No ordinary prisoner (джен)

Назначение на остров Уайт — тихое приятное местечко на юге Англии — полковник Роберт Хэммонд расценил как подарок небес. Он прибыл сюда в конце сентября в качестве нового генерал-губернатора, заменив на этом посту графа Пемброка, и провел счастливые два месяца, наслаждаясь покоем и безмятежностью простой и понятной гарнизонной жизни. Новости сюда доползали с опозданием в неделю и этот подзабытый цивилизованным миром остров казался форменным раем на земле после шумного Лондона, где под ор толпы армия без конца собачилась с парламентом, индепенденты с пресвитерианами, левеллеры со всеми подряд, и нельзя было слова сказать, чтобы не получить от кого-нибудь из этих почтенных господ обвинения в государственной измене.

Если бы кто-нибудь захотел узнать у Хэммонда его мнение о сложившейся ситуации, он бы ударил этого человека палкой в лоб, потому что за два последних года он смертельно устал от необходимости отвечать на глупые вопросы. Он почти скучал по дням войны, когда выбор стороны сводился до ясного и четкого — кавалер или парламентарий, и хотя платой за него могла быть жизнь или оторванная конечность, Хэммонд безо всякого лукавства предпочел бы эти жесткие, но понятные условия тому бестолковому хаотичному галдежу, который творился теперь в столице. 

Каждый считал своим долгом высказаться — и все высказывались; а если ты молчал — говорили за тебя, и ни одной минуты невозможно было посидеть в тишине на этом бескрайнем суетном рынке, где люди пытались сторговаться друг с другом за то, как бы им устроить свою жизнь получше. Еще бы от этих криков была хоть какая-то польза — но Хэммонд давно просек, что от тысячи слов зависит гораздо меньше, чем от одного хорошего мушкета, и на кой черт было бухтеть, если всем было ясно, что в конечном итоге решать все будут командующие армиями. Это, по крайней мере, было справедливо. 

Кое-кто обвинил бы его в гражданском лентяйстве или даже в трусости — но на это Хэммонду уже было слегка по барабану. Он послужил Англии так, как мог, отшагав под парламентскими знаменами всю войну от Эджгилла до Нейсби — и пусть бы кто попробовал сказать ему, что он отдал отечеству недостаточно долгов. Вот когда генералу Кромвелю или лорду Ферфаксу понадобится его шпага — тогда он и явится в Лондон, в преисподнюю, куда угодно. А пока пушки молчат, он тоже предпочтет говорить поменьше. 

В конце концов, он заслужил если не отпуск, то по крайней мере — немного спокойствия. И к большому его удовольствию, остров Уайт был совершенным воплощением этого слова. Шумело здесь только море и бабы — но строго в базарный день. Все остальное время кругом от Солента на севере до маяка Святой Кэтрин на юге — царила тишь, гладь и благодать совершенно пасторальная. 

Хэммонд честно себе служил, муштровал на досуге гарнизон, катался время от времени по визитам к местным джентри, заглядывал иногда в Ньюпорт послушать сплетню-другую или пропустить по стаканчику со своими офицерами — и на воскресные службы, конечно, являлся исправно. Словом, страшных грехов не совершал, сирот не обижал и вообще старался Бога не гневить лишний раз. 

Но что-то он, видимо, сделал не так, потому что в один прекрасный день в пока еще венценосную голову их непутевого короля пришла замечательная идея — сбежать из-под надзора парламента не куда-нибудь, а прямиком на остров Уайт, который Хэммонд так удачно избрал своим убежищем. 

Когда к нему явились сэр Беркли и Джон Эшбернам с просьбой приютить их бездомного монарха на неопределенное время, первым желанием Хэммонда было посадить их обоих обратно в лодку и пожелать им приятного пути. Но на свою беду, полковник был джентельменом, да еще и честным христианином вдобавок, и какая-то очень наивная часть его души уповала на то, что низверженный и побежденный король, который лишился почти всех своих сторонников и надежд на реванш, не доставит слишком уж больших хлопот. 

Каким же он был идиотом, Господи. 

У него было бы меньше проблем, если бы он расквартировал у себя всю французскую армию и объявил бы Уайт католическим графством — потому что король Карл был тем, что называется «заноза в заднице», и хотя на первый взгляд он производил впечатление тихого, безобидного и очень вежливого человека, которому был не чужд здравый смысл, дальнейшая практика показала, что это был самый упрямый, безрассудный и непоседливый человек во всей Англии. 

После некоторых сомнений Хэммонд согласился предоставить ему в распоряжение Кэрисбрукский замок — и этот августейший скиталец совершил торжественное шествие по всему острову, собирая за собой толпы зевак, которые от избытка чувств (или просто от скуки) немедленно превратились в его ярых поклонников, забыв и о корабельных деньгах, и о Звездной палате, и о том, что каждый второй англичанин сложил голову на войне, которую начал их славный король. 

Хэммонд, впрочем, не питал к Карлу никаких дурных чувств — ни лично, ни, так сказать, по политическим соображениям. Ну повоевали и ладно — всякое бывает. Истерию левеллеров и прочих безумцев, которые хотели линчевать короля на площади и сделать из Англии безбожное подобие римской республики, Хэммонд от души не одобрял и, на самом деле, это было еще одной причиной, по которой он согласился принять Карла на острове. 

— Боюсь, что у меня были серьезные причины опасаться за мою жизнь, — признался ему король на первой неделе своего пребывания в замке. Он счел общество генерал-губернатора приятным и частенько приглашал Хэммонда для бесед тет-а-тет. 

Хэммонд же был совершенно не против и доверчиво радовался тому, что они похоже поладят.

— Вы можете быть уверены в том, что здесь вам ничего не угрожает, — заверил он короля. — Я обещаю вам действовать с честью, чтобы обеспечить вашу безопасность. В этом вы можете на меня рассчитывать. 

— Благодарю вас, сэр. Вы очень любезны, — улыбнулся ему Карл, и в том же духе они мило болтали почти каждый день еще целый месяц. 

Хэммонду было откровенно говоря больше нечем заняться — у него было не так уж много обязанностей, а джентельмены, которые подтянулись вслед за королем на остров, сделавшись подобием его когда-то роскошной свиты, были людьми довольно славными. Политику они старались не обсуждать — по крайней мере, не при губернаторе — а Хэммонд честно приложил все усилия для того, чтобы их жизнь в Кэрисбруке была удобна настолько, насколько это было возможно. 

Он предоставил им лучшие комнаты, всегда внимательно относился к их просьбам и позволил королю совершать прогулки, куда ему заблагорассудится — в сопровождении стражи, конечно, но ведь и левеллеры, как известно, не дремлют. В конце концов, специально для развлечения этого маленького двора он повелел превратить плац во дворе замка в корт для игры в боулз. Все, что угодно, только бы они сидели тихо и не причиняли лишних неприятностей. 

Первое время они действительно не устраивали никаких эксцессов. Король бродил по окрестностям, писал доброжелательные письма в парламент и исцелял местных страждущих от золотухи. В какой-то момент Хэммонд даже подумал, что принять его на острове было не таким уж плохим решением. 

Но потом приехал граф Денби с ответом из Вестминстера, и мирной жизни в Кэрисбруке пришел конец. 

Очевидно, Карлу не понравились условия, которые ему предложили господа парламентарии — хотя, по скромному мнению Хэммонда, он был не в том положении, чтобы воротить носом. В любом случае, Денби, поначалу настроенный к королю благодушно, вылетел из его покоев подобно комете — оставляя за собой такой же горящий след, и перед отъездом долго жаловался генерал-губернатору на «фантастическую упертость» и «неоправданное высокомерие» Его Величества. 

Затем он уехал, полыхая как чучело Гая Фокса, а через пару дней Хэммонду пришло письмо от Кромвеля, в котором обозначились замелькавшие на горизонте проблемы. 

Для начала, над королем требовалось установить серьезный надзор — и если нескольких солдат, которых прежде Хэммонд навязывал ему в качестве провожатых на променады, еще можно было списать на почетный эскорт, то двести человек, патрулирующих замок днем и ночью по всем коридорам, и посменный караул у дверей королевской спальни (из которой ему запрещалось выходить до утра) вызывали соотвествующие ассоциации. 

Но с другой стороны, чего еще он ожидал после того, как стало известно о его тайных переговорах с шотландцами? Все эти заигрывания с парламентом оказались просто прикрытием для очередной попытки поднять восстание, и не было ничего удивительного в том, что Кромвеля это разозлило. 

— Итак, значит теперь я ваш пленник, господин генерал-губернатор, — произнёс король со своей обычной вежливой улыбкой, прохаживаясь по крепостной стене на другое утро. 

Хэммонд пожал плечами. 

— Это не моя вина, сир. Я лишь исполняю приказы. 

— И кто мог бы отдать такой приказ? — поинтересовался Карл, прищуриваясь на выглянувшее из-за густых зимних туч солнышко. — Я имею ввиду, законно? 

— Вам это прекрасно известно, — ответил Хэммонд, не понимая, к чему он начал разводить эту бессмысленную демагогию. 

— Значит, вы исполняете чужие приказы, нарушая слово, данное вашему королю? 

— Я прошу прощения? 

— Вы сказали мне, сэр, — произнёс Карл, растягивая слова с холодной насмешкой. — Что на этом острове я могу чувствовать себя в безопасности и что ваша честь будет тому гарантией. Так вот, теперь я так себя не чувствую. 

— Я могу увеличить вашу охрану, — заметил Хэммонд, и вообще-то он не собирался язвить, но все эти намеки слегка выводили из себя. В конце концов, он никогда не выдавал себя за роялиста, неужели было неясно, что он не будет саботировать приказы своих генералов? 

Карл перестал улыбаться и смерил его таким презрительным взглядом, как будто это Хэммонд продал его парламенту за четыреста тысяч фунтов, а не шотландские лорды, перед которыми теперь он рассыпался в обещаниях ради того, чтобы устроить еще одну кровавую заварушку. 

— Вы крайне нелюбезный человек, — сказал король, отвернувшись, и поначалу Хэммонд не придал его словам особенного значения, но это было объявлением войны.

Война велась в первую очередь партизанская — но выносила мозг не хуже, чем это могло бы сделать пушечное ядро. 

Королевский штат было велено сократить до тридцати человек, визиты были строго ограничены и происходили только в присутствии офицеров гарнизона, но Карл все равно умудрялся постоянно строить планы побега. Хэммонд регулярно получал доклады о том, что через своих слуг он втихаря передает наружу записки и целые письма, шифрованные так, что это выглядело как послания из ада — их находили в карманах, в шляпах, в подкладках плащей, даже в чулках. Когда всей королевской прислуге запретили покидать пределы замка, выяснилось, что в этом вселенском заговоре участвует чуть ли не все население острова. То ли в благодарность за исцеление от золотухи, то ли просто за красивые глаза, но местные прониклись к бедному плененному монарху такой симпатией, что помочь ему сбежать пытались не только роялистски настроенные джентри, но даже уличные босяки, трубочисты и прачки, которые приходили в Кэрисбрук стирать белье. 

Через это августейшее белье, в частности, происходила координация с внешним миром — и помимо записок через него умудрялись проносить веревки, напильники и даже какую-то жуткую едкую пакость, которой король намеревался растворить решетки на окнах. Где они раздобыли это чудо алхимической промышленности, Хэммонд понятия не имел, но он был в шаге от того, чтобы в один прекрасный день вылить эту дрянь Карлу в суп. 

На большой земле тем временем начались тревожные волнения, и кое-где на имя короля совершались поползновения к восстанию. Нельзя было однозначно сказать, приложил ли к этому руку сам Карл, или его интриги ограничивались написанием сценариев для пьес с переодеваниями, с помощью которых он оптимистично надеялся увильнуть из-под носа у двух сотен человек охраны, но Айртон и Кромвель наперебой требовали от генерал-губернатора ужесточить меры предосторожности, сдабривая свои инструкции наставлениями в духе «никакого снисхождения к этому человеку, против которого свидетельствовал сам Господь». 

— Сир, скажите честно, вам еще не надоело? — спросил Хэммонд устало, плюхнув на стол короля очередную пачку несанкционированной корреспонденции. 

— Вам следует изъясняться пространнее, — равнодушно отозвался Карл и, обмакнув в чернильницу перо, продолжил как ни в чем не бывало строчить шифром послание для кого-то из своих отчаянных друзей. — Это во-первых. Во-вторых, господин генерал-губернатор, я прошу вас уведомлять меня о своих визитах по меньшей мере за день и не врываться ко мне посреди бела дня как к себе домой. Я уже не говорю о других проявлениях вопиющего неуважения ко мне, которые вы и ваши люди себе позволяют. 

Хэммонд вдохнул. Выдохнул. Это не помогло. 

— Ваше Величество, я прошу вас по-человечески — по-христиански даже. Прекратите это. Вы себе же делаете хуже. 

— Я по-прежнему не понимаю, что вы имеете ввиду, — произнёс король с вызывающей невозмутимостью. 

Хэммонд хлопнул по столу ладонью — не очень сильно, но Карл вздрогнул от неожиданности и поставил жирнющую кляксу на своих тайных письменах. Недовольно нахмурившись, он поднял голову и указал на лист бумаги так, как будто Хэммонд только что испортил письмо к Папе Римскому, а не очередной безумный проект побега через лестницу из простыней. 

— При всем уважении, сир, но вы отлично знаете, о чем я тут толкую, — раздраженно бросил Хэммонд. — И я решительно прошу вас прекратить то, чем вы сейчас занимаетесь. Я не хочу этого делать, но я буду вынужден принять суровые меры, если вы ко мне не прислушаетесь. 

— Если вы хотите сказать, что намереваетесь сделать мое заключение еще менее приятным, чем теперь, то я должен вас заверить, что меня это совершенно не пугает, — надменно проговорил король и откинулся на спинку кресла. 

— Видит Бог, я сделал все и даже больше, чтобы ваше пребывание здесь было более чем сносным, — процедил Хэммонд. — Но вы превращаете все мои усилия в метание бисера. 

— И после этого вы будете говорить об уважении, — поднял брови Карл. — Вы оскорбляете своего короля, сэр, и я не знаю поступка бесчестнее для дворянина. 

— Все, с меня хватит! — воскликнул Хэммонд и махнул рукой, сдаваясь. — Хотите упрямиться — пожалуйста. Пишите свои письма, ройте подкопы, переодевайтесь в нищенок. Но учтите, что я больше не намерен смотреть на это сквозь пальцы. 

На этом он ушел, красноречиво хлопнув дверью, и на другой же день от короля был удален его цирюльник — за попытку пронести очередную дурацкую записку. В знак протеста Карл отказался бриться вообще и гордо щеголял по Кэрисбруку со взъерошенной во все стороны бородой, с каждым днем становясь все больше похожим на своих диких шотландских предков. Затем один за другим замок покинули его секретари, пажи, лакеи и в конце концов — даже камердинер, который, прощаясь с хозяином, обливался слезами так, как будто его уводили на плаху. Все визиты прекратились, и Хэммонд был вынужден ежедневно сталкиваться нос к носу с толпами посетителей, которые в негодовании требовали разрешения на встречу со своим драгоценным государем. 

Карл, в свою очередь, не проявил ни малейшего признака беспокойства по этому поводу. Он одевался сам, ел в одиночестве и слонялся по замку в полном молчании, сопровождаемый конвоем из нескольких человек, и пока Хэммонд медленно покрывался сединами, король получал очевидное удовольствие от этого спектакля, разыгрывая из себя незаконно истязаемого мученика. 

Входило это в его планы или нет, но даже некоторые солдаты начали проникаться к нему сочувствием, и это уже не лезло ни в какие рамки. Майор Рольф, несший ответственность за патрули, сыпал наказаниями и угрозами, но кто-то из караульных — от чистого сердца или за щедрые королевские гонорары — все равно потихоньку содействовал Карлу, и тот продолжал получать передачки от своих поклонников и соратников. Под стенами замка регулярно образовывались митинги в поддержку его боевого духа, и это разношерстное сборище могло часами распевать псалмы и кричать «Боже, храни короля» так самозабвенно, что Хэммонд удивлялся, как еще с небес не спустился кто-нибудь из архангелов, чтобы восстановить попранную справедливость. Помянуть недобрым словом генерал-губернатора они тоже не забывали. 

Хэммонду не было обидно, но эта ситуация изрядно действовала на нервы. Он написал Кромвелю, Айртону и Ферфаксу с десяток писем с просьбой освободить его от почетной должности Ирода, но в ответ они прислали ему новую порцию назиданий в патриотически-пуританском духе и заверили его в том, что нет в мире человека более верного правому делу, чем он, славный полковник Хэммонд, да поможет ему Господь. 

У короля был свой взгляд на Божий промысел. В марте он предпринял очередную попытку к побегу — и она возможно (без шансов) увенчалась бы успехом, если бы поджидающие его внизу Осборн и Уорсли, местные дворяне, которые были главными сообщниками Карла в такого рода делах, не перепутали окно короля с комнатой майора Рольфа. Они разбили камнем стекло, и бедолага Рольф, бывалый военный, который перед сном вместо овец по-прежнему считал вражеские атаки, навел такой шухер, что разбуженный Хэммонд решил, будто на крепость совершено нападение. Он побежал к королю проверить, все ли в порядке, спросонья споткнулся на лестнице и повредил ногу так, что хромать ему пришлось до Пасхи. 

Его Величество, узнав об этом, сочувственно пожелал губернатору скорейшего выздоровления и прибавил, что «Божьи наказания следует принимать со смирением, и тогда они пойдут душе на пользу». 

— Сэр, может уже пора его — того? — спросил как-то Рольф, поглядывая с крепостной стены на короля, безмятежно играющего в боулз со своими конвоирами. 

— Еще раз я услышу что-то подобное, я отправлю вас под арест, — предупредил Хэммонд, хотя желание случайно уронить на голову их венценосного пленника что-нибудь тяжелое с каждой неделей становилось все сильнее. 

— Прошу прощения, сэр, — вздохнул Рольф, явно разочарованный. 

На другой день после этого разговора Карл отказался от обеда, и либо у него был очень хороший слух, либо с дисциплиной в замке стало совсем неважно. 

— И что это значит, сир? — спросил Хэммонд, зайдя к нему по предварительной записи у конвоира, который теперь исполнял обязанности королевского секретаря. 

Поднос с едой стоял нетронутым, и он был шестым по счету. Карл сидел в кресле и как ни в чем не бывало листал «Королеву фей» Спенсера, мягко улыбаясь на каких-то видимо смешных моментах. Появление Хэммонда он очень вежливо проигнорировал. 

— Ваше Величество, я прошу вас отвечать на мои вопросы, — произнёс генерал-губернатор со всей возможной любезностью. 

— В таком случае задавайте их по существу, — отозвался Карл, не поднимая глаз от книги. 

— По существу: вы собрались помереть тут от голода? 

— К моему большому сожалению, из соображений собственной безопасности я не могу принимать эту пищу, — проговорил король меланхолично. 

Хэммонд взял с подноса кусок ветчины и подойдя к королю так, чтобы тот мог его видеть, демонстративно отправил мясо себе в рот 

— Еще замечания по безопасности, сир? — спросил он, прожевав. — Я могу пробовать всю вашу еду, если это вас успокоит. 

— Я боюсь, что условия, в которые я поставлен по вашей воле, совершенно лишают меня аппетита, — вздохнул Карл и перелистнув страницу, продолжил делать вид, что занят чтением. 

— Если вы думаете, что я не смогу заставить вас есть, вы плохо меня знаете. 

Король улыбнулся снисходительно. 

— Если вы думаете, что сможете — вы плохо знаете меня. 

— У вас неделя, — прорычал Хэммонд. — В субботу вы либо начинаете есть, либо еду в вас будут запихивать насильно. 

— И кому вы отдадите склевать мою печень, сэр? — поинтересовался Карл с иронией. — Раз уж вы решили обращаться с вашим королем как с гусем для фуа-гра. 

Хэммонд смерил его мрачным взглядом. 

— Прометей принёс людям огонь и научил их ремеслам, — сказал он, давая понять, что не пропустил намеков. — От вас народ Англии видел только разрушения и произвол. 

Король ничего не ответил на это, но выражение его лица из насмешливого сделалось непримиримо жестким. 

— Доброго дня, — пожелал Хэммонд и оставил его размышлять в одиночестве. 

Размышлял Карл долго — до позднего вечера пятницы, но в конце концов он сдался и чинно отужинал куриным бульоном, куском хлеба и стаканом кларета. Хэммонд был так счастлив, что чуть было не пришел его расцеловать, но решил оставить все нежные сцены до утра. Спать он лег в самом прекрасном расположении духа. 

Счастье, увы, было таким же мимолетным, как и его сон — посреди ночи генерал-губернатора разбудили с дивной новостью: Его Величество совершил очередную попытку побега, на этот раз без чрезмерно хитроумных планов, просто протиснувшись через решетку в окне. 

— Да что б он там застрял! — простонал Хэммонд, падая лицом в подушку. 

— Сэр, — пробормотал дежурный офицер, неловко перебирая в руках перчатку. — Так он и… ну, в общем да. 

Хэммонд поднял на него глаза. 

— Вы шутите? 

— Нет, сэр.

— Боже, куда я попал… 

Когда он вошел в покои их злополучного беглеца, операция по спасению королевской задницы шла полным ходом. За неделю голодовки Карл похудел до самых костей, и будучи к тому же от природы не особенно плотного сложения, он легко сумел вылезти через решетку на карниз снаружи — он не учел только того, что его дурная голова застрянет между прутьев, поставив его тем самым в чрезвычайно неловкое положение. Хэммонд не знал, смеяться ему или плакать. 

С лицом лица он наблюдал за тем, как солдаты караула, едва удерживаясь от истерического хохота, вызволяют короля из его капкана, и размышлял — что такого страшного он совершил в этой жизни, если на его долю досталась судьба нянчить этого великовозрастного отрока. Он готов был побиться об заклад, что у графа Нортурберленда, который приглядывал за королевскими детьми в Хэмптон-Корте, было меньше проблем. Ему определено стоило попросить о переводе туда. 

— Если кто-нибудь ещё узнает о том, что тут произошло — я лично всажу вам всем по пуле, — пригрозил Хэммонд караульным, когда они освободили короля и помогли ему влезть обратно в комнату. 

Солдаты понимающе покивали, виртуозно попрятав за усами ухмылки, и, отдав по чести, покинули помещение. Король на негнущихся ногах добрался до кресла и, опустившись в него, закрыл лицо рукой. Должно быть, поражение при Нейсби было для него меньшим позором, чем только что пережитое недоразумение. 

Хэммонд стоически вздохнул. 

— Вам следовало поменьше думать о своих интригах эту неделю, — заметил он. — Тогда, возможно, голова тоже пролезла бы. 

— Вы самый нелюбезный человек из всех, с кем мне пришлось когда-либо сталкиваться, — подал голос Карл. 

— А вы, сир — самый упрямый из всех, с кем столкнулся я, — не остался в долгу Хэммонд. — А я ведь воевал бок о бок с пуританами. 

Король издал тихий звук, который походил на нервный смешок. Хэммонд счел это хорошим знаком. 

— Вам не кажется, что мы зашли в тупик? — спросил он, облокачиваясь на край стола. 

— Как и все в последнее время, — проговорил король, устало прислоняя свою многострадальную голову к спинке кресла.

— Вы не можете не признать, что в этом есть и ваша вина. 

Он поморщился. 

— Я боюсь, что у меня нет настроения обсуждать с вами мои мнимые прегрешения, мистер Хэммонд. 

— Мне до них нет дела, сир, я вас уверяю. Но вы продолжаете нарушать установленный порядок. Это очень раздражает. 

Его потрескавшиеся губы тронула внезапная улыбка. 

— Я пытаюсь восстановить порядок, сэр. Это именно то, чем я занимаюсь вот уже десять лет. 

— Должен сказать, что выходит у вас скверно. 

— Вы не можете не признать, что в этом есть и ваша вина. 

Хэммонд усмехнулся и покачал головой. Они могли бы сталкиваться лбами в том же духе до самого утра. 

— Хотите выпить? — спросил он примирительно. 

Карл взглянул на него с тенью любопытства. 

— Если вы надеетесь, что вам удастся таким образом сделать меня сговорчивей, я должен вас разочаровать, — предупредил он. 

Хэммонд взял с подноса два стакана и наполнил их бренди из собственной фляги. 

— Мне это вовсе ни к чему. У меня есть другие способы повлиять на вас. 

— Это какие же? — поинтересовался король. 

— Я с удовольствием расскажу всей округе о том, как гордый король Англии бесславно застрял в решетке собственного окна при попытке бегства. Напишу об этом в мемуарах. И закажу кому-нибудь гравюру. Как думаете? 

— Вы этого не сделаете, — уверенно заявил Карл и, чуть прищурившись, сделал большой глоток бренди. 

— Это почему же? 

— Вы же не хотите заслужить вечное презрение вашего государя. 

Хэммонд рассмеялся. 

— Мне бы этого не хотелось, действительно. Но должен сказать, что я спас вам жизнь сегодня. 

— Вы? — поднял брови Карл. 

— Конечно. Я мог бы приказать оставить вас в этой решетке до лучших времен. И все же я не бросил вас в трудную минуту, даже несмотря на то, что вы так настойчиво пытаетесь избавиться от моего общества. 

— Неужели, вас это расстраивает? 

— Еще как, — саркастично протянул Хэммонд. — Без вас здесь было бы ужасно скучно. 

— Да, я на этом острове главное развлечение, — усмехнулся Карл. Его бледное с призрачно-голубым отливом лицо обрело цвет. 

Он поставил опустевший стакан на стол и пригладил свою сильно отросшую за несколько недель бороду. Она была седой почти полностью и прибавляла ему возраста — хотя и без нее он выглядел старше своих лет. Вообще вблизи было заметно, что его неудачи не давались ему легко. 

Хэммонд запрокинул голову и влил в себя остатки бренди. Безобразие какое. Этот человек профессионально выводил его из себя на протяжении последних шести месяцев, а теперь он испытывал к нему сочувствие — и ведь его даже не исцеляли от золотухи. 

— Сир, — обратился он к королю, и на сей раз его тон был серьезен. — Мне совершенно не доставляет удовольствия подвергать вас этим унижениям. 

Карл слабо улыбнулся. 

— Я понимаю это, мистер Хэммонд. 

Ну, слава Богу. 

— В таком случае, в вашей воле избавить себя от этого, — сказал генерал-губернатор, несколько приободренный. 

— Каким же образом? 

— Пообещайте мне, что больше не попытаетесь сбежать. 

Улыбка короля приобрела иронический оттенок. 

— Значит, верные мне войска будут сражаться за меня на большой земле, а я буду послушно сидеть здесь, потому что дал вам слово? Очень занимательно. 

— Сир, давайте откровенно: верные вам люди, если и попытаются что-то сделать, очень скоро будут разбиты. Я говорю это вовсе не для того, чтобы сломить вашу волю к сопротивлению — это просто ясно как день. 

Король молчал, прокручивая пустой стакан вокруг своей оси. Он снова сделался мрачен, и его губы сжались в знакомую упрямую линию. Но прежде, чем он успел перейти к фазе неприступного страстотерпца, Хэммонд сказал: 

— Хотите пари? 

Карл посмотрел на него с недоумением.

— Если ваши войска хоть раз одержат победу — я сам вас отпущу. Даю слово. 

— Однажды вы свое слово уже нарушили, — заметил король настороженно. 

— Ничего подобного, — возразил Хэммонд спокойно. — Я обещал вам, что обеспечу вашу безопасность. И до сего дня единственной угрозой для вас были вы сами. 

— Я? 

— Человек имеет свойство умирать от голода, — осведомил его Хэммонд. — И точно такая же неприятность может произойти с ним, если он неудачно упадет с десяти футов. Отсюда до земли почти пятнадцать, и вам очень повезло, что вас заметили раньше, чем это случилось. 

— Я бы удержался, — возразил Карл, скрещивая руки на груди. 

— После того, как не ели неделю? Сомневаюсь, сир. 

— Вы не оставили мне выбора. 

— Хорошо. Теперь у вас есть выбор: я возвращаю вам ваших слуг, разрешаю посещения, и чтобы было совсем честно — переписку с вашими сторонниками. Можете вдохновлять их на подвиги. Если у них хоть что-нибудь выйдет — я лично доставлю вас на континент и даже дам вам гостинцев в дорогу. Идет? 

Король глядел недоверчиво, но явно колебался. 

— В противном случае мне придется привязать вас к стулу — потому что по всей видимости только так я могу обеспечить вашу физическую сохранность, — сказал Хэммонд. 

Карл холодно усмехнулся. 

— И это вы называете выбором? 

Губернатор пожал плечами. 

— В моей власти сделать это в любом случае. Так что решать вам. 

— Мне надо обдумать это… — начал было Карл, но Хэммонд прервал его. 

— Нет уж. Со мной этот фокус не пройдет. Отвечайте сейчас или молчите вечно. 

— Я уже говорил, что вы ужасно нелюбезны? — фыркнул король, опять надуваясь. 

— Да, сир. Очень много раз, — улыбнулся Хэммонд. 

Карл бросил на него неодобрительный взгляд и поежился так, как будто ему было холодно. 

— Так что вы скажете? 

— Мне вернут моих собак? — уточнил он после некоторого раздумья. 

— Сегодня же, — с готовностью отозвался Хэммонд, не веря своему счастью. 

— Хорошо, сэр, — кивнул король с неохотой. — Тогда я согласен.

Конечно же, ни одной победы королевские силы так и не одержали. У Хэммонда было небольшое сомнение — после того как в августе лорд Гамильтон вторгся на север через англо-шотландскую границу. Но Кромвель совершил очередное военное чудо, и пока шотландские войска ползли по западному побережью по миле в день, железнобокие преодолели расстояние от Уэльса до Престона меньше чем за месяц, наголову разбив армию Гамильтона, даже несмотря на убийственный численный перевес последней. 

Остальные очаги сопротивления были подавлены с еще меньшими усилиями, и к концу лета стало ясно, что Карлу совершенно не на что надеяться. 

Он был верен своему обещанию и больше не совершал попыток сбежать, но Хэммонд подозревал, что его держало в Кэрисбруке не только данное слово — ему просто некуда было идти. Парламент контролировал чуть меньше чем всю Англию, с Шотландией шли мирные переговоры, и ни в одной другой стране Карла не ждали ни в гости, ни по делу. 

Слухи о том, что ему придет помощь из-за границы продолжали циркулировать, но Хэммонд готов был поручиться за то, что ни французы, ни голландцы, ни кто-либо другой и пальцем не пошевелят для того, чтобы вытащить короля с Уайта (они не предоставили ему серьезной помощи и в лучшие времена, теперь же его дело было бесповоротно проиграно и ставить на него было попросту глупо).

Гораздо больше «внешней угрозы» генерал-губернатора беспокоили настроения в армии. Он узнавал о них прямо от командующих, с которыми состоял в непрерывной переписке, и через своих старых сослуживцев, непосредственно наблюдающих за настроениями солдат — и если раньше о суде и расправе над королем кричали только самые горячие головы и в основном в порядке светского негодования, теперь этой идеи очень твердо стало держаться большинство, в том числе и сам Кромвель, который ещё в декабре потерял всякое терпение относительно Карла. 

Хэммонд снова попросил Ферфакса о переводе, но получил отказ. Это приводило полковника в самое мрачное расположение духа — меньше всего ему хотелось сдавать короля на милость разгневанных роялистскими мятежами левеллеров и индепендентов. Он так-то тоже слово дал. 

Осенью забрезжила надежда на мирное урегулирование этого запутанного положения. Из Лондона явилось новое посольство во главе с Вейном и Холлисом, и в Ньюпорте начались очередные переговоры. Карла выпустили из Кэрисбрука, и он устроился в доме местного дворянина, Уильяма Хопкинса, который был совершенно счастлив оказанной ему честью. Хэммонд, в свою очередь, был рад тому, что как минимум хозяйственные вопросы королевского жизнеобеспечения больше не были его заботой. 

В особняке Хопкинса Карл вернулся к своему привычному церемониалу — ему позволили расширить штат прислуги, и она сновала вокруг него с невероятной торжественностью, напоминая католических дьяконов, мельтешащих подле священника во время мессы. Выглядело это довольно забавно. Он развлекался прогулками и верховой ездой — хотя и только в сопровождении вооруженного эскорта — а на досуге принимал достопочтенных господ-парламентариев, ведя с ними витиевато-уклончивые беседы в византийском духе, чем выводил из себя даже самых терпеливых членов делегации. И кому-то может быть ещё и было неясно, к чему все идет, но Хэммонд даже не сомневался, что Карл опять затягивает процесс ради того, чтобы посидеть на всех стульях сразу. 

— Сир, вы позволите совет? — спросил полковник одним симпатичным сентябрьским утром во время королевского променада, на которые обычно имел приглашение. 

Вокруг Карла мгновенно образовалось подобие двора из потрепанных фортуной кавалеров, стекшихся на остров к своему условно-освобожденному государю, но генерал-губернатор по-прежнему пользовался его особым расположением. Между ними установились странные отношения дружелюбной неприязни или неприязненной дружбы — трудно объяснить. Хэммонд подозревал, что король по-своему привязался к нему за время своего заключения, и хотя он по-прежнему обвинял своего надзирателя в «нелюбезности», всегда был подозрительным образом рад его видеть. 

— В последнее время мне не пытаются раздавать советов разве что мертвые, — отшутился Карл, бодрым шагом прогуливаясь вдоль изгороди по ухабистой сельской дороге. Впереди него бежали Джипси и Раскал — две его любимые собаки, позади шла свита, и настроение у него явно было приподнятое. 

На всякий случай Хэммонд все равно помолился, прежде чем начать излагать свои соображения. 

— Если это поможет тому, чтобы вы приняли мои слова к сведению, я готов даже сойти в могилу, — заявил он совершенно серьезно. 

— Как вы мрачны сегодня, — улыбнулся король, задерживаясь у розового куста, который рос на краю чьего-то сада. — Для чего такие крайности?

— Для вашего, не побоюсь этого слова, спасения, — сказал Хэммонд, наблюдая за тем, как Карл безмятежно нюхает цветы. 

— От кого же вы желаете спасти меня теперь? — поинтересовался он, бросая на губернатора ироничный взгляд. 

— От наиболее опасного из ваших врагов, сир. 

— Я угадаю — от меня самого? 

— В каком-то смысле можно и так сказать, — проговорил Хэммонд, несколько озадаченный его веселостью. — Но боюсь, что в этот раз я ничем не смогу помочь вам. 

— Вы подозрительно уклончивы, это не вас не похоже, — заметил Карл, полной грудью вдыхая свежий утренний воздух. — Вы не заболели, случайно? 

— Нет, со мной все в порядке. Но вам, сир, грозят большие неприятности. 

— Что ж, к этому я вполне привык, — флегматично отозвался король и, перехватив за спиной трость, двинулся дальше. — Так от чего же вы хотите меня предостеречь? 

— Кромвель и Айртон собираются привлечь вас к суду, — прямо сказал Хэммонд. — Вы можете догадаться, что это будет значить для вас. 

Улыбка короля приобрела несколько холодный оттенок. Он прищурился так, как будто пытался разглядеть вдалеке зайца, в которого целился. 

— Я давно рассматриваю возможность такого исхода, мистер Хэммонд, — произнёс он, пройдя ещё несколько шагов. — Он меня вовсе не пугает. 

— Но его ещё можно избежать. 

— Я делаю все возможное для этого, не сомневайтесь, — спокойно сказал Карл, но либо это было пустой отговоркой, либо он совершенно не понимал, насколько серьезной была нависшая над ним угроза. 

Потому что пока что он делал все возможное лишь для того, чтобы отчалить от славных берегов острова Уайт туда, откуда обратные рейсы последний раз ходили в евангельские времена. 

— Вы испытываете терпение парламента, сир, — предупредил его Хэммонд. — Я не знаю, на что вы рассчитываете, но если вы думаете, что они предложат вам другие условия, вы заблуждаетесь. 

— Дорогой мой генерал-губернатор, я ценю вашу заботу о моих делах, но я должен признаться вам, что обсуждение этих переговоров утомляет меня даже больше, чем сами переговоры. Неужели вам действительно хочется думать об этом в такое хорошее утро? 

— Я не могу об этом не думать, — упрямо сказал Хэммонд, не отставая от короля ни на шаг. — Вы можете полагать, что меня это не касается, но я дал вам однажды обещание, что обеспечу вашу безопасность. И мне очень не хотелось бы нарушать его. 

— Сколькими людьми вы командуете? — спросил вдруг Карл. 

— Весь гарнизон острова, сир, — ответил Хэммонд. — Но я не поведу его против парламентской армии, если вы это хотели предложить. 

Король усмехнулся. 

— В таком случае, полагаю, что вы ничего не можете поделать. Увы, но… 

— Ваше Величество! — крикнул кто-то позади, и они оба обернулись. 

Пробравшись через толпу придворных, шедших в небольшом отдалении, к ним робко приближалась женская фигура. Это оказалась миловидная белокурая девочка лет десяти-двенадцати. В руках у нее была роза с того куста, которым останавливался полюбоваться король. 

Дрожа от волнения, она догнала их и протянула Карлу цветок. 

— О… — растерянно произнёс он, принимая этот подарок. — Благодарю вас, мадам. 

Девочка присела в неловком реверансе и поцеловав королю руку, убежала обратно в свой сад. Свита проводила её ласковым смехом. Карл был растроган. Несколько минут он шел молча, не в силах сдержать улыбку радости, и Хэммонд не нашёл в себе решимости нарушить эту идиллию. 

— Какой славный день, — сказал король чуть погодя.

— Да, сир, — согласился Хэммонд со вздохом. — Очень славный. 

Как он и подозревал — переговоры зашли в тупик. К концу октября уже все понимали, что Карл просто тянет время и даже если он выразил уклончивое согласие относительно некоторых пунктов, в конце концов исполнять их он не собирался. Хэммонд не понимал, что творилось в голове у этого человека. На что он надеялся? Чего ждал? Нужно было быть слепым идиотом, чтобы не замечать всей тяжести положения, но Карл, как казалось, был совершенно доволен жизнью и со знанием дела продолжал вколачивать последние гвозди в собственный гроб, насвистывая себе под нос куртуазные песенки. 

Он пребывал в прекрасном настроении все это последнее время, и чем мрачнее и раздраженнее становились Холлис, Вейн и компания, тем больше веселел король. Иногда Хэммонду казалось, что он просто чокнулся на нервной почве, но с другой стороны — это был тот же самый человек, который пытался сбежать из-под стражи в двести человек с помощью напильника и непререкаемой веры в собственные силы. Если он был безумен, он сошел с ума гораздо раньше. 

Он совершал одну ошибку за другой — отрезая от себя возможности быть воспринятым всерьез и настраивая против себя даже самых умеренных депутатов. Ходили бесконечные толки о том, что он, пользуясь временной свободой, ведет усиленные переговоры с Ирландией и Шотландией, с голландцами, с Испанией, с французской родней своей жены и даже с Папой Римским — и хотя он делал очень оскорбленный вид, когда его в этом обвиняли, Хэммонд знал, что это было (по крайней мере отчасти) правдой. 

Карл, возможно, не подозревал об этом, но как минимум половина его писем перехватывалась по пути, а все остальное становилось известно из надежных источников, которыми были его ненадежные сторонники, не умеющие держать язык за зубами — или не делающие этого за отдельную плату. Хэммонд старался не влезать в эти скользкие дела, но Кромвель имел своих людей, которые следили за контактами короля, и, вероятно, в Ньюпорте тоже были те, кто копался в королевском белье — учитывая эпистолярные привычки Карла, вполне себе буквально. 

Хэммонд не знал, действительно ли король верил в то, что ему придет помощь от кого-то извне, или он просто был в отчаянии, но рисковал он серьезно — однажды парламент уже опубликовал его переписку с королевой,В 1645 году после битвы при Нейсби парламентскими войсками был захвачен королевский обоз, в котором была найдена переписка короля с женой. Её частично опубликовали в качестве доказательства измены короля, поскольку в письмах он обсуждал возможность предоставления ему помощи от иностранных государств. и хотя это было, на взгляд Хэммонда, чистейшим свинством, Карл поплатился репутацией за собственную неосмотрительность. Видимо, эта история ничему его не научила. 

Хотя вероятность того, что король услышит его, была столь же мала, как и угасающая надежда на достижение соглашения с парламентом, Хэммонд не оставлял попыток образумить его. Карлу это заметно докучало, и он старательно съезжал со всех серьезных разговоров, но иногда в нем вдруг просыпалась какая-то странная меланхолическая тяга к откровенности. 

— Знаю, что вы думаете, — сказал он однажды вечером, оставшись с губернатором один на один в своем кабинете. Его приближенные — лорд Ричмонд и граф Линдси оживлено переговаривались в соседней комнате, борзая мирно дремала на ковре перед камином, и в этой уютной полутьме казалось, что все невзначай ждут Сочельника или Пасхи. 

— Думаете, что я не замечаю того, что всем ясно, — проговорил Карл, садясь в одно из кресел. Хэммонд остался стоять чуть поодаль, внимательно наблюдая за королем. 

— Полагаете, что поступили бы лучше на моем месте. 

— Я никогда не делал таких самонадеянных заявлений, — возразил Хэммонд. — И Боже упаси мне оказаться на вашем месте. 

— Вы, по крайней мере, понимаете, что это значит, — сказал король задумчиво. — Нести ответственность за свои решения. 

— Хотел бы я не понимать этого, — вздохнул Хэммонд. 

— Расплата все равно придет, — произнёс Карл убежденно. — Вне зависимости от наших желаний и нашего знания. 

Он нахмурился, очевидно обдумывая что-то для себя болезненное, затем его лицо немного расслабилось, как будто его отпустила судорога, и он поднял приободренный взгляд на генерал-губернатора. 

— А признайтесь, сэр, что вы будете скучать по мне, — сказал он с улыбкой. 

— Вы снова собрались сбежать? — поинтересовался Хэммонд шутливо. — Сир, вы дали слово. 

— И я его держу, как видите, — кивнул король с нарочитым достоинством. — Хотя иной раз соблазн бывает крайне силен. 

— И куда бы вы направились? 

— Так я вам и сказал, сэр. 

Хэммонд усмехнулся. 

— Неужели вы действительно все ещё думаете о побеге? 

— Иногда. 

— Но что это изменит? Даже если бы у вас получилось — вы лишь отсрочиваете неизбежное. 

— Вы постоянно обвиняете меня то в действии, то в бездействии. Я, признаться, в замешательстве, — произнёс Карл с напускным недовольством. — Чего же вы хотите от меня в конце концов? 

— Мира, — сказал Хэммонд быстрее, чем успел подумать. 

Лицо Карла приняло растерянное выражение, и затем в его взгляде мелькнула мягкость почти отеческая. 

— Я бы хотел этого больше, чем любой из моих поданных, сэр, — сказал он изменившимся голосом. 

— И это все еще в вашей власти. 

Он вздохнул. 

— Боюсь, что моя власть — это категория прошедшего времени. И даже моя жизнь теперь стоит немного.

— Вы действительно в большой опасности сейчас, — сказал Хэммонд, судорожно размышляя. — Но если бы вы смогли достичь соглашения с Холлисом — а еще лучше, с Вейном — парламент был бы готов вступиться за вас. Я готов пообещать вам, что сделаю со своей стороны все возможное, чтобы повлиять на Кромвеля. Оливер вовсе не так фанатичен, как многие о нем думают — и тоже желает как можно скорее закончить эту неразбериху. Кроме того, во главе армии лорд Ферфакс, а он гораздо меньше уверен в необходимости суда. С ним договориться было бы ещё легче. 

Карл снова улыбнулся. 

— Вы удивляете меня, мистер Хэммонд. Я полагал, что вы предпочитаете оставаться в стороне. 

— Это действительно так, сир. Но вы все переворачиваете с ног на голову. 

Король тихо рассмеялся. 

— Напротив, я стараюсь вернуть все в надлежащее состояние. Но теперь все так перепуталось, что белое вам кажется черным. 

— Сир, теперь уже не до цветов, — заметил Хэммонд серьезно. — Вам может грозить гибель.

— Я тоже воевал, сэр, — спокойно произнёс король. — Я не боюсь смерти.

— Но вы подумали, что вы оставите после себя? Какой позор падет на Англию, если она допустит вашу смерть?

Этот довод, казалось, произвел на него впечатление. Он потер рукой место над бровью, как будто пытаясь справиться с головной болью. 

— Да, людям придется претерпеть за это, — сказал он с горечью. — Но они не будут отвечать за меня перед Богом. Виновны будут лишь немногие. 

— Вы ещё можете не допустить этого, сир, — в который раз повторил Хэммонд. — Вы считаете, что уступки низложат вас, но они дадут вам возможность получить право голоса. 

— Всего-то? — усмехнулся король. 

— Это не столь уж мало. 

Карл издал неопределенное хмыкание и уставился на пламя камина, погружаясь в размышления. Что-то парадоксальное было в его лице — так что даже Хэммонд, мало обращавший внимания на такие вещи, не мог не наблюдать за королем украдкой, пытаясь понять, кем все-таки был этот странный человек. В нем сходилось так много нелепых противоречий: он был честен, был джентельменом — и нарушал свои обещания с удивительной легкостью; прилагал столько усилий для того, чтобы увиливать, и в то же время был прям и упрямо тверд, как палка. 

Его называли жестоким тираном, кровавым деспотом и чуть ли не папистом — но Хэммонд провел подле него достаточно времени, чтобы знать, что у этих громких прозвищ было не больше общего с истиной, чем у страшных сказок о рогатых бесах и лесных чудовищах, которыми взрослые пугают непослушных детей. Карл не был чудовищем и не был тираном. Он просто творил несусветную дичь.

Хэммонд отвел взгляд в сторону и вздохнул, меланхолично поглаживая кончик носа. Все это было бы очень забавно, если бы не цена за билетик.

— Вы бы хотели помочь мне, не так ли? — спросил король внезапно.

Генерал-губернатор снова посмотрел на него и слегка пожал плечами.

— Я пытаюсь это сделать, насколько могу.

— Но вы все же верны тому, что считаете правильным. Даже если другие — я, положим — считают, что это большая ошибка. 

Что-то такое было в его глазах, как будто немного вопросительное — хотя Хэммонд мало верил в то, что Карла действительно могло интересовать его мнение. Да он, к тому же, все и так уже знал.

— Пока мы живы, сир. Ничто не окончательно, — все же сказал губернатор, помолчав немного.

— Значит, я ещё могу надеяться, что вы поднимете ваших солдат против парламента? — улыбнулся Карл. 

Хэммонд закатил глаза. 

— Чудеса свершаются по воле Божьей, — сказал он ворчливо. — Но я бы не советовал вам слишком рассчитывать на это. 

Король добродушно покачал головой и снова отвернулся к огню. Спавшая до сих пор Джипси, широко зевнув и потянувшись, поднялась на лапы и подошла к хозяину, чтобы положить свою длинную морду ему на колено. Карл ласково потрепал её за ушами. 

— Знаете, многие говорят, что борзые не так привязываются к людям, как спаниели, — сказал он. — Но я заметил, что это ложное наблюдение. Они очень преданы хозяевам… только не так льстят им. 

— Очень может быть, — ответил Хэммонд. — Я не слишком понимаю в собаках. 

— Если нам все-таки позволят поохотиться, я возьму вас с собой, — пообещал Карл. — Узнаете о них много интересного. 

— Почту за честь, сир, — сказал Хэммонд и ещё некоторое время слушал размышления короля по поводу псовой охоты. Карл ужасно любил поговорить о ней, особенно потому, что уже очень долгое время был лишен этого развлечения. Иногда его рассказы были в самом деле занятны, но Хэммонд был к охоте чуть меньше, чем равнодушен, и чаще всего проявлял интерес из чистой вежливости. 

— Да, я снова вас утомил, — улыбнулся король, заметив это. — Простите, я кажется пристрастился к тому, чтобы докучать вам. 

— Я успел к этому привыкнуть, сир, — успокоил его Хэммонд. 

— Но все же, теперь уже довольно поздно. Я не стану вас больше задерживать. 

Они распрощались, и Хэммонд собрался уходить. Но прежде, чем оставить короля одного, он все же сказал: 

— Сир, я прошу вас подумать. 

— И я действительно подумаю, сэр, — пообещал король, но генерал-губернатор не мог различить, сколько было искренности в этих словах. 

В том, что касалось Карла, никогда нельзя было быть до конца уверенным.

Он согласился подписать договор. Хэммонд не присутствовал при этом, но ему передавали позже, что король не сдержал слез во время этого последнего обсуждения. Тот факт, что ему изменило его обычное самообладание, многие восприняли как свидетельство его чистосердечия, но потом он снова начал тянуть, возможно передумав, и в итоге заявил, что окончательная договоренность может быть достигнута только после составления более четких регламентаций. Это давало ему возможность пойти на попятный, и Генри Вейн открыто говорил, что надежд на мирное урегулирование больше нет. Пресвитериане были разочарованы не меньше, но они настаивали на продолжении переговоров, в то время как генерал Айртон уже строчил текст документа, в котором король объявлялся военным преступником. 

Хэммонд в тревоге наблюдал за тем как парламентская делегация покидает остров Уайт для того, чтобы провести в Вестминстере очередную вечность в прениях по поводу судьбы короля — Карл очевидно рассчитывал на их обычную нерасторопность. Возможно он, как и год назад, ждал, что они переругаются между собой, и он сможет от этого выиграть, но он не учитывал, что теперь, после роялистских мятежей, которые взбудоражили и разозлили армию, терпеть его бесконечные уловки и увиливание никто больше не хотел. 

Хэммонд написал Кромвелю и Ферфаксу по письму с очередными прошениями об отставке и увещеваниями относительно короля. Главнокомандующий ожидаемо колебался, но Кромвель был твердо намерен судить тирана по всей строгости. Он не сказал ни слова о смертном приговоре, но учитывая то, что в критических ситуациях Карл приобретал обаяние саркастичной упрямой табуретки, Хэммонд подозревал, что судьи не будут к нему снисходительны. 

Он не знал, что делать. 

— Мои поздравления, сир, — сказал губернатор королю после службы в день его рождения. Можно было бы пожелать ещё и долгих лет жизни, но над этой шуткой он бы и сам не посмеялся. 

— Благодарю вас, — отозвался Карл рассеянно. Он часто витал в своих мыслях после проповеди и обычно проводил некоторое время в одиночестве, обдумывая сказанное в церкви. Но в этот раз он попросил генерал-губернатора составить ему компанию по пути домой. 

Погода стояла холодная, но сухая, и дороги были ещё сносны для пеших прогулок. Солнце уже не показывалось, и все листья давно опали, трава была замёрзшей, пожухлой — зрелище довольно унылое. Король был печален и задумчив. Хэммонд шел следом, отставая на полшага, и молчал. 

— Вы ничего мне не скажете? — спросил Карл, оборачиваясь к нему. 

— Все, что я мог сказать вам, сир, я уже сказал, — ответил Хэммонд мрачно. — Но к моим словам вы не прислушались. 

— Разве? Я сделал уступки, — заметил король тоном, который предвещал спор. 

— Вы сделали то, что вы делаете обычно, — возразил Хэммонд со скрытой досадой. — Уклонились. 

— Разве не тем же заняты и вы? 

Генерал-губернатор сжал челюсть. 

— Я иду в бой, когда могу это сделать, сир. Но я не безумец. 

— Да, из всей отваги вы больше предпочитаете осторожность — я это заметил, — жестко усмехнулся король. 

— Я поговорю с вами в другой раз, — сказал Хэммонд. — Может быть, завтра вы проснетесь в лучшем настроении. 

— Я прекрасно спал и сегодня. 

— Я сделал все, что было в моих силах, — бросил губернатор с раздражением. — И я обращался с вами со всем возможным уважением. 

— И все же выходит, что вы не сдержали своего слова, — произнёс король с тихим осуждением. 

— Вы не можете обвинять меня в этом, — огрызнулся Хэммонд. — Я предупреждал вас. 

Карл покачал головой, улыбаясь так, как будто пытался сдержать гневную тираду. 

— Ступайте, сэр, — сказал он чуть погодя. — Я хочу побыть один. 

Хэммонд с удовольствием исполнил его просьбу. 

Ремонстарция армии пришла на следующий день, и она сделала суд неизбежным. Карл невозмутимо просмотрел её и ушел играть в гольф с герцогом Ричмондом. 

В Лондоне тем временем сгущались тучи, и конфликт между парламентом и военными должен был вот-вот перейти в открытую фазу. Но борьба не была бы долгой — мушкеты по-прежнему весили больше слов. Кромвель разобрался бы с этим без большого труда.

Король смотрел в будущее со спокойным смирением, которому Хэммонд мог только позавидовать. Он чувствовал себя так, как будто это ему угрожала расправа. 

Ему было известно, что Карл все ещё ведет переписку со своими сторонниками заграницей — надежды на помощь уже, разумеется, не было никакой, но Хэммонду все равно пришел приказ усилить охрану, и на горизонте стали показываться корабли, кружащие вокруг острова как огромные неповоротливые стервятники. 

В отличие от короля, генерал-губернатор плохо спал по ночам. Он сидел у себя в третьем часу, когда к нему зашел дежурный офицер со срочной депешей от Кромвеля. Он распечатал её с очень плохим предчувствием. 

— Твою же мать! — выругался он и бросился одеваться. 

С отрядом из десяти человек он вторгся в дом Хопкинса. Приближенные Карла безмятежно спали, не зная — или не тревожась — о том, что их государь совершил очередной идиотский поступок. 

— Сэр, вы пачкаете пол! — возмутился хозяин, выбегая на шум из своей спальни. — Что происходит? 

Хэммонд не остановился, быстро пробираясь к покоям короля, солдаты шагали за ним угрожающей вереницей, грохоча оружием и шпорами, задевая мебель. На улице шел ливень, и с их шляп и плащей текла ручьями вода, от сапог оставались грязные следы. Джипси и Раскал встретили губернатора испуганным лаем. 

Он без стука ворвался в спальню короля, громко хлопнув дверьми. 

Карл уже успел вскочить с постели и был одной рукой в халате. 

— Что это значит, сэр? — спросил он с раздражением, неловко тыкаясь в другой рукав. — По какому праву… 

— Где оно? — перебил его Хэммонд, быстро пересекая комнату. 

— Объяснитесь, сэр! — воскликнул король со смесью негодования и изумления. 

— Письмо Ормонда — где оно?

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — пробормотал Карл, но по тому, как его рука прижалась к правому боку, было ясно, что он не только понимает, но и беспокоится. 

— Отдайте его, — потребовал Хэммонд. — Иначе мне придется применить силу. 

— Вы не имеете права, — возразил король голосом, дрожащим от гнева. 

— Я сказал: отдайте. мне. письмо. — процедил Хэммонд. Взгляд Карла остался непроницаемо-надменным.

— Убирайтесь отсюда, — выплюнул он с презрением и повернулся, чтобы уйти в другую комнату. 

Хэммонд схватил его за руку. Карл выдернулся и с разворота заехал губернатору по лицу тыльной стороной ладони. 

Хэммонд ответил пощечиной, и пока король пребывал в полной прострации от шока, повалил его на кровать и, крепко прижав локтем и коленом к матрасу, разорвал подкладку халата. Бумаги были там. Хэммонд забрал все и отпустил его. 

Карла трясло так, как будто его била лихорадка. Медленно — он сел, поправляя сползший ворот сорочки, которая открывала его белую болезненно-хрупкую шею. 

— Вы не понимаете, что вы сделали, — прошептал он, глядя в пустоту вперед себя, и закрыл глаза. У него страшно дрожали губы.

Хэммонд смотрел на это с сожалением, затем отвел взгляд. Никому здесь не приходилось легко.

— Слово, которое вы мне дали, сир, — произнёс он после недолгого молчания, и голос его прозвучал неестественно-спокойно для сцены, которая только что произошла. — Можете считать, что я вам его вернул.

Не дожидаясь ответа от короля, губернатор спрятал бумаги в карман и открыл дверь. 

— Майор Рольф! — крикнул он. — Обыщите здесь все. 

Конечно же, они ничего не нашли. Бумаги Хэммонд сжег у себя в кабинете той же ночью. 

Это была переписка с маркизом Ормондом, в которой Карл признавался, что не собирается соблюдать никакие соглашения ньюпортского договора и просил о помощи из Ирландии. Кромвель собирался присоединить её к другим доказательствами его измены на процессе, и может быть это уже и не имело такого большого значения, но Хэммонд отчаянно искал способа примириться с собственной совестью. 

Как и мир, за которым пришел парламент — он его не нашел, и возможно Карл был прав, полагая, что компромисс не является удовлетворительным решением. 

На последней неделе ноября Хэммонд наконец-то получил от Ферфакса отставку. Он оставался губернатором Уайта, но за безопасность короля теперь отвечали другие люди. В Ньюпорт явился полковник Юэар с недвусмысленно большим отрядом. На другой день короля посадили в карету и повезли на север, чтобы переправить его на большую землю, в замок Херст, где он должен был дожидаться суда.

Хэммонд сопровождал эту процессию верхом в компании своих офицеров. На душе у него было скверно. Он следил за королем издалека, когда тот шел по пристани и прощался со своими людьми, которым не позволили ехать с ним дальше. Снег падал в мутной полутьме предрассветных сумерек, море шумело, набрасываясь волнами на берег. Карл задержался, чтобы ещё раз сказать что-то герцогу Ричмонду, но солдат из отряда Юэара довольно грубо толкнул его к трапу. 

Несколько шлюпов отчалило в морозную дымку, повисшую над проливом. Король сидел на корме под неусыпным надзором конвоиров и, кутаясь в свой черный плащ, глядел на тех, кто остался на берегу. Он пересекся взглядом и с генерал-губернатором, но нельзя было сказать, о чем он думал. Его торжественно-печальное лицо оставалось бесстрастным. 

Хэммонд наблюдал за его медленно удаляющейся темной фигурой, пока и она, и лодки не скрылись в тумане.