Там, где гаснут звёзды (гет)

Хогвартс проснулся не сразу.

Он проснулся не с криком будильника или хлопком дверей, а с запахом кофе и подгоревших тостов, проплывающим сквозь коридоры. Первое утро учебного года было всё ещё обёрнуто в мягкий сентябрьский туман. Совы сновали в сером небе над башнями, унося письма и возвращаясь с утренними выпусками Ежедневного пророка. В замке царила тишина, прерываемая лишь скрипом половиц и шорохом мантии где-то в коридоре.

Гарри вылез из кровати медленно. Тело было будто из свинца, а мозг из ваты. Кровать оказалась чуть мягче, чем он помнил. Комната просторнее. Всё дело было в том, что теперь, после реконструкции, седьмокурсникам дали отдельные спальни. Почти как в факультетских башнях, только без вечного надзора и с возможностью не заправлять кровать.

— Это была лучшая ночь за весь год, — буркнул Рон из соседней комнаты, валяясь на кровати без простыни. — Я спал на животе, на спине, на боку… даже по диагонали.

— Это потому что ты украл у меня одеяло, — раздался голос Гермионы с порога. Она уже была одета, причёсана и, конечно, с пером и блокнотом в руках.

— Ты что, уже проснулась? — Гарри щурился. — Солнце ещё не решилось встать, а ты уже конспектируешь?

— Мы снова в Хогвартсе. Надо быть организованными, — ответила она невозмутимо. — И да, между прочим, завтрак уже идёт. Вы либо идёте, либо я оставляю вас голодать и списываю как потери.

Гарри переглянулся с Роном.

— Думаешь, она снова составила расписание на стену? — прошептал он.

— Не удивлюсь, если она установила себе режим по минутам, — отозвался Рон.

— Рональд, я слышу, — бросила Гермиона, не оборачиваясь.

К самому завтраку Большой зал снова начал заполняться не шумом, а ритмом. Люди входили осторожно, как будто всё ещё учились быть вместе. На центральном столе том, что стал «старшим», сидели ученики, которые за один год повзрослели на лет десять.

Некоторые всё ещё по инерции тянулись к углам зала. По привычке, «поближе к своим». Но теперь "свои" распределялись иначе.

Дафна Гринграсс, слизеринка, села рядом с Ханной Эббот, пуффендуйкой. Обе сделали вид, что это случайно. Падма Патил вежливо поздоровалась с Тео Ноттом, и он, к удивлению, ответил без ухмылки. Невилл сел рядом с Миллисентой Булстроуд, и между ними, кажется, возникло обсуждение удобных ботинок для теплицы номер пять.

Гарри, Рон и Гермиона заняли места ближе к середине. Они наблюдали.

— Странно видеть, как слизеринцы теперь здороваются, — пробормотал Рон, почесав свой лоб.

— Ещё более странно, что мне это не хочется оспаривать, — отозвался Гарри.

— Война многое сдвигает, — заметила Гермиона. — Даже распределение за завтраком.

На длинных столах теперь сидели смешанные факультеты. Больше не было строгости, только зоны для младших, старших и тех, «кто успел повоевать».

— Честно говоря, мне это даже нравится, — сказал Гарри, разливая себе кофе. — Никто не кидает на меня взгляды "О, это Избранный", и никто не суёт мне «Бабушкину настойку от послевоенного шока».

— Потому что ты сбрил волосы, — хмыкнул Рон. — Вчера я видел, как первокурсники обсуждали, кто ты: то ли старший брат Гарри Поттера, то ли потерянный профессор.

— Зато ты теперь официально похож на кота, на которого упал шкаф, — парировал Гарри. — Ты хоть видел себя после поезда?

— Вы оба выглядите, как будто только что сбежали из гоблинского подполья, — спокойно сказала Гермиона, отбирая у них сливочный пирог. — Сосредоточьтесь на еде. У нас завтра тестирование.

— В первый же день? — простонал Рон. — Я что, вернулся в Хогвартс добровольно ради тестов?

— Это не обычный тест, — Гермиона открыла блокнот бордового цвета. — Это магическое распределение по предметам: чтобы не гонять нас по всем урокам, дадут выбрать только нужное для квалификации.

— А можно выбрать «поспать»?

— Только если ты станешь профессором Сна. Или Угрюмости.

— Тогда Гарри подойдёт лучше, — серьёзно сказал Рон. — Его лицо уже год как в режиме «я устал от всего».

Гарри откинулся на спинку с видом мученика.

— Я просто не был готов к тому, что после войны будет…

Он задумался.

— ..бухгалтерия.

— Добро пожаловать в настоящую жизнь, — вздохнула Гермиона, убирая блокнот в сумку.

После завтрака выяснилось, что жить в Хогвартсе теперь можно почти как в общежитии.

Больше свободного времени, ограниченное количество уроков, новый факультатив по послевоенной практике, и — что особенно порадовало Рона — запрет на вечерние допросы в кабинетах деканов.

— Ну наконец-то! Никаких «мистер Уизли, объясните, почему вы заколдовали тарантула, чтобы он сыграл гимн факультета»!

— Ты же сам это и придумал, — напомнил Гарри.

— Но всё равно! Я хочу жить без суда!

Гермиона проверяла расписание.

— У нас первая встреча с профессором Синестрой. Она теперь ведёт новый курс — «Магическое восстановление и политика».

— Подожди. То есть мы будем учиться… как не дать миру снова развалиться? — нахмурился Гарри.

— Примерно так. Хотя я бы сказала: «как не дать глупым людям снова всё испортить».

— Прекрасно, — Рон поднялся. — Значит, сегодня мы узнаем, как исправить мир. На завтра ставлю пункт «как починить меня».

Гарри рассмеялся впервые за долгое время — не потому что было смешно, а потому что было по-настоящему живо.

И вдруг он понял: да, вокруг ещё много незалеченного.

Но утро было тихим.

Голова ясной.

А Гермиона рядом.

И это, может быть, уже начало чего-то нового.

Аудитория, где проходил курс «Магическое восстановление и политика», отличалась от других помещений Хогвартса. Она напоминала что-то среднее между уютной гостиной и штабом мирных переговоров.

Высокие окна были затянуты светлыми шторами, мягкий свет плавал в воздухе, отражаясь от тёплого дерева. В углу потрескивал камин, из чайника на волшебной подставке поднимался запах корицы и сушёных яблок. Кресла стояли не по факультетам, а хаотично. Здесь не было ни львов, ни барсуков, ни змей, ни орлов. Только усталые лица.

— Или нас перепутали с кружком магической терапии.. или нас сейчас заставят делиться чувствами, — прошептал Рон, садясь в мягкое кресло, которое тут же обняло его с пугающей любовью. Рон устроился рядом, опустившись в кресло с шумом, будто протестуя против самой идеи "внутренней работы". Он поёрзал, попытался найти подлокотники, потом сдался и развернулся вбок, как будто мог отвернуться от курса.

— Если мы начнём обниматься с мебелью, я выйду, — буркнул Гарри, осторожно присаживаясь. Кресло угрожающе хрустнуло.

Гарри чувствовал, как кресло под ним слегка покачивается. Заклинание утешения, наверное. Он не был уверен, нравится ли ему это. Война приучила сидеть жёстко, настороженно, не давая себе слабости расслабиться. Впервые за долгое время он сидел в круге, где не было передовой и тыла. Только лица. Некоторые знакомые, некоторые с заплатками времени. Но главное — рядом были Рон и Гермиона.

Гермиона устроилась с достоинством, будто она здесь преподаватель. Её руки уже сжимали блокнот, страницы исписаны заголовками. Перо чуть дрожало от нетерпения. Но и она, хоть и делала вид, что полностью сосредоточена, периодически бросала взгляд на Гарри. Проверяя: тут ли он, в себе ли, держится ли.

— Это логично. Восстановление — это не только здания. Это принципы, мышление, законы…

— …и бесконечные лекции, — добавил Рон, катая под ногой перо.

Гарри молчал, но взгляд его бегал по деталям: магически восстановленные карты Британии с обновлёнными границами волшебных сообществ. Некоторые были зачёркнуты. Некоторые — светились новыми отметками. На стене висело перо, в воздухе писавшее:

"Мы не говорим, чтобы обвинять. Мы говорим, чтобы понять."

Входили ученики — те, кого Гарри знал, и те, кого помнил только по битве. Шрамы, заколдованные перчатки, изменившиеся лица.

Появилась профессор Синестра. Она казалась чужеродно-собранной на фоне всей этой мягкости. Раньше преподаватель астрономии, с её плавными жестами и голосом, усыпляющим хуже лекций по ЗОТИ в третьем году. Теперь человек, который будто вытянулся из теней войны и вплёл эти тени в свой голос.

Она была одета в тёмно-синий строгий жакет с серебристым платком на шее, затянутым чуть туже, чем нужно. Волосы собраны в аккуратный пучок, но по шее скользнул один бунтарский локон, словно не поддавшийся ни заклинанию, ни приказу. На пальце кольцо с простым чёрным камнем, не сверкающим, а скорее поглощающим свет.

— Доброе утро, класс.

Она прошлась по кругу, зорко рассматривая каждого ученика.

— Вы знаете, что есть те, кто не пришёл в школу. Не потому что погибли. А потому что не смогли вернуться. Потому что боятся. Или стыдятся.

Она остановилась перед креслом, в котором сидел Невилл. На мгновение, затем пошла дальше. Без слов. Но Невилл потом очень долго не поднимал глаз. Синестра подошла к центральному месту. Не села.

— Моё имя — профессор Синестра. Я преподавала звёзды, пока не поняла, что действительно важнее.

— Этот курс — не о правилах. Он о том, почему правила ломаются. И кто потом их склеивает.

Рон незаметно наклонился к Гермионе:

— Это она сейчас нас так тонко обозвала?

— Тихо, я записываю, — прошептала Гермиона, заполняя страницу записями.

— Мы пережили войну. Но не победили в головах, — сказала Синестра. Казалось, её голос проносился эхом в головах каждого в кабинете. — Среди нас сидят те, чьих родных не простили. Те, кто сам до сих пор не уверен, на чьей был стороне.

Многие опустили глаза. Кто-то замер. В комнате повисло напряжение.

— Этот курс не про мораль. Не про «хорошо» и «плохо». Он про то, как живут рядом те, кто ненавидел друг друга. И что будет, если не научатся перестраиваться.

В воздухе возник магический круг. С одной стороны — слово "традиции", с другой — "перемены".

— Мы не будем учить, как правильно. Мы будем спрашивать: почему вы так решили.

Рон тихо отодвинулся в кресле:

— Я, например, считаю правильно, если на уроке раздают еду…

— Мы не на этом факультативе, — отозвалась Гермиона без отрыва от записи.

— Война разделила магическое общество, — продолжала Синестра. — И нам нужно честно обсудить, почему. Кто решал, что кровь важнее способностей? Почему некоторые семьи молчали? Почему у вас были друзья, а теперь вы не можете смотреть им в глаза?

Удар был почти физическим. Гарри почувствовал, как у него сжалось горло.

— Сколько вы знаете людей, которые после войны изменились? — спросила профессор. — Стали молчаливыми? Злыми? Подозрительными? Или наоборот — слишком шумными, будто ничего не случилось?

Гермиона сжала губы. Рон делал вид, что изучает чайник.

— Эти изменения — тоже магия. Только если вы их игнорируете — они копятся. А потом… взрываются.

— Отлично, — пробормотал Рон. — Теперь меня сравнили с проклятым чайником.

Профессор сделала паузу. А потом сказала:

— Первое задание. Возьмите лист. Напишите: "Что я больше всего боюсь снова потерять." Затем сожгите. Не заклинанием. Просто огнём.

Когда она говорила, она почти не жестикулировала. Только голос. Он звучал так, будто был натянут, как струна и от любого резкого движения мог бы оборваться. Она не поясняла. Не улыбалась. Только внимательно смотрела, как по комнате начали медленно опускаться листы пергамента

Перед каждым ученикам опустился пергамент. Чернила появлялись только у тех, кто действительно хотел писать.

Гарри держал перо. Не двигался.

Слова крутились в голове, но не хотели ложиться на бумагу.

Он посмотрел на Рона. Тот, нахмурившись, написал что-то, закрыл ладонью и замер. Потом быстро сложил лист пополам. Он даже не стал смотреть, как сгорит.

Гермиона писала медленно, аккуратно. Почти печатными буквами. Её лицо оставалось спокойным, но подбородок дрожал. Гарри знал этот взгляд. Это был её способ не развалиться. Структурировать даже боль.

Гарри долго смотрел на пустой лист. Потом медленно вывел:

«Нормальность»

Ниже: «Тех, кто знал меня до всего»

И совсем внизу, почти не осознавая: "Джинни"

Он замер. Потом подошёл к чаше с живым огнём. Бросил туда лист.

Пламя вздохнуло — и проглотило его.

Когда они вернулись в общую гостиную — ту самую, что теперь называлась просто "Старшая комната", без всяких гербов, но с диванами, картами, и запахом кофе, — солнце уже подсело, крася потолок в медно-золотистый. Рон первым бросился в кресло, в котором был заметен подозрительный прожжённый след.

— Никогда больше не хочу говорить о чувствах, — простонал он, закинув ноги на подлокотник. — Это был не урок, а психологическая атака.

— Рон, ты написал на листе всего два слова, — заметила Гермиона, складывая аккуратно свои записи в сумку. — «Мама» и «обед».

— И я до сих пор не готов терять ни то, ни другое, — ответил он с достоинством. — А вот Симус, между прочим, вообще написал "свои брови", и потом чуть не поджёг весь круг, когда его листик загорелся.

— Он же с первого курса склонен к взрывам, — фыркнула Гермиона.

— Зато, надо признать, с возрастом стал артистичнее, — добавил Гарри. — Он же в конце ещё поклонился огню.

Гермиона уселась на диван рядом, скрестив ноги.

— Всё равно, мне понравилось. Это… не похоже на Хогвартс, каким мы его знали. Но, может, это и хорошо.

— Мне не понравилось, что кресло меня погладило, — буркнул Рон. — Оно до сих пор как будто дышит.

— А мне не понравилось, что профессор Синестра смотрела так, будто знает, что я думаю даже до того, как я сам это понял, — добавил Гарри.

Рон зевнул.

— Ну, теперь бы чаю… и чтобы никто не заставлял меня думать о моральной реконструкции магического мира ещё хотя бы неделю.

Он не успел договорить, как в воздухе перед камином вспыхнула серая совиная фигура. Она материализовалась с тихим щелчком, превратившись в письмо, запечатанное печатью с изображением Хогвартса.

— Письмо? Сейчас? — удивился Гарри, потянувшись за конвертом.

Он сломал печать, и в воздухе тут же возник голос профессора Макгонагалл:

"Всем старшекурсникам. Сегодня вы получите задание, связанное с общественной жизнью школы. Каждый должен выбрать одну обязанность из списка, приложенного к письму. Это часть восстановительной программы. Хогвартс — наш общий дом, и его будущее зависит от вас. Выбор обязателен до конца недели. — П.М."

Из конверта вылетел свиток и плавно раскатился по столу. Гермиона тут же схватила его первой и начала читать вслух:

— «Обязанности старшекурсников:

1. Наставник младшекурсников (две встречи в неделю)

2. Дежурный в библиотеке (вечерние часы, помощь мадам Пинс)

3. Сопровождающий по Хогсмиду (контроль за дисциплиной)

4. Ассистент преподавателя (по согласованию с выбранным предметом)

5. Помощник в Зельеварной лаборатории (требуется терпение и закалённый нос)

6. Координатор факультативов и кружков

7. Реставратор магических артефактов (при поддержке Флитвика)

8. Волонтёр в Отделе послевоенного сопровождения (курсы, беседы, поддержка младших)

9. Писарь для хроники Хогвартса (официальная летопись изменений школы после войны)

10. Участник группы по улучшению магических законов (теоретический курс + сессии с Министерством)".

— И это обязательное? — простонал Рон. — Где пункт «пить чай и не трогать никого»?

— Я бы выбрала наставничество, — тут же сказала Гермиона, задумчиво обводя первый пункт. — Или хронику. Или участие в законотворческой инициативе…

— Конечно, ты хочешь все сразу, — перебил её Рон. — А я возьму... мм… реставратор артефактов звучит не так уж и плохо. Может, дадут молоток.

— Реставрация — это не разрушение, — заметила Гермиона.

— Это ты так говоришь. А Флитвик наверняка даст поиграть с каким-нибудь гоблинским щитом.

Гарри молча смотрел на список.

— Я, пожалуй, пойду в Отдел послевоенного сопровождения, — сказал он наконец. — Думаю, я могу быть полезен. Или хотя бы… понять, как всё это работает теперь.

Гермиона кивнула серьёзно.

— Это подойдёт тебе. Ты умеешь слушать людей.

Рон хмыкнул.

— А если я ничего не выберу?

— Тогда, по словам Макгонагалл, тебя распределят автоматически. Возможно в библиотеку. В вечерние часы. Под надзор мадам Пинс.

— Чёрт. Я пойду к Флитвику.