Панацея: Королева и Мэр (джен)

Доки, расположенные на старом причале, узкие пропахшие рыбой ходы, массивные кованые решетки на узких окнах. Тишина и прерывающий ее свист.

Как и мучения, звуки иногда затихали, оставляя лишь смутную завесу. Она помнила кромешную тьму, предшествовавшую этому мареву. Означало ли это, что ей становится лучше? Свет пробивается, пусть и сквозь туман, а свет — это надежда, не так ли? И где же во мраке прятались эти звуки? Ответов не находилось. Стоит ли вообще пытаться их найти? И на этот вопрос тоже не было ответа. Боль скрывалась где-то глубже, под покровом звуков. Где-то к востоку от солнца и к югу от ее восприятия. Он не получит ответа — это все, что она понимала. Она не даст ему успокоения.

Долгое время, казавшееся бесконечным, а возможно, таким и было, ведь существовала только боль и дрожащий, как листок на ветру, туман, внешний мир состоял исключительно из этих звуков. Она не помнила, кто она и где находится, и не стремилась это узнать. Смерть казалась избавлением, но сквозь пелену боли, застилающую сознание, подобно летней грозе, она не могла понять, желает ли ее.

Со временем она осознала, что боль периодически отступает. Когда она впервые вырвалась из непроглядной тьмы, предшествовавшей туману, в памяти всплыло воспоминание, не имеющее отношения к нынешнему состоянию. Это был обломок дерева на лесной поляне, где она играла ребенком, когда мать уезжала из замка. Уже в юности Румпель часто водили ее туда, и он всегда расстилал плащ так, чтобы видеть этот обломок, напоминавший ему клык чудовища, погребенного под землей. Ему нравилось слушать, как насвистывает утренний ветер проносясь мимо обломка. А затем, через несколько часов, после того, как заканчивался урок, а подошедший к поляне конь говорили, что пора домой, верхушка полусгнившего дерева снова начинала петь. К тому времени, как конь послушно подходил к хозяйке, трава на лужайке вновь становилась зеленой, а в воздухе вместо ее учителя зависали брошенные им слова. Ваше Величество (Королева, я — королева Белого королевства, сегодня опаздываю, и Король велит убрать со стола — промелькнуло в той темной грозовой туче, в которой она сейчас обитала).

Воспоминание назойливо вертелось в сознании, словно муха, бьющаяся о стекло, вызывая раздражение. Она безуспешно пыталась ухватить его суть, но его прервал звуки странного свиста. Звуки то появлялись, то исчезали. То же происходило и с ней. Первое, что запечатлелось в ее памяти из этого времени, из этой бурной мглы, — это ощущение прекращения, моменты осознания невозможности вдохнуть, и в этом не было страха, так и должно быть, так и предопределено, собственно; она была рада избавлению от мук.

Ей вновь привиделся обломок дерева, настолько реальный, что она, казалось, могла прикоснуться к его черной шершавой поверхности. Вернувшись в полусознательное состояние, она сумела связать обломок дерева со своим нынешним положением — боль тоже возвращалась. Впрочем, ее боль не была похожа на ветер. Она вынесла урок из сновидения, которое на самом деле было воспоминанием. Ей лишь казалось, что боль накатывает и отступает. Боль была подобна этому обломку, который всегда на месте, на него просто не обращаешь внимания, пока ветер не начнет свистеть в нем. Когда боль не застилала ее сознание серой пеленой, она молча благодарила ее, но теперь ее не обмануть: она все еще здесь и скоро покажется.

В глубине ее сознания, словно наделённого даром предвидения, задолго до её появления возникло ощущение её присутствия. Нечто подсознательное постигло её сущность раньше, чем разум успел осознать, порождая мрачные, зловещие предчувствия. Её появление в комнате немедленно вызывало в воображении образы каменного склепа и ощущение неизбежности. И твердое понимание — обломков теперь два, и какая-то часть ее разума давно знала то, что только сейчас осознала основная часть: два сломанных дерева — это она. Одна сипевшая сорванным голосом на кушетке, и она, но другая насвистывающая рядом. Она резко открыла глаза.

Казалось нелепым сравнивать Появившуюся с языческими богинями из крестьянских историй, но это сравнение необъяснимо казалось ей уместным. В появившейся фигурке отсутствовали хрупкость и нежность, даже не смотря на плавные линии — на округлости бёдер или икр под её черными юбками, которые она носила.

Её телосложение не было обширным или аскетичным, но при взгляде на неё возникали ассоциации с узловатостью и угловатостью, а не с соблазнительными изгибами. Ее раздражало ощущение её превосходства и совершенности, словно в ней не было ни кровеносных сосудов, ни внутренних органов, а лишь цельность, как у каменной статуи. Ее казалось, что глаза Появившейся нарисованы и неподвижны, следя за ней из отдаленной точки комнаты. Она подозревала, что грудь Появившейся не движется при дыхании. Даже её черный жакет и пышные юбки казались продолжением её твердого тела.

Неудивительно, что она напоминала ей языческого идола из книг матери. Идол вызывал лишь одно чувство: смущение, переходящее в ужас. При виде идола все прочие чувства меркли. Впрочем, она получила от Появившейся нечто большее.

Фиолетовая дымка действовала подобно приливной волне, подтапливая ее сознание. Эти клубы были ее океаном, а Пришедшая- луной, направляющей этот прилив. Каждый раз как тьма отступала, Пришедшая дарила ей успокоение в сиреневых клубах. Сначала она чувствовала лишь прикосновение пальцев Пришедшей, проталкивающих дымку в горло (и быстро усвоила, что лучше не сопротивляться, несмотря на неприятный привкус и тошноту). Затем она начала обращать внимание на смену ее нарядов: экстравагантные платья, костюмы для выездки, и замечала, что под мышкой она обычно держит книжку.

Пришедшая будила ее, вырывая из тяжелых оков боли, и протягивала к ней руки, а из-за ее плеча в окно светила ущербная луна. Со временем, когда сознание начало привыкать, она догадалась, чем Пришедшая ее лечит.

Клубы обезболивающего заклятья.

Она не отличалась особой чувствительностью, но ее почти двадцатилетний стаж палача и уже одна пережитая остановка дыхания (возможно, были и другие, утерянные в дымке боли) делали ситуацию тревожной. Тогда Пришедшая спасла ее жизнь, запустив ее сердце заклятьем. Она подозревал, что это была передозировка, а не просто эффект пытки.

Пришедшая казалась уверенной в своих действиях, но это не всегда соответствовало действительности. Это было одной из причин страха. Примерно через декаду после исчезновения черного облака боли она обнаружил три важных факта: Пришедшая имеет внушительные магические резервуары, появилось ощущение развившейся зависимости от потребления фиолетовых клубов магии, и самое главное — Пришедшая психически неуравновешенна и опасна.

Раздались звуки выстрелов и душераздирающий крик. Мир вокруг начал возвращаться к привычному состоянию, пока, наконец, все внешние ощущения, собственные воспоминания и убеждения не заполнили разум. Её имя — Риджина, и она занимает пост мэра в Сторибруке, в одиночку заботясь о ребенке — любимом внуке её приёмной дочери.

Некое трагическое событие оставило на ней неизгладимый след, но, несмотря на это, она осталась жива. Мрачная тень, окутывавшая её, постепенно рассеивается, уступая место надежде.

Затем над ней появилось лицо, очевидно женское, хотя губы казались сухими, потрескавшимися, и это женское лицо позвало кого-то за пределами ее видимости. В этот момент она впервые почувствовал запах своей спасительницы. Этот запах был ужасающей смесью ванильного печенья, шоколадного мороженого. Голос прозвучал прямо над его ухом: — Держись, Риджина! Держись!

Был кто-то третий, от которого пахло жареной курицей и арахисовой пастой. В горло хлынул поток воздуха. Влажный поток, словно вихрь от проходящего табуна; затем человек отстранился, и она подумала: Господи, хватит, мой нос не выдержит, но она была бессильна, и некуда было деться от этого, от этого отвратительного зловония.

— Дыши, чтоб тебя! — кричал невидимый мужчина, и она мысленно умоляла: Хорошо, я буду дышать, что угодно, только прекрати, не отравляй меня, и она даже попыталась сделать вдох. Выдохнула. И замерла в ожидании, что ее грудь (которую она еще не видела) поднимется сама, как поднималась всегда, без ее участия. Но грудь оставалась неподвижной, и тогда она снова собралась с силами и задышала сама, как можно чаще, чтобы поскорее избавиться от запаха. Никогда прежде обычный воздух не казался ей таким желанным. Она снова начал погружаться в туман, но, прежде чем мир окончательно исчез, она услышал мужской голос:

— А она был на грани.

— Не так уж и на грани, — подумала Мэр и провалилась в сон.

* * *

Спустя долгое время мир вновь обрел краски и ей удалось просипеть:

— Где я?

У ее кровати сидела Появившаяся с книгой в руках. На обложке было имя автора — Риджина Милс. Ей удалось вспомнить, что это имя — ее собственное, и она не удивилась этому открытию. Когда она, наконец, сформулировал свой вопрос, женщина ответила:

— Сторибрук, штат Мэн.

И добавила: — Меня зовут Королева. Я…

— Знаю, — перебил она.

— Вы — моя самая преданная соперница.

— Да, — подтвердила она с улыбкой. — Именно так.

Она попыталась приподняться, но пронзительная боль мгновенно отрезвила ее. Злая Королева тут же вскочила с места и, мягко, но настойчиво, уложила ее обратно на подушку.

— Не стоит, мадам Мэр. Вам нужен покой. Вы… сломаны. Очень серьезно сломаны.

Слова ее прозвучали почти ласково, но в глазах плясали странные огоньки, от которых ей стало не по себе. Она вдруг осознала, что находится в полной зависимости от этой женщины, а люди, чей запах, хоть и стал менее интенсивным, но все еще ощущался в комнате, отсутствуют.

— Сколько… сколько я здесь? — спросила она, чувствуя, как во рту пересохло.

— Несколько часов, — ответила Королева, наливая в стакан воды и протягивая ей. — Падчерица нашла нас в доках. Вы были без сознания. Я проследила за тем, чтобы она с мужем оставили нас вдвоем.

Реджина медленно пила воду, пытаясь собраться с мыслями.

Грег Менделл… Она смутно помнила Крюка, пыльный гроб и внезапную потерю чувств. Дальше — темнота, запах сардин и боль.

— Благодарю, — прошептала она, возвращая посуду. Злая Королева одарила её улыбкой. Широкой, почти искренней, но с оттенком фальши.

— Я всегда верила, что вы должны жить, мадам Мэр. Ваша Книга ещё не дописана. Еще так много поступков, которых от вас ждут или не ожидают люди. Сам мир не подозревает, сколько всего вы еще можете сделать. И я лично позабочусь о вашем скорейшем выздоровлении, чтобы вы могли всё это осуществить.

Риджина почувствовала холодок, пробежавший по коже. Слова Злой Королевы звучали как обещание, и одновременно — как угроза. Она знала эту женщину слишком хорошо, чтобы поверить в искреннее участие. За улыбкой всегда скрывался коварный план.

— Что вы хотите взамен? — прямо спросила Риджина, отбрасывая вежливость. Королева, или кто она там сейчас, слегка наклонила голову, словно оценивая ее.

— Разве я не могу просто помочь нуждающемуся? — промурлыкала она.

— Хотя… есть кое-что. Вы поможете мне вспомнить.

Риджина нахмурилась. Забвение… Оно коснулось и Королеву? Она знала, что проклятие Румпельштильцхена имеет свои особенности, но не думала, что оно так сильно повлияет на память.

— Что вам нужно вспомнить? — спросила Риджина, стараясь скрыть волнение.

— Какая вы , Мадам Мэр, на самом деле. И что заставило вас измениться на столько, что меня не стало.