Каково это — быть мной (джен)

Шумный, яркий, наполненный жизнью — аэропорт казался Рамине огромным порталом в новую реальность. Высокие потолки, стеклянные стены, за которыми виднелись взлетающие самолеты, бесконечные ряды стоек регистрации и мерцающие табло с расписанием рейсов. Она стояла среди этого движения, этого вечного потока людей, и чувствовала себя крошечной.

Ее родители, подтянутые, безупречно одетые, обсуждали последние детали с сопровождающим сотрудником авиакомпании. Мать поправляла складки на дорогой блузке дочери, отец проверял документы в ее папке. Их голоса звучали ровно, без дрожи.

— Ты позвонишь, как только приземлишься, — сказала мать. Не вопросом, а констатацией факта.

— Конечно, — кивнула Рамина.

Она не сопротивлялась. Никогда не сопротивлялась. Школа, репетиторы, будущая карьера в семейном бизнесе — все было решено за нее. И она шла по этому пути, потому что... потому что так было проще.

Но сейчас, глядя на огромное табло с надписью «Бирмингем, вылет через 1 час 20 минут», она чувствовала странное волнение. Не страх, не грусть — предвкушение.

В школе ее считали высокомерной. Богатая наследница, королева вечеринок, вокруг которой всегда крутилась толпа. Но лишь немногие знали, что за этим фасадом скрывалась девушка, которая тайком помогала однокласснице с учебой, потому что та не могла позволить себе репетиторов. Которая всегда замечала, если кто-то грустил, и находила способ подбодрить.

— Ты готова? — спросил отец, положив руку ей на плечо.

Рамина улыбнулась.

— Да.

Она обняла их — крепко, но без лишних слов. Они не любили сантименты. Потом взяла свой чемодан и направилась к паспортному контролю.

Оглянулась лишь раз.

* * *

Аэропорт напоминал тюрьму.

Огромная, бездушная коробка из стекла и металла, где каждый шаг, каждый вздох контролировался системой. Гул голосов, грохот чемоданов, назойливые объявления — все это сливалось в один сплошной гнетущий гул. Констанция стояла посреди этого хаоса, сжав кулаки, и чувствовала, как ярость пульсирует у нее в висках.

Ее родители — холодные, безупречные, как будто вырезанные из глянцевого журнала — обсуждали что-то с сопровождающим. Мать поправляла жемчужное ожерелье, отец сверял часы. Они даже не смотрели на нее. Как будто она была просто еще одним багажом, который нужно отправить в нужную точку мира.

— Ты будешь звонить каждое воскресенье, — сказала мать. Не просьба. Приказ.

Констанция стиснула зубы.

— Или что? Лишите меня карманных денег? Печалька, — язвительно бросила она.

Отец вздохнул, как будто она снова разбила его любимую вазу в пятый раз за месяц.

— Хватит. Ты едешь. Точка.

Она хотела крикнуть. Хотела швырнуть чемодан, разорвать билет, убежать куда угодно, лишь бы не в этот проклятый самолет. Но она знала, что это бессмысленно. Каждый ее бунт за последние годы заканчивался одним: новыми запретами, новыми карательными мерами.

Аэропорт давил. Стеклянные стены — клетка. Люди вокруг — надзиратели. Даже самолеты за окном казались ей гигантскими железными птицами, готовыми утащить ее прочь от всего, что ей было дорого.

— Пора, — сказал отец и жестом указал на контроль.

Констанция не двинулась с места.

— Констанция.

Она медленно, с вызовом подняла на него взгляд.

— Я не хочу.

— Нас это не интересует, — ответила мать.

Глаза Констанции горели. Она хотела, чтобы они увидели, как она их ненавидит. Как ненавидит их идеальный мир, их планы, их «мы знаем, что для тебя лучше».

Но они уже отвернулись.

Она резко схватила чемодан и пошла к паспортному контролю. Шаг был резким, почти яростным.

Она не оглянулась.

И вот, когда Рамина прибыла в Бирмингем, она всего лишь на секунду ощутила в себе что-то странное, что-то новое. Она не знала, как описать это чувство. С ней такое происходило впервые. Но почему?

А дальше — такси, недолгая дорога и дом. Простой двухэтажный дом. Он выглядел как на страницах сказок про эльфов. Кирпичные стены, по которым полз зеленый плющ, гладко скошенный газон. Ни одна травинка не смела выбиться. А у крыльца ее встречали двое, мужчина и женщина. Оливия и Артур Браун. На два года они станут ей близкими людьми, с которыми нужно будет делить крышу над головой.

Девушка не стала медлить, она вышла из такси и приняла свой чемодан из рук водителя. Вступив на их участок, ее накрыло напряжением. Еще ни разу она не была так далеко от родителей, которые всегда говорили, как поступить в той или иной ситуации.

— Здравствуй, ты Рамина, верно? — первой начала диалог Оливия Браун.

В ответ девушка кивнула и подошла к паре, чтобы пожать руки в знак приветствия. Так всегда делали люди, посещавшие их дом.

— Здравствуйте, Артур и Оливия. У вас очень милый дом, — еще один момент, который она подчеркнула: здороваться сначала с главой семейства, затем с его супругой.

— Ой, ну что ты. Мы с мужем следим за нашим садом. Мы рады, что тебе нравится.

— Ты, наверное, устала. Мы покажем тебе комнату. Ты будешь жить с еще одной девочкой, — в разговор вступил Артур Браун. — Она… очень интересная девушка.

Глава семейства немного замешкался, описывая соседку Рамины. В договоре не было прописано, что у Браунов есть дети. И девушка сделала вывод, что это либо их родственница, либо девушка, участвовавшая в той же программе, что и Рамина.

Но гадать смысла не было, совсем скоро она сможет узнать, что к чему. А пока — беглая экскурсия по дому: кухня, гостиная, туалет, кладовая, спальня супружеской пары и спальня Рамины. Подойдя к комнате, в которой она будет жить, девушка почувствовала усталость. Из-за новых впечатлений и осмотра дома она не замечала своего состояния.

Как отметила девушка, интерьер был очень милым и соответствовал внешней отделке. Все как в сказках. Резная мебель, старенький уютный диван, ковры в коридорах и минималистические светильники. Последние освещали комнаты желтым свечением. Конечно, это отличалось от того, что ее окружало дома, но, говорят, смена обстановки открывает человека с другой стороны. Может, действительно, ей будет полезно пожить здесь какое-то время.

Во время экскурсии по дому взгляд девушки упал на фотографию в рамке: там Оливия и Артур стояли рядом с коляской, в которой спал младенец. Фото казалось совсем новым. В ее голове повис вопрос, который она не решалась озвучить. Но ответ не заставил себя долго ждать:

— Это наша погибшая дочь. И, чтобы справиться с утратой, мы приняли участие в программе по приему студентов в семью. На время их... вашего обучения в колледже, — слова Артура были наполнены печалью и скорбью, хотя тон голоса по-прежнему оставался холодным.

Дверь в спальню открылась легким нажатием на ручку, пол скрипел под ее ногами. Брауны оставили только что прибывшую гостью в спальне, чтобы та разобрала вещи и отдохнула с дороги.

Рамина осмотрелась. Обои цветочные, две кровати у противоположных стен, рядом тумбочки, два стола для учебы и небольшой шкаф.

— Если ты думаешь, что все твои вещи не влезут в этот шкаф, то все верно, — раздался голос с одной из кроватей.

Рамина сразу же перевела взгляд на девушку. Огромная футболка, кожаные шорты, волосы собраны в высокий хвост и ехидная улыбка.

— Меня зовут Рамина, — сразу же представилась девушка, осознав, что не сделала этого, как только вошла.

— Костя, или же Лунная птица, как тебе угодно, — ответила девушка.

Взгляд Рамины упал на предмет, торчавший из-под подушки Кости. Сигареты.

— М? Будешь? — Костя сразу поняла, куда был направлен взгляд ее новой соседки. — Давай, не отказывайся. То ли еще будет.

Рамина еще несколько секунд обдумывала предложение, но потом поняла, что лишним не будет и ей стоит немного расслабиться. Она кивнула и приняла уже подожженную сигарету из рук Кости. И пока одна открывала окно, чтобы дым выходил на улицу, другая уселась на кровати и сделала себе импровизированную пепельницу из чехла для телефона.

— Добро пожаловать в ад, сучка, — воскликнула Костя, облокотившись на подоконник. — Я тут уже полчаса и многое поняла про этих людей, скоро и до тебя дойдет смысл моих слов.

Рамину очень удивили ее слова, ведь эта пара показалась ей очень любезной и приятной. О каком аде идет речь?

— За полчаса ты успела это понять?

— Не задавай вопросов, просто жди. И готовься звонить папочке с мольбами забрать тебя домой, принцесса.

Рамина закатила глаза и взглянула на тлеющую сигарету. Она столкнулась с противоречием и не понимала, где правда, чего ей бояться на самом деле. Может, Костю?

— Я с ними повздорила с порога, и они разбили мой телефон, — Костя повернула телефон, демонстрируя трещину.

— Я тебя не понимаю. Если ты уже поняла, что к чему, то почему не просишь родителей забрать тебя? — спросила Рамина, уставившись на тлеющую сигарету.

— Это бесполезно. Это моя тюрьма на четыре года.

— Четыре года? — глаза девушки округлились от удивления.

— Ага, но это не значит, что я не буду отрываться тут.

Сейчас девушка почувствовала волнение от слов Кости. И хотя первое впечатление о хозяевах оказалось очень приятным, ее фразы заставляли нервничать. Рамина даже не заметила, как выкурила сигарету. Она потушила ее о чехол телефона и выкинула в бутылку с водой. Дома она так часто делала: чтобы не раскидывать окурки по территории, закидывала их в бутылку с водой, а после смывала в унитаз.

Костя же не торопилась докуривать сигарету, она растягивала удовольствие, медленно выпуская клубы дыма.

— Констанция! — в дверях вскричала Оливия Браун, увидев девушку, курящую у раскрытого окна.

Костя подавилась сигаретным дымом:

— Ненавижу полную форму моего имени, — хрипло, с вызовом сказала она.

— Девушки, мы с Оливией понимаем, что вам некомфортно, вы оказались вдали от дома, но есть правила. И эти правила должны соблюдаться, пока вы здесь, — за ужином начал разговор Артур.

— И одно из этих правил — никаких сигарет и алкоголя, — поддержала супруга Оливия.

— Хорошо, в доме курить не будем. В следующий раз выйдем на крыльцо, — нахально, с язвительной интонацией, ответила Костя.

Рамина же молчала. Следовать установленным правилам. Хотя бы это позволит ей чувствовать себя как дома.

— Не на крыльце, нигде. Никаких сигарет — значит, никаких сигарет, — строго проговорил Артур, покрываясь красным цветом от накипавшей злости.

— Чтобы вам было удобнее, мы прописали правила на этом листе. Можете ознакомиться с ним после ужина, — Оливия говорила легко, с непринужденной улыбкой.

Костя демонстративно отвернулась. Рамина же приняла лист бумаги и бегло пробежалась по написанному списку:

никакого макияжа, это портит истинную женственность;

скромная одежда, не стоит оголять то, что не должно быть на виду;

комендантский час: в девять вечера следует быть дома готовой ко сну;

готовишь себе — приготовь на всех;

стирать одежду строго руками;

сломал — почини сам;

подъем в шесть утра;

опоздание — отсутствие приема пищи;

еда только для тех, кто помогал в готовке;

никаких телефонов после восьми вечера;

из причесок — только убранные волосы.

Девушка поняла взгляд на Костю в надежде, что это все сон или галлюцинации. Но она не нашла в ней поддержки, та лишь губами сказала ей: «Добро пожаловать в ад!».

— А теперь помолимся, — прозвучал звонкий голос Оливии Браун.

Ужин подошел к концу, девушки уже хотели отправиться в свою комнату, но перед ними появились две тетради в кожаных переплетах и перьевые ручки.

— С сегодняшнего дня, — Артур положил ладони на стол, его костяшки побелели. — Вы будете вести дневник самоанализа. Каждый вечер — три страницы. Об ошибках. О том, как исправиться. Раз в неделю мы будем собирать их и проверять.

Рамина потянулась к тетради, уже привычным движением открывая ее. Пальцы сами нашли первую страницу.

— Наша дочь тоже писала, — прошептала Оливия. Ее взгляд прилип к фотографии. — Пока могла.

Костя ощутила, как по спине пробежали мурашки. Она сжала перо так, что костяшки побелели.

— Три страницы самобичевания? Серьезно? Мама так же заставляла писать «извинения» отцу... после того как я выиграла в мотогонке.

Но когда ее взгляд скользнул по фотографии Лиззи, что-то дрогнуло внутри.

Она резко открыла тетрадь и вывела:

«Сегодня я ошиблась, слишком быстро дышала в вашем доме. Исправлюсь — перестану».

Перо скрипело по бумаге с неприличной громкостью.

Рядом Рамина уже заполняла третью строку своего дневника идеальным почерком:

«Я была недостаточно внимательна сегодня. Надо стараться больше».

Ее глаза были пусты, а пальцы двигались автоматически.

Артур выхватил тетрадь Кости. Его лицо исказилось.

— Это насмешка?

— Нет. Это честность. Вы же просили безо лжи, — Костя подняла глаза, взгляд ее блестел игривыми искорками.

Оливия внезапно ударила ладонью по столу. Фарфоровая статуэтка подпрыгнула.

— Не груби за столом! — Тон ее был не приказной, скорее тоскливый, наполненный слезами.

— Я допишу за нее, — Рамина, не поднимая глаз, потянула к себе тетрадь Кости.

В глазах Оливии блеснули слезы, и Артур поспешил увести ее в спальню.

— Ты зачем это сделала? — когда Брауны удалились, забрав тетради, Костя схватила Рамину за запястье.

— Так надо, — ее взгляд был пуст, будто девушка впала в какой-то транс, став предметом интерьера дома Браунов.

В ее глазах не было ни страха, ни злости. Только пустота.

Костя впервые за вечер почувствовала настоящий страх. Не перед Браунами — перед этой покорностью. Перед тем, как легко Рамина склонила голову.

Она поспешила удалиться в комнату, ей нужно было время, чтобы понять, что вообще происходит. Ведь при первой встрече Рамина показалась ей простой девушкой, может, слегка стервозной.

Рамина вошла в комнату. Теперь ее взгляд был как у живого человека.

— После такого мне нужен перекур.

Костя кивнула. Комната наполнилась легким сигаретным дымом. Они снова нарушали правила. И это пугало Рамину. Она хотела найти выход, лазейку, но чем дольше думала об этом, тем меньше выходов находила. Просить родителей разорвать контракт нельзя, это обучение входит в ее план жизни, написанный не ее рукой. Чтобы пережить эти два года, она должна как можно быстрее привыкнуть к новой маске.

— Мне казалось, что ты бунтарка, такая типичная, знаешь…

— Так и есть. Но я бунтую не против всего мира. А против ограничения моей свободы. И я не позволю этого никому. И тебе не советую, ты бы видела себя, — ее голос сочился уверенностью. Костя тоже решила, как будет действовать.

— И что ты планируешь делать для этого? — не без любопытства спросила Рамина.

— Как что? Они выставляют правила? Мы разорвем их в клочья.

На секунду — всего на одну хрупкую секунду — Рамине показалось, что в глазах ее собеседницы загорелся огонь. Настоящий, яростный, живой. И что-то дрогнуло в глубине ее собственной груди.

«Мы» — эхом отозвалось в голове.