No ordinary prisoner (джен)

Конечно же, ни одной победы королевские силы так и не одержали. У Хэммонда было небольшое сомнение — после того как в августе лорд Гамильтон вторгся на север через англо-шотландскую границу. Но Кромвель совершил очередное военное чудо, и пока шотландские войска ползли по западному побережью по миле в день, железнобокие преодолели расстояние от Уэльса до Престона меньше чем за месяц, наголову разбив армию Гамильтона, даже несмотря на убийственный численный перевес последней. 

Остальные очаги сопротивления были подавлены с еще меньшими усилиями, и к концу лета стало ясно, что Карлу совершенно не на что надеяться. 

Он был верен своему обещанию и больше не совершал попыток сбежать, но Хэммонд подозревал, что его держало в Кэрисбруке не только данное слово — ему просто некуда было идти. Парламент контролировал чуть меньше чем всю Англию, с Шотландией шли мирные переговоры, и ни в одной другой стране Карла не ждали ни в гости, ни по делу. 

Слухи о том, что ему придет помощь из-за границы продолжали циркулировать, но Хэммонд готов был поручиться за то, что ни французы, ни голландцы, ни кто-либо другой и пальцем не пошевелят для того, чтобы вытащить короля с Уайта (они не предоставили ему серьезной помощи и в лучшие времена, теперь же его дело было бесповоротно проиграно и ставить на него было попросту глупо).

Гораздо больше «внешней угрозы» генерал-губернатора беспокоили настроения в армии. Он узнавал о них прямо от командующих, с которыми состоял в непрерывной переписке, и через своих старых сослуживцев, непосредственно наблюдающих за настроениями солдат — и если раньше о суде и расправе над королем кричали только самые горячие головы и в основном в порядке светского негодования, теперь этой идеи очень твердо стало держаться большинство, в том числе и сам Кромвель, который ещё в декабре потерял всякое терпение относительно Карла. 

Хэммонд снова попросил Ферфакса о переводе, но получил отказ. Это приводило полковника в самое мрачное расположение духа — меньше всего ему хотелось сдавать короля на милость разгневанных роялистскими мятежами левеллеров и индепендентов. Он так-то тоже слово дал. 

Осенью забрезжила надежда на мирное урегулирование этого запутанного положения. Из Лондона явилось новое посольство во главе с Вейном и Холлисом, и в Ньюпорте начались очередные переговоры. Карла выпустили из Кэрисбрука, и он устроился в доме местного дворянина, Уильяма Хопкинса, который был совершенно счастлив оказанной ему честью. Хэммонд, в свою очередь, был рад тому, что как минимум хозяйственные вопросы королевского жизнеобеспечения больше не были его заботой. 

В особняке Хопкинса Карл вернулся к своему привычному церемониалу — ему позволили расширить штат прислуги, и она сновала вокруг него с невероятной торжественностью, напоминая католических дьяконов, мельтешащих подле священника во время мессы. Выглядело это довольно забавно. Он развлекался прогулками и верховой ездой — хотя и только в сопровождении вооруженного эскорта — а на досуге принимал достопочтенных господ-парламентариев, ведя с ними витиевато-уклончивые беседы в византийском духе, чем выводил из себя даже самых терпеливых членов делегации. И кому-то может быть ещё и было неясно, к чему все идет, но Хэммонд даже не сомневался, что Карл опять затягивает процесс ради того, чтобы посидеть на всех стульях сразу. 

— Сир, вы позволите совет? — спросил полковник одним симпатичным сентябрьским утром во время королевского променада, на которые обычно имел приглашение. 

Вокруг Карла мгновенно образовалось подобие двора из потрепанных фортуной кавалеров, стекшихся на остров к своему условно-освобожденному государю, но генерал-губернатор по-прежнему пользовался его особым расположением. Между ними установились странные отношения дружелюбной неприязни или неприязненной дружбы — трудно объяснить. Хэммонд подозревал, что король по-своему привязался к нему за время своего заключения, и хотя он по-прежнему обвинял своего надзирателя в «нелюбезности», всегда был подозрительным образом рад его видеть. 

— В последнее время мне не пытаются раздавать советов разве что мертвые, — отшутился Карл, бодрым шагом прогуливаясь вдоль изгороди по ухабистой сельской дороге. Впереди него бежали Джипси и Раскал — две его любимые собаки, позади шла свита, и настроение у него явно было приподнятое. 

На всякий случай Хэммонд все равно помолился, прежде чем начать излагать свои соображения. 

— Если это поможет тому, чтобы вы приняли мои слова к сведению, я готов даже сойти в могилу, — заявил он совершенно серьезно. 

— Как вы мрачны сегодня, — улыбнулся король, задерживаясь у розового куста, который рос на краю чьего-то сада. — Для чего такие крайности?

— Для вашего, не побоюсь этого слова, спасения, — сказал Хэммонд, наблюдая за тем, как Карл безмятежно нюхает цветы. 

— От кого же вы желаете спасти меня теперь? — поинтересовался он, бросая на губернатора ироничный взгляд. 

— От наиболее опасного из ваших врагов, сир. 

— Я угадаю — от меня самого? 

— В каком-то смысле можно и так сказать, — проговорил Хэммонд, несколько озадаченный его веселостью. — Но боюсь, что в этот раз я ничем не смогу помочь вам. 

— Вы подозрительно уклончивы, это не вас не похоже, — заметил Карл, полной грудью вдыхая свежий утренний воздух. — Вы не заболели, случайно? 

— Нет, со мной все в порядке. Но вам, сир, грозят большие неприятности. 

— Что ж, к этому я вполне привык, — флегматично отозвался король и, перехватив за спиной трость, двинулся дальше. — Так от чего же вы хотите меня предостеречь? 

— Кромвель и Айртон собираются привлечь вас к суду, — прямо сказал Хэммонд. — Вы можете догадаться, что это будет значить для вас. 

Улыбка короля приобрела несколько холодный оттенок. Он прищурился так, как будто пытался разглядеть вдалеке зайца, в которого целился. 

— Я давно рассматриваю возможность такого исхода, мистер Хэммонд, — произнёс он, пройдя ещё несколько шагов. — Он меня вовсе не пугает. 

— Но его ещё можно избежать. 

— Я делаю все возможное для этого, не сомневайтесь, — спокойно сказал Карл, но либо это было пустой отговоркой, либо он совершенно не понимал, насколько серьезной была нависшая над ним угроза. 

Потому что пока что он делал все возможное лишь для того, чтобы отчалить от славных берегов острова Уайт туда, откуда обратные рейсы последний раз ходили в евангельские времена. 

— Вы испытываете терпение парламента, сир, — предупредил его Хэммонд. — Я не знаю, на что вы рассчитываете, но если вы думаете, что они предложат вам другие условия, вы заблуждаетесь. 

— Дорогой мой генерал-губернатор, я ценю вашу заботу о моих делах, но я должен признаться вам, что обсуждение этих переговоров утомляет меня даже больше, чем сами переговоры. Неужели вам действительно хочется думать об этом в такое хорошее утро? 

— Я не могу об этом не думать, — упрямо сказал Хэммонд, не отставая от короля ни на шаг. — Вы можете полагать, что меня это не касается, но я дал вам однажды обещание, что обеспечу вашу безопасность. И мне очень не хотелось бы нарушать его. 

— Сколькими людьми вы командуете? — спросил вдруг Карл. 

— Весь гарнизон острова, сир, — ответил Хэммонд. — Но я не поведу его против парламентской армии, если вы это хотели предложить. 

Король усмехнулся. 

— В таком случае, полагаю, что вы ничего не можете поделать. Увы, но… 

— Ваше Величество! — крикнул кто-то позади, и они оба обернулись. 

Пробравшись через толпу придворных, шедших в небольшом отдалении, к ним робко приближалась женская фигура. Это оказалась миловидная белокурая девочка лет десяти-двенадцати. В руках у нее была роза с того куста, которым останавливался полюбоваться король. 

Дрожа от волнения, она догнала их и протянула Карлу цветок. 

— О… — растерянно произнёс он, принимая этот подарок. — Благодарю вас, мадам. 

Девочка присела в неловком реверансе и поцеловав королю руку, убежала обратно в свой сад. Свита проводила её ласковым смехом. Карл был растроган. Несколько минут он шел молча, не в силах сдержать улыбку радости, и Хэммонд не нашёл в себе решимости нарушить эту идиллию. 

— Какой славный день, — сказал король чуть погодя.

— Да, сир, — согласился Хэммонд со вздохом. — Очень славный. 

Как он и подозревал — переговоры зашли в тупик. К концу октября уже все понимали, что Карл просто тянет время и даже если он выразил уклончивое согласие относительно некоторых пунктов, в конце концов исполнять их он не собирался. Хэммонд не понимал, что творилось в голове у этого человека. На что он надеялся? Чего ждал? Нужно было быть слепым идиотом, чтобы не замечать всей тяжести положения, но Карл, как казалось, был совершенно доволен жизнью и со знанием дела продолжал вколачивать последние гвозди в собственный гроб, насвистывая себе под нос куртуазные песенки. 

Он пребывал в прекрасном настроении все это последнее время, и чем мрачнее и раздраженнее становились Холлис, Вейн и компания, тем больше веселел король. Иногда Хэммонду казалось, что он просто чокнулся на нервной почве, но с другой стороны — это был тот же самый человек, который пытался сбежать из-под стражи в двести человек с помощью напильника и непререкаемой веры в собственные силы. Если он был безумен, он сошел с ума гораздо раньше. 

Он совершал одну ошибку за другой — отрезая от себя возможности быть воспринятым всерьез и настраивая против себя даже самых умеренных депутатов. Ходили бесконечные толки о том, что он, пользуясь временной свободой, ведет усиленные переговоры с Ирландией и Шотландией, с голландцами, с Испанией, с французской родней своей жены и даже с Папой Римским — и хотя он делал очень оскорбленный вид, когда его в этом обвиняли, Хэммонд знал, что это было (по крайней мере отчасти) правдой. 

Карл, возможно, не подозревал об этом, но как минимум половина его писем перехватывалась по пути, а все остальное становилось известно из надежных источников, которыми были его ненадежные сторонники, не умеющие держать язык за зубами — или не делающие этого за отдельную плату. Хэммонд старался не влезать в эти скользкие дела, но Кромвель имел своих людей, которые следили за контактами короля, и, вероятно, в Ньюпорте тоже были те, кто копался в королевском белье — учитывая эпистолярные привычки Карла, вполне себе буквально. 

Хэммонд не знал, действительно ли король верил в то, что ему придет помощь от кого-то извне, или он просто был в отчаянии, но рисковал он серьезно — однажды парламент уже опубликовал его переписку с королевой,В 1645 году после битвы при Нейсби парламентскими войсками был захвачен королевский обоз, в котором была найдена переписка короля с женой. Её частично опубликовали в качестве доказательства измены короля, поскольку в письмах он обсуждал возможность предоставления ему помощи от иностранных государств. и хотя это было, на взгляд Хэммонда, чистейшим свинством, Карл поплатился репутацией за собственную неосмотрительность. Видимо, эта история ничему его не научила. 

Хотя вероятность того, что король услышит его, была столь же мала, как и угасающая надежда на достижение соглашения с парламентом, Хэммонд не оставлял попыток образумить его. Карлу это заметно докучало, и он старательно съезжал со всех серьезных разговоров, но иногда в нем вдруг просыпалась какая-то странная меланхолическая тяга к откровенности. 

— Знаю, что вы думаете, — сказал он однажды вечером, оставшись с губернатором один на один в своем кабинете. Его приближенные — лорд Ричмонд и граф Линдси оживлено переговаривались в соседней комнате, борзая мирно дремала на ковре перед камином, и в этой уютной полутьме казалось, что все невзначай ждут Сочельника или Пасхи. 

— Думаете, что я не замечаю того, что всем ясно, — проговорил Карл, садясь в одно из кресел. Хэммонд остался стоять чуть поодаль, внимательно наблюдая за королем. 

— Полагаете, что поступили бы лучше на моем месте. 

— Я никогда не делал таких самонадеянных заявлений, — возразил Хэммонд. — И Боже упаси мне оказаться на вашем месте. 

— Вы, по крайней мере, понимаете, что это значит, — сказал король задумчиво. — Нести ответственность за свои решения. 

— Хотел бы я не понимать этого, — вздохнул Хэммонд. 

— Расплата все равно придет, — произнёс Карл убежденно. — Вне зависимости от наших желаний и нашего знания. 

Он нахмурился, очевидно обдумывая что-то для себя болезненное, затем его лицо немного расслабилось, как будто его отпустила судорога, и он поднял приободренный взгляд на генерал-губернатора. 

— А признайтесь, сэр, что вы будете скучать по мне, — сказал он с улыбкой. 

— Вы снова собрались сбежать? — поинтересовался Хэммонд шутливо. — Сир, вы дали слово. 

— И я его держу, как видите, — кивнул король с нарочитым достоинством. — Хотя иной раз соблазн бывает крайне силен. 

— И куда бы вы направились? 

— Так я вам и сказал, сэр. 

Хэммонд усмехнулся. 

— Неужели вы действительно все ещё думаете о побеге? 

— Иногда. 

— Но что это изменит? Даже если бы у вас получилось — вы лишь отсрочиваете неизбежное. 

— Вы постоянно обвиняете меня то в действии, то в бездействии. Я, признаться, в замешательстве, — произнёс Карл с напускным недовольством. — Чего же вы хотите от меня в конце концов? 

— Мира, — сказал Хэммонд быстрее, чем успел подумать. 

Лицо Карла приняло растерянное выражение, и затем в его взгляде мелькнула мягкость почти отеческая. 

— Я бы хотел этого больше, чем любой из моих поданных, сэр, — сказал он изменившимся голосом. 

— И это все еще в вашей власти. 

Он вздохнул. 

— Боюсь, что моя власть — это категория прошедшего времени. И даже моя жизнь теперь стоит немного.

— Вы действительно в большой опасности сейчас, — сказал Хэммонд, судорожно размышляя. — Но если бы вы смогли достичь соглашения с Холлисом — а еще лучше, с Вейном — парламент был бы готов вступиться за вас. Я готов пообещать вам, что сделаю со своей стороны все возможное, чтобы повлиять на Кромвеля. Оливер вовсе не так фанатичен, как многие о нем думают — и тоже желает как можно скорее закончить эту неразбериху. Кроме того, во главе армии лорд Ферфакс, а он гораздо меньше уверен в необходимости суда. С ним договориться было бы ещё легче. 

Карл снова улыбнулся. 

— Вы удивляете меня, мистер Хэммонд. Я полагал, что вы предпочитаете оставаться в стороне. 

— Это действительно так, сир. Но вы все переворачиваете с ног на голову. 

Король тихо рассмеялся. 

— Напротив, я стараюсь вернуть все в надлежащее состояние. Но теперь все так перепуталось, что белое вам кажется черным. 

— Сир, теперь уже не до цветов, — заметил Хэммонд серьезно. — Вам может грозить гибель.

— Я тоже воевал, сэр, — спокойно произнёс король. — Я не боюсь смерти.

— Но вы подумали, что вы оставите после себя? Какой позор падет на Англию, если она допустит вашу смерть?

Этот довод, казалось, произвел на него впечатление. Он потер рукой место над бровью, как будто пытаясь справиться с головной болью. 

— Да, людям придется претерпеть за это, — сказал он с горечью. — Но они не будут отвечать за меня перед Богом. Виновны будут лишь немногие. 

— Вы ещё можете не допустить этого, сир, — в который раз повторил Хэммонд. — Вы считаете, что уступки низложат вас, но они дадут вам возможность получить право голоса. 

— Всего-то? — усмехнулся король. 

— Это не столь уж мало. 

Карл издал неопределенное хмыкание и уставился на пламя камина, погружаясь в размышления. Что-то парадоксальное было в его лице — так что даже Хэммонд, мало обращавший внимания на такие вещи, не мог не наблюдать за королем украдкой, пытаясь понять, кем все-таки был этот странный человек. В нем сходилось так много нелепых противоречий: он был честен, был джентельменом — и нарушал свои обещания с удивительной легкостью; прилагал столько усилий для того, чтобы увиливать, и в то же время был прям и упрямо тверд, как палка. 

Его называли жестоким тираном, кровавым деспотом и чуть ли не папистом — но Хэммонд провел подле него достаточно времени, чтобы знать, что у этих громких прозвищ было не больше общего с истиной, чем у страшных сказок о рогатых бесах и лесных чудовищах, которыми взрослые пугают непослушных детей. Карл не был чудовищем и не был тираном. Он просто творил несусветную дичь.

Хэммонд отвел взгляд в сторону и вздохнул, меланхолично поглаживая кончик носа. Все это было бы очень забавно, если бы не цена за билетик.

— Вы бы хотели помочь мне, не так ли? — спросил король внезапно.

Генерал-губернатор снова посмотрел на него и слегка пожал плечами.

— Я пытаюсь это сделать, насколько могу.

— Но вы все же верны тому, что считаете правильным. Даже если другие — я, положим — считают, что это большая ошибка. 

Что-то такое было в его глазах, как будто немного вопросительное — хотя Хэммонд мало верил в то, что Карла действительно могло интересовать его мнение. Да он, к тому же, все и так уже знал.

— Пока мы живы, сир. Ничто не окончательно, — все же сказал губернатор, помолчав немного.

— Значит, я ещё могу надеяться, что вы поднимете ваших солдат против парламента? — улыбнулся Карл. 

Хэммонд закатил глаза. 

— Чудеса свершаются по воле Божьей, — сказал он ворчливо. — Но я бы не советовал вам слишком рассчитывать на это. 

Король добродушно покачал головой и снова отвернулся к огню. Спавшая до сих пор Джипси, широко зевнув и потянувшись, поднялась на лапы и подошла к хозяину, чтобы положить свою длинную морду ему на колено. Карл ласково потрепал её за ушами. 

— Знаете, многие говорят, что борзые не так привязываются к людям, как спаниели, — сказал он. — Но я заметил, что это ложное наблюдение. Они очень преданы хозяевам… только не так льстят им. 

— Очень может быть, — ответил Хэммонд. — Я не слишком понимаю в собаках. 

— Если нам все-таки позволят поохотиться, я возьму вас с собой, — пообещал Карл. — Узнаете о них много интересного. 

— Почту за честь, сир, — сказал Хэммонд и ещё некоторое время слушал размышления короля по поводу псовой охоты. Карл ужасно любил поговорить о ней, особенно потому, что уже очень долгое время был лишен этого развлечения. Иногда его рассказы были в самом деле занятны, но Хэммонд был к охоте чуть меньше, чем равнодушен, и чаще всего проявлял интерес из чистой вежливости. 

— Да, я снова вас утомил, — улыбнулся король, заметив это. — Простите, я кажется пристрастился к тому, чтобы докучать вам. 

— Я успел к этому привыкнуть, сир, — успокоил его Хэммонд. 

— Но все же, теперь уже довольно поздно. Я не стану вас больше задерживать. 

Они распрощались, и Хэммонд собрался уходить. Но прежде, чем оставить короля одного, он все же сказал: 

— Сир, я прошу вас подумать. 

— И я действительно подумаю, сэр, — пообещал король, но генерал-губернатор не мог различить, сколько было искренности в этих словах. 

В том, что касалось Карла, никогда нельзя было быть до конца уверенным.