Я помню свой первый шаг в Большой зал, как будто это было вчера. Купол, усыпанный звездами, свечи, плывущие в воздухе, и четыре длинных стола. У каждого — свой аромат, свой ритм, своя энергия. Гриффиндор светился теплом. Слизерин истончал ледяное превосходство. Когтевран — будто тихо анализировал нас. Пуффендуй — просто улыбался.
Я села между близняшками Патил и девочкой с очень буйными кудрями — Гермионой Грейнжер. Уже тогда она вызывала во мне противоречие. Слишком правильная. Слишком старается. Но умная, и — как ни странно — живая. Мы с ней не стали друзьями сразу. Скорее — врагами, но с уважением. Мы спорили на уроках, перешептывались на переменах. Но в первый же день я поняла: здесь я могу говорить вслух.
Мой акцент, моя осанка, моя фамилия — все выдавало меня. Слизеринцы смотрели с насмешкой: «Предательница рода». особенно Драко. Его слова:
— Скарлетт Роули на Гриффиндоре? Что ж, всякое случается. Даже самые стойкие гниют.
Я не ответила. Только посмотрела ему в глаза и прошептала:
— По крайней мере, я гнию честно.
В ту ночь я долго не могла уснуть. Девочки болтали, делились впечатлениями. Кто-то хихикал, кто-то плакал. Я лежала в своей кровати с балдахином и смотрела в потолок. Все казалось не по-настоящему. Свобода. Тепло. Соседи по комнате, которые не знали, кем был мой отец.
Первые недели были как сны. Нас водили по замку, учили открывать двери словами, а не ключами. Уроки Трансфигурации стали для меня одержимостью. Профессор МакГонагалл вызывала трепет — не потому, что была строгой, а потому, что справедливой. Когда у меня получилось превратить спичку в иглу, я чуть не расплакалась. Я делала магию — свою. Не потому что обязана, не потому что родилась в правильной семье, а потому что я это чувствовала. Но не все было так легко. Были и слезы. И страх. И тьма.
На первом уроке Зельеварения профессор Снегг, с лкдяным голосом и пристальным взглядом, смотрел на меня долго. Слишком долго.
— Роули? Интересно… Не та ли Роули, которая предала Слизерин?
Я подняла подбородок:
— Скорее, Роули, которая выбрала истину.
Он не простил мне этого. До конца курса я получала от него едкие замечания, заниженные оценки и постоянные сравнения с Малфоем и другими слизеринцами.
Друзья? Да. Были. Невилл Долгопупс — чудо в очках. Он был неуверен в себе, но добр до боли. Однажды он уронил котел, и я помогла ему убрать, хотя у самой было полно дел. Рон Уизли — рыжий, шумный, полный предубеждений. Но со временем я научилась его дразнить, а он — не обижаться. Гарри… он был не тем, кем я ожидала. Не герой, а ребенок с огромной болью. Я чувствовала ее, хоть он и прятал. Мы с ним не стали лучшими друзьями. Но мы были рядом, когда нужно.
Однажды, ближе к Хеллоуину, я заметила Гермиону, убегающую из класса в слезах. Рон что-то ляпнул. Я пошла за ней. Нашла ее в туалете.
— Не хочешь говорить — не надо. Но знай, мне тоже было больно. Часто. Каждый день. И боль не делает тебя слабой.
Она посмотрела на меня: глаза — опухшие, губы дрожат:
-Ты ведь чистокровная. Почему ты… не как они?
-Потому что я выбрала.
В тот вечер мы сражались с троллем. Мы — Гарри, Рон, Гермиона и я. Было страшно. Я дрожала, но держалась. Я бросилась в сторону, отвлекла тролля, чтобы Гарри смог вскарабкаться ему на спину. Тогда я впервые поняла: храбрость — это не отсутствие страха. Это шаг навстречу ему.
В конце года, когда распределяли баллы за спасение камня, Дамблдор назвал и мое имя:
-За храбрость, проявленную не только в бою, но и в выборе — 10 очков Гриффиндору. Мисс Роули, ваш путь труден. Но вы идете им с честью.
Я не плакала. Я просто смотрела на него. И впервые — поверила, что могу стать кем-то. Кем-то настоящим.