвивая её шею, поглаживая углубление в горле, скользя по обоим ключицам — затем с самым тонким нажимом послал порыв прохладного воздуха по её соскам.

Одежда не была преградой для разума. Для Гермионы это казалось, как будто его дыхание проносилось прямо по её чувствительной коже. Сквозь ресницы он наблюдал, как её спина слегка выгибается, как её рот открывается, а щеки наполняются желанием. Только для него.

Когда он убрал свою руку, её разум на мгновение потянулся, пытаясь поймать его.

Он сделал ей последнее успокаивающее прикосновение.

— Дорогая, — произнёс он в её уме, его тон был наполнен весельем и нежностью. — Я почти уверен, что это считается обмороком.

Он сводил её с ума. Гермиона не могла вынести ещё одного дня в его обществе. Не могла.

Как только встреча закончилась, все направились в гостиную, чтобы пообщаться и выпить бокал-другой. Гермиона дождалась, пока они уйдут, и подошла к столу, где Ремус собирал документы.

— Позволь мне присоединиться к команде, — сказала она, занимая пустое место рядом с ним.

Ремус взглянул на неё, затем поправил очки и потёр переносицу.

— Не думаю, что тебе следует выходить в поле, Гермиона, — произнёс он с сомнением в голосе.

Сколько раз ей нужно было обсуждать это? Гермиона хотела закричать.

— Ты не даёшь мне ничего, кроме бумажной работы, уже несколько недель. Я не могу сидеть в стороне, ничего не делая. Это война, Ремус. Я не собираюсь сидеть в своём доме и позволять всем рисковать своими жизнями, — её голос был полон решимости.

— Но ты делаешь что-то. Знаешь, как ты полезна, чтобы просматривать кучи информации и составлять из неё сжатые отчёты? — Ремус попытался её успокоить.

— Это просто занятость, — прошипела она. — Ты пытаешься меня отвлечь. Локет — мой проект. Я его разгадала. Я заслуживаю быть частью команды.

Ремус посмотрел на её решительное выражение лица и, казалось, ослабел. Гермиона высоко подняла подбородок. Она знала, что сможет его переубедить, если будет достаточно настойчива.

— Позволь мне выходить на задание, пока я могу, — настаивала она. — Я не отступлю.

Он вздохнул и посмотрел через стол. Гермиона последовала за его взглядом и увидела, как Малфой стоит у стола. Его скулы были чётко очерчены, а волосы собраны назад, с дразнящими прядями, касающимися его резкого подбородка. В отличие от неё, он был нарядно одет для вечера. Чистая рубашка с расстёгнутым воротником. Брюки. Ремень. Этот момент был особенно раздражающим.

И ещё то, как он приятно беседовал с блондинистой меди-ведьмой, которая привозила припасы в коттедж.

Гермиона скривила губы, когда ведьма прикоснулась к предплечью Малфоя. Женщина не имела понятия о личном пространстве.

— Тебе не нужно смотреть на Малфоя, — раздражённо сказала Гермиона, возвращаясь к Ремусу. — Он не мой надсмотрщик, если ты помнишь. Скорее наоборот.

— Ты не думаешь, что у него будет мнение по этому вопросу?

— О, я думаю, у него будет множество мнений. Но они не имеют значения.

— Сириус говорит, что вы с ним сближаетесь.

— Сириусу следует заняться своими делами.

— Знаешь, — сказал Ремус, — Сириусу он нравится. Говорит, что он чертовски умный.

— Ну, раз они родственники, то это почти как будто он хвалит себя.

Ремус фыркнул.

— Может быть, ты и права. Сириус также говорит, что он внимательный. Более заботливый, чем он ожидал.

Тепло окутало её. Малфой действительно заботился. Хотя трудно было сказать, заботился ли он о ней или о ребёнке. Гермиона подозревала, что его внимание сместится, как только она родится, но, вероятно, это будет лучше.

— Он будет хорошим отцом, — сказала Гермиона.

Ремус кивнул.

— Признаюсь, я был обеспокоен, но теперь думаю, что ты права. Это значит, что ты позволишь ему участвовать?

— Конечно. Я не монстр, — ответила она, взглянув на Ремуса с упрёком. — А теперь, ты позволишь мне участвовать?

Ремус тихо рассмеялся.

— Разведка. Это моё компромиссное предложение. Ты можешь присоединиться к команде, отслеживающей передвижения Амбридж.

— Но я...

— Нет. — Намёк на командный тон Ремуса заставил Гермиону замолчать. — Ты не будешь участвовать в боевых операциях. Это слишком опасно.

— Хорошо, — сдалась она. Лишь бы вырваться из коттеджа. — Могу я начать завтра?

* * *

— У меня есть задание, — сообщила Гермиона Малфою поздним вечером. В комнате пахло свежесваренным кофе и чесночным хлебом. Гермиона сидела за кухонным столом, накрытым для ужина, и её глаза искрились от волнения, несмотря на усталость.

Он поднял взгляд от плиты, где готовил для неё сырные яичницы, и обернулся к ней. Тёплое свечение от газовой плиты отбрасывало свет на его бледное лицо.

— Я как раз думал, о чём ты говорила с Люпином. Когда мы уходим?

— Ты уверен, что хочешь пойти? — Не могла не подумать она о той блондинистой меди-ведьме, которая сегодня заходила в штаб. Может, ему было бы лучше остаться в штабе, пока я буду отсутствовать. — Это только разведка, я справлюсь сама.

Малфой выключил газ, его лицо затенилось, когда он повернулся, опираясь о стол, и скрестил руки на груди. Его белые волосы блестели в свете лампы, а взгляд был полон решимости.

— Я сказал, когда мы уходим?

Гермиона закатила глаза от намека на вызов в его голосе. Солнечный свет через окно наполнял комнату мягким светом.

— Завтра утром. Я не буду сбегать от тебя, обещаю.

— Хорошо. — Малфой подошёл к ящику, вытащил тарелку и аккуратно выложил на неё яичницу. Он добавил щепотку морской соли, придавая блюду изысканный вид.

—Омлет с сыром, как просили. — Он поставил блюдо перед ней, расставил столовые приборы и положил руку на спинку её стула. Прежде чем она успела осознать, он проник в её мысли, проводя призрачным прикосновением по её шее. Лёгкий мороз пробежал по её коже от его невидимого касания.

Гермиона не была уверена, было ли это прикосновение предназначено для успокоения или демонстрации собственничества, но, как обычно, от прикосновения его Легилименции по её телу распространилось тепло удовольствия. Она чувствовала, как её щеки слегка порозовели.

— Мы будем идти по Диагон-аллее под прикрытием, — продолжала она, пытаясь сосредоточиться на задаче. Её пальцы нервно скользили по ножу, она старалась скрыть волнение. — Задание — следить за Амбридж и отслеживать её повседневные действия, чтобы Орден мог выяснить лучший способ заполучить ее местоположение.

— Великолепно. — Малфой взял вилку и наколол кусочек яиц, который поднёс к её губам. Его глаза блестели от удовлетворения.

— Теперь открывай рот, — произнёс он с лёгкой усмешкой, добавляя интимности в их взаимодействие.

---

Примечания:

На данный момент это последняя вышедшая глава, ждем чуда, возможно автор вернется. Если у вас есть другие ссылки на оригинал данной работы где больше глав уже вышло, то прошу поделится. Хорошего всем денечка.