Плач Нарцисса (гет)

Она, так отчаянно мечтавшая о нормальности, — выбрала его…

Из глубины его горла вырвался сдержанный, почти невольный стон, и его рука скользнула с её подбородка за ухо, задевая её безумные, по-мирски нелепые серёжки. Он наклонился ближе — и поцеловал её.

Петуния замерла, словно превратилась в камень — растерянная, оцепеневшая от нахлынувшего восторга и паники. Но уже через мгновение её руки сами собой потянулись к нему, обвились вокруг его шеи, пальцы запутались в мягких каштановых кудрях, и сердце сорвалось с места — она узнала это чувство и… ответила. Поцеловала его в ответ. Половина её существа трепетала в ужасе, боясь всё испортить, а другая — растворялась в ощущении, позволяя себе просто быть.

Когда его губы мягко оторвались от её, он чуть отстранился. Её руки ослабили хватку, но остались у него на шее, в то время как он приглаживал её волосы, которые сам же и взъерошил. Он запоминал, как пылают её щёки, как учащённо поднимается и опускается её грудь. Он знал, что это был её первый поцелуй — и тайно гордился тем, какую бурю чувств сумел вызвать. Такая же глупая, счастливая улыбка, как у неё, расплылась и на его лице.

Он провёл пальцем вдоль её скулы и тихо, словно продолжая недавний разговор, проговорил:

— Война, Петуния. Когда мы сдадим СОВЫ и закончим школу в июне, она втянет нас с головой. Джеймс с Лили — у них будут в голове высокие идеи, моральные миссии… потому что они лучшие. Лучшие волшебники. Лучшие люди, чем я когда-либо буду. Сириус — он ради одного приключения готов вляпаться куда угодно, да ещё и маме назло. А Хвост… ну, он просто пойдёт за Джеймсом. Он бы и в пасть дракону полез, если бы Джеймс попросил. — Он пожал плечами и усмехнулся.

Петуния нервно улыбнулась в ответ. Разговоры о драконах вызывали в ней тревогу, но меньше, чем обычно, потому что это был Римус. Она долго пыталась понять, почему рядом с ним всё казалось не таким пугающим, и в конце концов пришла к выводу: она просто ему доверяла. Она так редко видела его палочку, что порой и забывала, что он волшебник. И уж точно никогда не боялась, что он выхватит её и наложит заклятие — в отличие от других. А ещё… он говорил так мягко, с такой теплотой, что даже дементоры и драконы звучали не так ужасающе.

— А ты? — тихо спросила она. — Ты тоже пойдёшь туда, Римус?

Он кивнул.

Она прикусила губу, затем нерешительно заговорила:

— Но… ты должен? Понимаешь, у нас, у магглов, тоже бывают войны. Иногда люди обязаны воевать… но даже американцы уже начинают жаловаться на Вьетнам. — Она замялась, потом прошептала: — Ты должен драться?

Она вдруг почувствовала себя страшно взрослой, усталой и пустой.

Он нахмурился, бросил взгляд на тёмное небо, затем мягко отстранился и спрятал руки в карманы пальто.

— Да. Я должен. У меня есть… долг. С тем, кто стоит на стороне Того-Кого-Нельзя-Называть. Кто… сделал со мной… кое-что… плохое. Когда я был совсем ребёнком.

Повисла тишина. Она молчала — потому что эти слова звучали как что-то запретное, то, о чём страшно даже думать (ей вдруг представились церковные хоры, и она не понимала, почему). Он — потому что знал: он так и не сказал ей правду. Не рассказал о себе. Он обещал Лили, что расскажет. Два года он писал письма маггловской сестре Лили — с тех пор как они познакомились на Рождество, когда Лили привела его домой. Тогда Петуния ещё терпеть не могла Джеймса и проводила всё своё время с Римусом и Снейпом (но, разумеется, не одновременно). Сначала Римус подписывал письма на всю семью — опасался, как отреагируют её родители, — но вскоре понял, что они вполне равнодушны, и письма стали исключительно её.

И вот за всё это время, среди сотен слов и сотен строк, он ни разу не написал ей о самом главном. О своём проклятии. Своей болезни. О том, что делает его изгоем — не только среди людей, но и среди волшебников.

Петуния наблюдала за ним, судорожно перебирая в голове, что сказать. Почему она всегда такая девчонка? Как можно говорить о канцелярии, о подносах с чаем, о папках и конвертах — когда он говорит о войне, мести и смерти?

Это было…

— Невозможно, — прошептал он.

Она резко подняла взгляд:

— П-прости?

Он беззащитно пожал плечами:

— Всё. Ты. Я. Мы. Жизнь.

Петуния заставила себя улыбнуться:

— Ты сейчас звучишь, как тот… Снейп. Он вечно выдает всякую философскую чепуху. Или… выдавал. — Её взгляд стал задумчивым. — Ты не знаешь, почему он не приехал домой на Рождество? Не то чтобы я его жалела, Лили с ним обошлась ужасно, но всё же… — она понизила голос, посмотрела по сторонам, словно кто-то мог их подслушать, — мне кажется, тот ужасный человек… он её бьёт. Его маму, то есть и его самого. Я точно не знаю, но… будь на его месте — я бы и сама домой не вернулась. Хотя… я бы вообще не вернулась, если бы меня когда-нибудь пустили в Хогвартс.

Глаза Римуса сузились. Он почти не сомневался: Снейп не приехал, потому что ушёл к Пожирателям Смерти вместе с Малфоем и Мальсибером. Но говорить это вслух он не стал. Он подозревал, что Петуния не выдержит мысли о том, что война подбирается так близко — прямо к её дому. Она до сих пор не понимала: эта война идёт не только в его мире, но и в её.

Внутри Петунии начинала закручиваться тугая, болезненная пружина. Ей хотелось бросить весь этот глупый, тяжёлый разговор, рассказать ему о том, как один блондинистый клерк пригласил её в кино, а она пошутила, что подумает — хотя, конечно, идти не собиралась. И тем более теперь — после того, как Римус её поцеловал. Она скосила на него взгляд, размышляя: поцелует ли он её снова?

И словно прочитав её мысли — он поцеловал. На этот раз потянулся через открытую форточку, обнял её. Когда их губы снова разошлись, он прижался лицом к её волосам, сжал её в объятиях и тихо, с горечью проговорил:

— Я не знаю, как часто смогу писать тебе, Петуния. У меня экзамены… а потом…

— А потом ты уйдёшь на войну, — прошептала она бесцветным голосом. Подоконник больно врезался в бёдра.

— Да, — признал он. — Но вдруг война скоро закончится? Вдруг к следующей весне я… буду свободен…

На его лице отразилась горькая, едва заметная ирония, которую Петуния не поняла.

— Нарциссы цветут так долго, — сказала она тихо.