Контракт с огненым лисом (гет)

Отлично, контекстПерелом, тот самый, что нарушил хрупкий баланс их ледяного сосуществования, случился не на поле битвы и не под звездами, а банально и уродливо. Алиса вернулась домой после откровенно ужасного, выматывающего душу дня. Начальник, мелкий тиран с комплексом неполноценности, сорвал на ней зло из-за чужих ошибок. Коллега, вчерашняя «подруга» за обедом, ловко подставила, переложив свою вину. А финальным аккордом стала проезжающая мимо лужи машина, обдавшая ее с ног до головы ледяной грязью октябрьского вечера. Она ввалилась в квартиру, чувствуя себя выжатой, промокшей и грязной не только снаружи, но и внутри. Единственное желание — добраться до душа, смыть этот кошмар.

Именно тогда она почти наступила на Кайто. Он, в своем лисьем облике, дремал прямо на узком пути к ее комнате, свернувшись в огненно-рыжий шар на прохладном полу прихожей. Раздражение, копившееся часами, вспыхнуло в ней ярко и яростно. «Идиот!» — мысленно выругалась она, гневно сжимая кулаки. У нее не было сил обходить. Проходя мимо, машинально, с силой, рожденной усталостью, злостью и полным безразличием к последствиям, она провела ладонью по его спине, не поглаживая, а скорее *отталкивая* его чуть в сторону, чтобы расчистить путь.

Ожидала мгновенной реакции: шипения, низкого рыка, того леденящего взгляда янтарных глаз или просто его исчезновения в клубе дыма. Но случилось нечто совершенно иное.

Ее пальцы, грубо и резко, погрузились в шерсть. И мир перевернулся. Это была не просто шерсть. Она была невероятно густой, плотной, как самый роскошный бархат, и при этом невообразимо мягкой, словно пух полярной совы. Но больше всего ее поразило тепло. Оно было интенсивным, живым, почти осязаемым, как тепло от нагретого на солнце песчаного дюна. Казалось, само солнце спряталось в его осенней шкуре. Тепло немедленно проникло сквозь ее озябшую кожу, достигнув костей, промокших от грязи и душевной усталости.

Кайто вздрогнул всем телом, как от удара мощного электрического разряда. Его огненный шар распался. Один золотой глаз распахнулся мгновенно, широко, с немым, абсолютным шоком, уставившись на нее. В его взгляде не было злобы. Было чистое, нефильтрованное изумление, смешанное с чем-то первобытным, животным. Он не исчез. Не зарычал. Не ощетинился. Он просто… замер. Застыл под ее рукой, его мускулы напряглись как стальные тросы под густым мехом, но движения не последовало.

Алиса тоже замерла. Удивление смыло гнев. На смену пришла острая, жгучая смущенность. Грубость ее жеста, интенсивное тепло, исходившее от него, его немое потрясение — все это слилось в странный, мощный толчок где-то глубоко внутри, в месте, которое давно онемело. Тепло его шерсти на ее ладони стало вдруг самым важным ощущением во вселенной.

— Извини, — выдохнула она, отдергивая руку так резко, словно коснулась раскаленного металла. Голос звучал хрипло и неестественно. — Ты… был на пути. Мешал.

Она не смотрела на него, почти бегом прошла в свою комнату, захлопнула дверь и прислонилась к ней спиной, как к последней опоре. Сердце колотилось нелепо и громко, стуча в ребрах, как арестант в камере. Ладонь, коснувшаяся его, горела. Это была просто шерсть. Просто тепло живого существа. Почему это так подействовало? — бессвязно металась мысль. Но ответа не было. Было лишь навязчивое воспоминание о той густой мягкости и всепоглощающем тепле.

С того вечера что-то неуловимо, но необратимо изменилось. Алиса ловила себя на том, что ее взгляд, прежде скользивший мимо Кайто как мимо предмета мебели, теперь все чаще задерживался на нем, когда он дремал в гостиной или на своем подоконнике. Особенно на подоконнике на рассвете, в полосе первого света. Она начала осторожно, будто невзначай, касаться его, проходя мимо. Сначала это были мимолетные, почти случайные прикосновения — кончиками пальцев к холке, когда она якобы поправляла занавеску. Легко, быстро. Он неизменно вздрагивал при первом касании, его ухо поворачивалось в ее сторону, иногда он издавал тихое, предупреждающее ворчание, глубокое и вибрирующее… но терпел. Не исчезал. Не проявлял агрессии.

Потом она стала смелее. Ладонь, уже без ложного предлога, ложилась плашмя на его бок, когда она проходила к кухне. Пауза чуть длиннее. И снова — вздрагивание, настороженный поворот головы, ворчание… и терпение. Более того, однажды, когда ее рука, движимая внезапным порывом, задержалась на его боку дольше обычного, почувствовав ритм его дыхания под шерстью, случилось невероятное. Он… не отстранился. Вместо этого его тело слабо потянулось ей навстречу. Почти неуловимо выгнулась спина, подставившись под ее ладонь чуть больше. И тогда она почувствовала ее — легкую, но отчетливую вибрацию, идущую из самой глубины его груди. Тихое, глубокое урчание, похожее на кошачье мурлыканье, но более низкое, басовитое, наполненное каким-то первозданным покоем и… удовлетворением.

Это урчание отозвалось странным, щемящим теплом где-то у нее в груди, под самыми ребрами. Теплом, которое не имело ничего общего с физическим теплом его шерсти. Оно было другим. Новым. Опасным. Ледяная стена, казавшаяся вечной, дала первую, почти невидимую трещину. И Алиса вдруг поняла, что не хочет отдергивать руку.