Дьяволы (джен)

Шок от метаморфозы команды медленно отступал, как вода от берега во время отлива, оставляя после себя влажный песок растерянности и десятки вопросов без ответа. Уилл Тёрнер всё ещё стоял у планшира, чувствуя себя лишним винтиком в отлаженном, хоть и невероятном, механизме «Летучего Голландца». Моряки, теперь уже обычные на вид, деловито сновали по палубе, погружённой в вечный зеленоватый сумрак глубин. Воздух (если это можно было назвать воздухом) был прохладным и солоноватым на вкус, но дышалось легко.

— Эй, новичок! Тёрнер! — окликнул его знакомый густой бас.

К нему подошёл седобородый моряк, тот самый, что объяснял про «рабочую мишуру». В руках он держал большую потёртую щётку и ведро, наполненное каким-то тёмным вязким составом, от которого шёл резкий запах дёгтя и морской гнили.

— Стоять столбом — не в правилах «Голландца», — проворчал он. — Хочешь есть — работай. Хочешь спать — работай вдвойне. Держи, — он сунул щётку и ведро Уиллу в руки. — Палуба. Драить. Чтобы блестела, как жемчуг в раковине. Понял?

Уилл машинально взял тяжёлую щётку. Его пальцы сжали грубую рукоять.

Драить палубу.

Под водой.

Сама мысль казалась абсурдной. Он оглянулся на мокрые доски под ногами, омываемые постоянным потоком глубинной воды. Она была повсюду, обтекала его тело, струилась вдоль бортов, поднималась струйными язычками по мачтам, блестя переливами зелёного света.

И тут его осенило. Несмотря на то, что они были погружены в воду, сама палуба… не была мокрой. Вернее, она была влажной от этой странной субстанции, но не скользкой, не покрытой толстым слоем воды, как должно было бы быть. Она ощущалась под ногами почти как… доска после дождя, чуть подсохшая под солнцем, которого здесь не было. И вода вокруг вела себя странно: она не заливала щели, не образовывала луж, не брызгала, когда кто-то проходил мимо. Она просто была, как плотный, дышащий воздух.

— Да, парень, не пялься, как рыба на приманку, — усмехнулся седобородый, заметив его замешательство. — Вода вокруг «Голландца»… она не для палубы. Она просто есть, просто часть моря. Палуба же должна быть в порядке, и этот порядок будешь наводить ты. Чистота — залог… ну, скажем так, душевного спокойствия капитана. А его спокойствие — залог нашего относительного благополучия. Так что драй. Усердно.

Уилл кивнул, не в силах найти слов. Он опустился на одно колено, окунул щётку в вонючий дёготь и с силой потёр ближайшую доску. Щётка заскрипела по дереву. И — о чудо! — она оставляла чистую полосу! Вода не смывала состав мгновенно, не превращала работу в бессмысленное размазывание грязи. Она как будто… отступала перед щёткой, позволяя дёгтю впитаться в дерево. Это было так же необъяснимо, как и дыхание под водой, но это работало.

Уилл принялся за дело, стараясь вложить в движения всю свою растерянную энергию.

Он старался не привлекать к себе лишнего внимания. Сгорбившись над палубой, он двигал щётку взад-вперед, сосредоточившись на ритме: скрип-скрип, скрип-скрип. Работа была тяжёлой, мышцы спины и плеч скоро заныли, но это была знакомая боль. Боль труда, а не пытки.

Уилл украдкой наблюдал за командой. Да, они выглядели обычными. Седобородый — судя по отрывкам разговоров, которые долетали до Уилла, это оказался боцман, — командовал группой, чинившей сеть — огромное, призрачное полотно, свисавшее с реи. Молодой веснушчатый парень (Уилл мысленно прозвал его «Бывшие Жабры») ловко лазил по вантам, проверяя крепления, его движения были уверенными и грациозными в плотной среде. Другие чистили пушки, странно светящиеся под водой, или возились с якорной цепью. Они перебрасывались короткими фразами, смеялись, иногда спорили — совсем как команда любого другого корабля.

Но Уилл не забывал. Мёртвые моряки. Вечные слуги Дэйви Джонса. Эта мысль висела над всем, как дамоклов меч. Они казались добродушными, даже покровительственными по отношению к нему, новичку. Но что стояло за этой кажущейся нормальностью? Он видел, как старпом — тот самый высокий, суровый мужчина — сделал замечание коренастому матросу, слишком медленно справившемуся с заданием. Голос старпома был резким, как удар бича, хотя слов разобрать не удалось. Матрос съёжился, лицо его на мгновение исказилось не страхом, а… усталой покорностью, и он бросился выполнять приказ в два раза быстрее.

Бессмертие. Уилл с силой надавил на щётку. Их нельзя убить. Нельзя даже серьёзно покалечить, наверное. Вон тот мужчина... Разве он не вспорол его живот там, на погибшем корабле? Но он снова ходил среди своих товарищей, и никакой раны видно не было. Видимо, экипаж "Голландца" и правда нельзя убить. Разве что… сделать вечность ещё невыносимее? Уилл представил бесконечные часы каторжного труда, темницу в трюме на века, изощрённые наказания, от которых не спасёшься смертью, ибо костлявая не придёт. Власть капитана и его офицеров над такими подчинёнными должна быть абсолютной. Кто станет перечить, если твой срок — вечность, а наказание может длиться столько же? Мысль о том что добродушие команды может вмиг смениться беспощадной жестокостью по приказу свыше, заставила его сглотнуть. Уилл снова наклонился ниже, стараясь слиться с палубой, быть незаметным, полезным.

Скрип-скрип. Скрип-скрип. Работа успокаивала. Монотонные движения, знакомое усилие мышц — всё это было якорем для Уилла в этом безумном новом мире. Дрожь, которая не покидала его с момента появления на причале, начала понемногу отступать. Не исчезла совсем — где-то глубоко внутри всё ещё клокотал гнев на Джека, страх перед вечностью, настороженность перед командой и её таинственным капитаном. Но острая и парализующая волна страха схлынула, сменившись тяжёлой, но более управляемой усталостью и бдительностью.

Работая, Уилл начал разглядывать детали. Не только людей, но и сам корабль. Дерево бортов, хоть и почерневшее, не было трухлявым. Оно казалось… закалённым, пропитанным морем до самой сердцевины, вечным, как вода, что окружала всё вокруг. По кораблю ползали крошечные светящиеся существа, рачки, чьи бока сверкали, как подводные светлячки. Кое-где причудливые кораллы обвивали балки, не разрушая их, а будто становясь частью декора. Паруса, висевшие на реях, не были мокрыми тряпками — они напоминали тончайшую, почти прозрачную кожу какого-то гигантского морского создания, слегка колышущуюся в течениях. И этот вечный Зелёный Свет Тритона… Он исходил не откуда-то сверху, а словно излучался самим кораблём, создавая вокруг него ореол таинственности.

«Летучий Голландец»… Уилл провёл тыльной стороной ладони по лбу, смахивая несуществующий пот. Не ад. Не рай. Просто… другой мир. Свои законы. Своя правда. И он, Уилл Тёрнер, кузнец, влюблённый в дочь губернатора, преданный другом-пиратом, теперь был вынужден искать своё место в этом мире. С щёткой в руках, под бездонным зелёным небом-водой, среди вечных моряков, которые могли в любой момент снова стать кошмаром, чтобы напугать какую-нибудь новую "невинную душу". Дрожь в руках окончательно утихла, сменившись твёрдостью хватки на рукояти щетки и холодной решимостью в сердце.

Выжить.

Понять.

И найти выход.

Скрип-скрип. Скрип-скрип. Звук его труда слился с другими звуками подводного корабля — скрипом снастей, глухими ударами молотков, бормотанием матросов — в странную, но уже не пугающую симфонию вечной службы.