Пепел клятвы (гет)

Дом встретил её холодом. 

Не физическим — в поместье всё ещё поддерживалась идеальная температура, — а тем незримым ощущением, что появляется в местах, где больше не живут, а существуют. Холод не чувствовался кожей, но давил изнутри: в груди становилось тесно, мысли будто замирали. Это был тот самый дискомфорт, что появляется после затяжной ссоры или плохих вестей, когда всё вокруг вроде бы на месте — но дышать труднее. Он прятался в мутных отсветах витражей, в пятнах на зеркалах, в чуть заметной дрожи свечей под заклинанием левитации. И в той тишине, которая казалась слишком долгой, чтобы быть случайной.

Нарцисса шагнула через порог, не спеша закрывать за собой дверь. Несколько секунд просто стояла, позволяя холлу поглотить её фигуру. Мантия казалась тяжелее обычного. Как будто напоминала: назад пути нет.

Внутри было странно тихо. Пространство словно затаилось, выжидая, не решаясь дышать. Свет — тусклее, воздух — тяжелее, звуки — словно сквозь вату, будто сам дом не хотел, чтобы его слышали.

На ковре у входа темнел еле заметный след — грязный, грубый. Не её. Не Драко. Наверное, очередного «гостя», который чувствует себя тут полноправным хозяином.

Сначала она собиралась пройти мимо. Сделать вид, что не заметила. Но ноги не послушались. Она остановилась посреди коридора — между лестницей и аркой вглубь дома, — и только тогда осознала, как навалилась усталость.

Она так и не пошла дальше. Осталась стоять, оперевшись о стену, будто только это удерживало её от того, чтобы опуститься на пол. Сколько прошло времени — она не знала. Пара минут? Час? Здесь, в холле, время будто не шло вовсе.

Дом просыпался медленно. Если вообще просыпался. Нарцисса провела этот день, как и многие предыдущие, в полутишине: без писем, без новостей, без приглашений.

Когда-то по утрам к ней приходили домовики с подносом: свежие фрукты, тонкая фарфоровая чашка, аккуратно сложенная газета. Теперь же — тёплая вода с лимоном в потемневшем серебре, чашка с трещиной на ободке и тишина, из которой не вычленить ни дня недели, ни часа.

В полдень она спустилась в малую гостиную — там, где раньше проходили семейные завтраки. Комната была пуста. Она провела рукой по крышке рояля — ни пылинки, но ощущение было такое, будто всё покрыто слоем забвения. Тогда она попыталась сыграть что-то — хотя бы одно лёгкое движение, знакомый аккорд. Но ноты не отзывались. Будто и инструмент, и стены, и даже собственные пальцы были против.

Она бесцельно прошла по дому, привычно избегая комнат, где теперь спали чужие. Зашла в гардеробную — из чистого упрямства. Провела рукой по платьям: шёлк, бархат, тафта. Всё ещё пахло чем-то дорогим. Но это больше не был запах праздника — скорее, погребальный аромат роскоши.

В одном из зеркал, за треснувшей рамой, она увидела своё отражение. Неузнаваемое. Не старое — чужое. Чересчур прямую спину и слишком уставшие глаза.

Гостиную она узнала не сразу. Когда-то — центр дома, место для семейных вечеров, писем, разговоров. Теперь — перекроенная чужой рукой. Шторы висели иначе. Пламя в камине горело слишком ровно — не её заклинание. Мягкие кресла будто расправили плечи в ожидании других гостей.

Она опустилась в одно из них, медленно, по инерции. Подлокотник шёлковый — влажный. Кто-то пролил… вино? Или кровь? Сейчас это уже не имело значения.

Мэнор теперь словно дышал. Не как живой дом — как зверь, переживший пожар. Потемневшие зеркала, мрамор, покрытый невидимой сажей. Воздух — плотный, терпкий, тяжёлый. Здесь больше не ждали хозяев. Здесь больше не было хозяев.

Она пересекла холл и свернула в одну из боковых галерей — туда, где всегда было тише. Где не доходили звуки собраний, пиршеств, пыток. Галерея вела к библиотеке.

Сквозь стеклянную дверь виднелись полки. Свеча у входа не горела. Но именно в этой темноте ей было спокойнее всего.

Библиотека… Сколько себя помнила, Нарцисса всегда приходила сюда, когда нужно было остаться одной. Когда Люциус уезжал в командировку, когда Драко болел. Когда хотелось вспомнить, как пахнет дом. Сейчас же библиотека пахла пергаментом и страхом.

Она прикрыла за собой дверь. Прислонилась к ней спиной. Хотела выдохнуть, но дыхание срывалось, как у загнанной птицы.

Стол выглядел небрежно. Открытая книга лежала на краю, страницы чуть загнулись. Кто-то заглядывал сюда без разрешения.

Пальцы скользнули по строкам — слова не читались. Мысли не держались. Как будто сама библиотека не хотела, чтобы в неё приносили панику и тревогу. Но она уже была здесь.

Нарцисса подошла к креслу у окна и села. Потёрла виски. Боль не уходила — тупая, ноющая, тяжёлая.

Снейп. Клятва. Драко. Белла. Люциус.

Она вспомнила один вечер, почти забытый, но вдруг всплывший с такой ясностью, что защемило в груди. Тогда в поместье устраивали осенний бал — в честь какого-то старого договора, уже давно утратившего силу, но всё ещё поддерживаемого ради традиции.

Люциус был блистателен. Как всегда — в идеально сшитом фраке, с тонкой тростью и кольцом на пальце, которое теперь пылилось в шкатулке. Он вёл себя как истинный хозяин дома — обаяние, резкость, уверенность в каждом движении.

Тогда ей казалось, что она всё сделала правильно. Что их союз — прочный, как фамильные стены. Что в их доме всегда будет свет, вино и уверенность.

Она вспомнила, как в конце бала он коснулся её щеки и сказал:

— Всё, что ты пожелаешь, станет твоим. Только скажи.

Нарцисса тогда улыбнулась. Не потому, что хотела чего-то особенного, — а потому что уже тогда знала: ей достаточно того, что он стоит рядом.

А теперь…

Его кресло у камина оставалось пустым. Его голос — исчез. Его имя — вызывало угрозу.

И она — та, кто ещё помнил его настоящим — не имела права защищать даже его образ.

Потому что теперь на кону стоял их сын.

На столе, под книгами, всё ещё лежал конверт. Серый, грубый, с грязным пятном в углу. Она так и не убрала его — не смогла.

Письмо от Люциуса пришло на прошлой неделе. Первое за три месяца. Написанное не его рукой — явно диктовка. Ровные, холодные строки. Ни одного обращения. Ни одной эмоции. Только краткий отчёт: всё в порядке, здоровье удовлетворительное, следов пыток нет.

Внизу — подпись. Строгая, чужая. Люциус Малфой.

Она перечитывала его десятки раз — не чтобы утешиться, а чтобы понять. Неужели даже в тюрьме он не мог быть ближе? Или это была защита? От боли, от слабости, от неё?

В письме не было ни слова о Драко, ни намёка на прошлое. Ни одной трещины, в которую можно было бы вложить надежду.

Нарцисса провела пальцами по шершавому краю бумаги. Письмо больше не пахло Азкабаном. Но и дом не пах больше домом.

Наверное, теперь они оба — пленники.

Свет за окнами постепенно терял силу. Закатное небо, ещё недавно золотисто-серое, теперь становилось грязно-алым, будто покрывалось ржавчиной.

Нарцисса откинулась в кресле. Слёз не было. Ни тогда, когда она просила Снейпа о помощи. Ни после. Ни сейчас. Только тишина. Только гулкое, упругое «после», от которого ломило виски.

В голове, точно шёпот из сна, повторялась фраза — произнесённая ею, но будто чужая:

«Ты лучший из нас, Сев. Хоть никто и не признает этого».

Она не обернулась, когда говорила. Не решилась. Слишком боялась. Его ответа. Своих чувств. Того, что он действительно услышит.

Северус… Стоял, как всегда: прямой, непроницаемый. Но она ощутила — кожей, спиной — в нём что-то дрогнуло. Не от жалости. От чего-то иного. Словно он услышал то, что давно боялся услышать. Или надеялся.

Как будто слова её были шагом туда, откуда не возвращаются.

Снизу что-то грохнуло.

Сначала — неясно. В кухне опрокинули котёл? Потом — чётче: шаги. Много. Торопливые. Громкие. Не те, что бывают у гостей. Не те, что бывают у домашних.

Она замерла. Прикоснулась пальцами к подлокотнику кресла. Кожа была холодной.

Шум нарастал. Разные голоса, хриплые, возбуждённые. Кто-то пел. Кто-то ругался. Кто-то смеялся. Звук тяжёлых ботинок по мраморному полу сотрясал воздух. И вот — знакомое: женский визг, короткий, обрывающийся. За ним — гогот, как у стервятников, учуявших падаль.

Нарцисса стиснула зубы. Это была не иллюзия. Не воспоминание. Это происходило здесь и сейчас. У неё дома. Снова.

Она обернулась к камину, но пламя уже не грело. Оно дрожало, будто само испугалось.

В последнее время Беллатриса казалась ей чужой. Не просто фанатичной — она всегда была такой. Но теперь в ней появилось что-то иное: странная, зыбкая смесь гордости и тревоги, как будто она сама не до конца понимала, на какой стороне стоит.

Нарцисса всё чаще ловила себя на том, что не узнаёт сестру. Раньше — бешеная, но предсказуемая. Теперь — словно подменённая. В голосе Беллы звучала странная уверенность, в жестах — властность. Казалось она стала кому-то ближе, чем семье.

Она пыталась гнать от себя мысль — саму по себе кощунственную, — но каждый раз, когда Белла говорила «он», когда её глаза сверкали особенным блеском… Нарцисса ощущала, как внутри всё холодеет.

Между ними словно пролегла трещина, ещё не ставшая пропастью. Но трещина эта росла.

Если раньше Белла была её щитом, то теперь становилась угрозой. Не явной. Но ощущаемой.

Треск. Визг. Смех.

Смех Беллы.

Он был узнаваем. Едкий, звонкий, полный той безудержной радости, которая никогда не сулила ничего хорошего. В этом смехе Беллатрисы всегда было слишком много жизни — и слишком мало человечности.

Дверь в библиотеку распахнулась. Нарцисса даже не вздрогнула. Только крепче сжала подлокотники.

На пороге стояла сестра — в растрёпанной мантии, со спутанными волосами, с бокалом в руке и палочкой в другой. Щёку пересекала свежая царапина. На перчатке — пятно. Красное.

Нарцисса встретилась с ней взглядом. В Белле не осталось ни следа прежней сестры. Только маска восторга, за которой маячили тени безумия и жажда крови.

Беллатриса шагнула внутрь, как хозяйка, не торопясь, оставляя за собой запах гари, дешёвого алкоголя и сырой земли.

— Ты, как всегда, здесь, сестрёнка, — улыбка вышла на удивление мягкой. Почти нежной. — О чём задумалась? Что опять не так? Драко дома, и с ним всё в порядке. Скоро, думаю, и твой дорогой муженёк вернётся.

Нарцисса не поднялась. Лишь закрыла книгу, не взглянув на неё, и спокойно ответила:

— С чего ты взяла, что всё в порядке?

Белла фыркнула.

— Не начинай. Слишком драматично, даже для тебя.

— Ты правда так думаешь? — голос Нарциссы был спокоен, но в нём дрожала угроза. — Ты не слышала, что он сказал? Тёмный Лорд не прощает. А Люциус — провалился. Один раз. Этого достаточно. А теперь — он наблюдает за Драко, как хищник за раненой дичью. Мы все под прицелом. Мы в этом доме — не хозяева. Мы уже не семья. Мы — приговорённые.

Беллатриса сделала шаг вперёд, криво усмехнувшись:

— Не говори глупостей. Он не тронет тебя. Ты моя сестра.

— Да? — впервые за весь вечер в голосе Нарциссы появился металл. — А твоя сестра теперь кто? Та, кого не замечают? Или та, кого выставляют за дверь, когда начинаются «вечеринки»?

Белла нахмурилась. Отвела взгляд. Сделала глоток вина — быстро, как лекарство. Затем тихо добавила:

— Ты боишься. Это пройдёт. Он не заберёт Драко. Ему нужны чистокровные. Особенно дети старых родов.

— А Люциус?

Тишина.

— Я не знаю, что именно он сказал тебе, — Нарцисса сделала шаг вперёд, — но ты изменилась. Это видно. И еще… ведь ты тоже была там. Ты всё видела. Видела — и промолчала. Не надо делать вид, что тебя это не касается.

Беллатриса чуть прищурилась. Бокал в её руке качнулся, вино плеснулось к краям.

— Осторожничать начала, Цисси? Раньше надо было думать. 

— Просто хочу понять, чего ждать. И от кого.

— Не от меня, — голос Беллы стал резче. — Да, я не пошла к Повелителю. И не потому, что одобряю то, что ты сделала. А потому что знаю, как он на это посмотрит. И на тебя. И на меня.

Нарцисса внимательно смотрела на неё, не перебивая.

— Ты думаешь, он простит? Что ты, умоляя Снейпа, нарушила его волю? — Беллатриса усмехнулась, но в этой усмешке сквозила усталость. — А я? Я же была рядом. И не остановила. Если он узнает… ты хоть понимаешь, под какой я удар подставлюсь?

Она сделала глоток, слишком резкий, и вино хлынуло по горлу, будто ей нужно было запить что-то горькое.

— Значит, ты молчишь ради себя, — тихо сказала Нарцисса.

— Я молчу ради нас обеих, — отрезала Белла. — Пока Снейп держит слово — мне невыгодно поднимать шум. Ты получила, что хотела. Теперь молчи — и не заставляй меня выбирать между лояльностью и кровью. Мы в безопасности. Пока он не знает. Он доверяет мне. 

— Мы?

— Не цепляйся к словам, — отрезала Белла. 

Нарцисса сделала шаг, подошла ближе. Проговорила почти шёпотом:

— Ты играешь в лояльность. А я — выживаю. Но я тебе скажу одно, Белла. Если хоть что-то случится с Люциусом… или с Драко… и если я узнаю, что ты знала — ты пожалеешь, что осталась в живых.

Белла вздрогнула. Молча отвернулась. И вышла. За ней — глухой щелчок двери. И снова — тишина.

Только теперь в ней не было страха. Теперь в ней было предупреждение.

Нарцисса не сразу села обратно. Стояла у камина, чувствуя, как дрожит ладонь — не от гнева, не от страха. От нехватки опоры. Она снова осталась одна — но уже с новым знанием.

Что-то между Беллой и Лордом изменилось. Слишком много недомолвок. Слишком много уверенности в голосе сестры, когда она говорила: «Он мне доверяет».

Нарцисса не могла точно сказать, что именно тревожило её. Но в груди поселилось ощущение, будто за ней давно наблюдают. Скоро наступит момент, когда не останется никого, кому можно доверять.

Кроме одного человека.

Именно в этот момент дверь в библиотеку приоткрылась снова. Тихо, почти деликатно. На пороге стоял Драко.

— Мама?

Безупречно одетый, как всегда: светлая рубашка, тёмный жилет, ни единой складки — всё подчёркнуто аккуратно. Волосы зачёсаны назад, пробор выверен до миллиметра, взгляд — холодный и сдержанный.

Юный Малфой стоял с привычной надменной осанкой, но что-то в его лице выдавало напряжение. Плечи выпрямлены нарочито. Челюсть сжата с излишним усилием. Он держался. Изо всех сил — как будто ещё мог убедить всех, включая себя, что полностью контролирует происходящее.

— Я слышал, что тётя приходила. — Он прошёл внутрь, подошёл ближе. — Всё в порядке?

Нарцисса посмотрела на него — и улыбнулась. Слабо, с ноткой смущения.

— Конечно. Я просто немного устала.

— Ты выглядишь… — Он замолчал, не договорив. Но она знала, что он хотел сказать.

Сломленной.

Она кивнула, снова отвела взгляд к окну:

— Всё хорошо, Драко. Ты дома — это главное.

— Не знаю, на сколько это дом, — пробормотал он. И добавил, немного громче: — Если будет нужно — ты ведь скажешь? Попросишь о помощи?

Она не ответила сразу. А потом, чуть наклонив голову, прошептала:

— А ты бы попросил?

Они оба знали ответ. И потому замолчали.

Нарцисса посмотрела на сына. Он казался старше. Не в теле — в глазах. В этой сдержанной хмурости, в неуютной осторожности между каждым словом. Он по-прежнему был её мальчиком. Но уже не ребёнком. А ещё — уже не был в безопасности.

Она подняла руку и едва коснулась его щеки — как раньше, как когда-то, когда он приходил с разбитыми коленками и просил сказку на ночь. Кожа под пальцами была тёплой, живой, но чужой. Драко вздрогнул и чуть отклонился назад — не резко, не обидно, но достаточно, чтобы она почувствовала: граница проложена.

Она опустила руку. И кивнула.

— Всё хорошо, — повторила она. — Ступай. Я просто немного… задержусь.

Драко колебался. Будто хотел что-то сказать. Что-то важное. Но сжал губы, отступил к двери и тихо закрыл её за собой.

Нарцисса осталась одна.

* * *

Свет угасал. Витражи библиотечных окон окрашивались в тяжёлые буро-золотые тона. Тени скользили по полкам, словно сама ночь кралась в это забытое пространство, где книги почти не открывались, а хозяева дома стали пленниками.

Она сидела в кресле у окна, склонив голову, как статуя. Пальцы вцепились в ткань подлокотников, словно хватались за последнее, что можно было удержать.

«Попросишь о помощи?» — спросил он.

А она не ответила.

Она ведь уже просила. И получила ответ.

Снейп согласился. Он поклялся.

И это была не защита — не гарантия, не избавление. Это была нить, перекинутая через бездну. Хрупкая. Опасная. Но — единственная.

А всё ради него.

Ради мальчика, который теперь вынужден ходить по лезвию, делать вид, что всё под контролем, и молчать, когда страшно.

Когда-то — давным-давно — он сбежал от гувернантки и спрятался именно здесь. Совсем крошечный, босиком, с книгой в руках, слишком тяжёлой для его ладоней. Он забился в кресло у окна, зажал уши, прячась от крика — кажется, гувернантка опять кого-то отчитывала на весь коридор. Щёки были в слезах, нос — в чернилах, ноги дрожали, но книга… книга оставалась открытой. Он читал. Он всегда читал, когда боялся.

— Почему именно сюда? — спросила она, тогда ещё смеясь, не понимая.

— Здесь тихо, — ответил он, уткнувшись в подлокотник. — И здесь ты.

С тех пор библиотека стала не только её убежищем, но и его. Пока всё не изменилось.

Дом дышал. Где-то внизу смеялись. Скрежетали дверные петли. Стук — как будто кто-то уронил кандалы. Или бокал.

А она сидела — прямая, неподвижная, словно держала на себе вес всего, что осталось от семьи Малфоев.

И всё же — она не встала. Не вышла. Сегодня — нет.

Сегодня она осталась в библиотеке. Последняя из тех, кто помнил, что этот дом был домом. Не штабом. Не ловушкой. Не местом для пыток.

Она осталась. Потому что если уйдёт — исчезнет совсем.

И пусть это молчание казалось бессилием, оно было её выбором. Пусть дрожали пальцы — она не дрогнет.

Ни перед Беллой. Ни перед Лордом. Ни перед кем.

И только одна мысль не отпускала её.

Он не отвернулся.

Снейп. Единственный, кто выслушал — и не отшатнулся. Кто выстоял. Кто поклялся.

И если в этом доме, полном чужих голосов и шагов, ещё остался кто-то, кому можно верить — пусть даже на волосок, на вдох — это был он.

Нерушимая клятва, данная в тишине.

И в этой тишине — теперь её единственная опора.