Парагвайский вариант (джен)

Повозка была рассчитана на двоих. Карлос, переодевшись в мещанина, накрыл голову соломенной шляпой и сам взял в руки вожжи. Ослик, послушно повинуясь командам, поцокал копытами, увозя отца и сына из города.

Дорога была долгой. Ослик с периодическими остановками проходил за час пару миль, так что времени для разговоров у пассажиров было предостаточно.

— Ты сегодня во сне чему-то улыбался, — заметил Лопес-старший. — Что снилось?

Франсиско смешно сморщил нос и ответил:

— Мне снилась зима в каком-то далёком городе. Помнишь, как-то раз мы видели иней? Так там его столько, что люди по колено проваливаются. Все одеты в толстую одежду, а на головах — шапки из шкур животных.

— Надо же, — удивился отец. — А ещё что там происходило?

— Ну, я с кем-то разговаривал, и у него изо рта вылетало маленькое облачко, как из чайника. Это было так смешно. И город мне понравился. Он огромный. В нашем Асунсьоне нет ни одного такого дома, какими он был застроен. Людей там ходит вдоль дорог множество.

— А почему вдоль дорог, а не по дороге? — удивился отец.

— А по дорогам повозки без лошадей мчатся. Много.

Сын ещё некоторое время рассказывал детали сна: о повозках, о ярких огнях повсюду, о какой-то крепости с высокими башнями, над которыми светились красные звёзды. И это было интересно. Жгуче интересно.

Карлос ловил себя на мысли, что будет очень жаль, если у братьев священников получится сделать свою работу. Сын, наполненный чужими знаниями, ему нравился куда больше, чем просто сын.

Лопес коротко перекрестился, стыдясь столь греховных мыслей.

— А как ты сам относишься к тому, что с тобой происходит? — поспешил он отвлечься. — Неужели больше укоры от этой непонятной сущности тебя не угнетают, как в тот первый день?

Франсиско пожал плечами.

— Я теперь себе говорю: «Это не я», «Это не со мной было», «Я не такой». И как-то легче становится.

— Это хорошо, — решился вдруг Лопес. — Давай-ка ты возьмёшь вожжи и расскажешь мне подробно, пока всё помнишь, как именно я стану консулом и диктатором. Ты же знаешь?

— Конечно, папа, слушай, — ответил Франсиско и принял из рук отца управление осликом.

Карлос выудил из походной сумы специально припасенный блокнот, свинцовый карандаш и принялся записывать имена, даты, события. Чужая память хранила их во множестве. И было даже удивительно, почему. Ведь всё это — малозначащие события. Подозрительное всеведение.

Но тем не менее слушать о широчайших экономических реформах, которые сам Карлос, по мнению сына, уже когда-то совершил, было интересно. Они выглядели разумными и вполне осуществимыми. Кое-что можно начать и пораньше, чтобы благоприятные результаты наступили быстрее. Например, тот же завод по выплавке чугуна и стали. Воистину, без него хоть помирай.

Конечно, в каждом крупном населённом пункте Парагвая имелись кузнецы, и они без особого труда перерабатывали в маленьких горнах небольшие количества железа для гвоздей и подков. Но всё это было примитивно.

— Где ты говоришь, завод Ла-Росада построили?

— В Ибикуи. Там, оказывается, и руда есть, и вода для механизмов, и дерева много. Давай его поскорее построим!

— Построим. Построим. Сворачивай давай.

На ночёвку расположились в апельсиновой роще рядом с городком Ипакарай. Гамаки были припасены заранее, а погоды стояли настолько комфортные, что мысль спать где-то в доме даже не пришла отцу в голову. Звёзды. Тепло. Искры костра улетают в небо. И вместо того чтобы рассказывать разные истории сыну, он, наоборот, внимательно его слушал.

— Представляешь, папа, есть такое место на берегу Парагвая, где можно перекрыть все дороги. На запад через реку — там джунгли и болота. И на восток — тоже непроходимые болота на сто миль. И узкий участок суши, через который дорога от Корриентеса идёт. Вот там ты крепость Умаиту и заложил. И два года враг не мог её пройти.

— А как прошёл всё-таки? — спросил Карлос.

— Было очень жаркое лето, и болото подсохло. Там появились проходимые участки. Враг настелил гати, перевёл пушки и кавалерию, и крепость оказалась в кольце. А в окружении уже не особо повоюешь. Так что продержались сколько могли и ушли на правый берег Парагвая. Там секретная дорога была проложена.

Но дальше про эту войну сын вспоминать не хотел. Буркнул, что всё там было плохо, и даже разревелся, признавшись, что голос из сна обвинял его в том, что Франсиско приказал пытать и расстрелять братьев.

Отец поспешил прекратить расспросы и начал рассказывать какую-то смешную историю. А потом и вовсе совершил страшное — потребовал от сына повторить латинские глаголы и прочитать наизусть то, что он должен был выучить ещё неделю назад. Этим вечер и закончился.

Сон у сына, растревоженного столь длительным погружением в эту странную память, оказался тревожным. Он метался во сне и чуть не выпал из гамака.

Утром он хмуро рассказал, что снилось ему, будто в него стреляли. Пуля пробила грудь, и было очень больно.

— То есть там, во сне, тебя убили? — ужаснулся Карлос.

— Нет, — покачал головой сын. — Меня там долго несли куда-то в горы, уговаривая не умирать, а потом меня лечил настоящий шаман. Он нездешний, не гуарани.

«Хм. А вот это уже интересно, — подумал Лопес. — Здесь есть какая-то связь».

— Шаман тебя вылечил?

— Не знаю. Я только помню, что он обещал вылечить, и я уснул во сне, выпив какой-то отвар. А потом проснулся уже здесь.

Лопес покачал головой и принялся собираться в дорогу. За день можно было легко добраться до Пирайю, но Лопес-старший по-прежнему не торопился. Ещё один полноценный день интересных разговоров с сыном и половина исписанного блокнота. В нём появились даже рисунки.

Например, Франсиско нарисовал какой-то невероятный мост, который он видел там, в чужой памяти. От берега до берега была перекинута тонкая стальная дуга, висящая на тросах. Тут же он нарисовал другой мост, тоже подвесной, но с другим принципом подвески.

— Первый называют вантовым. Тросы — это ванты. А второй называют просто подвесным или цепным.

Ещё он с удовольствием рисовал самобеглые телеги и летающие аппараты. И военной техники тоже коснулся. А потом принялся рассказывать совсем уж далёкие события. Про войну между Пруссией и Францией. Про мировую войну. Про революцию в России и её последствия. Рассказал, что одним из её последствий стало то, что очень много русских офицеров эмигрировали в Парагвай и помогли выиграть войну с Боливией за контроль Гран-Чако.

— А зачем было воевать за эти пустоши? — удивился отец.

— Там рассчитывали найти нефть.

— Это так важно?

— Конечно! Это кровь экономики того мира.

— И как? Нашли?

— Нет, — покачал головой Франсиско. — Она оказалась на том кусочке, который по мирному договору отходил к Боливии. А на парагвайском Чако ничего не нашли.

Лопес-старший грустно усмехнулся.

— А может, ты знаешь, где здесь у нас залежи золота или алмазов есть? Нам бы пригодилось.

— Увы, папа. В Парагвае нет ничего.

— Как ничего? Совсем?! — удивился Карлос.

— Вообще. Ни единого месторождения, заслуживающего больших вложений капитала. Ну, как бы у нас есть и железо, и медь, и цинк со свинцом, но залежи маленькие. Крупным корпорациям неинтересные.

«Ну это им неинтересно, а мне лично очень даже интересно», — подумал отец и как мог разузнал у чужой памяти сына, где что лежит. Хотя бы примерно.

Солнце уже начинало клониться к закату. Можно было и сегодня доехать до монастыря, но Карлос решил устроить ещё одну ночёвку. И тут на пути показалась маленькая деревушка гуарани. Дорогу пересекал ручей, и картинка, увиденная в нём, могла бы шокировать добропорядочных европейцев. В неглубокой водичке дружно и весело мылись мужчины, женщины и подростки всех возрастов. Голышом.

Обычное дело после окончания дневных сельскохозяйственных работ. Никого из участников это не смущало и не возбуждало. Просто рядовая ситуация для людей, живущих в гармонии с природой и собой. Лопеса эта картина тоже оставила равнодушным. Он видел это множество раз и воспринимал, как должное. А вот Франсиско было любопытно. Некоторые девушки среди купающихся были очень симпатичными, и он их жадно рассматривал.

Вообще народ гуарани немного отличался от прочих обитателей Амазонии. У них были достаточно приятные черты лица. Ростом они тоже в среднем выше лесных индейцев. Язык гуарани очень богат лексически и довольно сложен грамматически, что свидетельствовало о лучшем развитии ума у этого племени. Они выносливы, спокойны и неэгоистичны. Коллективизм у гуарани был глубоко укоренившимся, и режим доктора Франсии их совершенно не угнетал.

Хотя нищета их была просто ужасающей. Лопеса это не удивляло. Он знал об этом факте. Как-то в своей практике ему попалось завещание «разбогатевшего» гуарани, в котором он оставлял родственникам железные гвозди — поштучно.

Все мужчины носили только набедренную повязку и соломенную шляпу и только один щеголял полями от широкополой фетровой шляпы. Именно полями. Тульи у неё не было, и сквозь дыру торчала собственная индейская шевелюра. Женщины носили юбки, и грудь была закрыта только у тех, кому размер желёз мешал работе по дому. Обуви не было вообще.

Гостей индейцы встретили радушно и до отвала накормили всякими вкусностями — жареным мясом с бататом, фруктами и орехами. Пока гости ели, их гамаки пристроили под навесом на случай внезапного дождя.

А потом деревенская молодёжь принялись петь и танцевать, просто так, используя гостей в качестве хорошего повода. Старшее поколение поддержало праздник игрой на немудрёных инструментах, главным из которых была большая арфа, украшенная лентами (1). Карлос ограничил своё участие хлопаньем в ладоши и подпеванием слов на гуарани. А Франсиско с удовольствием напрыгался в кругу сверстников и сверстниц, купаясь в потоке их внимания. Всё-таки новое лицо.

Довольный и уставший, он уснул очень быстро, и даже дикие крики обезьян-ревунов ему не помешали.

* * *

Дурной сон настиг его под самое утро. Отец уже проснулся, собирал пожитки и наблюдал, как сын опять ворочался и всхлипывал. Проснувшись, он схватился за живот, а потом вскочил и побежал к ручью. Его плечи дрожали, а глаза были полны слёз. Он долго и резко макал голову в прохладную воду, словно пытаясь смыть с себя что-то.

Вернувшись, он, не дожидаясь расспросов отца, буркнул:

— Мне снилось, как я в бой посылал тысячи мальчишек моего возраста. И они все погибли. Раненые пытались спрятаться в густом кустарнике, но бразильцы со всех сторон подпалили его. Там прятались и женщины тоже, и раненые солдаты. Они все горели там, кричали и задыхались в пламени.

Отец хотел остановить говорящего в надрыв сына, но тот упорно мотнул головой.

— Меня там убил бразилец. Я остался почти один, потеряв всю армию, и меня окружили. Я отказался отдать саблю этой обезьяне, и он меня просто проткнул. А потом меня хоронила моя женщина.

— Жена? — не понимая, переспросил отец.

— Нет, — нахмурился Франсиско. — Её звали Эванна Линч, и она родила мне шестерых детей, но я, скотина, так и не женился на ней. Уже после моей смерти они убили и старшего сына на её глазах. Он пытался её защитить. Она копала могилу обломком штыка и руками — для меня и для сына.

Остаток пути до монастыря темы чужих знаний больше не поднимали.

* * *

Орден францисканцев был запрещён приказом Супремо. Формально — упразднён. Но за толстыми стенами монастыря жизнь продолжала течь по старому руслу, будто ничего не случилось. Монахи молчаливо подчинялись светским властям, а взамен их оставили в покое. Свой вклад в экспортные грузы они вносили исправно. Так и пережили своего гонителя — без лишнего шума. Как тени.

В тот день ворота монастыря были распахнуты настежь. Повозка, влекомая отдохнувшим осликом, беспрепятственно въехала во двор. Поиски брата Базилио не заняли много времени, а обмен любезностями был краток и сдержан. Франсиско, оставленный присматривать за осликом, гладил его взъерошенную шерсть, пока взрослые скрылись в библиотеке.

— Общим счётом уже неделю это происходит, — начал Карлос, опускаясь в кресло. — По ночам он порой спит тревожно, ворочается, бормочет что-то непонятное. Но днём, когда бодрствует, никаких изменений в его характере незаметно. Всё тот же спокойный, послушный мальчик. Я бы и не стал тревожиться, но жена боится. Она настаивает на твоём вмешательстве. По-семейному, без лишней огласки.

Базилио, высокий и суровый мужчина с проницательным взглядом, побарабанил пальцами по столу. Он молча достал из шкафа бутыль с вином, налил в глиняные кружки. Одну он пододвинул брату.

— На мессе был? Вода святая? Причастие?

— Всё как всегда. Молился, крестился. Даже не поморщился, когда окропили. — Карлос хрипло рассмеялся. — Брат, я ведь не слепец. Ни голос не изменился, ни глаза. Даже характер… Только знания. Да эти прокля́тые пророчества о будущих битвах.

Базилио усмехнулся, но в его улыбке не было тепла.

— Уловки и личина, — произнёс он. — Обман — излюбленное орудие нечистого. Он же тебе посулил власть и возвышение? Так что «Ему» стоит подождать малость, пока ты не войдёшь в силу и не удобришь землю для всходов посеянного для зла семени.

Карлос нахмурился, но промолчал. Он не хотел спорить, но и соглашаться не мог.

— Ты пытался узнать его имя? — спросил Базилио, прерывая молчание.

— Спрашивал пару раз, — ответил Карлос. — Но он говорит, что не знает. Я не стал усердствовать.

— Правильно. Узнав имя, узнаем и намерения. С этого и начнём.

— Прямо сейчас? — удивился Карлос.

— Нет, конечно, — отмахнулся Базилио. — Ни он, ни я пока не готовы. Сначала строгий пост и молитвы. Думаю, через неделю мы поговорим. Пока что я хочу сам убедиться в изменениях. Приведи его.

Франсиско робел перед дядей. Базилио, облачённый в строгое церковное одеяние, выглядел внушительно и даже пугающе. Сначала вопросы были простыми: «Что снится?», «Голос говорит или пишет?». Потом в ход пошли книги. Базилио начал доставать их из шкафов и предлагать Франсиско прочитать текст в них.

Испанские — мальчик читал легко. Латинские — спотыкаясь, но внятно. Это было ожидаемо и объяснимо домашним обучением. Но вот когда он, покраснев, свободно прочитал текст на французском, Базилио побледнел.

— Откуда? — спросил он, сжимая плечо племянника.

— Не знаю… Будто всегда знал.

Монах метнулся к стеллажам и выхватил протестантскую библию на немецком. Но этот текст парень понять не смог. Только отдельные слова различал с латинским корнем. Но это было не то. На стол легла книга светского содержания, изданная в Лондоне. И снова взрослые испытали шок. Франциско читал английский текст легко, как родной.

Потного от волнения и напряжения подростка снова отправили во двор, а разговор между братьями продолжился.

— Он одержим, — безапелляционно заявил Базилио. — Двух мнений быть не может. То, что он не творит зла, не означает, что он его не замышляет. Надо бы запросить разрешение на экзорцизм, но это займёт слишком много времени. Я сделаю это сам.

Карлос вздрогнул.

— Ты уверен, что это необходимо? Он же не причиняет никому вреда...

— Пока что, — прервал его Базилио. — Зерно прорастёт в удобренной почве. Завтра же начнём подготовку.

* * *

Целую неделю Франциско держали взаперти в келье. Ему приносили одну маисовую лепёшку в день и простую воду. С утра до вечера он читал молитвы под присмотром сменяющихся братьев францисканцев. Стены кельи казались ему всё уже, а свет из узкого окна — всё тусклее.

Наконец, настал момент, и его провели под своды церкви. Кроме отца и его брата-пресвитера, присутствовали несколько монахов. Хоть Лопес и просил сохранить тайну, брат-священник безапелляционно потребовал их присутствия — и как свидетелей, и как духовной поддержки, если демон окажется слишком силён. Кроме того, если экзорцизм затянется надолго, например, на сутки и более, они будут сменять его самого и меняться между собой.

На кафедре перед Базилио лежала раскрытая книга с текстом Rituale Romanum. Убедившись, что всё готово, он начал с молитвы, призывая благодать Божью и защиту от зла. Святой водой он окропил и помещение, и одержимого, и даже собратьев. Капли воды блестели на полу, словно роса на камнях.

После этого под сводами церкви зазвучали отрывки из Священного Писания: Псалмы, Евангелие от Марка. Голос Базилио звучал громко и властно, но с Франциско не происходило ровным счётом ничего. Мальчик только дрожал от смеси страха и голода, и испуганными глазами смотрел на отца, ища у него поддержки. Отец кусал губы, но сделать ничего не мог. Он только пытался как-то жестом или улыбкой успокоить сына.

Базилио после каждой молитвы спрашивал мальчика, как его зовут, но тот неизменно отвечал, что зовут его Франсиско Солано Лопес.

Через два часа исступлённых молитв, поддержанных братией, и бесполезных вопросов Базилио прибег к знанию тайному. Методика, переданная ему учителем ещё в годы послушничества, требовала точности: он велел Франциско закрыть глаза и представить лестницу, уходящую в темноту.

— Каждый шаг — после «Отче наш», — приказал он, прижимая ладонь ко лбу мальчика.

Голос священника стал монотонным, как стук метронома. Франциско мысленно шагал вниз, повторяя молитву. Сперва сбивчиво, потом автоматически. Его дыхание замедлилось, веки задрожали, пальцы вцепились в край скамьи. К десятому шагу он уже не слышал братии — только голос Базилио, ведущий его вглубь.

Когда мальчик обмяк, будто кукла, священник наклонился к его уху:

— Тот, кто сидит в этом отроке, именем Господа, говори!

Молчание.

— Кто ты и каково твоё имя?

Молчание.

— Франциско, ты слышишь меня. Задай мой вопрос ему!

Франциско очень тихим голосом, едва разборчиво, отвечает:

— Никого во мне нет. Я просто знаю чужие знания и помню чужую память.

— Хорошо. Найди в чужой памяти, как его зовут.

— Его зовут Иван Долов, — на выдохе сказал Франциско.

Один из братьев тут же начал листать книгу и водить по ней пальцем. А потом подошёл к пресвитеру Базилио и указал куда-то на текст. Лицо старого священника исказилось.

— Значит, Айвен, несущий Боль (2).

Он захлопнул книгу и воззрился на мальчика как-то по-новому.

— Ну что же, Айвен. Мы с тобой ещё поговорим. Хочешь ты этого или нет, — пробормотал он и начал выводить подростка из того состояния, в котором тот пребывал.

Когда Франсиско стал осознавать реальность, его увели обратно в келью. Шаги парня были неуверенными, будто он только что проснулся. Братья-францисканцы шли рядом, напряжённые, как перед прыжком.

— Что там? — в нетерпении спросил Карлос, указывая на гримуар.

— Читай сам, — ткнул пальцем в книгу священник и отошёл от кафедры.

Карлос Лопес встал на его место и сначала взглянул на титульный лист. Там было отпечатано на латыни: «Pseudomonarchia Daemonum» Иоганна Вейера. Издано с дополнениями в 1608 году — Франкфурт-на-Майне(3).

Закладка указывала на текст:

«Айвон, великий герцог ада, имеющий под своей властью тридцать шесть легионов духов. Он появляется в виде прекрасного юноши верхом на чёрном коне, держащего змею в руке. Его власть заключается в том, чтобы вызывать любовь между мужчиной и женщиной, а также приносить ненависть и раздоры. Он раскрывает секреты прошлого, настоящего и будущего, а также может предсказать исход битв».

Лопес бессильно опустил голову и закрыл лицо руками.

Сзади на плечо легла рука брата.

— Поезжай домой. Оставь сына нам. Я клянусь Господом, что не успокоюсь, пока не изгоню нечестивую тварь.

Примечания:

(1) Арфа действительно является национальным инструментом в Парагвае.

(2) Иван Долов — имя звучит как Айвен, а фамилия созвучна с «Dolor» (боль).

(3) «Pseudomonarchia Daemonum» (Ложная монархия демонов) трактат, написанный швейцарским врачом, алхимиком и философом Иоганном Вейером (Johann Weyer), впервые опубликован в 1577 году. Этот труд входит в состав более обширного произведения Вейера под названием «De Praestigiis Daemonum» (О проделках демонов). Трактат Вейера многократно переиздавался и оказал значительное влияние на развитие европейской демонологии и стал важным источником информации для последующих исследователей этой темы. Несмотря на то что сам автор осуждал практику вызывания демонов и колдовства, его работа стала популярной среди тех, кто интересовался оккультизмом и магическими практиками.