Потерянная — незнакомая себе (гет)

Это случилось в конце мая. Утро было туманным, но Ева Браун уже привыкла к серым, одинаковым дням в приюте Святой Маргарет. Она сидела у окна, читала книгу, когда услышала странное шуршание на крыше. Затем — стук. Что-то коснулось подоконника. Ева приподнялась и увидела сову. Настоящую. Большую, серую, с янтарными глазами. В её клюве было письмо.

Сову впустили не сразу. Клэр вскрикнула: «Что за звук?» Но Ева уже знала. Сердце стучало слишком сильно. Она взяла письмо. Конверт был из жёлтоватой толстой бумаги. Адрес выведен вручную:

Мисс Ева Браун

Комната 3, Приют Святой Маргарет

Литтл Уингинг, графство Суррей

Внутри было письмо. Настоящее. С печатью. Хогвартс.

Она побледнела, но лицо держала спокойным. Не сейчас. Не здесь.

— Ну-ну, — резко проговорила миссис Дёрсли, появляясь за её спиной. — Что за глупости... Волшебная школа! Ха! Шутка какая-то, — хмыкнула миссис Дёрсли, выхватив письмо. Она рассмеялась грубо, хрипло.

—— Может, это розыгрыш…. — тихо сказала Клэр, вставая рядом с Евой. — Хотя сова была настоящая. Я видела.

Миссис Дёрсли бросила письмо обратно, пробормотав: «Бред». Ева не ответила. Сжав конверт, она села на кровать и молча смотрела в окно.

Она знала.

Но это было страшно.

«Я попала в свою любимую книгу… В тот самый 1991 год…»

Её сердце дрожало. Это был и шок, и надежда.

* * *

Через три дня в приют пришла она — профессор Минерва МакГонагалл. В строгой зелёной мантии, с чёрной шляпой и серьёзным выражением лица. Её появление в кабинете миссис Дёрсли вызвало переполох. Через полчаса Еву вызвали.

МакГонагалл стояла у окна, как будто сама была из мрамора.

— Мисс Браун, добрый день. Меня зовут профессор МакГонагалл. Я представляю Школу чародейства и волшебства Хогвартс.

Ева сделала вид, что ничего не понимает.

— Простите, Школу — чего?..

— Чародейства и волшебства, — МакГонагалл слегка склонила голову. — Вы особенная, Ева. Вы — ведьма. Это не болезнь и не проклятие. Это редкий дар.

— Это какая-то ошибка… — Ева отвернулась. — Я… я ничего такого не делала…

— Напротив. Мы знаем. Ваш случай с разбитым стеклом, а также с мальчиком по имени Сэм? — профессор подняла бровь.

Ева молчала.

— Вы не первая и не последняя. Хогвартс обучает таких, как вы, — мягко сказала МакГонагалл. — Мы предоставим всё необходимое: книги, одежду, палочку. Деньги — тоже.

— Но… у меня нет семьи, — прошептала Ева.

— У многих из нас тоже не было. — профессор протянула ей письмо, уже официальное. — В августе за вами приедет экспресс. А сейчас — я отвезу вас за покупками. Добро пожаловать в магический мир, мисс Браун.

* * *

Они вошли в трактир «Дырявый котёл», прошли через заднюю кирпичную стену. МакГонагалл постучала по нужным кирпичам — и перед Евой открылся Косой переулок.

Это был мир, который она знала по книгам, но видеть — значило поверить. В воздухе пахло жареными тыквенными лепёшками и травами. Витрины светились, шляпы летали, котлы коптили прямо у дверей.

— Мадам Малкин, — представила МакГонагалл. — Мантии на все случаи жизни.

Ева стояла в примерочной, не веря, что на ней — школьная форма Хогвартса. Пальцы дрожали, когда ей подбирали перчатки. Всё казалось игрой. Но это была её жизнь.

Они зашли в книжный магазин, затем купили котёл и пергамент. МакГонагалл вручила ей кошель с галлеонами:

— Деньги от школы. Трать с умом.

* * *

Последней остановкой был магазин Олливандера. Тишина и пыль. Полки до потолка. Волшебные коробки, как военные в строю.

Магазин Олливандера оказался самым тихим местом в переулке. Ева вошла внутрь, чувствуя, как воздух становится плотнее.

Старик вышел из тени.

— Мисс Браун, да? Я вас ждал.

Он дал ей первую палочку. Та обожгла её пальцы. Вторая — подняла пыль. Третья — затрещала. Наконец, четвёртая…

Когда Ева коснулась палочки, вокруг вспыхнул золотой свет, и книги на полке зашевелились, будто ветер прошёлся по ним.

— О, необычно… — пробормотал Оливандер. — Чёрное дерево. Одиннадцать и три четверти дюйма. Сердцевина — волос вейлы. Очень редкое сочетание. Требует от владельца внутренней стойкости, ясности мысли… и чувства вины. Странно, но палочка потянулась к вам, как будто ждала.

МакГонагалл, стоявшая в стороне, смотрела молча.

— Кажется, мисс Браун, вас ждёт непростой путь, — тихо сказала она.

Ева крепче сжала палочку. Её путь начинался.

* * *

После возвращения из магической части Лондона, где Ева вместе с профессором МакГонагалл посетила Косой переулок, она чувствовала себя так, словно проснулась в чужом сне, полном звуков, запахов и ощущений, которые казались нереальными. Она вернулась с покупками — учебники, школьная мантия, котёл, пергамент и перья. Всё было аккуратно спрятано под кроватью и завёрнуто в ткань, чтобы не привлекать внимания.

Профессор МакГонагалл перед уходом строго предупредила её: магический мир — тайна. Даже её подруга Клэр не должна знать. Когда Ева, опустив голос, задала вопрос о миссис Дёрсли — та выглядела ошеломлённой и испуганной — МакГонагалл ответила коротко и холодно: «Они позаботятся».

Кто — «они»? Как — «позаботятся»? Ева не спросила. Не могла. Мысли были как вата.

* * *

Вскоре она начала замечать странные вещи. Словно часть её памяти изменилась — сгладилась, как страницы книги, что вдруг стали белыми. Она не задавала больше вопросов о волшебном мире, как будто кто-то мягко приглушил её любопытство. Её молчание было не от страха, а от того, что внутри неё самой что-то затихло. Всё, что происходило вокруг, воспринималось, как должное. Магия — да, конечно. Волшебные палочки? Разумеется. Кто-то будто закрыл занавес между её прошлой и новой жизнью.

В приюте не было библиотеки, и Еве приходилось учить всё тайно. Она прятала книги под матрасом, читала их вечерами, когда Клэр — её единственная подруга — уходила гулять или помогать няне.

Это причиняло боль: лгать Клэр, скрывать от неё свою тайну — словно предавать. Но недавно случилось нечто странное, что заставило Еву пересмотреть своё беспокойство.

Однажды днём она сидела на кровати, погружённая в учебник по трансфигурации. Рядом лежал том по зельеварению, потрёпанный, но притягательный. Она была так увлечена, что не заметила, как Клэр вошла в комнату. Когда та заглянула внутрь, Ева резко повернулась. Сердце сжалось. Она подумала: сейчас последует шквал вопросов, может быть, даже ссора. Но Клэр лишь равнодушно спросила, будет ли та обедать, даже не взглянув на книги.

На следующий день ситуация почти повторилась.

Вдруг дверь скрипит.

Ева оборачивается. В проёме — Клэр. В руках — чашка. Она заходит, кидает взгляд в сторону кровати.

И на мгновение Еве кажется, что всё пропало.

На кровати — «История магии» Батильды Бэгшот. Чемодан с золотым замком виден наполовину.

Ева резко закрывает книгу, пытается накрыть её подушкой, но это выглядит подозрительно. Клэр ставит чашку на стол.

Молчание.

— Что ты делаешь? — наконец, спрашивает Клэр, щурясь.

Ева сжимает руки.

Сейчас. Сейчас начнётся. Вопросы. Подозрения. Отчуждение.

— Ничего… читаю, — еле слышно отвечает она.

Клэр подходит на шаг ближе. Смотрит в сторону кровати. Прищуривается.

— Ага… — протягивает она. — Эм…

Она делает паузу.

Наклоняет голову.

Щурится…

И вдруг отворачивается.

— А, да пофиг, — бормочет. — У меня башка трещит, спать хочу. Ненавижу эти вечера.

Она зевает, плюхается на свою кровать, достаёт одеяло.

Ева застывает. Смотрит на неё в изумлении.

Как?!

Минуту назад — она смотрела прямо на книгу. Почему не спросила? Почему отвернулась, как будто и не заметила?

Только позже, когда свет в комнате был выключен, а Лина уже спала, Ева села и медленно, очень медленно прикоснулась к книге.

И тут вдруг почувствовала тёплую дрожь в пальцах. Словно воздух вокруг предмета колышется. Как тонкий слой воды.

Вспомнилась фраза из книги: «Маглоотталкивающие чары — базовая защитная магия, неосознанно проявляющаяся у юных волшебников при угрозе разоблачения».

Это стало откровением. Ева поняла: книги зачарованы. Они отталкивают немагов — маглов. Она слышала о таких чарах, защищающих волшебные предметы от посторонних глаз. Теперь всё встало на свои места. Магическая Британия, конечно же, не станет беззащитно передавать такие книги детям, живущим среди маглов.

Ева облегчённо выдохнула, но тревога не исчезла. Над ней нависала невидимая, но ощутимая тяжесть — судьба.

Она знала канон. Она читала все книги. Она знала, какая боль и ужас ждут впереди. Война. Потери. Темные времена. И в каждом мгновении жила одна мысль: «Что я могу сделать?»

Ночь принесла беспокойство. Она ворочалась в кровати, мысли путались, сердце стучало слишком громко. Чтобы хоть как-то упорядочить мысли, она потянулась к перу и пергаменту. Но едва пальцы коснулись бумаги, как резкая боль пронзила руку. В голове зазвенело, перед глазами померкло — и она потеряла сознание.

* * *

— Привет, Алина… Или всё же Ева?

Голос. Спокойный, тёплый. Без тела. Без источника.

Она открыла глаза. Вокруг — бесконечная белизна, ни стен, ни пола, ни неба.

— Кто здесь?! Где я?! Что происходит?! — закричала она. Сердце бешено колотилось. — Почему вы знаете моё имя? Моё настоящее имя?!

— Успокойся, — отозвался голос. Он звучал, как эхо, но не глухое, а словно шёпот внутри её головы. — Я не враг. Я наблюдатель. Я видела, как ты жила. Как страдала. Я не могла просто так уйти. Поэтому… я помогла тебе. Я дала тебе шанс начать заново.

Ева застыла. Это был не сон. Это было что-то другое.

— Значит, это — другой мир? Настоящий? Не книга?

— Да. Миры существуют параллельно. Этот — один из них. Ты в нём не случайно. Это тело, этот разум — они тебе подходят. Но помни: ты не можешь вмешиваться в ход событий без последствий. Ты не имеешь права переписывать судьбы людей, раскрывать будущее или пытаться «исправить» всё. За каждое нарушение ты будешь платить. Иногда — очень дорого.

— А… девочка, чьё тело я заняла... Она… Умерла?

Голос помолчал.

— Она в лучшем месте. Это всё, что тебе нужно знать. Ты должна принять свою новую жизнь, как дар. Ты сильная, Ева. Этот мир нуждается в тебе. Но он нуждается в тебе — настоящей, а не в героине, пытающейся изменить чужую судьбу.

Слова звучали странно. Успокаивающе. Но и тревожно.

— Что мне делать? — прошептала она. — Я не знаю, как быть. Я боюсь.

— Всё узнаешь со временем. Просто живи. Пока. Моё время заканчивается...

— Подождите! У меня ещё столько вопросов! Не уходите!!

Но голос уже исчезал. Свет тускнел. Всё исчезало.

Она проснулась резко, как от удара.

С потолка на неё смотрела старая лампа. Всё казалось привычным. Комната. Кровать. Её дыхание. Её руки.

Её сознание.

Голова гудела, будто прошёл ураган. Она посмотрела на часы — 01:16. Почти ничего не изменилось. Время как будто замерло. Или вовсе не двигалось.

Ева глубоко вдохнула. Что бы это ни было — сон, галлюцинация или что-то большее — она знала: теперь всё будет по-другому.

* * *

Лето в приюте всегда имело особый ритм — то вялый и бесцельный, то наполненный напряжённым ожиданием, особенно для тех, кто ещё надеялся быть усыновлëнным. Каждый день дети выводили себя на витрину жизни: расчëсанные волосы, натянутые улыбки, искусственная вежливость. Маленькие девочки носили свои лучшие платья, а мальчики старательно не дрались на виду у взрослых.

Но Еву всё это волновало мало. Она знала: ей здесь не место. Теперь — точно.

Она часами сидела у окна, наблюдая за суетой во дворе. Скамейки, на которых сидели потенциальные родители. Их взгляды — оценивающие, иногда сочувственные, чаще — пустые. Рядом с ними улыбались няни, гладили головы детей и нашёптывали: «Не забудь сказать, что любишь читать», «Спроси, какой у них кот», «Покажи, как ты рисуешь».

Клэр тоже изменилась. Лето сделало её свободной — она часто гуляла, задерживалась на улице, возвращалась с запоздалыми солнечными бликами в волосах. Ева радовалась за подругу, но каждый раз, оставшись одна, ощущала пустоту, которую уже не могла заполнить. Раньше они всё делали вместе: смотрели на звёзды, тайком ели конфеты, болтали до полуночи. Теперь Ева была как будто на другой стороне стены.

И всё чаще она пряталась в своей магической части мира.

Книги стали её крепостью. Учебники были сложны, но волнующи. Особенно зельеварение — точная, капризная наука, требующая сосредоточенности. Она понимала, почему Гермиона была такой — рвущейся вперёд, жадной до знаний. День рождения в сентябре давал фору. И, поразмыслив, Ева решила: она тоже будет использовать своё время с умом. Каждый лишний день — шанс.

Она сидела на полу, скрестив ноги, перо в руке, книга на коленях. Страницы пахли магией — не бумагой, не чернилами, а чем-то иным, чем-то неуловимым. Как запах грозы перед дождём, как ветер перед бурей.

Иногда она задумывалась: если бы Гермиона жила в приюте, была бы она такой же? Наверное, да. Но только потому, что внутри у них было что-то общее — жгучее стремление к знаниям и страх быть недостаточной.

Однажды, перевернув очередную страницу «Истории магии», Ева почувствовала, как будто кто-то за ней наблюдает. Обернулась — никого. Комната была пустой. Но ощущение осталось.

С того сна, или видения, или реальности — что бы это ни было — её не покидало чувство, будто её жизнь — не совсем её. Слова того голоса звучали в мыслях всё чаще: «Ты не можешь менять всё, что хочешь. За всё придëтся платить».

Иногда она ловила себя на мысли, что хочет предупредить Гарри, хочет вмешаться, остановить то, что впереди. Но голос снова и снова звучал в ней, как заклинание: «Не вмешивайся. Живи».

Она писала. Долго. Сначала в уме, потом на пергаменте. Мысли клубились, собирались в образы. Каждый день она делала заметки: о том, что чувствует, что узнаёт, как реагируют книги, как ведёт себя тело. Не её — но ставшее её.

Клэр редко спрашивала, что она делает. Видимо, магические предметы продолжали защищать себя. И всё же между ними теперь лежала неведомая трещина, тонкая, как волосок, но глубокая.

В один из таких дней, когда солнце особенно жарко пекло через старое окно и воздух в комнате напоминал сухую бумагу, Ева вдруг поняла: она не просто читает. Она впитывает магию мира, как корни пьют воду из земли. Это больше, чем подготовка. Это — перерождение.

Хогвартс был впереди. Где-то там, за горизонтом и за словами на страницах её ждала новая жизнь. И она готовилась к ней — тихо, упорно, в одиночестве.

Но она знала: одиночество — это не пустота. Это тишина перед грозой.