не вздумай меня выбирать (джен)

я спокоен.

я сдал оружие.

я закурил седьмую.

я проиграл свою личную

первую

мировую.

Деймон был плохим мужем для Лейны. Откровенно говоря, Деймон не был достаточно хорошим человеком даже для собственной семьи. Было в этом что-то хаотичное и, откровенно говоря, неизбежное. Что-то, что раньше прощала ему Рейнира, веря безоговорочно и искренне. Старые обещания истлели, как угли на ветру.

Просьба Рейниры, такая жаркая, прозвучавшая прямо на пекловой свадьбе всё ещё звучала в его голове. Он отмахивался от неё, запихивая в самый дальний ящик своего сознания. Рейнира не знала о чём просила: она была зла, недовольна и оскорблена им. Решения принимаемые сгоряча оборачивались только трагедией. Ему ли было не знать? Отчасти Деймон не хотел, чтобы потом она пожалела о своём выборе, отчасти сам боялся сделать столь отчаянный последний шаг. Визерис закрывал глаза на многое, даже если злился и изгонял, но этого ему бы уже никогда не простили. Деймон не удивился, если бы брат потребовал его голову, чтобы разорвать валирийский брак.

Он разрывался между двумя членами своей семьи и, в конце концов, сделал больно обоим. В случае с Визерисом это было даже взаимно. Брат просто продолжил отталкивать его, как делал на протяжении многих лет. Это всегда вызывало в Деймоне острое чувство несправедливости и злости.

Визерис был его братом. По крови, смыслу и воспитанию. Отец учил их единству, показал Деймону, что даже будучи вторым сыном, тот был наделён важной целью. У него был дракон, Тёмная сестра и характер более близкий к драконьему, чем было приемлемо для двора — он идеально подходил для роли защитника короля. В конце концов, разве не в том заключалась идея отца — создать чудовище за спиной слабого сына? Разве Деймон не преуспел в этом?

Когда короне нужен был дракон, нужна была и угроза, и напоминание о незыблемой власти Таргариенов — они вызывали его, но когда его называли новым Мейгором — хоть кто-нибудь вставал на его сторону? Деймон метался между абсолютной любовью, которую привил ему отец, и обидой, столь яростной и злой, что она жгла его изнутри, как драконье пламя, что вот-вот должно было вырваться наружу.

Это было похоже на бесконечный маятник: любовь — ненависть, пиры — изгнание, нужда — осуждения. Никто не знал куда грузик качнётся в очередной раз. Однако мысль о том, что верёвку можно просто перерезать оказалась такой же пугающей, как драконица, в которую превратилась его племянница. Он оказался слишком напуган, слишком не готов, и теперь стоял перед выбором, который не просто уничтожил бы маятник, а сжёг бы всю жизнь Деймона. Такой заманчивый, искушающий собой выбор. Это было похоже на безумие, которое всегда гнездилось где-то на границах сознания, всегда звало его, точно сирена моряка. Один единственный шаг перед пропастью, никаких гарантий, никакой уверенности, кроме той, что внизу ждала смерть.

Наверное, если бы Деймон был лучшим мужем, он остановился бы. Откровенно говоря, будь он просто достаточно порядочным человеком, то никогда бы не повёлся на этот жестокий вызов. В конце концов, будь он лучшим родственником, Лейнор не умер бы в пьяной драке на Квохорском постоялом дворе, где ожидал возвращения Деймона из Волантиса.

Визерис никогда не согласился бы расторгнуть брак Рейниры и Лейнора. Он не стал бы снова оскорблять Веларионов и давать Деймону даже призрачный шанс. Он требовал бы невозможного и дальше, а Корлис не позволил бы разрушить его мечты о собственной крови на троне (Деймон никогда не верил, что дело было исключительно в оскорблении Рейнис). Пришлось всё сделать самому. Какая печальная участь для всадника на драконе. Повезло, что Морской Дым последовал за Караксесом, который унёс тело.

Слухи должны были добраться до Пентоса немного раньше, чем Деймон смог вернуться, сделав остановку в Волантисе. Молва спешила с торговыми караванами и кораблями. Сейра продолжала гадко ухмыляться, будто понимала его слишком хорошо. От этого было ещё более противно. Во рту оседал кислый вкус поражения. Игра ещё не успела закончится, а Деймон уже чувствовал, что шансов настолько мало, что считай и не было.

В нём не нашлось раскаяния или боли. Что-то куда более мерзкое и тёмное таилось на самом дне души. Во снах он снова и снова видел широко раскрытые глаза Лейнора и его поражённый, почти неверящий взгляд. Лейнор как будто до самого конца не мог осознать, что кинжал, вошедший ему под рёбра, принадлежал Деймону.

Они разделили бесчисленные моменты дружбы на Ступенях. Узы военного братства, которые протянулись между ними, казались нерушимыми, почти такими же крепкими, как связь между всадником и драконом. Деймон посвятил Лейнора в рыцари; научил, что значит летать на боевом драконе; превратил мальчишку в мужчину.

Деймон провернул кинжал, не отводя взгляда, ловя последние отблески угасающего огня в глазах племянника. Лейнор вцепился в клинок, точно пытаясь отдернуть, но понимая, что уже поздно. Если лезвие вошло так глубоко — отступать уже было некуда. Деймон хотел бы быть лучше, хотел бы чувствовать вес этого предательства или хотя бы чего-то, но в нём не было сочувствия. Ничего не пошевелилось. В груди оказалось пронзительно тихо, как будто на месте сердца давно зияла пустота.

Он всё ждал, пока его нагонит раскаяние, придёт осознание или поразит огонь Четырнадцати, но Боги были глухи, ещё более немы, чем его собственная совесть. Раскалываться было нечему, и та одинокая слеза, что скатилась по щеке, принадлежала Лейнору. Это его душа разрывалась от боли, это он заходился протяжным воем, скорбя о боевом брате, которого, как оказалось, у него и не было.

Деймон собирался вернуть его сестре, и это была самая большая милость, на которую он оказался способен. Слухи уже ударили по Лейне даже сильнее, чем он думал. Она родила раньше срока. Близнецы, и, как это часто бывало, выжил только один. Девочка, Рейна. Интересно, это была попытка помириться с матерью? Он не успел утолить любопытство.

— Как это случилось?! — кричала Лейна, захлебываясь слезами, на фоне плакал ребёнок, только Деймон оставался безучастным монолитом на фоне трагедии.

— По словам трактирщика началась драка. Когда я прибыл, мне пришлось потратить время на поиски его тела, — он беззастенчиво лгал, то ли не желая иметь дело с разъяренной Вхагар, то ли проявляя те крупицы сочувствия, которые могли бы остаться у него к жене.

— Мы должны вернуть его домой…

Лейна опустилась в кресло и закрыла лицо руками, продолжая тихо подвывать.

— Ты должна, — отрезал Деймон.

Лейна неожиданно вскинулась.

— Не смей!.. — она поражённо уставилась на него, будто теперь он ударил её саму. — Не смей так поступать со мной!

Крупные слезинки вновь побежали по её щекам. Это должно было что-то всколыхнуть в душе Деймона, но лишь напомнило ему о таком же раздражающем плаче ребёнка. Он прикрикнул служанке, чтобы она забрала и успокоила дитя, а потом вернул своё внимание к Лейне.

— Я должен продолжить поиски, таков приказ короны.

Маятник качнулся снова, а Деймон точно и не сжигал ничего, только сместил ось, и всё началось по-новой.

Фокус внимания сузился до прямой линии, которая должна была привести его к Рейнире. Деймон хватался за неё с каким-то отчаянием, которого раньше в себе не знал. В Вестеросе она как будто всегда оставалась на виду, и тварь в его душе не била беспокойно хвостом, довольствуясь даже такой мелочью. Однако теперь Деймону не было места нигде, даже в небе с Караксесом. Ему жизненно необходимо было найти Рейниру. Это граничило с запоздалым помешательством, практически одержимостью, но он даже не пытался противиться этому. Нет, Деймон алкал эти чувства, пресытившиеся чужой долей и женщиной.

— Где ты был раньше?! — взревела Лейна. — Где была твоя блядская верность короне раньше?!

Это предательство ошпарило её, точно пламя Вхагар. Она никогда не ожидала преданности из баллад от опального принца, но… Это был плевок в душу, точно ни семья, ни узы, что они построили не имели никакой ценности. Деймон избавлялся от неё, оправдываясь короной. Лейна не была дурой: она знала, что Деймон не собирался возвращаться к ней и Рейне. Ни после того, как он найдёт свою племянницу; ни после того, как принцесса, о которой он мечтал, окажется, наконец, рядом. Только руку протяни. Как он смел?! Как он смел с таким цинизмом и лёгкостью всаживать нож ей в спину!..

Лейна на мгновение замерла, и мысль, которой она раньше не допускала, эта жестокая, до откровенной хрестоматийности идея, скользнула в её разум. А что если?.. Она пошатнулась, хватаясь за кресло.

В комнате точно стало на несколько градусов холоднее, и Лейна почувствовала, как тошнота подступила к горлу. Ей вдруг ясно представилась вся картина событий. Успел ли Лейнор осознать, что случилось? Понял ли, кто ударил со спины, исподтишка, пряча взгляд? Успел ли он осознать, что дядя, герой его юношеских мечтаний о рыцарях и драконах, оказался тем самым мерзким предателем, к которому никогда не стоила поворачиваться спиной?

— Это был ты… — Лейна задрожала и её голос сорвался на пронзительный крик. — Ты убил его!

Её горе было подобно морю, и оно, наконец, вспенилось и вырвалось на свободу ничем не прикрытой яростью. Лейна не думала, не мыслила в этот момент. Она была чистым гневом, последним солёным глотком воздуха перед ударом шторма. Лейна даже не поняла, как схватила канделябр и замахнулась.

— Ненавижу!

В этом действии было столько злости и боли, но Деймон даже не поморщился. В его движениях, кажется, сквозила какая-то леность или раздражение. Он легко перехватил Лейну, удерживая обе её руки, как будто она была пушинкой, как будто вся её ярость ничего не стоила. Просто трепыхания бабочки под иглой. Она пыталась разглядеть хоть что-то в его глазах, но слёзы застилали взор. Грудь рвалась от хрипов и рыданий, пока она билась в этих силках.

Воск капал со свечей, чертя грязные дорожки на кожаных рукавах. Деймон даже не снял костюм для верховой езды, просто пришел и бросил ей в лицо трагедию всей жизни. Мимоходом. И добавил, что вернётся к поискам Рейниры. Везде Рейнира, всегда Рейнира, всё вечно сводилось к принцессе, как будто других людей не существовало, как будто другие люди не страдали. Нет, больно могло быть только Рейнире.

Ублюдок.

— Не удивительно, что даже принцессе ты оказался не нужен, — злобно прошипела Лейна. — Жаль только, что я не разглядела твоей натуры раньше!

Она ожидала чего угодно. Даже удара. Деймон уже показал, что она ничего для него не значила, что их брак был сиюминутной блажью, актом протеста, но ничего не последовало. Тишину комнаты разрывали только её истеричные рыдания. Гнев, что предал ей сил, начал сменяться болью, на место силы приходила только болезненная дрожь. Ей хотелось забиться в угол, оплакивая свою сожженную дочь; прижаться к брату, умоляя его вернуться, выпрашивая прощение за что-то, только им двоим известное… Разве она так много просила?

Деймон просто разжал руки, и она упала, как кукла с подрезанными ниточками. Раздался звон канделябра, и искры рассыпались по мрамору. Они были так похожи на те, что пожирали её маленькую девочку на погребальном костре. Их подхватывал ветер и уносил в море. Рядом не было никого, кроме Вхагар, а Лейна даже не смогла произнести для своей девочки молитву. Она просто не знала ни одной. Ей всегда казалось этой такой неважной частью обучения. Когда ей вообще могли пригодиться эти знания, если она была так молода, полна жизни и жажды свободы? Боги, они хотели назвать её Бейлой, а Лейна могла только рыдать, пока её пожирало пламя, желая лечь рядом с ней.

— Дура, — практически выплюнул Деймон. — Ты правда думаешь, что какая-то вшивая клятва перед Семёркой остановила бы меня?

Лейна подняла на него заплаканное лицо. Он был так жесток, но в его словах было зерно истины. Деймону не было нужды заходить так далеко. Клятвы никогда ничего для него не значили. Мысль о том, что также он относился к их браку, уже даже не резанула: на сердце просто не осталось живого места для ран.

Лейна вновь разрыдалась. Было так просто вмиг свалить всё на мужа, найти виновного в своих бедах. Ну что ей оставалось теперь? Винить судьбу за пьяную драку? Роковую случайность? Хотелось прижаться к материнскому плечу, завыть и рассказать обо всей боли. Где была её мать всю беременность? Почему она ни разу даже не навестила их? Лейна писала письма, рассказывала, как ей не хватало кого-то понимающего, кого-то знающего, какая эта тяжесть, какая эта мука: носить дитя под сердцем. Снова и снова она оставалась один на один со своей болью. Хотелось закричать, вопрошая, почему Деймон оставался таким равнодушно спокойным?

Он принёс ей тело Лейнора, она сожгла Бейлу. Почему только Лейне раздирало грудь от боли? Почему только она захлебывалась горем? Где был её муж?

На задворках сознаниях скреблась неприятная, но честная мысль: Лейна сама выбрала и мужа, и свой побег. Она всю жизнь мечтала о свободе и далеких берегах. Возможно, её обуревала та же жажда, что и отца. Вот только ей не повезло родиться девочкой, поэтому ей пришлось взять по-своему, но от чего плата за это оказалась такой большой? Почему теперь её окружала только пустота?

Лейна наблюдала, как Деймон уходил. Снова. Он всегда уходил. От короля, своей первой жены, потом шлюхи, даже принцессы Рейниры и вот теперь от неё. Она должна была догадаться, что этим всё кончится. Лейна не находила в себе сил даже утереть слёзы. Было проще просто закрыть глаза. Во тьме она ещё могла представить, что её брат жив, а Бейла крикливо требовала внимания. Какое-то это, наверное, счастье — жить в мире своих иллюзий. Лейна могла практически почувствовать тепло материнских объятий.

* * *

Деймон оставил Лейну позади даже легче, чем ему давались каждый раз изгнания Визериса. В это не было чувств. Скорее ощущение, что какая-то неудачная шутка наконец-то закончилась. У него осталось странное послевкусие. Не столько горькое, сколько кислое, почти гнилое. Деймон чувствовал, что играл на перегонки со времен и безбожно проигрывал. Он поставил всё, и эта ставка лишь подстёгивала его, разгоняя кровь по венам.

В этот раз Сиракс уже не ждала их на пляже. Караксес вёл себя раздраженно, но спокойно, из чего можно было сделать простой вывод, что Золотая Леди действительно ушла вместе со своей всадницей, а не притаилась где-то.

Сейра не улыбалась ему, даже не скалилась. В её глазах было какое-то злорадное тёмное торжество. Деймон сощурился, словно пытаясь по одному только выражению лица узнать свой приговор. Вместо скрученного свитка ему оставили лишь короткую и простую записку. Высокий валирийский выглядел неуместно, почти оскорбительно для такого послания.

«Живи с этим»

Её холодный, едва насмешливый голос звучал в его голове. Деймон зажмурился, силясь избавиться от этого наваждения, но оно не проходило, только продолжало давить и давить.

— Ты ведь не знаешь, где она? — глухо спросил Деймон.

— Нет, — Сейра пожала плечами и развернулась. — Не приходи больше. С меня хватит глупых мужчин и семейных трагедий Таргариенов.

Деймон невесело усмехнулся. Первое обычно порождало второе.

«Живи с этим», — сказала Рейнира, и что ж… Деймон жил.