Там, где кончаются карты (гет)

Хогвартс горел. Не метафорически — буквально. Пылали балки в Большом Зале, дымились обломки Северной Башни, огненные заклятия Пожирателей оставляли кроваво-красные шрамы на древних камнях. Воздух звенел от воплей, криков команд, шипения смертоносных заклятий и грохота рушащихся стен. Запах гари, пороха, крови и пыли стоял невыносимой пеленой. Гарри метался по знакомым коридорам, превращённым в поле боя, его сердце бешено колотилось не только от адреналина и ярости, но и от одного имени, выжжённого в сознании: *Гермиона*. *Где она? Жива ли?*

Он протиснулся через завал у Зала Загадок, отстреливаясь от нападавшего Пожирателя (*«Ступефай!»*), и вырвался к основанию огромной статуи Горгоны у входа в один из внутренних дворов. И увидел *ее*. Гермиона. Она отбивалась спиной к обломкам арки от двух Пожирателей. Ее волосы выбились из пучка и вились диким ореолом вокруг лица, залитого сажей и кровью из рассеченной брови. Мантия была порвана в клочья, одна рука неестественно прижата к боку — возможно, сломана или вывихнута. Движения ее были по-прежнему быстрыми и точными (*«Протего!»* щит отразил зеленый свет), но в них читалось смертельное изнеможение. Она отступала под напором.

Ярость, холодная и четкая, накрыла Гарри. Он не кричал. Он действовал.

— *Ступефай максима!* — его заклятие ударило, как таран, сбив первого Пожирателя с ног и отшвырнув его в стену. — *Экспеллиармус!* — Палочка второго вырвалась из руки и улетела в темноту. Гермиона, не теряя ни секунды, довершила: *«Петрификус Тоталус!»* Пожиратель застыл в нелепой позе.

Их взгляды встретились через дым и летящую пыль. В ее карих глазах, широко раскрытых, промелькнуло дикое облегчение, безумная радость и немой вопрос: *Ты цел?*

— Гарри! — ее голос был хриплым от криков и дыма.

Он уже бежал к ней, не обращая внимания на грохот нового обвала где-то справа. Они схватились в объятия посреди падающих камней и летящих искр. Он вжался лицом в ее волосы, вдыхая знакомый запах, смешанный с гарью, пылью и железным привкусом крови. Его руки сжимали ее, пытаясь убедиться, что она здесь, живая, целая (ну, почти). Он чувствовал дрожь в ее теле — или это дрожал он сам?

— Ты цел? — она отстранилась, ее руки схватили его лицо, глаза лихорадочно бегали, выискивая раны. — Ранен? Где Вол...?

— Позже! — перебил он, перекрывая грохот битвы. Его руки легли ей на плечи, пальцы впились в ткань ее робы. Вокруг них бушевал ад — стоны раненых, крики сражающихся, вой магии, — но в этот миг для него существовала только она. И страшная мысль, что это может быть последняя их встреча. — Гермиона, слушай меня! — его голос был низким, срочным, он перекрывал хаос. — Что бы ни случилось… где бы я ни был… Я…

— *Нет!* — Она резко подняла руку, прижав пальцы к его губам. Ее глаза горели невероятной силой, смешанной со слезами. — Не смей! Не смей прощаться! Ты *вернёшься*! Ко мне! Слышишь, Гарри Поттер? Ты вернёшься! Потому что я… — голос ее сорвался, — я не переживу этот мир без тебя! Не переживу! Понял?

Его сердце сжалось и распахнулось одновременно, затопив теплом даже этот ледяной ужас. Он схватил ее руку, прижал ладонь к своей груди, прямо над бешено колотящимся сердцем.

— Потому что ты мой дом, — прошептал он, повторяя их клятву из холодной палатки, слова, ставшие их талисманом, их сутью. — И я вернусь домой. Клянусь тебе. Жизнью клянусь.

Она кивнула, слезы текли по ее грязным, исцарапанным щекам, оставляя чистые дорожки. Никаких других слов не было нужно. В ее глазах он читал ту же клятву — *выжить, вернуться, быть вместе*. Это было сильнее любого заклятия.

— Иди, — сказала она, выпрямляясь во весь рост, ее хватка на палочке стала железной, несмотря на боль в боку. Взгляд снова стал острым, готовым к бою. — Заверши это. Я буду рядом. Всегда. *Протего Глобус!* — Ее щит встал стеной перед ними, отразив летевшее из темноты заклятие.

Они обменялись последним, стремительным поцелуем — не нежным, как в палатке, а горячим, отчаянным, полным неистовой силы и нерушимого обещания. Поцелуем солдат перед последним броском. Поцелуем людей, знавших цену потери и ради чего они сражаются до последнего вздоха.

— Береги себя! — крикнул он, уже отбегая, чувствуя ее взгляд у себя за спиной.

— Ты тоже! — ее голос, полный той самой непоколебимой веры, что держала его все эти годы, донёсся ему вслед сквозь грохот битвы.

Гарри мчался по знакомому, но неузнаваемому коридору Седьмого этажа, мысленно выстраивая путь к Шкафу Найденного, к мысли о Разделении, к финальной встрече. Дым ел глаза, крики сливались в сплошной гул. Внезапно из облака пыли и дыма перед ним выскочила фигура. Рыжие волосы, заплетённые в сбившийся боевой хвост, лицо в саже и царапинах, но глаза — знакомые карие, полные решимости и усталой ярости. Джинни Уизли. Она только что отразила заклятие (*«Протего!»*), и ее палочка мгновенно навелась на нового противника — им оказался он.

— Гарри! — вырвалось у нее, и в этом одном слове — облегчение, страх за него, и всепоглощающая тревога за семью. Она опустила палочку, но не расслабилась, оглядываясь по сторонам, готовая к новой атаке. За ее спиной, в дыму, мелькали фигуры — Фред и Джордж отступали под натиском, прикрывая Перси.

— Джинни! — Гарри остановился, переводя дух. Взгляд его автоматически скользнул по ней — цела, на ногах, боец. Но времени не было. — Ты… братья? — Он кивнул в сторону мелькавших рыжих голов.

— Держатся, — коротко бросила она, ее голос был хриплым, но твердым. Она шагнула ближе, ее глаза впились в его лицо, выискивая правду, которую он не мог сказать. — Ты… ты знаешь, что делать? Где он? — Она не назвала имя, но оно висело в воздухе между ними.

Гарри кивнул, тяжело сглотнув. Он не мог объяснить про крестражи, про жертву. Не сейчас. Не ей. — Знаю. Иду.

Между ними повисло молчание, густое, как дым, наполненное грохотом битвы, криками, шипением заклятий и… всем невысказанным прошлым. Детская влюбленность. Поцелуи под омелой. Надежды, разбитые пророчеством и войной. Гарри видел, как в ее глазах мелькают тени этого прошлого — боль, вопрос, может быть, даже упрек. Но поверх них лежало что-то более сильное, более взрослое. Понимание. Принятие. Не его выбора в любви, а его судьбы.

Ее взгляд скользнул в ту сторону, откуда он прибежал, туда, где осталась Гермиона, отбиваясь у статуи. В ее карих глазах вспыхнуло внезапное, острое осознание. Глубже, чем у Рона. Более… окончательное. Она увидела не просто друга, а *его* якорь. *Его* дом. Она снова посмотрела на Гарри. Не на мальчика, в которого была влюблена, а на человека, несущего на себе неподъёмную ношу.

— Она… — Джинни кивнула в сторону двора, голос ее не дрогнул, но стал тише, пронзительнее. — Она с тобой? По-настоящему?

Гарри встретил ее взгляд. Честно. Без колебаний. Без стыда. — Да. — Одно слово. Но в нем была вся правда их палатки, их клятв, их любви, рождённой в огне войны.

Джинни сжала губы. Быстрый, почти незаметный кивок. Не упрек. Не горечь. Принятие. Как солдат принимает приказ. Как женщина принимает выбор мужчины, которого когда-то любила. — Тогда береги ее, — сказала она резко, и в ее голосе зазвучала та же сталь, что и у Гермионы. — И себя. Потому что этот мир… — она махнула палочкой, указывая на руины, на бой, — …он нужен *вам* обоим. Чтобы отстроить его заново. Чтобы жить. — Ее глаза на мгновение смягчились, в них мелькнула тень старой нежности, уже не романтической, а глубоко человеческой. — Удачи, Гарри. Выживи. Ради нее. Ради всех нас.

Она повернулась, не дожидаясь ответа, и бросилась обратно в дым, к братьям, ее рыжий хвост мелькнул и исчез. *«Иди! К Джорджу! Фред, прикрой левый фланг!»* — ее команда донеслась сквозь грохот.

Гарри замер на секунду, глядя ей вслед. Прошлое — нежная, пылающая ревностью школьница, его первая любовь — окончательно отпустило его, как ненужный плащ. Осталось только уважение к бойцу, к подруге, к сестре его лучшего друга. И тихая благодарность за ее слова. *«Мир нужен вам обоим»*. Да. Именно так. Его путь лежал вперед. К Волан-де-морту. К жертве. К концу. И назад — к Гермионе. К дому. Он развернулся и побежал, не оглядываясь.

Он оглянулся на бегу, уже на подходе к винтовой лестнице. Гермиона стояла у разбитой статуи, маленькая и несгибаемая. Ее щит треснул под ударом, но держался. Она метнула какое-то сложное, искрящееся заклятие в здоровенного Пожирателя, ломившегося на нее, заставив его отступить с ревом. Их взгляды встретились через весь хаос двора, сквозь дым, пыль и летящую магию — на долю секунды. И этого хватило. Хватило, чтобы прочесть в ее глазах ту же непоколебимую волю к жизни, ту же ярость защиты, что горела и в нем. Хватило, чтобы знать: они оба будут драться как львы. До конца. За жизнь. За любовь. За то тихое место у очага, которое они называли домом и которое они однажды, непременно, отстроят заново. Вместе. Посреди пепла этой войны. Клятва «вернуться домой» звенела в его крови громче всех заклятий мира.