Чёртовы крылья (гет)

Туалет всё ещё пах лавандой, но запах был бессмысленным — он не мог перебить ни ржавую медь крови, ни дымящийся запах кожи, обожжённой волшебством, ни... сожженное спокойствие. То самое, которое Снейп так ценил в своей ночи.

Она сидела на полу, сгорбившись, заливаясь беззвучными слезами, дрожащая от шока. На её спине, где рубашка была разорвана, медленно, капля за каплей, стекала кровь. Там же выросло нечто, обернувшее её в символ собственной ошибки. Чёрные крылья. Частично расправленные, похожие скорее на вырванные и пришитые обратно.

Снейп стоял, вжав пальцы в виски. Он пытался не выть.

— Мисс Грейнджер, — процедил он наконец, голосом сквозь ножевую решётку. — Объяснитесь. Немедленно.

— Я… — голос был хриплым, сорванным. Она не смотрела на него. — Я просто… я не хотела провалиться… я… думала, если подменю зелье… и изучу его… всё под контролем…

— Под контролем? — Его голос остался на том же уровне, но в нём начало вибрировать железо. — Вы… подменили зелье, предназначенное для..... — Он запнулся. — И выпили его?

— Это.. Это вышло случайно, — сжалась она. — Я испугалась. Миртл появилась. Я…я пролила

Она всхлипнула и закрыла лицо руками.

Снейп медленно подошёл и присел на корточки. Осмотр. Практичный, как у врача. Ни одного ненужного жеста. Внимание к суставам крыльев, коже на спине, волокнам перьев. Странный блеск в их поверхности. Он даже коснулся края одного крыла перчаткой — крыло дёрнулось. Чувствительность осталась. Значит, трансформация частичная, ещё нестабильна.

Он глубоко вдохнул.

— Вам нельзя никого касаться. Понимаете?

— Что? — она подняла на него заплаканные глаза.

— Я объясню. Но главное — никого. Ни в коем случае. Ни рукой, ни щекой, ни даже локтем.

Он встал и отступил назад.

— Это чёртово зелье было... экспериментальное. Комиссия по этике о таком даже слышать бы не хотела.

Он снова выругался — в этот раз по-настоящему. Закатил глаза, потом поднял палочку.

— Я не хочу, чтобы это услышал кто-то ещё. Ни Пивз, ни Филч, ни Уизли, ни Поттер. Только один человек может сейчас решить, как дальше быть.

Секунду он колебался — будто сам не хотел звать его. Но потом всё же прошептал:

— Патронус.

Из кончика палочки вырвался серебристый силуэт. Олень? Нет. Махровая летучая мышь, хлёстко скользнувшая вдоль потолка. Она растворилась, унося сообщение: "Директор. Немедленно. Северный туалет. Один."

Потом, молча, он снял с себя мантию — тяжёлую и теплую... Аккуратно, стараясь не смотреть в лицо девочке, он накрыл ей плечи. Крылья неловко пошевелились, но остались под тканью.

— Благодарю, — выдавила она, почти шёпотом.

— Не за что, — холодно отозвался он. — Я не для комфорта. Чтобы тебя не тронул директор. Его первая реакция — всегда хватать за руки.

Секунда — и каминная сеть, специально установленная в самых дальних частях замка, вспыхнула серебром.

Дамблдор появился без звука. Мантия его струилась, глаза светились любопытством. Улыбка уже была на губах — и начала стираться.

— Северус, ты... позвал меня в туалет?

— Не подходите ближе, — мгновенно рыкнул Снейп, поднимая руку. — Не трогайте её. Ни в коем случае.

Дамблдор остановился. Его взгляд прошёл по девушке, распластанной у стены, по чёрной мантии, обволакивающей плечи, по Снейпу, стоящему, будто щит. И лицо директора стало серьёзным.

— Объясни. Всё.

— Она подменила зелье, предназначенное для Малфоев. Сегодня вечером. Оно попало на кожу. Результат — наглядный, — коротко бросил Снейп. — Зелье экспериментальное. Рабочее название — «крылья любви». Разработано по... индивидуальному заказу.

— Заказ? — Дамблдор приподнял брови.

— Люциус. Кто же ещё, — сухо.

Он закатил глаза.

— Его вкусы не обсуждаются. Но суть зелья в следующем: при попадании вовнутрь оно формирует временные крылья — символически, эффектный внешний признак. Кроме того, в теле начинается… скажем так… биохимическое возбуждение. Сильное. Нарастающее. Разрешается оно только… после полового акта с тем, кого первым коснулся человек после приёма. Это важно. Не любой партнёр. Именно тот. Один.

— Ах. — Дамблдор почесал висок. — А Грейнджер...

— ...Не пила. Она не идиот. Уже нет, по крайней я так думал. — Снейп скривился. — Судя по отсутствию... признаков. Возбуждения нет. Значит, зелье на коже. Только трансформация. Физическая. Без ментальных и эмоциональных последствий. Пока.

Дамблдор кивнул медленно.

— Значит, прикасаться нельзя?

— Никак. Если кто-то коснётся — импульс зафиксируется. Будет считаться "тем самым". И последствия будут соответствующими. Желание, направленное на касание, вырастет в геометрической прогрессии. Сперва психологически, потом физически. Это пыльник, Альбус. Магический феромон. Только активируемый прикосновением.

Повисла тишина. Туалет, лиловый и белый, оказался слишком светлым для таких разговоров.

— Полагаю, — сказал наконец Дамблдор, — мы никому об этом не скажем. Ни слова.

Снейп молча кивнул. Гермиона едва заметно сжалась под его мантией, но молчала.

— Мы с тобой, Северус, поищем способ снять это. Аккуратно. Без огласки. — Пауза. — Иначе это выльется в скандал, сравнимый разве что с тем, когда профессор Стрэндж влюбился в Флоренс, свою метлу.

Снейп закатил глаза.

— Директор Альбус...

— Я серьёзен, Северус. Твоя ученица в опасности. Это интимная, магически заряженная ситуация. Всё, что ей нужно сейчас, — стабильность. Покой. И никакого прикосновения.

Он посмотрел на Гермиону.

— Верно, мисс Грейнджер?

Она молча кивнула.

— Хорошо. Тогда я оставляю вас. Северус, ты позаботишься о ней. Утром она должна быть в изолированной палате. Ни с кем не контактировать. Ни с кем. Ни с Поттером, ни с Уизли. Ни с кем из преподавателей.

Дамблдор развернулся к камину.

— И… если Люциус спросит, где его зелье…

— Скажем, что оно вызвало побочные эффекты и мы ведём перерасчёт дозировки, — быстро вставил Снейп.

— А если он потребует возврата средств?

— Я вышлю совой.

Дамблдор усмехнулся и исчез в зелёном пламени.

Старая спальня в северной башне, где обычно доживали свои дни учебные совы и забытые ученические проекты, теперь обрела нового, вынужденного жильца. Комната была крохотной, каменной, с узким окном, прорубленным в толще стены, сквозь которое не пролез бы и кулак. Пахло пылью, сыростью и старыми пергаментами — но Гермиона чувствовала себя в этом закутке почти в безопасности. Почти.

После ночного кошмара в туалете, после взгляда Снейпа — злого, но не полного отвращения — после слов Дамблдора о "разумности уединения", — всё покатилось так быстро, что она не успела опомниться. Вспышка Патронуса, хруст костей от боли, когда крылья прорывали её кожу… Всё это теперь осталось позади, растворилось в глухом ритме дня: один и тот же ужин, одно и то же лицо, одни и те же жёсткие взгляды.

Снейп появлялся трижды в день. Ни больше, ни меньше. Ровно. Не шумел дверью, не стучал — просто входил. Приносил еду, иногда книги, всегда с каменным лицом. Первые два дня Гермиона даже не пыталась с ним заговорить. Она ела молча, он молча наблюдал, проверял температуру, цвет зрачков, сухость кожи на спине и состояние "отростков" — так он называл её крылья. Ни слова жалости. Ни малейшей попытки проявить сочувствие. Только контроль и презрение.

— Всё могло бы быть проще, если бы вы не были такой… — начал он однажды, принося суп в старой железной кастрюле.

— Такой какой? — Гермиона резко подняла голову. — Такой умной? Такой ответственной? Или такой паникёршей, что решила поменять чёртов флакон, потому что вы пугали нас своим заданием, как проклятием?

Он замер.

— Такой глупой, — бросил он сухо. — Потому что умная бы поняла, что зелье, находящееся в моём личном шкафу, скорее всего, не имеет отношения к экзамену.

— А вы могли бы не устраивать цирк в классе, угрожая нам провалом? — вскипела она.

Он прищурился.

— Если бы вы все не были идиотами, не приходилось бы играть пугало.

— О, благодарю, профессор. Я так благодарна вам за ваши педагогические методы. Просто восхищена.

— Молчите и ешьте, мисс Грейнджер, пока ваши крылья не завяли от драматизма.

Так и проходили их дни: препирания между глотками супа, между бинтами и магическими компрессами. Крылья — теперь не просто отростки, а настоящие, тёплые, живые — зудели, распрямлялись, подрагивали при изменении настроения. Поначалу они выглядели как полусырые образования из мышц и тёмной кожи, но к четвёртому дню приобрели почти аристократический облик — гладкие, блестящие, угольно-чёрные с фиолетовым отливом на свету. Северус отметил это, как и всё прочее, сухо и безэмоционально.

Друзья Гермионы были в панике. Это она знала точно. И знала, что Хогвартс бурлит. Но ни Гарри, ни Рон, ни даже Лаванда не смогли пробиться в её временное убежище. Мадам Помфри строго говорила: «Грейнджер на лечении, её нельзя тревожить». Минерва была ещё жёстче: «Не задавайте лишних вопросов, мистер Уизли, если не хотите провести остаток семестра в библиотеках». Дамблдор играл роль отстранённого директора, наблюдающего за происходящим будто бы с небес. Но было очевидно — он знал всё.

Он даже приходил. Один раз. На третий день. Без предупреждения.

Снейпа не было, и Гермиона, привыкшая уже к одиночеству, чуть не вскрикнула, увидев в проёме высокую фигуру с серебристой бородой. Но радость быстро сменилась тревогой — он сделал шаг, протягивая руку, будто хотел приобнять, помочь ей подняться.

И крылья вздрогнули.

Мир закружился. Она почувствовала, как грудь наполнилась странным жаром. Жар разливался вниз — к животу, к ногам. Беспокойство. Возбуждение. Притяжение.

Гермиона в ужасе отшатнулась, споткнулась, упала на колени. И тут же в комнату ворвался Снейп.

— Не трогайте её! — его голос был как удар кнутом. — Назад, Альбус!

Дамблдор замер, лицо его побелело.

— Северус… я только хотел…

— Я предупреждал вас. Словами. Заклинаниями. Даже Патронусом. Не прикасаться. Ни к чему. Ни к ней.

— Прости… — директор опустил глаза.

— Уходите, — процедил Снейп. — Немедленно.

С тех пор Снейп не позволял никому входить. Даже сам он держался на расстоянии. Не касался. Даже когда осматривал её раны, делал это через перчатки, магическими инструментами. Он не смотрел ей в глаза. Не дышал слишком близко. Как будто боялся.

Гермиона тоже боялась. Потому что она видела — однажды, мельком, когда он задержал взгляд чуть дольше, чем обычно, — в нём было что-то опасное. Что-то зовущие.

Никто не объяснил ей, как долго это будет продолжаться. Никто не сказал, исчезнут ли крылья, если она никого не коснётся. Но она знала — стоит только ошибиться, одна секунда, одно случайное прикосновение — и последствия могут быть… слишком личными.

Слишком необратимыми.

Слишком... постыдными.