Три дня до заговора. Судьбы (гет)

Бывший гриффиндорец.

Бывший Герой.

Бывший заместитель главы Департамента Мракоборцев.

Бывший консул в Аргентине.

Гарри Поттер сидел на веранде своего ранчо в предместьях Буэнос-Айреса и пил коктейль через соломинку, чувствуя, как ледяная свежесть лайма и мяты пробуждает в нем странное спокойствие. Перед ним раскидывался ухоженный сад, обрамляющий ярко-голубой бассейн. Там, под безжалостным южным солнцем, плескались Хайме и Лилиана — его дети, близнецы. Девять лет. Беззаботные, громкие, солнечные. Жизнь текла, как прозрачная вода, не помнящая грязи, что была прежде.

Гарри откинулся в плетёном кресле, взглянул на небо и подумал — с каким же удивлением он теперь вспоминал Британию. Почему, спрашивал он себя, они с Гермионой не уехали раньше? Ведь все признаки гнили были на виду. Их засасывало в ту самую воронку, с которой они боролись в детстве: ложь, цинизм, контроль, сделки в темных кабинетах.

Под конец система сломала их. Незаметно. Постепенно. Тонкими иглами, не резким хрустом.

Когда они с Гермионой начали планировать свержение Кингсли, они думали, что поступают ради общего блага. Ради перемен. Но на их пути встал Рон. Он не предал себя. Он остался — честным, упрямым, верным. Система лишь согнула его, но не смогла сломать. Он стоял на дне, да. Но это дно оказалось основой. Твердой опорой для роста. У него был путь наверх — без интриг, без заговоров, без кровавых компромиссов.

И теперь он — Министр магии. А они — изгнанники. Побежденные.

На веранду вышла Гермиона. На ней было простое платье, волосы — в легком беспорядке, на лице — легкая улыбка, затенённая солнцем. Гарри, как и на балу в Хогвартсе, не смог отвести взгляд.

— О чем задумался? — спросила она, садясь рядом и поджимая ноги под себя.

Гарри вздохнул, провел пальцем по краю бокала.

— О нас. О Роне. О том, что его избрали Министром магии.

Гермиона кивнула. Её взгляд скользнул по бассейну, где Лилиана с визгом брызгала на Хайме.

— Я рада, что в его случае фраза "политики поглощают худшее поверженных врагов" не оправдалась, — тихо сказала она, улыбнувшись горько. — Достаточно, что мы оправдали её.

Гарри сжал её ладонь.

— Но мы смогли уйти. Начать заново. Ты… ты смогла осознать всё. Не каждый бы смог.

— Я просто не хотела, чтобы наши дети жили среди тех, кем мы стали, — ответила Гермиона, чуть улыбнувшись. — Я хотела, чтобы они видели нас живыми. А не тенями.

Гарри обнял её за плечи. Они сидели молча. Тени от пальм мягко ложились на деревянный пол веранды. Где-то вдалеке кричал попугай.

Он чувствовал: у него есть всё. У него есть Гермиона — умная, сильная, способная признать ошибки. У него есть дети. У него есть мир и утро, в котором никто не умрет.

С бассейна донеслись радостные крики. Лилиана торжествующе хохотала, выдернув у брата очки и уплыв с ними. Гарри рассмеялся.

Да, у них всё было хорошо. Пусть они и проиграли в одной войне — они победили в другой. В той, где ставки были выше, чем министерские кресла.