Сборник сказок старой Нэн (джен)

Ох, дитятко моё, иди-ка поближе, да укрой ножки шкурой, чтобы не тянуло сыростью от пола. Посиди со мной у огня, я поведаю тебе старую северную сказку — такую, что тянет холодом из самых далей, где гуляют ветры древних зим. Про неё шепчут у очагов, когда волчий вой пробирается сквозь стены, а пламя вдруг трещит так, будто в нём кто-то прошептал твоё имя.

Давным-давно было это, в дни Долгой Ночи, когда небо отвернулось от людей, а луна дрожала над миром, словно боялась сама взглянуть вниз. Снег тогда валил не хлопьями, а сплошной бездной — падал и падал с небес, пока не скрывал целые рощи и не заставлял птиц замолкать под своими холодными саванами. А за снегом шли те, чьи глаза горели ледяным светом, а руки несли смерть, что вставала за ними и шла, чуть покачиваясь, в тишине.

И был тогда на Севере человек по имени Брандон Старк, кого потом прозвали Строителем. Не родовит он был, не кичился замками и вассалами. Но лоб у него был широкий, глаза зоркие, а руки такие, что дерево гнулось под его пальцами, а камень ложился туда, куда он велел. Говорят, кровь самих Первых людей текла в нём, смешанная с чем-то старым, лесным, оттого и мысли его ходили дальше всех горизонтов.

Когда Белые Ходоки поднялись из ледяных ям и пошли по земле, ломая кости живых и поднимая их снова — уже пустых и чужих, собрались северные племена у замёрзшей реки. Лица их были белы от инея, а губы шептали молитвы Старым Богам, да и просто самой ночи, словно она могла их услышать. И пали они на колени перед Брандоном, вытянули к нему руки, словно к последнему огоньку в метели.

А он стоял на холме, глядел туда, где лес дрожал под ветром, будто сам страшился, и молвил негромко, но так, что слова его понёс ветер над всей равниной, точно чёрных ворон:

— Мы возведём стену. Такую, через которую ни человек, ни тень, ни мертвец не посмеют переступить.

— Но как же ты сложишь такую стену, Брандон? — спрашивали его тихо, будто боялись услышать ответ. — Разве есть такой камень, что выдержит тысячу зим? Разве найдутся руки, что подымут его к самому небу?

А он лишь улыбнулся. И в той улыбке была вся упёртая сила Севера — та, что не гаснет даже под горой снега.

Говорят, по ночам он уходил в леса. Ступал меж деревьев с лицами, изрезанными так глубоко, что плач на них застыл навеки. Там он склонял голову и шептал слова на языке, которого больше никто не помнил — только Дети Леса, малые создания с глазами, полными лет и зим. Они долго молчали, мигали медленно, как звёзды меж веток, и тянулись к его рукам, оставляя на коже лёгкие, как иней, следы.

А когда Брандон возвращался, в его глазах горели такие тени, что ни один человек не решился бы в них вглядеться. Порой он стоял у замёрзшей реки и слушал лёд, словно тот шептал ему о том, что ждёт под снегами.

Потом пришли к нему великаны — огромные, неторопливые, пахнущие мокрым камнем и старой шерстью. Они услышали зов его надежды, безрассудной и великой, и встали рядом, положив на землю свои лапищи, будто молились. И больше не ушли. А Дети Леса приносили жезлы из чардрева, полные тихой, но цепкой магии. Камень ложился на лёд, лёд держал камень, а слова древних скрепляли всё так крепко, что мороз только вздыхал и отходил в сторону.

Год за годом тянулась эта стена к небу. Иногда снег заносил её так, что и верхушек не видно было, но стоило метели стихнуть — и стена опять стояла там, белее луны, выше, чем летает сокол. И когда она поднялась так, что даже крик не мог перелететь её верх, Брандон вонзил в её основание нож из сердца древнего чардрева.

— Пусть эта Стена стоит, пока жива кровь Старков, — сказал он. И дыхание его стало инеем, что не падал на землю, а уходил к звёздам.

Так с тех пор и пошло: Стена держит холод за своим хребтом, а дом Старков берёт начало от человека, что сумел одолеть свой страх и поставить на его месте крепость для всех живых. И каждый раз, когда воет метель у башен, а в дымоходах стонет ветер, помни: не только стужа ходит рядом с нами, но и память о том, кто дал нам право дождаться весны.