Пепел клятвы (гет)

Особняк Малфоев, несмотря на величие, утопал в тишине, гнетущей и вязкой, словно заклятие, повисшее в воздухе. Бесконечные галереи, зеркальные полы, тяжелые портьеры — всё казалось слишком ровным, слишком неподвижным. Только один звук нарушал эту застывшую безмятежность — мерные шаги леди Нарциссы Малфой, рассекающей зал, будто в клетке. Она судорожно теребила ткань тёмно-зеленого платья, даже не замечая, как та уже смялась в её пальцах.

— Нужно что-то делать… что-то делать… я не позволю… не могу этого допустить… он же совсем ещё ребёнок… — вырвалось у неё, срывающимся голосом, и слова эти не предназначались никому — лишь пустоте, эхом отзывавшейся от мраморных стен.

Словно в западне, она металась взад-вперёд, не в силах остановиться. Страх сковывал разум, мешая сосредоточиться, мешая искать хоть какое-то решение, хоть намёк на спасение. Мысли путались, сменяя друг друга. В памяти раз за разом всплывали слова, произнесённые Тёмным Лордом. Холодные. Неумолимые.

Её сын. Её мальчик. Её Драко. Пусть и повзрослевший слишком быстро для своих лет, всё равно — ребёнок. Её ребёнок.

Они отправляли его на смерть. Не намёками, не обиняками — в открытую. И всё это ради того, чтобы наказать Люциуса. Чтобы проучить его за провал в Министерстве. Волдеморт не прощал ошибок. Никому. Особенно тем, кто носил гордую фамилию Малфой.

«Лишить наследника, как метка позора…» — эта мысль отравляла Нарциссу сильнее любого яда. При любом исходе — неважно, справится ли Драко с заданием или нет — его ждала гибель. Он станет либо убийцей и навлечёт на себя гнев половины магического мира, либо будет уничтожен, не успев даже попробовать.

И это — цена. Цена за чужой провал.

Она не могла этого допустить. Не смела. Она должна была защитить сына. Но как? Без Люциуса, который гнил в Азкабане, и с Беллатрисой — сестрой, слепо преданной Лорду и неспособной на сочувствие… Она была одна.

У неё не осталось друзей. Те немногие чистокровные семьи, с кем они поддерживали связи, либо отвернулись, либо просто затаились, ожидая, куда повернётся ветер. А дружить с теми, кто не принадлежал их кругу… Это было немыслимо. Недопустимо.

Нет, остались только Пожиратели. Точнее, «коллеги» — если можно было использовать это слово. Надеяться на их помощь значило подписать себе смертный приговор. Просить защиты от тех, кто служил Лорду, было равносильно предательству.

И всё же… Был один человек.

Да, он тоже был Пожирателем. Да, он пользовался доверием Тёмного Лорда. Но и с её семьёй у него были особые отношения. Он знал Драко, знал Люциуса. А главное — в отличие от остальных, он был свободен. У него была возможность присматривать за Драко в Хогвартсе. Возможность… и, быть может, причина.

Северус Снейп.

— Как же я сразу не додумалась… — прошептала Нарцисса, будто прозрев. — Он может помочь. Он должен.

Да, это риск. Возможно, он и правда не знал о задании. Возможно, он доложит о ней Тёмному Лорду. И всё же — она чувствовала. Где-то в глубине души. Северус не выдаст её.

Словно пробуждённая от оцепенения, она резко остановилась, распрямила плечи, и громко позвала:

— Арата!

Ответ не заставил себя ждать — тихий, невесомый голосок прозвучал почти сразу:

— Арата готова служить хозяйке Нарциссе.

Домовиха склонила голову, глаза её поблескивали в тени огромных ушей. Нарцисса резко повернулась к ней, сжала кулаки, и с нажимом произнесла:

— Узнай, где живёт Северус Снейп. Мне срочно нужно попасть к нему.

Арата молча кивнула, щёлкнула пальцами и исчезла с мягким хлопком.

Но не прошло и нескольких секунд, как в тишину ворвался другой голос — хрипловатый, слегка насмешливый:

— Что ты задумала, Цисси?

Нарцисса резко обернулась, словно застигнутая врасплох.

— Шпионишь за мной, Белла?

— Присматриваю, — пожала плечами сестра, появляясь из тени. Её глаза блестели опасным огнём. — Ты в последнее время сама не своя, сестрёнка. Зачем тебе понадобился Снейп? Что ты задумала?

— Не лезь не в своё дело, Белла. Я знаю, что я делаю, — в голосе Нарциссы звучало привычное ледяное спокойствие, но в напряжённой линии подбородка чувствовалась тревога.

— Ты решила ослушаться приказа Повелителя?

Нарцисса вздрогнула, будто от пощёчины, но взгляд её оставался твёрдым, цепким:

— Ты не понимаешь! И никогда не поймёшь! Драко — мой единственный ребёнок. Он — всё, что у меня есть! Я на всё готова, чтобы защитить его! — Слова вылетели с силой, почти с надрывом, и дрожащие плечи выдали: она была на грани.

Беллатриса чуть склонила голову набок, словно изучая добычу, и в её голосе зазвенели фанатичные нотки:

— Это ты не понимаешь, сестрёнка! Ему выпала огромная честь! Сам Лорд поручил ему ответственное задание! После его выполнения, его ждёт почёт, какой никому из нас и не снился!

— Но он не сможет, он слишком юн, чтобы справиться с таким заданием, Белла! — Голос Нарциссы сорвался, дрогнул, но она тут же взяла себя в руки, подняв подбородок ещё выше.

— Ты сомневаешься в решении Лорда?— Беллатриса шагнула вперёд, прищурившись.

— Я не сомневаюсь в его решении, — прохрипела Нарцисса, и голос её звучал глуше, горло сжимал страх. — Но боюсь, цель у этого задания совсем иная…

— Это всё твои домыслы и страхи!

— Не будь такой слепой, Белла! Если ты не готова поддержать меня — просто не мешай! Сделай вид, что ты ничего не слышала. Я сама во всём разберусь. Это моя семья, — она скрестила руки на груди, но жест этот был скорее защитой, чем вызовом.

— Не забывай, что я — часть твоей семьи. Я — твоя старшая сестра и обещала присматривать за тобой, Цисси! Я не могу позволить тебе совершить такую страшную ошибку! Ты хочешь довериться этому предателю! Почему он? Почему Снейп? Я не доверяю ему — и ты не должна! Он погубит тебя, глупая!

— Но Тёмный Лорд доверяет ему, как никому другому! — Нарцисса шагнула ближе, и в голосе её зазвучала страсть, почти отчаяние. — И я почти уверена, что Северус знает о его плане. Он — единственный из близких друзей Люциуса, кто остался на свободе. Он действительно может помочь. Он сможет приглядывать за Драко. Уберечь его от роковой ошибки… выполнить задание за него.

Беллатриса уставилась на сестру, не веря своим ушам. Её ноздри раздулись, как у зверя перед броском.

— Цисси, да ты в своём уме? Что ты несёшь?! Снейп — подстилка Дамблдора! Никогда он не сделает ничего подобного ради тебя!

— Северус предан Лорду, и тот ему доверяет полностью. Он всегда хорошо относился к Драко. И к нашей семье. У меня нет другого выхода, Белла. Все твои попытки отговорить меня — бесполезны. Я не отступлю! Я…

Послышался хлопок, обе женщины замерли на мгновение, но тут же синхронно обернулись на звук, как хищницы, заметившие движение в тени.

— Хозяйка Нарцисса, Арата выполнила задание, — пропищала неуверенно домовиха, низко кланяясь, прижимая длинные пальцы к груди. Её тонкий голос дрожал, а большие уши чуть подрагивали от напряжения. На ней, как и положено эльфу-домовику, была всего лишь старая полотняная тряпка, переброшенная через плечо, — единственный «наряд», допускаемый её положением.

— Хозяйка может пройти по оставленному Аратой магическому следу до самого дома мистера Снейпа, — добавила она, ещё ниже склонившись, избегая смотреть Нарциссе в глаза.

— Даже не вздумай, Цисси, — прошипела Беллатриса, бросая на сестру испепеляющий взгляд. Но та, будто и не слышала её.

Нарцисса лишь кивнула домовихе и без колебаний аппарировала, оставив после себя слабое магическое эхо.

— Чёрт тебя побери, Нарцисса, — выругалась Белла сквозь зубы, подхватывая край плаща и шагая вслед за сестрой, надеясь ещё успеть вразумить «бедняжку», прежде чем та натворит непоправимое.

* * *

Магическая нить, оставленная эльфийкой, сверкала едва уловимым светом, различимым лишь для тех, кто знал, как смотреть. Для Нарциссы это не составило труда — её глаза привыкли к таким деталям. Дорожка, тонкая, как волосок единорога, тянулась сквозь завесу тумана, клубящегося над мрачным маггловским районом, и вела прямиком к цели.

Не обращая внимания на яростные крики Беллы, раздававшиеся где-то позади, Нарцисса мчалась вперёд, придерживая развевающийся плащ и стараясь не оступиться на выщербленных тротуарах.

— Глазам своим не верю, — раздавался позади негодующий голос сестры. — Куда ты потащилась, Цисси?! Неужели он здесь живёт? Сюда же ни один из наших даже нос не сунул бы! Маггловская дыра…

Нарцисса не сбавила шаг. Даже наоборот — ускорилась. Гулкое эхо её каблуков разносилось по пустынным улицам, и каждый звук отдавался в висках. Однотипные, заплесневелые дома с облупившимися фасадами, криво повешенные уличные фонари, грязная речушка с мутной водой… Всё здесь казалось враждебным, застывшим в вечной серой безысходности.

Беллатриса настигла её только на повороте, схватила за запястье:

— Подожди же ты! Нарцисса!!

— Уходи, Белла! — резко выдохнула та, вырываясь из хватки.

— Выслушай меня!

— Слушала уже! — Нарцисса остановилась, повернувшись лицом к сестре. — И если ты помнишь, то я приняла решение и менять его не собираюсь! Отстань от меня!

Она снова пошла вперёд, не оглядываясь. Беллатриса не отставала ни на шаг, её голос становился всё громче и раздражённее:

— Я серьёзно, ты сошла с ума. Ты хоть понимаешь, куда идёшь? Это же буквально закоулок для безродных и полукровок. Крысы, вонь и чужаки. Не место для леди Малфой. Ты когда-нибудь вообще видела, как здесь живут?!

— Брось, Белла, — не оборачиваясь, бросила Нарцисса. — Впервые, что ли, в грязь ступаю ради семьи?

— Ради него?! — выплюнула Беллатриса, и в голосе её звучало нечто большее, чем ярость — почти страх. — Ради предателя, который виляет хвостом перед Дамблдором, пока мы проливаем кровь? Он тебе что, семья теперь, Цисси?

Нарцисса не ответила. Только шаги её стали твёрже, ровнее, будто каждый удар каблука глушил собственные сомнения.

Они всё глубже заходили в запутанный лабиринт узких улиц, словно попав в капкан, ища выход, которого уже не было. Ветер поднимал с земли обрывки мусора, лязгнула где-то калитка, с глухим стуком захлопнулось окно.

Когда Беллатриса в очередной раз попыталась остановить сестру, Нарцисса не сдержалась. Выдернув из-под плаща палочку, она резко развернулась, нацеливая её прямо в грудь сестре:

— Отпусти меня, Белла! — прорычала она, глаза её полыхнули угрозой.

— Брось, — рассмеялась та, с усмешкой, но уже не так уверенно. — Я же твоя родная сестра. Ты на такое просто не способна.

— Я сейчас на всё способна! — сорвалась Нарцисса, голос её дрожал от злости и страха. — Не испытывай меня, Белла!

И в следующий миг, молния — короткая, хлёсткая — сорвалась с кончика её палочки. Без заклинания, без предупреждения. Удар был не сильный, скорее предостережение, но Беллатрису отбросило на шаг назад.

— Нарцисса! Ты совсем с ума сошла! — сдавленно вскрикнула она, потирая обожжённую руку.

Но сестра уже уходила, не оборачиваясь. Плечи её дрожали, но шаг был твёрд. Беллатриса, выругавшись и мотнув головой, бросилась следом, проклиная всё на свете — особенно себя, за то что не предусмотрела этого раньше.

Паучий тупик.

Даже само название улицы звучало, как приговор. Сжав зубы, Нарцисса ступила на потрескавшуюся мостовую, отыскивая взглядом знакомую тень магической дорожки. След, как оборвавшаяся нить, заканчивался у старого двухэтажного дома с облезлыми ставнями. Пахло сыростью и запустением. Но цель была перед ней, и она не собиралась отступать.

Женщина попыталась выровнять дыхание, с трудом справляясь с паникой. Руки дрожали, в горле пересохло, и сердце бешено билось в груди. Но времени на колебания не оставалось.

Три чётких удара в дверь.

Прошла секунда. Другая.

За деревянной преградой раздалось движение. Скрип пола. Тихий звук, будто кто-то отодвигал цепочку. Щелчок.

Дверь приоткрылась, открывая узкую щель. В ней — чёрные глаза, изучающие их с холодной, почти клинической отстранённостью.

Снейп.

Он медленно оглядел незваных гостей с ног до головы, остановился на Беллатрисе чуть дольше, чем было нужно, затем — на Нарциссе. Что-то промелькнуло в его взгляде. Не удивление. Не радость. Скорее — тревожное ожидание.

Он не задал ни одного вопроса. Просто молча отступил вглубь коридора, распахнув дверь шире и делая жест рукой:

— Входите.

Скрипнув петлями, дверь закрылась за спиной сестёр, отрезая их от серой, холодной улицы, захлопывая границу между реальностью и чем-то более древним, тайным. Внутри было сумрачно. Узкое помещение встречало затхлым запахом пыли, зелий и старых книг, пропитавших воздух до густоты, напоминая крепкий настой зелья. Лишь слабое освещение от камина в дальнем углу комнаты отбрасывало зыбкие, колеблющиеся тени на стены, заставленные стеллажами с книгами и склянками. В углу тикали старинные часы, и в этом доме казалось, что само время идёт иначе — медленно, вязко, настороженно.

Снейп прошёл вперёд с мягким шелестом мантии, не оборачиваясь, он знал: они последуют. Его фигура, тонкая и прямая, скользнула к центру комнаты, затем он остановился у стола, обернулся и скрестил руки на груди. Лицо было непроницаемым, как высеченное из камня, но в глубине глаз, острых и холодных, на миг мелькнула искра — предчувствие, возможно, сожаление. Или досада.

Беллатриса без церемоний уселась в кресло, забросив ногу на ногу. Она чувствовала себя здесь так, будто это не дом зельевара, а один из залов поместья Лестрейнджей. Резкий изгиб губ, голова, чуть склонённая набок, — всё в ней источало сарказм, напряжённую нетерпеливость и… удовольствие. Она питалась моментом, чувствовала себя во власти тьмы и интриг, где всё привычно, где ей комфортно.

— Ну, Нарцисса? — голос Снейпа прозвучал мягко, почти лениво, но внутри ощущалась осторожность, как остриё клинка под полой мантии. — Теперь, когда ты вторглась в мой дом без приглашения, может быть, объяснишься?

— Я… — Нарцисса сжала пальцы, едва не пряча их в рукавах. — Мне нужна твоя помощь, Северус.

Она стояла, не решаясь сделать ещё шаг. Свет камина играл на её лице: бледном, с тонкими чертами, сейчас искажённом тревогой, — лицо женщины, взывающей не к логике, а к состраданию. В уголках рта дрожала слабая, едва заметная судорога. Она не плакала, но каждый мускул в теле был натянут, как струна, готовая сорваться.

Беллатриса с усмешкой откинулась назад, кресло скрипнуло в ответ, как будто протестуя.

— Конечно. Кто бы мог подумать. Снейп — спаситель семьи Малфоев… Блеск, — усмехнулась она, склонив голову. — Неужели Драко и правда настолько беспомощен?

Нарцисса резко повернулась к ней. Её глаза, обычно холодные и сдержанные, вспыхнули. Не страхом — болью.

— Заткнись, Белла!

Тишина треснула, как хрупкое стекло. Снейп поднял бровь, не вмешиваясь. Он ждал. Взгляд его оставался спокойным, но теперь скользнул к старшей из сестёр. В этой паузе сквозила усталость. И раздражение.

— Ты привела с собой аудиторию? Или это часть спектакля?

— Она считает, что я совершаю ошибку, — процедила Нарцисса сквозь зубы. — Хотела убедиться в этом лично.

Беллатриса усмехнулась ещё шире. В её глазах мелькнул огонёк — безумный, маниакальный, почти детский в своей зловредности.

— Именно. И я рада, что пришла. К тому же, теперь смогу лично убедиться, что ты, Снейп, предатель и лгун.

Он повернул голову к ней медленно, очень медленно, как змея, выжидающая момент для броска. Его губы чуть искривились.

— Эти обвинения слишком банальны, Беллатриса. Ты можешь лучше.

— О, не сомневайся, — прошипела она, подаваясь вперёд, словно готовая вцепиться когтями. — Я знаю, кто ты на самом деле. Под маской Пожирателя — ничтожная шавка Дамблдора. Думаешь, тебя не видно насквозь? Думаешь, можно так ловко втереться в доверие Лорду? Ты просто трусливый предатель, затаившийся в тени, пока другие проливают кровь.

Нарцисса резко встала между ними. Её тонкая фигура была как щит, отчаянно защищающий того, к кому она пришла за помощью, и того, от кого её защищали.

— Хватит! Я пришла сюда не из-за вас двоих! Я… умоляю, Сев. Это касается Драко. Он… он в опасности. И ты единственный, кому я могу доверить его судьбу.

Она шагнула ближе. Свет камина выхватил из тени её лицо — теперь почти беззащитное. Без макияжа, без маски светской леди. Просто мать. Женщина, готовая встать на колени, если потребуется.

Снейп медленно выпрямился. Лицо его оставалось каменным, но в глазах вспыхнул интерес — холодный, аналитический. Он не был сентиментальным. Но был внимательным.

— О чём именно ты просишь?

Нарцисса, дрожащими пальцами расстегнув верхнюю пуговицу мантии, шагнула ближе. Губы её едва шевелились, слова вырывались с трудом:

— Лорд… дал ему задание. Он не должен… этого делать. Это невозможно. Он погибнет. И я прошу тебя — если он не справится… если он будет в шаге от провала — сделать это вместо него.

На мгновение комната словно провалилась в бездну. Пламя замерло. Даже кресло под Беллатрисой больше не скрипело. Слишком многое стояло за этими словами.

Снейп медленно выдохнул.

— Ты просишь… чтобы я поклялся убить Альбуса Дамблдора, если твой сын не сможет?

Нарцисса не ответила. Только кивнула. В этом кивке было всё: страх, отчаяние, материнская ярость, почти физическая боль. Лицо её потускнело, как будто она сама только что перешла черту.

Беллатриса вскочила, как ужаленная. Лицо её исказилось яростью.

— НЕТ! Ты не смеешь! Это безумие! Это измена Лорду, Нарцисса! Ты… ты всерьёз собираешься заставить его поклясться в убийстве?! Ты не понимаешь, что творишь!

— Это нерушимая клятва, — твёрдо сказала Нарцисса, не отводя взгляда. — Только так я смогу быть уверена.

Северус не отступил. Ни шагом, ни взглядом. Всё было решено.

— Очень хорошо. Тогда зови свидетеля.

Беллатриса застыла. Пальцы сжались в кулаки, глаза метали молнии.

— Ты… Ты всерьёз на это идёшь?

— Ты сомневалась? — холодно отозвался Снейп.

— Тогда я сама стану свидетелем, — прошипела она. — Чтобы убедиться, что ты действительно запечатаешь себя этим проклятым обязательством. Чтобы потом не отвертелся.

Снейп шагнул вперёд и протянул руку. Нарцисса вложила свою в его. Её пальцы были холодными, как лёд, но в них — сталь. Беллатриса медленно вынула палочку и, подняв её, направила на сцепленные руки.

— Произнеси вслух, — её голос был напряжён, но чёток. — Ты согласен… помогать Драко в его миссии?

— Да, — отозвался Снейп.

Из палочки Беллатрисы вырвалась первая тонкая серебряная нить, обвивая их запястья. Сила магии ощущалась физически — как тепло, которое сжигает изнутри.

— Обязуешься ли ты защищать его от вреда?

— Обязуюсь.

Вторая нить вспыхнула ярче, словно предвкушая завершение. Она кружилась медленно, как змея, обвивая их руки.

— А если он не справится… — Беллатриса прищурилась. — Обязуешься ли ты завершить миссию вместо него?

Снейп выдохнул, и в этом дыхании была вся тяжесть того, что он собирался сделать.

— Обязуюсь.

Последняя нить вспыхнула, ослепительная, как молния. С глухим треском она сомкнулась, вонзившись в их руки, закрепляя клятву. В этот момент магия прошла сквозь каждого из них, словно отмечая навсегда.

Они разъединили руки. Тишина вернулась. Клятва была дана.

Нерушимая.

Серебряная нить погасла, распавшись на крошечные искры, исчезнув в воздухе. Последняя волна магии прокатилась по комнате, словно раскат далёкого грома, и всё стихло. Ни шороха, ни дыхания — только тиканье часов на стене, глухое и равнодушное, как сердце этого дома.

Нарцисса медленно опустила руку. Пальцы дрожали. Не от страха — от облегчения, которое было слишком острым, чтобы быть приятным. Она сделала шаг назад и чуть не споткнулась, не заметив края ковра. Северус, не говоря ни слова, поднёс руку к губам, будто проверяя, осталась ли кожа на месте. Магия клятвы жгла, пусть и не оставляла следов.

— Ты не представляешь, что ты только что сделал, — прошипела Беллатриса.

Её голос срывался — не на крик, но на что-то гораздо опаснее: на гнев, способный вырасти в ярость. Она смотрела на Снейпа, как на предателя, как на врага, как на… человека, которого она теперь должна бояться чуть меньше, чем ненавидеть.

— Напротив, — ответил он спокойно. — Я представляю это слишком хорошо.

Он повернулся к Нарциссе, задержав на ней взгляд. В нём не было ни жалости, ни обвинений. Только усталость. И чёткое понимание того, что пути назад уже нет.

— Ты получила то, за чем пришла. Надеюсь, оно того стоит.

Нарцисса кивнула. Медленно. Молча. Губы её были плотно сжаты, как будто любое слово может сломать хрупкое равновесие, удерживающее её на ногах.

Беллатриса резко развернулась, мантия взметнулась за ней, как чёрное пламя. Но у двери она остановилась и бросила через плечо:

— Надеюсь, ты сдохнешь за него, Снейп. По-настоящему.

Он даже не моргнул.

— В тебе всегда было столько сочувствия, Беллатриса. Впору подать заявку в Святого Мунго.

Она фыркнула, но не ответила. Дверь хлопнула с такой силой, что из-под потолка сорвалась пыль.

Нарцисса всё ещё стояла на месте. Плечи её дрожали, словно тело только сейчас позволило себе осознать, что всё закончилось. Или только началось.

— Спасибо, — сказала она тихо. Едва слышно.

Северус кивнул, не глядя на неё. Повернулся к столу и стал медленно убирать какие-то свитки — жестами человека, который стремится сделать хоть что-то, лишь бы не смотреть в глаза.

— Уходи, Нарцисса. Пока ещё не поздно. И забери её.

Она колебалась, словно хотела сказать ещё что-то. Возможно, извиниться. Возможно, предложить помощь, которую он никогда не примет. Но потом всё же повернулась и направилась к двери. На пороге остановилась, не оборачиваясь.

— Ты лучший из нас, Сев. Хоть никто и не признает этого.

Он не ответил. Только камин снова вспыхнул чуть ярче, отражаясь в его глазах, как в чернильных линзах.

Когда дверь закрылась за Нарциссой, он остался один. Дом замер. Даже часы, казалось, замедлили ход. Снейп медленно опёрся руками о стол, опустив голову.

— Лучший, — тихо повторил он, сквозь зубы.

В голосе не было ни гордости, ни удовлетворения.

Только горечь.

* * *

Тишина вернулась сразу, как только щёлкнул замок входной двери. Звук шагов сестёр по гравию затих — и всё стало слишком неподвижным. Даже огонь в камине потух окончательно, оставив только еле живые угли.

Северус стоял в центре комнаты, не двигаясь. Рука, которую только что сжимали, немного горела — не от боли, нет. От остатка магии. От следа клятвы. От её прикосновения.

Он медленно опустил её, провёл другой ладонью по пальцам — как будто мог стереть ощущение. Но оно не уходило.

Нерушимая клятва. Три слова. Один миг. И теперь в его будущем — смерть. Либо своя, либо чужая. Всё честно.

Он сел в кресло, не раздеваясь, и, откинувшись назад, закрыл глаза. Веки тяжело опустились — не от усталости, а от попытки выключить мысли. Не получилось.

Она дрожала.

Не от страха перед ним. От страха за сына. За мальчишку, которого бросили в пасть чудовищу и велели выжить. Он видел такие глаза у других — матерей, отчаявшихся, обессиленных, способных продать душу, если это даст ребёнку шанс.

Но её голос… был другой. В нём не было истерики. Только ледяное, тонкое лезвие решимости. Она знала, что просит невозможного. И всё равно попросила. Не приказала. Попросила. Его.

Снейп медленно выдохнул, ощущая, как каждый звук эхом отдается внутри черепа.

Зачем она пришла именно к нему?

Разумеется, на поверхности — всё просто. Он — единственный, кто мог. Кто умел. Кто был и там, и там. Кто хоть что-то значил для Лорда и не был идиотом.

Но всё-таки… почему именно он?

Северус открыл глаза. Полки с зельями казались особенно молчаливыми, строгими. Никакой жизни. Только контроль.

Он давно научился не лгать себе — по крайней мере, когда рядом никого нет. Поэтому он позволил себе мысленно назвать вещи своими именами:

Она знала, что я соглашусь.

И это бесило. Это тревожило. Это… цепляло. Потому что внутри него, глубоко под слоями привычной холодности, сарказма и выученной жестокости, что-то на мгновение дрогнуло. Что-то старое, пыльное. Почти забытое.

Он резко встал, как будто движение могло отогнать это состояние. Подошёл к рабочему столу, взял флакон с тёмным зельем — собственным вариантом успокаивающего настоя, густым и терпким. Отвинтил крышку, вдохнул запах: горечь полыни, мята, лёгкий металлический привкус. И волнение, разлитое под кожей.

Не время, Снейп. Не место. Не человек.

Он поставил флакон обратно, аккуратно, точно. Звук стекла о дерево был почти утешителен.

Завтра начнётся новый круг. Завтра он расскажет Дамблдору. Завтра он будет снова тем, кем должен быть.

Но сегодня ночью он позволил себе сесть обратно в кресло и смотреть в угасающий огонь, пока в ушах эхом не затихал её голос:

— Я умоляю, Сев.

Он не испытывал жалости. Не позволял себе её. Но эта просьба… этот взгляд…

…что-то оставили.

Снейп закрыл глаза. На этот раз — осознанно. Он не заснёт. Он и не пытался.

Но в пустом, вымершем доме, где стены всё помнили, он позволил себе молчать дольше обычного.

Огонь догорал, а в пепле клятвы уже теплилось нечто большее, чем долг.

Утро пришло не сразу.

Дом Снейпа будто сопротивлялся времени — окна оставались тёмными, занавеси плотно задёрнуты, воздух недвижим, пропитанный пылью и тяжёлым запахом зелий. Где-то в глубине щёлкали часы, отбивая время, которому сам хозяин давно не верил. Он не спал. Не закрывал глаз ни на миг.

Ночь после клятвы прошла в тишине, вязкой и тягучей, как кровь на пальцах после неудачного заклинания. И сейчас, на грани утра, Северус всё так же сидел в своём кресле — сгорбленный, бледный, с пальцами, всё ещё чувствующими тёплый след чужой ладони.

Её ладони.

Он не любил прикасаться к людям. Тем более — позволять им касаться себя. Но клятва… клятва была другой. Она требовала большего. И он отдал.

Он поднял руку, медленно, будто рассматривал чужую конечность. Кожа чуть поблёскивала на свету. Магия не оставила след, а отпечаталась меткой. Нерушимая. Неотменимая.

Он вздохнул и встал. Мантия, небрежно брошенная на спинку кресла, тяжело осела складками. В воздухе висел запах золы, горькой полыни и чего-то ещё — еле уловимого, но въевшегося в подклад сюртука, в манжеты, в ворот. Он чувствовал это кожей, как ощущают ссадину под бинтом — с опозданием, но отчётливо.

На кухне — всё так же. Чашка неубранная со вчерашнего. Непочищенный котёл. Он прошёл мимо — как сквозь пустоту — и сразу спустился в подвал, туда, где всё было проще.

Там, где работали руки, а не мысли.

Флаконы стояли строго, в привычном порядке. Ингредиенты — рассортированы по ячейкам. Он потянулся за полынью, затем — за фиалкой, и только на третьем движении понял, что повторяет рецепт того самого зелья, которое готовил Дамблдору. Против проклятия. Замедляющее. Бессмысленное.

Он остановился. Глубоко вдохнул. Выдохнул. И продолжил.

Вязкая, тёмная жидкость затекала в мерный цилиндр, обволакивая стекло, будто сама магия пыталась задержаться внутри. Северус внимательно следил за реакцией — ровно десять капель эссенции крови дракона. Не одиннадцать. Не девять.

Проклятье кольца… Он видел, как оно сожгло руку старика — чёрное, иссушающее, древнее. Магия за гранью жизни. Он видел, как Дамблдор скрывал боль за улыбкой, за сахарными словами и театральными жестами. И знал: с того дня отсчёт пошёл.

Он тоже знал, что значит обречь себя.

Вчера — он принял ещё одну метку. Не магическую. Не физическую. Гораздо хуже. Нарцисса Малфой — из всех возможных — пришла именно к нему. И знала, что он не откажет.

И он не отказал.

Он двигался быстро, без лишнего шума. Каждый жест — выверен: нужный флакон, точная дозировка, ровная температура. Зелье вело себя как положено — без отклонений, без капризов. Всё вокруг подчинялось его воле. Только в этом месте он оставался хозяином. Всё остальное давно вышло из-под контроля.

Он выключил огонь под котлом и на мгновение замер, позволяя тишине впитаться в кожу. Ничего не изменилось: флаконы, отмытые ступки, ровные подписи на этикетках, порядок, выстроенный годами. Здесь он мог дышать. Мог действовать. Не гадать, не просить, не выбирать — просто варить. Точно. Безошибочно. Магия слушалась. В отличие от людей.

Он коснулся банки с настоем наперстянки, потом — с порошком адамантина, и остановился. В зельях не было ответа. Ни на один из вопросов, что он носил в себе после минувшей ночи.

Он отступил от стола, прошёлся по лаборатории — узкий круг, остановился у каменного шкафа. Сунул руку внутрь, достал серебряную коробку, щёлкнул замок. Внутри лежали свитки — старые, жёлтые, обтёртые по краям. Доклады. Наблюдения. Тайные распоряжения. Всё то, что нельзя было держать на поверхности.

Он не стал их трогать.

Писать не было смысла. Он не имел права фиксировать то, что произошло. Слишком личное. Слишком опасное. Даже для него. Такие вещи — только вслух. Только глаза в глаза.

Он захлопнул коробку, вернул её на место и выпрямился.

Клятва.

Он не сказал об этом никому. Но сказать нужно. Ему — тому, кто уже однажды потребовал невозможного. Тому, кто умирал на его глазах, играя роль великого добряка, с мёртвыми пальцами на виду — чтобы каждый видел: даже смерть у него служит эффектной метафорой.

Он сел на краешек стола, не чувствуя под собой ни твёрдого дерева, ни холода. Мысли, до этого спрятанные в ритуале зелья, рванули наружу.

«Если Драко не сможет… ты должен сделать это».

Фраза всплыла, как проклятие. Сказанная не с угрозой — с доверием. С тем самым мёртвым доверием, от которого хотелось выть. Он уже поклялся однажды. Уже обрёк себя — добровольно. Уже выбрал, кого убить.

А теперь — ещё одна клятва. Ещё один приговор. Только теперь — не по чьей-то воле, не под давлением. Она просила. Без расчёта. Без угроз. Просто мать, умоляющая спасти ребёнка.

Он согласился. Не потому что обязан. Потому что уже знал: выбора нет.

А Беллатриса? Шум, подозрения, вечные обвинения. Нескончаемая жажда раскусить его, вывести на чистую воду. Её раздражение, её напор — не подталкивали, но… помогли. Он дал клятву не ради неё — но наблюдать, как исчезла эта вечная, уверенная в своей правоте ухмылка, было… утешительно. Мелкая победа. Он не гордился этим — но не пожалел ни на мгновение.

Ирония. Они все по-своему считают его своим: Дамблдор — как пешку в последней партии. Нарцисса — как единственную надежду. Беллатриса — как опасного лжеца.

А он — ни на чьей стороне.

Он вспомнил, как рука Дамблдора дрожала, когда тот впервые показал ему чёрные, мертвенно пересохшие пальцы. Как говорил спокойно: «Ты сделаешь это, когда настанет время». И как ему тогда захотелось врезать — не потому что боялся, а потому что ненавидел.

И себя — тоже.

Теперь он связан с обеих сторон. Тот, кто должен убить — чтобы спасти. И тот, кто должен выжить — чтобы наблюдать, как умирают другие. Неважно, кто смотрит: Лорд, Дамблдор, Нарцисса, Беллатриса. Все играют свои партии.

А он — исполняет.

Он знал, куда идти. И знал — о чём говорить нельзя.

Он задержался в подвале ещё на несколько секунд — не потому что колебался, а потому что знал: за дверью снова начнётся хаос. Здесь, среди стекла и тишины, он был не просто зельеваром — он был собой.

Но пора.

Он поднялся по узкой лестнице, шаги звучали глухо, точно отмеряя время. На кухне было всё так же: неубранная чашка, немытый котёл, запах золы в воздухе. В гостиной — кресло, устало вдавленное, как после долгого дежурства. Мантия по-прежнему висела на спинке.

Он подошёл, снял её, аккуратно встряхнул — ткань была тяжёлой, плотной, почти живой. Застегнул мантию, расправил плечи и постоял несколько секунд — просто чтобы почувствовать вес ткани, выровнять дыхание. Всё, что нужно было сказать самому себе, уже было сказано.

Он подошёл к двери.

Пальцы легли на дерево, защитные чары дрогнули, пропуская. Он чувствовал, как расползается в стороны плетение, как магия узнаёт его — без слов, без сомнений.

Прошёл сквозь барьер.

И шагнул наружу.

* * *

Хогвартс дышал тишиной. Без учеников, без голосов — только магия, затаившаяся в стенах. Камни под ногами ещё хранили тепло дневного солнца, которое едва взошло, и холод высоких сводов, помнящих больше, чем любой живущий.

Он шёл по пустым коридорам, не замедляя шаг. Всё на месте. Портреты — без обитателей. Доспехи — тусклые, с неотполированной бронёй. Воздух застоялся, как в замкнутом помещении, где долго не было жизни.

Только шаги нарушали тишину — ровные, отмеренные, сухие. Ни торопливости, ни нерешительности. Звук каблуков отдавался глухо — как отсчёт. И, возможно, как вызов.

Он знал маршрут наизусть. Где ступень скрипит. Как повернуть, не глядя. Как открывается грифон. Всё было в теле — без обдумывания, без колебаний. Механика привычки.

И всё же с каждым поворотом нарастало ощущение: он идёт не к директору. А к тому, кто однажды попросил невозможного. Кто уже сделал выбор — за него. И не спросил, готов ли он идти до конца.

Перед дверью он остановился.

Пахло лимонными леденцами, воском, бумагой. Тёплый, чуть приторный аромат. Привычный. Почти приветливый. Такой запах мог бы принадлежать дому, учителю, старому другу — но не тому, кто просит убить.

Он постучал. Дважды. Точно.

И вошёл.

Кабинет встретил полутенью и тишиной. Всё выглядело безупречно: предметы на столе были разложены слишком аккуратно, будто их выровняли по линейке. На ближайшей полке тускло поблёскивал думосбор — крышка сдвинута, поверхность спокойная. Ни всплеска. Ни признака недавнего пользования. Но он знал — туда сегодня кто-то заглядывал.

Дамблдор сидел за столом, как всегда — с прямой спиной, без видимой напряжённости. Он не поднялся, ни жестом, ни взглядом не выдал эмоции. Только слегка сдвинул перо в сторону, освобождая место — слишком чётко, как приглашение с подспудным посылом: садись, давай начнём игру.

Фоукс дремал, спрятав клюв под крыло. Всё вокруг — до мелочей — оставалось прежним: полки, витражи, шуршащие тенями свитки. Но теперь это место больше не казалось ему знакомым. За последние месяцы кабинет утратил нейтралитет — он стал ареной. Каждая вещь здесь хранила след разговоров, после которых оставалась только усталость. И приговоры.

Он скользнул взглядом по привычному интерьеру. Кресло перед столом развернуто аккурат под нужным углом. Чай остывает в чашке, из неё не сделано ни глотка. Всё расставлено. Всё рассчитано. Его ждали. Всё остальное — декорации.

— Северус, — мягко сказал он. — Я рад, что ты пришёл. Хотя подозреваю, что повод для визита не из приятных.

Снейп не ответил сразу. Прошёл к креслу, сел. Не откидывался, не скрещивал рук — только смотрел.

— Она пришла, — сказал он. Голос был глухим, сдержанным, но в нём слышалась усталость. — Вчера ночью. Сама.

Дамблдор слегка приподнял брови, поправляя очки.

— Нарцисса?

Снейп кивнул.

— Просила о помощи. Защиты для сына. Без истерик. Без театра. Просто — просила. Как мать, у которой на руках ничего, кроме страха.

О том, что ты, как я понимаю, счёл бы излишним. О клятве. Нерушимой. Не метафорической. Очень конкретной.

Дамблдор медленно откинулся в кресле. Он не выглядел удивлённым — но и спокойствия в его лице не было. Тень напряжения дрогнула в уголках рта. Руки, сложенные на подлокотниках, сдвинулись ближе, сцепились в замок.

— Я надеялся, что она не решится, — проговорил он наконец. — Или, по крайней мере, что ты откажешься.

Снейп фыркнул — насмешка без смеха.

— Ты и правда так считал? После всего, что сам от меня потребовал?

Дамблдор чуть склонил голову.

— Я не просил тебя давать клятву, Северус. Я просил защитить мальчика.

— Это одно и то же. Только теперь у меня нет права на шаг в сторону.

На мгновение повисла тишина. Только тихий треск пергамента на столе и негромкое ворчание Фоукса, встрепенувшегося во сне.

— Ты злишься, — мягко сказал Дамблдор. — Имеешь право.

— Это не злость. — Снейп посмотрел прямо, жёстко. — Это расчёт. Один просит убить себя. Другая — спасти сына. Оба — не оставляя мне ни капли пространства для манёвра. Удивительно, как ловко вы находите способ задушить меня доверием.

— Ты знал, на что идёшь, — тихо сказал Дамблдор.

— Не надо, Альбус. Я прекрасно помню, кто поставил меня в эту позицию.

В уголках глаз Дамблдора чуть дрогнули морщины. Он не ответил.

Снейп перевёл взгляд на стол — чай оставался нетронутым, кресло, в котором он сидел, стояло под идеальным углом. Всё было заранее рассчитано. Всё — подготовлено.

— Когда ты решил, что можешь распоряжаться моей жизнью? — голос был ровным, сухим. — С того самого дня, когда показал руку? Или раньше?

Дамблдор не сразу ответил. Только чуть повёл плечом, словно хотел скинуть что-то невидимое.

— Я делал то, что считал необходимым.

Снейп усмехнулся. Уголком рта. Без искры в глазах.

— Как удобно. Особенно когда последствия ложатся не на тебя.

Молчание стало густым. Слишком многозначительным. И только когда оно показалось бесконечным, Дамблдор заговорил вновь — другим тоном, деловым:

— Ты начнёшь учебный год на новой должности, — сказал Дамблдор, не отрывая взгляда от тонкой полоски света, скользнувшей по гладкой поверхности думосбора.

Снейп едва заметно вскинул бровь.

— Защита?

— Да. Всё уже согласовано. С первого сентября ты официально вступаешь в должность.

Он не ответил сразу. Взгляд скользнул по полкам, по вытянутому силуэту Фоукса, по старому чайнику. Тонкая струйка пара всё ещё тянулась из-под крышки. Всё было как всегда — и всё уже было иначе.

— Интересное время ты выбрал, — произнёс наконец. — Столько лет ты «не считал это целесообразным». И вот теперь — целесообразность вдруг возникла?

— Сейчас это необходимо, — спокойно сказал Дамблдор. — И ты знаешь почему.

— Знаю, — отозвался Снейп. — Потому что у меня остался ровно один учебный год. Как и у тебя.

Дамблдор опустил взгляд, затем перевёл его на чашку.

— Я не из тех, кто считает это место проклятым. Но ты прав — время играет против нас обоих.

— Значит, всё решено. — Снейп чуть откинулся, потом, после паузы, наклонился вперёд. — А зельеварение?

— Работаю над тем, чтобы вернуть Горация, — ответил Дамблдор. — Пока всё складывается… обнадёживающе.

Снейп мягко фыркнул.

— Как зельевар он всегда больше ценил эффект, чем точность. Но, полагаю, ты зовёшь его не за это.

— У каждого из нас есть свои достоинства, — мягко сказал Дамблдор. — И свои слабости.

— Конечно. Только одни слабости ты отправляешь на пенсию, а другие — держишь поближе к себе.

Он не ждал ответа. Не хотел. Он и так его знал.

— Значит, ты всё же решился сдвинуть меня, — продолжил Снейп. — Когда у тебя появился повод. Старые связи. Старые долги.

Дамблдор не возразил.

— Хогвартс нуждается в людях, которым я могу доверять.

Снейп усмехнулся — коротко, не глядя.

— Странное проявление доверия — отправить меня на должность, с которой никто не возвращается.

— Это не проявление доверия, Северус. Это признание того, что ты единственный, кто сможет выдержать этот год.

Слова повисли в воздухе. Как приговор. Ни оправданий, ни попыток смягчить.

Снейп чуть откинулся назад, взгляд стал жёстче.

— Ты действительно считаешь, что к сентябрю всё ещё будет иметь значение, кто из нас где преподаёт?

Дамблдор ответил не сразу. Повернул кольцо на пальце, как будто взвешивал.

— Думаю, в этом году значение будет иметь каждая деталь.

Снейп снова посмотрел на него. Лицо было непроницаемым, но внутри что-то дрогнуло — почти незаметно. И всё же он знал: все ходы давно сделаны. И не он расставлял фигуры на доске.

— Всё действительно начинается, — тихо сказал он. — Хотя, если быть честным, мой выбор закончился ещё до того, как вы оба сделали свой.

— И всё же ты сделал ход, — отозвался Дамблдор.

— Не приписывай его мне, — голос Снейпа стал глубже, холоднее. — Это ты первым потребовал невозможного. И назвал это просьбой.

Дамблдор не спорил. Только посмотрел на него долго. И тяжело.

Снейп не отвёл взгляда. Некоторое время в кабинете висела тишина — тяжёлая, неразрешённая. Затем он встал, отодвинул кресло, ровно, почти бесшумно. Словно подводя черту.

Мантия расправилась за спиной. Руки — по-прежнему спокойны. Только в движении плеч чувствовалась усталость. Он не хотел больше говорить.

— Кстати, — добавил он, уже в полоборота, — сегодня вечером, по приказу Тёмного Лорда, будет рейд. Где — пока неизвестно. Но мне дали ясно понять: присутствие моё не требуется. Или нежелательно.

— Пожалуй, это даже к лучшему, — проговорил Дамблдор. — Останься в Хогвартсе до утра. Я попрошу Минерву устроить всё нужное.

— Не утруждайся. Я не остаюсь.

Он уже разворачивался к двери, когда Дамблдор тихо сказал:

— Спасибо, Северус. Что бы ты ни думал — я благодарен тебе. За всё.

Снейп не ответил. Лишь кивнул — резко, сухо. И вышел.

Хогвартс за пределами кабинета дышал всё той же тишиной. Коридоры за спиной тянулись пустыми сводами, впереди — только камень и холод. Никакой торжественности. Только усталость. Воздух с каждой ступенью становился тяжелее, тише, сырее. Чем глубже — тем ближе к покою.

Он не спешил. Пальцы, спрятанные в складках мантии, подрагивали от напряжения, которое не спало после разговора. Дамблдор держался, как всегда, — сдержанно, почти по-отечески. Но за каждым словом чувствовался контроль. Не просьба — установка. Не доверие — директива. Благодарность прозвучала в конце — как отпущение греха, заранее выданное на будущие поступки.

«Спасибо, Северус».

Как будто этого достаточно, чтобы умыть руки.

Он свернул в боковой коридор, ведущий к подземельям. Камни под ногами стали холоднее. Стены — плотнее. Тут воздух менялся: от ветреного холла к глухому, застенчивому холоду слизеринских глубин. Запах влаги и старого камня — знакомый, почти домашний.

Он всегда любил эти коридоры. Здесь всё было другим — не для всех. Пространство, которое не терпело посторонних. Пространство, где его никто не трогал.

Стенка поддалась, открывая узкий проход. Он не зажигал света — знал каждый изгиб, каждый выступ. За годы, проведённые в этих коридорах, они стали продолжением его самого. Пропитались зельями, молчанием, чужими тайнами.

Он свернул в галерею, ведущую к его прежним покоям. Они ещё не были обустроены: ученики не прибыли, школа спала, деканаты формально ещё не действовали. Но его вещи были здесь. Он знал — никто не прикасался.

Остановился перед дверью. Вдохнул — медленно, до боли в груди.

Здесь всё было другим.

Не тем, что в Паучьем тупике. Не тем, что в гостиной у Дамблдора. Даже не тем, что в лаборатории под землёй.

Это — было его.

Он открыл дверь. Комната встретила тишиной. Каменные стены, тусклая мебель, полки — пустые. Всё будто замерло в ожидании. Стол стоял, чуть выдвинут, как он и оставил. Плащ висел у входа. Перо — лежало рядом с чернильницей. Всё на месте.

Он закрыл за собой дверь. Потёр виски. Пальцы были холодными.

Сел.

Минуту — просто сидел, не двигаясь.

Разговор крутился в голове, не замыкаясь в вывод.

Дамблдор не удивился. Ни клятве, ни его решению. Как будто ожидал. Или — как будто всё шло по заранее выбранному пути.

Не им выбранному.

Он сделал выбор однажды — когда пообещал. С тех пор он только шёл по уже прочерченной линии. Остальное решили за него. Должность. Рейды. Выживание. Ему не оставили ни отказа, ни выхода.

А теперь — новый учебный год. Новая маска. Новая игра.

И он снова в ней. Потому что никто, кроме него, не может. Потому что никто не согласится. Потому что никто не выживет.

Он склонился к столу, провёл ладонью по шершавой поверхности. Стол молчал. Дерево было холодным, немного отсыревшим от времени — ему это нравилось. Ни глянца, ни чар, только вещь, которую он знал. Каждая царапина, каждая выбоина на кромке — от перегретого котла или сорвавшейся ступки — говорила ему: здесь всё ещё порядок. И пока он в этих стенах — всё так и остаётся.

Он закрыл глаза — на секунду, не больше. Тишина держалась цепко — но не давила. Покой был зыбким, ненадёжным, но настоящим. Хоть на несколько минут. Стены не слушали. Никто не дышал в затылок. Можно было просто быть — без условий, без роли, без доклада.

Но он не останется.

К вечеру — мэнор. Доклад. Новая должность. Новый уровень риска. Новый повод говорить меньше, думать быстрее и чувствовать — только то, что можно показать.

Он знал, как всё будет. Сначала — формальность. Он изложит всё, что нужно. Холодно, точно. Никакой паники. Только факты: Дамблдор назначил, доверяет, оставил деканат. Никакой реакции, кроме сухой отстранённости. И ни намёка на то, как на самом деле всё это происходило.

А потом — пирушка. Рейд закончится, и начнётся их вечное торжество. Смех, выпивка, хвастовство. Победители, которым достаточно показать зубы, чтобы считать себя героями. Он уйдёт — как всегда. Ещё до того, как это станет невыносимым.

Но в этот раз всё будет не так.

В этот раз там будет она.

Он знал, что увидит её. Уже не в тени, не на пороге, не в отчаянии. А среди других. В тишине. В ожидании. Она ничего не скажет. Не подаст виду. Но её взгляд будет говорить всё.

Он не знал, выдержит ли.

И, как всегда, ему придётся быть готовым. За несколько часов — поднять щит. Подогнать нужные мысли. Сложить ложь из обрывков правды, обернуть воспоминания так, чтобы ни один лишний взгляд не нашёл трещину.

Тёмный Лорд — искусный легилимент. Но он — лучше. Он всегда был лучше.

И теперь снова придётся это доказывать.

Он встал. Стул заскрипел — коротко. Мантия осела на плечи, как броня. Внутри всё уже собиралось в узел: мысли, образы, нужные паузы, необходимые акценты. Это не просто доклад. Это танец на лезвии. Как всегда.

Он подошёл к двери. Задержался.

Обернулся. Не к комнате — к себе, оставленному здесь. К тому, кто мог дышать. Кто не притворялся. Кто знал, что делать — без страха, без маски.

Потом вышел.

И дверь за ним захлопнулась — глухо, как конец отсчёта.

Дом встретил её холодом. 

Не физическим — в поместье всё ещё поддерживалась идеальная температура, — а тем незримым ощущением, что появляется в местах, где больше не живут, а существуют. Холод не чувствовался кожей, но давил изнутри: в груди становилось тесно, мысли будто замирали. Это был тот самый дискомфорт, что появляется после затяжной ссоры или плохих вестей, когда всё вокруг вроде бы на месте — но дышать труднее. Он прятался в мутных отсветах витражей, в пятнах на зеркалах, в чуть заметной дрожи свечей под заклинанием левитации. И в той тишине, которая казалась слишком долгой, чтобы быть случайной.

Нарцисса шагнула через порог, не спеша закрывать за собой дверь. Несколько секунд просто стояла, позволяя холлу поглотить её фигуру. Мантия казалась тяжелее обычного. Как будто напоминала: назад пути нет.

Внутри было странно тихо. Пространство словно затаилось, выжидая, не решаясь дышать. Свет — тусклее, воздух — тяжелее, звуки — словно сквозь вату, будто сам дом не хотел, чтобы его слышали.

На ковре у входа темнел еле заметный след — грязный, грубый. Не её. Не Драко. Наверное, очередного «гостя», который чувствует себя тут полноправным хозяином.

Сначала она собиралась пройти мимо. Сделать вид, что не заметила. Но ноги не послушались. Она остановилась посреди коридора — между лестницей и аркой вглубь дома, — и только тогда осознала, как навалилась усталость.

Она так и не пошла дальше. Осталась стоять, оперевшись о стену, будто только это удерживало её от того, чтобы опуститься на пол. Сколько прошло времени — она не знала. Пара минут? Час? Здесь, в холле, время будто не шло вовсе.

Дом просыпался медленно. Если вообще просыпался. Нарцисса провела этот день, как и многие предыдущие, в полутишине: без писем, без новостей, без приглашений.

Когда-то по утрам к ней приходили домовики с подносом: свежие фрукты, тонкая фарфоровая чашка, аккуратно сложенная газета. Теперь же — тёплая вода с лимоном в потемневшем серебре, чашка с трещиной на ободке и тишина, из которой не вычленить ни дня недели, ни часа.

В полдень она спустилась в малую гостиную — там, где раньше проходили семейные завтраки. Комната была пуста. Она провела рукой по крышке рояля — ни пылинки, но ощущение было такое, будто всё покрыто слоем забвения. Тогда она попыталась сыграть что-то — хотя бы одно лёгкое движение, знакомый аккорд. Но ноты не отзывались. Будто и инструмент, и стены, и даже собственные пальцы были против.

Она бесцельно прошла по дому, привычно избегая комнат, где теперь спали чужие. Зашла в гардеробную — из чистого упрямства. Провела рукой по платьям: шёлк, бархат, тафта. Всё ещё пахло чем-то дорогим. Но это больше не был запах праздника — скорее, погребальный аромат роскоши.

В одном из зеркал, за треснувшей рамой, она увидела своё отражение. Неузнаваемое. Не старое — чужое. Чересчур прямую спину и слишком уставшие глаза.

Гостиную она узнала не сразу. Когда-то — центр дома, место для семейных вечеров, писем, разговоров. Теперь — перекроенная чужой рукой. Шторы висели иначе. Пламя в камине горело слишком ровно — не её заклинание. Мягкие кресла будто расправили плечи в ожидании других гостей.

Она опустилась в одно из них, медленно, по инерции. Подлокотник шёлковый — влажный. Кто-то пролил… вино? Или кровь? Сейчас это уже не имело значения.

Мэнор теперь словно дышал. Не как живой дом — как зверь, переживший пожар. Потемневшие зеркала, мрамор, покрытый невидимой сажей. Воздух — плотный, терпкий, тяжёлый. Здесь больше не ждали хозяев. Здесь больше не было хозяев.

Она пересекла холл и свернула в одну из боковых галерей — туда, где всегда было тише. Где не доходили звуки собраний, пиршеств, пыток. Галерея вела к библиотеке.

Сквозь стеклянную дверь виднелись полки. Свеча у входа не горела. Но именно в этой темноте ей было спокойнее всего.

Библиотека… Сколько себя помнила, Нарцисса всегда приходила сюда, когда нужно было остаться одной. Когда Люциус уезжал в командировку, когда Драко болел. Когда хотелось вспомнить, как пахнет дом. Сейчас же библиотека пахла пергаментом и страхом.

Она прикрыла за собой дверь. Прислонилась к ней спиной. Хотела выдохнуть, но дыхание срывалось, как у загнанной птицы.

Стол выглядел небрежно. Открытая книга лежала на краю, страницы чуть загнулись. Кто-то заглядывал сюда без разрешения.

Пальцы скользнули по строкам — слова не читались. Мысли не держались. Как будто сама библиотека не хотела, чтобы в неё приносили панику и тревогу. Но она уже была здесь.

Нарцисса подошла к креслу у окна и села. Потёрла виски. Боль не уходила — тупая, ноющая, тяжёлая.

Снейп. Клятва. Драко. Белла. Люциус.

Она вспомнила один вечер, почти забытый, но вдруг всплывший с такой ясностью, что защемило в груди. Тогда в поместье устраивали осенний бал — в честь какого-то старого договора, уже давно утратившего силу, но всё ещё поддерживаемого ради традиции.

Люциус был блистателен. Как всегда — в идеально сшитом фраке, с тонкой тростью и кольцом на пальце, которое теперь пылилось в шкатулке. Он вёл себя как истинный хозяин дома — обаяние, резкость, уверенность в каждом движении.

Тогда ей казалось, что она всё сделала правильно. Что их союз — прочный, как фамильные стены. Что в их доме всегда будет свет, вино и уверенность.

Она вспомнила, как в конце бала он коснулся её щеки и сказал:

— Всё, что ты пожелаешь, станет твоим. Только скажи.

Нарцисса тогда улыбнулась. Не потому, что хотела чего-то особенного, — а потому что уже тогда знала: ей достаточно того, что он стоит рядом.

А теперь…

Его кресло у камина оставалось пустым. Его голос — исчез. Его имя — вызывало угрозу.

И она — та, кто ещё помнил его настоящим — не имела права защищать даже его образ.

Потому что теперь на кону стоял их сын.

На столе, под книгами, всё ещё лежал конверт. Серый, грубый, с грязным пятном в углу. Она так и не убрала его — не смогла.

Письмо от Люциуса пришло на прошлой неделе. Первое за три месяца. Написанное не его рукой — явно диктовка. Ровные, холодные строки. Ни одного обращения. Ни одной эмоции. Только краткий отчёт: всё в порядке, здоровье удовлетворительное, следов пыток нет.

Внизу — подпись. Строгая, чужая. Люциус Малфой.

Она перечитывала его десятки раз — не чтобы утешиться, а чтобы понять. Неужели даже в тюрьме он не мог быть ближе? Или это была защита? От боли, от слабости, от неё?

В письме не было ни слова о Драко, ни намёка на прошлое. Ни одной трещины, в которую можно было бы вложить надежду.

Нарцисса провела пальцами по шершавому краю бумаги. Письмо больше не пахло Азкабаном. Но и дом не пах больше домом.

Наверное, теперь они оба — пленники.

Свет за окнами постепенно терял силу. Закатное небо, ещё недавно золотисто-серое, теперь становилось грязно-алым, будто покрывалось ржавчиной.

Нарцисса откинулась в кресле. Слёз не было. Ни тогда, когда она просила Снейпа о помощи. Ни после. Ни сейчас. Только тишина. Только гулкое, упругое «после», от которого ломило виски.

В голове, точно шёпот из сна, повторялась фраза — произнесённая ею, но будто чужая:

«Ты лучший из нас, Сев. Хоть никто и не признает этого».

Она не обернулась, когда говорила. Не решилась. Слишком боялась. Его ответа. Своих чувств. Того, что он действительно услышит.

Северус… Стоял, как всегда: прямой, непроницаемый. Но она ощутила — кожей, спиной — в нём что-то дрогнуло. Не от жалости. От чего-то иного. Словно он услышал то, что давно боялся услышать. Или надеялся.

Как будто слова её были шагом туда, откуда не возвращаются.

Снизу что-то грохнуло.

Сначала — неясно. В кухне опрокинули котёл? Потом — чётче: шаги. Много. Торопливые. Громкие. Не те, что бывают у гостей. Не те, что бывают у домашних.

Она замерла. Прикоснулась пальцами к подлокотнику кресла. Кожа была холодной.

Шум нарастал. Разные голоса, хриплые, возбуждённые. Кто-то пел. Кто-то ругался. Кто-то смеялся. Звук тяжёлых ботинок по мраморному полу сотрясал воздух. И вот — знакомое: женский визг, короткий, обрывающийся. За ним — гогот, как у стервятников, учуявших падаль.

Нарцисса стиснула зубы. Это была не иллюзия. Не воспоминание. Это происходило здесь и сейчас. У неё дома. Снова.

Она обернулась к камину, но пламя уже не грело. Оно дрожало, будто само испугалось.

В последнее время Беллатриса казалась ей чужой. Не просто фанатичной — она всегда была такой. Но теперь в ней появилось что-то иное: странная, зыбкая смесь гордости и тревоги, как будто она сама не до конца понимала, на какой стороне стоит.

Нарцисса всё чаще ловила себя на том, что не узнаёт сестру. Раньше — бешеная, но предсказуемая. Теперь — словно подменённая. В голосе Беллы звучала странная уверенность, в жестах — властность. Казалось она стала кому-то ближе, чем семье.

Она пыталась гнать от себя мысль — саму по себе кощунственную, — но каждый раз, когда Белла говорила «он», когда её глаза сверкали особенным блеском… Нарцисса ощущала, как внутри всё холодеет.

Между ними словно пролегла трещина, ещё не ставшая пропастью. Но трещина эта росла.

Если раньше Белла была её щитом, то теперь становилась угрозой. Не явной. Но ощущаемой.

Треск. Визг. Смех.

Смех Беллы.

Он был узнаваем. Едкий, звонкий, полный той безудержной радости, которая никогда не сулила ничего хорошего. В этом смехе Беллатрисы всегда было слишком много жизни — и слишком мало человечности.

Дверь в библиотеку распахнулась. Нарцисса даже не вздрогнула. Только крепче сжала подлокотники.

На пороге стояла сестра — в растрёпанной мантии, со спутанными волосами, с бокалом в руке и палочкой в другой. Щёку пересекала свежая царапина. На перчатке — пятно. Красное.

Нарцисса встретилась с ней взглядом. В Белле не осталось ни следа прежней сестры. Только маска восторга, за которой маячили тени безумия и жажда крови.

Беллатриса шагнула внутрь, как хозяйка, не торопясь, оставляя за собой запах гари, дешёвого алкоголя и сырой земли.

— Ты, как всегда, здесь, сестрёнка, — улыбка вышла на удивление мягкой. Почти нежной. — О чём задумалась? Что опять не так? Драко дома, и с ним всё в порядке. Скоро, думаю, и твой дорогой муженёк вернётся.

Нарцисса не поднялась. Лишь закрыла книгу, не взглянув на неё, и спокойно ответила:

— С чего ты взяла, что всё в порядке?

Белла фыркнула.

— Не начинай. Слишком драматично, даже для тебя.

— Ты правда так думаешь? — голос Нарциссы был спокоен, но в нём дрожала угроза. — Ты не слышала, что он сказал? Тёмный Лорд не прощает. А Люциус — провалился. Один раз. Этого достаточно. А теперь — он наблюдает за Драко, как хищник за раненой дичью. Мы все под прицелом. Мы в этом доме — не хозяева. Мы уже не семья. Мы — приговорённые.

Беллатриса сделала шаг вперёд, криво усмехнувшись:

— Не говори глупостей. Он не тронет тебя. Ты моя сестра.

— Да? — впервые за весь вечер в голосе Нарциссы появился металл. — А твоя сестра теперь кто? Та, кого не замечают? Или та, кого выставляют за дверь, когда начинаются «вечеринки»?

Белла нахмурилась. Отвела взгляд. Сделала глоток вина — быстро, как лекарство. Затем тихо добавила:

— Ты боишься. Это пройдёт. Он не заберёт Драко. Ему нужны чистокровные. Особенно дети старых родов.

— А Люциус?

Тишина.

— Я не знаю, что именно он сказал тебе, — Нарцисса сделала шаг вперёд, — но ты изменилась. Это видно. И еще… ведь ты тоже была там. Ты всё видела. Видела — и промолчала. Не надо делать вид, что тебя это не касается.

Беллатриса чуть прищурилась. Бокал в её руке качнулся, вино плеснулось к краям.

— Осторожничать начала, Цисси? Раньше надо было думать. 

— Просто хочу понять, чего ждать. И от кого.

— Не от меня, — голос Беллы стал резче. — Да, я не пошла к Повелителю. И не потому, что одобряю то, что ты сделала. А потому что знаю, как он на это посмотрит. И на тебя. И на меня.

Нарцисса внимательно смотрела на неё, не перебивая.

— Ты думаешь, он простит? Что ты, умоляя Снейпа, нарушила его волю? — Беллатриса усмехнулась, но в этой усмешке сквозила усталость. — А я? Я же была рядом. И не остановила. Если он узнает… ты хоть понимаешь, под какой я удар подставлюсь?

Она сделала глоток, слишком резкий, и вино хлынуло по горлу, будто ей нужно было запить что-то горькое.

— Значит, ты молчишь ради себя, — тихо сказала Нарцисса.

— Я молчу ради нас обеих, — отрезала Белла. — Пока Снейп держит слово — мне невыгодно поднимать шум. Ты получила, что хотела. Теперь молчи — и не заставляй меня выбирать между лояльностью и кровью. Мы в безопасности. Пока он не знает. Он доверяет мне. 

— Мы?

— Не цепляйся к словам, — отрезала Белла. 

Нарцисса сделала шаг, подошла ближе. Проговорила почти шёпотом:

— Ты играешь в лояльность. А я — выживаю. Но я тебе скажу одно, Белла. Если хоть что-то случится с Люциусом… или с Драко… и если я узнаю, что ты знала — ты пожалеешь, что осталась в живых.

Белла вздрогнула. Молча отвернулась. И вышла. За ней — глухой щелчок двери. И снова — тишина.

Только теперь в ней не было страха. Теперь в ней было предупреждение.

Нарцисса не сразу села обратно. Стояла у камина, чувствуя, как дрожит ладонь — не от гнева, не от страха. От нехватки опоры. Она снова осталась одна — но уже с новым знанием.

Что-то между Беллой и Лордом изменилось. Слишком много недомолвок. Слишком много уверенности в голосе сестры, когда она говорила: «Он мне доверяет».

Нарцисса не могла точно сказать, что именно тревожило её. Но в груди поселилось ощущение, будто за ней давно наблюдают. Скоро наступит момент, когда не останется никого, кому можно доверять.

Кроме одного человека.

Именно в этот момент дверь в библиотеку приоткрылась снова. Тихо, почти деликатно. На пороге стоял Драко.

— Мама?

Безупречно одетый, как всегда: светлая рубашка, тёмный жилет, ни единой складки — всё подчёркнуто аккуратно. Волосы зачёсаны назад, пробор выверен до миллиметра, взгляд — холодный и сдержанный.

Юный Малфой стоял с привычной надменной осанкой, но что-то в его лице выдавало напряжение. Плечи выпрямлены нарочито. Челюсть сжата с излишним усилием. Он держался. Изо всех сил — как будто ещё мог убедить всех, включая себя, что полностью контролирует происходящее.

— Я слышал, что тётя приходила. — Он прошёл внутрь, подошёл ближе. — Всё в порядке?

Нарцисса посмотрела на него — и улыбнулась. Слабо, с ноткой смущения.

— Конечно. Я просто немного устала.

— Ты выглядишь… — Он замолчал, не договорив. Но она знала, что он хотел сказать.

Сломленной.

Она кивнула, снова отвела взгляд к окну:

— Всё хорошо, Драко. Ты дома — это главное.

— Не знаю, на сколько это дом, — пробормотал он. И добавил, немного громче: — Если будет нужно — ты ведь скажешь? Попросишь о помощи?

Она не ответила сразу. А потом, чуть наклонив голову, прошептала:

— А ты бы попросил?

Они оба знали ответ. И потому замолчали.

Нарцисса посмотрела на сына. Он казался старше. Не в теле — в глазах. В этой сдержанной хмурости, в неуютной осторожности между каждым словом. Он по-прежнему был её мальчиком. Но уже не ребёнком. А ещё — уже не был в безопасности.

Она подняла руку и едва коснулась его щеки — как раньше, как когда-то, когда он приходил с разбитыми коленками и просил сказку на ночь. Кожа под пальцами была тёплой, живой, но чужой. Драко вздрогнул и чуть отклонился назад — не резко, не обидно, но достаточно, чтобы она почувствовала: граница проложена.

Она опустила руку. И кивнула.

— Всё хорошо, — повторила она. — Ступай. Я просто немного… задержусь.

Драко колебался. Будто хотел что-то сказать. Что-то важное. Но сжал губы, отступил к двери и тихо закрыл её за собой.

Нарцисса осталась одна.

* * *

Свет угасал. Витражи библиотечных окон окрашивались в тяжёлые буро-золотые тона. Тени скользили по полкам, словно сама ночь кралась в это забытое пространство, где книги почти не открывались, а хозяева дома стали пленниками.

Она сидела в кресле у окна, склонив голову, как статуя. Пальцы вцепились в ткань подлокотников, словно хватались за последнее, что можно было удержать.

«Попросишь о помощи?» — спросил он.

А она не ответила.

Она ведь уже просила. И получила ответ.

Снейп согласился. Он поклялся.

И это была не защита — не гарантия, не избавление. Это была нить, перекинутая через бездну. Хрупкая. Опасная. Но — единственная.

А всё ради него.

Ради мальчика, который теперь вынужден ходить по лезвию, делать вид, что всё под контролем, и молчать, когда страшно.

Когда-то — давным-давно — он сбежал от гувернантки и спрятался именно здесь. Совсем крошечный, босиком, с книгой в руках, слишком тяжёлой для его ладоней. Он забился в кресло у окна, зажал уши, прячась от крика — кажется, гувернантка опять кого-то отчитывала на весь коридор. Щёки были в слезах, нос — в чернилах, ноги дрожали, но книга… книга оставалась открытой. Он читал. Он всегда читал, когда боялся.

— Почему именно сюда? — спросила она, тогда ещё смеясь, не понимая.

— Здесь тихо, — ответил он, уткнувшись в подлокотник. — И здесь ты.

С тех пор библиотека стала не только её убежищем, но и его. Пока всё не изменилось.

Дом дышал. Где-то внизу смеялись. Скрежетали дверные петли. Стук — как будто кто-то уронил кандалы. Или бокал.

А она сидела — прямая, неподвижная, словно держала на себе вес всего, что осталось от семьи Малфоев.

И всё же — она не встала. Не вышла. Сегодня — нет.

Сегодня она осталась в библиотеке. Последняя из тех, кто помнил, что этот дом был домом. Не штабом. Не ловушкой. Не местом для пыток.

Она осталась. Потому что если уйдёт — исчезнет совсем.

И пусть это молчание казалось бессилием, оно было её выбором. Пусть дрожали пальцы — она не дрогнет.

Ни перед Беллой. Ни перед Лордом. Ни перед кем.

И только одна мысль не отпускала её.

Он не отвернулся.

Снейп. Единственный, кто выслушал — и не отшатнулся. Кто выстоял. Кто поклялся.

И если в этом доме, полном чужих голосов и шагов, ещё остался кто-то, кому можно верить — пусть даже на волосок, на вдох — это был он.

Нерушимая клятва, данная в тишине.

И в этой тишине — теперь её единственная опора.