Учителям тоже нужна любовь (гет)

* * *

Утром Корнелия в своей библиотеке нашла первые два тома “Войны и мира” Льва Толстого. Она решила, что уж там Сев точно найдет то, что нужно.

Взяв книги в коричневой приятной обложке с золотыми буквами, она пошла в соседний кабинет, в котором было мрачно и пахло котлами, подготовленными для урока.

— Профессор Снейп, здравствуйте! — снова обогнав гриффиндорцев, постучала в кабинет Корнелия. — Я принесла пару томов, думаю, вам будет интересно изучить.

Гермиона вытянула шею, чтобы узнать, что там будет читать Снейп. Может, у них есть тайны? Не выглядит Снейп как простой человек, он замышляет какое-то зло и вмешивает туда еще учительницу литературы.

— Благодарю, профессор Флавия!

Снейп принял книги и спрятал их в глубинах мантии, чтобы никто это сокровище не увидел и тем более не украл.

Он был рад, что в коллективе появилась Корнелия. Он хотел ей любоваться, говорить часами именно с ней, и говорить на самые разные темы. Возможно, он чувствовал себя странноватым ученым-одиночкой, к которому никто в жизни не подойдет, ведь он заплюет кого угодно своим ядом. Если только такой же странный человек. Но в девушке, подошедшей к нему, не было того, что бы мы назвали странностью. Она обычная девушка, со своими увлечениями, мечтами и надеждами. Она была образованной и открытой новому, чему бы многим следовало поучиться.

Но все же не была она обычной для Северуса.

Снейп поймал себя на мысли, что думает о ней, думает о близости их кабинетов. И ему приятно думать, что они с ней какие-то кудесники, которые творят чудеса разными средствами. И творят по вечерам вдвоем. Казалось бы, чего там литература? Оказывается, зелье для внутреннего роста.

“Да уж, пора хотя бы для нее внутренний холод отключать”.

И окружение вскоре заметило, что Снейп стал больше ухаживать за собой, идеально выглаживать мантию и брюки, иначе выглядели его волосы, а черты лица смягчались. Ему хотелось быть лучше рядом с ней.

“Неужели я?..”

Снейп пришел к новому для себя открытию.

* * *

Через несколько недель снова собрались они за чаем в кабинете Корнелии. Девушка испекла булочки, и учителя после сложного дня отдыхали в тихом уютном кабинете.

Снейп вернул последний том “Войны и мира”: он был поражен.

— Я никогда не читал ничего подобного. Именно эта маггловская литература открыла во мне что-то такое, что я даже не опишу…

— О, ну это волшебно! Это мой любимый роман у Толстого: когда я не знаю, как мне быть, я открываю его, — улыбнулась Корнелия. — Коперниковский переворот у тебя случился, вот что!

Северус улыбнулся, ему так понравился огонь в глазах девушки из-за обсуждения именно ее темы. Того, что ей было близко и интересно.

— Меня поразила тема смерти и поиск истины Пьера, а эта маленькая чудная Наташа — прелесть. И как же герои выросли за все время… И какие чувства там открываются, совсем иная глубина по сравнению с тем, что я читал... — непривычно активно заговорил Северус, пытаясь выразить все море чувств, бушевавших у него в груди.

— Пьер для меня — самый лучший литературный персонаж. Глубокий, нежный…

— Действительно, он мне тоже очень нравится. Есть чему поучиться, — согласно кивнул Северус. Он плохо разбирался в теории литературы и боялся, что его мнение воспримут неправильно, но все же искренне делился. И пускай немного неловко. — Корнелия… — поднял на нее глаза Северус. — Я хочу поблагодарить тебя за эту книгу. Не мог подумать, что меня эта книга настолько затронет.

— Рада, что тебе так понравилось, Сев! Литература правда умеет творить чудеса... — она остановилась, потому что увидела, что у Северуса зреет некая мысль, что-то он явно хочет сказать.

— Корнелия, знаешь. Я… в моей жизни… — ему было тяжело говорить. — Не пойми меня неправильно…

Корнелия положила свою руку на его, чтобы поддержать друга поделиться тем, что тяжело давалось.

— Я был с детства влюблен в Лили Эванс, сейчас это Лили Поттер, мать Гарри. Он наш студент, к сожалению. Я не мог отпустить это чувство многие годы, и оно хоть и придавало временами душевный подъем, но в то же время много сил отбирало… Я поступил с ней ещё во время нашей учёбы очень нехорошо — в порыве злости назвал грязнокровкой, когда понял, что она гриффиндорцам открыла мое собственное заклинание. И больше я не был достоин ее внимания. Но все время я ее любил и не мог простить себя за те слова. — он поднял глаза на девушку —Корнелия слушала внимательно, без осуждения. Она ценила этот интимный момент откровения. — Сейчас я понимаю, что смог это чувство отпустить. Как бы так сказать… И что это не зазорно. И первая любовь — она, конечно, бывает в нашей жизни, но она не единственная. Ведь Пьер же смог полюбить Наташу, а Наташа после самых отчаянных поступков смогла полюбить его… И мы никогда о них не скажем плохо, ведь это их путь, путь ошибок и перемен. Может и мне не надо себя осуждать?

— Сев, это никогда не зазорно. Нельзя бояться чувств и делить их на плохие и хорошие. А тебя еще, возможно, мучила именно вина перед ней. Ты извинялся?

— Да.

— Стало легче?

— Стало, потому что же сделал шаг навстречу, хоть это и не принесло результата.

— Пока человек жив, он живет тем, что еще не завершен и не сказал своего последнего слова… Ты сделал важный шаг, но даже после того оскорбления ты не поставил на себе точку, а тем более крест. Ты — живой. Ты еще будешь меняться, и только от твоего выбора зависит — в какую сторону.

— Спасибо тебе, Ко́ра, — Северус мягко посмотрел на нее и увидел умиленный и понимающий взгляд.

“Как на иконе, которая стоит в кабинете у нее…” — подумал Северус об иконе Умиления.