Суровый урок (джен)

Питер Блад вздохнул, подумав, что тот год был одним из лучших в его жизни.

А потом его мысли вернулись к недавним событиям, и юноша почувствовал растущую неловкость и тревогу. Отец, конечно, был прав, когда сказал, что он вел себя по идиотски. Теперь, по мере того, как винные пары выветривались из его головы, Питер все сильнее задумывался о последствиях своей эскапады. Мало того, что он перепугал и обидел ни в чем не повинную девушку, так наверняка придется как-то объясняться с ее весьма буйными братцами и чертовски вспыльчивым папашей.

Он попытался не думать об этом хотя бы сейчас и хотел выйти из кабинета, но отец остановил его, задав еще один неприятный вопрос.

— Кстати, об учебе, молодой человек. Ты уже второй день как вернулся из колледжа, а я так и не услышал о твоих… успехах.

Питеру крайне не понравился тон, которым отец произнес последнее слово. Но он постарался держаться спокойно и невозмутимо.

— Быть может, мы поговорим об этом утром за завтраком, отец? — сказал он. — Сейчас, если честно, я бы лег спать…

— Неужели тебе нечем порадовать меня, Питер? — голос отца стал вкрадчивым. — Я бы с удовольствием выслушал о твоей студенческой жизни что-нибудь… более позитивное.

Питер закусил губу, внимательно глядя на отца. Неужели он что-то разузнал?

— Хвастаться нехорошо, вы же сами это мне повторяли, — сказал он, наконец.

— О, да! Рад, что ты это помнишь.

Отец подошел к столу и принялся рыться в бумагах, которые лежали на нем беспорядочной кипой.

— Надеюсь, что ты достаточно успешно осваиваешь все предметы, — сказал он, не глядя на него.

— Да, вполне успешно, — торопливо ответил Питер, энергично кивнув.

— Это вдвойне радует, особенно, если учесть тот факт, что тебя почти не видели на некоторых лекциях последние полгода, — по-прежнему ровным тоном произнес отец.

Питер вздрогнул, настороженно уставившись на него.

— Этого не может быть, отец, я был на всех…

Доктор Блад показал ему распечатанное письмо.

— Профессор Олдемейер написал мне на днях, что крайне обеспокоен тем, что ты не ходишь на его лекции и лекции доктора Дойля. Он пишет также, что, если в ближайшее время ты не возьмешься за ум, тебя придется отчислить из колледжа.

Питер замер, приоткрыв рот. Отец подошел к нему вплотную и сунул письмо чуть ли не под нос. Юноша заметил, что у него слегка подергивается щека.

— Быть может вы, молодой человек, объясните, что все это значит?!

Голос доктора Блада был холоден, как лед. И лишь чуть заметная дрожь выдавала еле сдерживаемую ярость.

Мгновение Питер колебался, но потом посмотрел отцу прямо в глаза, и на его губах появилась дерзкая улыбка. Вряд ли имело смысл и дальше обманывать его, тем более, что, судя по всему, проклятый старый сыч Олдемейер и так всё сообщил.

— Хорошо, я попытаюсь объяснить. Но не уверен, что это вас обрадует, отец.

— Тем не менее, я слушаю! — прорычал доктор Блад, резко опускаясь в кресло. — Надеюсь, ты понимаешь, сколько сил, денег и нервов я потратил, чтобы ты мог учиться в Тринити-колледже? Ты — талантливый мальчик, и я был бы рад видеть тебя своим преемником. Упускать такую блестящую возможность из-за банальной лени или дурости… это просто немыслимо!

— Дело в том, что я не хочу быть врачом, — Питер едва успел вставить эти слова, пока мистер Блад набирал дыхание для следующей пламенной тирады.

Юноша заметил, что глаза отца расширились, а рот приоткрылся в изумлении. И быстро продолжил, пока тот не опомнился:

— Поймите же, наконец, что быть врачом — это не мое призвание!

— Откуда тебе это известно? — прошипел доктор Блад. — Ты ведь еще толком не работал!

— Я просто это знаю! —вздохнул Питер. — К тому же, я чертовски устал от того бреда, которым меня потчуют все эти замшелые профессора. Слышали бы вы, отец, что они несут на лекциях! Скука смертная!

— Так-так! — теперь доктор Блад позволил себе улыбнуться. — Ты что же, считаешь себя более сведущим в медицине, чем тот же профессор Олдемейер? Новым научным светилом?

Питер взмахнул руками, чувствуя, что начинает закипать. Он уже несколько раз спорил с профессором и другими преподавателями колледжа, а теперь еще придется повторять всё это отцу!

— Дело не в этом! — горячо произнес он. — Я… я чувствую, что зря трачу время на их лекциях. Ничего действительно важного и нужного в будущей работе они мне не дадут. Так зачем впустую протирать штаны? Не лучше ли заняться чем-то более стоящим?

Отец скрестил руки на груди и прищурился, разглядывая своего сына.

— И какое же занятие, по твоему мнению, является «более стоящим», а? — вкрадчиво спросил он.

Питер молчал, воинственно глядя в глаза отцу.

— Гулянки в кабаках и пабах? — голос доктора Блада стал громче и строже. — Или, быть может, беготня за девицами? Это тебе важнее?!

Отец в ярости стукнул кулаком по столу.

— Отвечай, лоботряс!

Питер чуть вздрогнул, ошеломленный такой яростью. Отец нечасто так срывался. Юноша, конечно, представлял, что это известие его расстроит, но не ожидал, что настолько сильно.

— Черт побери, Питер, я работаю, как проклятый, чтобы ты мог учиться, а ты… тратишь эти деньги на подобную чепуху!

— Нет, я потратил их не на чепуху! — не выдержал Питер. И снова замолчал, чувствуя, что нужные слова вылетели из головы.

— Вот как?! Так на что же ты их потратил, не изволишь ли сообщить? — голос отца снова стал негромким и вкрадчивым.

Питер набрал воздуху в грудь.

— Я брал уроки фехтования, — сказал он, глядя отцу в глаза.

— Что?! — брови доктора Блада поползли вверх, а рот снова открылся. — Что ты сказал?! Фехтование?! Ты совсем сошел с ума?!

— Я подумал, что оно пригодится мне больше, чем лекции профессора Олдемейера и доктора Дойля.

Питер почувствовал, что неловкость, сковавшая его на мгновение, исчезла. Ему стало легко и спокойно. Пусть его слова разобьют сердце отцу, но он больше не может терпеть весь этот схоластический бред, которым его потчевали в последнее время. Там, в фехтовальном зале, он чувствовал себя по-настоящему счастливым. И это ощущение не шло ни в какое сравнение с унылой скукой, царившей в аудиториях колледжа.

— И я не вижу ничего зазорного в том, чтобы хорошо владеть шпагой, — продолжил он, все более уверенно. — В конце концов, у меня есть право ее носить. Вы же сами говорили, что наша семья, до того, как этот проклятый Кромвель, была…

— Пресвятая Дева Мария! — воскликнул отец, всплеснув руками. — Но почему?!

Питер пожал плечами, криво улыбнувшись.

— Ах, отец, вы же когда-то сами учились в колледже. И наверняка иногда вам чертовски хотелось сбить спесь с некоторых напыщенных бездельников, которые воображают о себе слишком много, хотя на самом деле являются всего лишь пустышками, увенчанными знатными титулами…

— Боже мой, Питер, о чем ты говоришь? — отец теперь был мертвенно бледен.

— Думаю, вы вполне понимаете, о чем, — молодой человек продолжал недобро улыбаться. — Равно как и то, что вряд ли удастся поставить этих мерзавцев на место, просто поколотив их. Увы, папа, мы уже вышли из этого детского возраста!

Доктор Блад теперь смотрел на сына так, как будто увидел его впервые.

Он осознал внезапно, что парень почти сравнялся с ним ростом. И что над верхней губой у него уже появился темный пушок. Отметил также и опасный стальной огонек, горевший сейчас в пронзительно синих глазах под прямыми черными бровями.

Гнев, который совсем недавно бушевал в душе доктора, сменился страхом.

— Господи Иисусе, Питер, только не говори мне, что ты уже… — прохрипел он, схватившись за грудь.

Сын мотнул головой, продолжая улыбаться. И улыбка тоже была совсем незнакомой ему… впрочем, где-то он это видел, но не помнил, где…

— Нет, отец. Но я рад, что сумею проучить всякого, кто осмелится задеть мою честь.

— Обещай мне, что не будешь хвататься за шпагу из-за каждого пустяка, — попросил отец взволнованно. — Это очень серьезно, сын!

— Да, я знаю, что шпага — не игрушка, папа, — спокойно ответил Питер.

Мистер Блад снова опустился в кресло, пытаясь привыкнуть к тому, что только что на него обрушилось.

— Ты не должен бросать учебу, — сказал он, наконец.

Питер еще раз вздохнул.

— Имеет ли смысл тратить годы на то, что потом не пригодится? — спросил он горько. — Быть может… быть может, было бы гораздо лучше, если бы я поступил на военную службу…

Когда Питер заговорил об этом, его сердце екнуло. Он знал, что отец ненавидел разговоры на эту тему. Но, быть может, именно сегодня он его услышит?

Доктор Блад затряс головой.

— Нет! Нет и нет! Об этом не может быть и речи, Питер!

— Но почему, отец? — воскликнул юноша, задрожав всем телом. — Ведь это тоже почетное занятие! К тому же, в нашей семье уже были военные. Взять, к примеру, дядю Томаса…

Договорить он не успел, потому что отец снова вскочил с места, и лицо его было перекошено от ярости.

— Опять ты о нем! Я же просил тебя не упоминать при мне это имя!

— И все же я не буду молчать! — Питер тоже повысил голос, заражаясь от отца его же горячностью. — В конце концов, сэр Томас Блад — наш родственник и человек весьма уважаемый, если верить тому, что я о нем слышал…

— Уважаемый человек?! — отец поднял глаза к потолку. — Он?! О, мой бог! С каких это пор предатели и разбойники стали уважаемыми людьми?! Ты совершенно ничего не знаешь об этом негодяе, Питер, и, поверь мне, это не тот человек, на которого надо равняться!

— Да вы просто ему завидуете! — рассердился юноша, задетый за живое словами отца. — Дядя Томас хотя бы сражался за нашу свободу, в то время как вы трусливо отсиживались…

Он оборвал себя, но уже было поздно.

— Вот, значит, что ты обо мне думаешь! — прошипел мистер Блад, побелев как полотно.

Питер покачал головой, пытаясь поправить необдуманно вырвавшиеся слова:

— Я не совсем это имел в виду… — пробормотал он.

— Вон! — выдохнул отец, указав на дверь.

— Я просто… — сказал Питер растерянно.

— Уйди с глаз моих немедленно, иначе я за себя не ручаюсь! — прорычал мистер Блад, дрожа от ярости. — И запомни раз и навсегда, щенок, если бросишь колледж, ты мне не сын!

Питер попятился к двери, потрясенный столь сильной вспышкой гнева у обычно спокойного отца.