Мистер Барроу: Закаты над Йоркширом (гет)

Три дня. Три дня хождения по лезвию. Каждый взгляд О'Брайен, задержавшийся на мне дольше секунды, заставлял желудок сжиматься в холодный комок. Каждый шорох за дверью каморки вечером — замирать с пузырьком масла в руке, сердце колотящимся о ребра. Я варил крем ночью, завернувшись в одеяло у окна, чтобы запах уходил наружу, в сырую тьму Йоркшира. Свечи жглись мои, сэкономленные.

На четвертый день Гвен поймала мой взгляд, вынося ведро с помоями. Ее кивок был почти невидим. Знак.

Мы встретились в укромном уголке у дровяного сарая после отбоя. Лунный свет выхватывал ее лицо — усталое, но с непривычным блеском в глазах.

— Четыре баночки, — прошептала она, сунув мне сверток в руки. Тяжелый. Монеты. — Молли, Энни, Бетти из прачечной… и миссис Бёрд, кухарка из коттеджа садовника. Говорят… помогает. Потрескавшиеся руки. — В ее голосе слышалась тень гордости. Она протянула ладонь. — И у меня… тоже.

Я развернул тряпицу. Четыре шиллинга! И еще… восемь пенсов. Ее доля.

— Твои, — я протянул ей медяки. — Комиссия.

Она взяла их, пальцы слегка дрогнули. Восемь пенсов. Для горничной — сумма. На книгу. На бумагу для машинописных упражнений.

— Спасибо, — сказала она тише обычного. Не «мистер Барроу». Просто… спасибо. — Она посмотрела на монеты у меня в руке. — А… ингредиенты? Дорого?

— Часть ушла, — соврал я. Ланолин был «зайцем», масло и воск стоили дорого. Но четыре шиллинга — это уже капитал. Возможность купить больше, сделать больше. — Нужно еще. Масло, воск. И… банки. Маленькие жестяные. Можно найти?

Она кивнула, уже деловито.

— У старого Гиббса в деревне. Он жестянщик. Дешево отдаст брак. Я спрошу. Завтра. — Она огляделась. — Надо идти. О’Брайен… она что-то вынюхивает. Спрашивала у Энни, откуда крем.

Ледяная игла прошла по позвоночнику.

— Что сказала Энни?

— Что купила у разносчика. — Гвен пожала плечами, но в глазах тревога. — Но О’Брайен не верит. Я чувствую.

Она скользнула в тень, растворившись в ночи. Я зажал монеты в кулаке. Холодный металл впивался в ладонь. Четыре шиллинга. Первая прибыль. И первая реальная опасность. О’Брайен вела охоту.

На следующий день я чувствовал ее взгляд постоянно. На спине, на затылке, когда я чистил серебро или разносил почту. Она не подходила. Не шипела. Просто… наблюдала. Как кошка у мышиной норы. Карсон хвалил мою работу с гостевой книгой — я аккуратно вывел фамилии для визита епископа, используя каллиграфию из чужих воспоминаний. О’Брайен стояла рядом, улыбаясь едва заметно. Ее молчание было страшнее слов.

Вечером, вернувшись в каморку, я сразу понял. Дверь закрыта, щеколда на месте. Но воздух был другим. Чуть сдвинутый стул. Крошка воска на полу у тумбочки, где ее не было. И запах… едва уловимый, чуждый. Дорогая пудра. О’Брайен. Она побывала здесь. Рылась.

Паника ударила в виски. Я бросился к кровати, отодвинул тюфяк. Моя тайная щель под доской — пуста. Пузырек с остатками миндального масла, кусок воска, тряпица с пятнами ланолина — все исчезло. Осталась только пустота и запах ее предательства.

Я прислонился к стене, пытаясь дышать. Поймана. Она знала. Или догадывалась достаточно. С этими уликами она могла пойти к Карсону. К миссис Хьюз. Обвинить в воровстве. В «недостойных занятиях». В симуляции болезни. Моя карьера в Даунтоне, едва начавшись, могла рухнуть. А Гвен… ее тоже втянут.

Страх сменился холодной яростью. Нет. Я не позволю этой змее уничтожить мой шанс. Мой их шанс. Четыре шиллинга в кармане жали, как обвинение. Надо было действовать. Осторожно. Умно. Как Томас Барроу… но лучше.

Я задул свечу и сидел в темноте, вслушиваясь в скрипы старого дома. Шаги в коридоре. Смех горничных вдалеке. Где-то там была Гвен, не подозревающая, что наша авантюра уже на грани краха. И где-то там — О’Брайен, с моими уликами в кармане, выжидающая момент для удара.

Она хотела войны? Хорошо. Я не был прежним Томасом, но его воспоминания хранили кое-какие грязные секреты. О ее прошлых интригах. О краже броши леди Грэнтэм, которую она подбросила Бейтсу в каноне. Слишком рано для Бейтса… но факт оставался фактом. У меня не было доказательств. Но у меня было знание. И отчаяние.

Я сжал кулаки в темноте. Четыре шиллинга. Первая прибыль. Первая битва. Она только начиналась. И я не собирался проигрывать. Не сейчас. Не когда в кармане звенели первые монеты надежды, а в памяти жил образ Гвен, сжимающей свои восемь пенсов. Это только начало, — подумал я, глядя в черное окно. Мое начало. Наше начало. И никакая О’Брайен его не испортит.