Выбор (гет)

Победа Волдеморту дорогой ценой досталась. И тем ценнее были её плоды и трофеи — это Гермиона понимала. Хоть он и победил, но лишился бессмертия, крестражей, части верных последователей. Самые фанатичные сгинули при битве за Хогвартс. Вместе с самыми храбрыми товарищами Гермионы.

И всё же... Она была его трофеем, которому он дал три обещания, и слово своё он держал. Своеобразно. А Гермиона это пыталась использовать как умела. Вот и сейчас, подобрав юбки чёрного платья, чтобы они не мешали движениям, она упрямо шла к цели — разозлить Волдеморта ещё больше.

Во время очередного собрания, где вновь шли споры о том, как же быть с полукровками и стоит ли их тоже приравнять к существам, как и маглорожденных, Гермиона решилась войти и потребовать своё положенное ей «Чаще». Не из-за желания, а лишь для того, чтобы прервать затянувшийся балаган. И проверить границы, за которые ей дозволено заходить.

Проскользнула в зал для совещаний — тёмный, будто выбитый из куска гранита, освещённый свечами, парившими в воздухе. Там, за длинным отполированным до блеска столом, во главе восседал Волдеморт, а Пожиратели, брызжа слюной, приводили неописуемые аргументы. Вид у её «повелителя» был уставший и скучающий. Однако стоило ей протиснуться в двери и бесшумно пройти к его креслу, как в его алых глазах колыхнулся интерес. Макнейр, на секунду задержав дыхание, что-то продолжил доказывать, Люциус Малфой поджал губы при её появлении, а Волдеморт поднял взгляд на свою служанку.

Тихо подойдя к нему, содрогаясь от своей наглости, но при этом чувствуя лёгкое возбуждение, Гермиона склонилась перед ним. Подняла на него свои карие глаза, полные невинной похоти, и чуть слышно, так чтобы это было доступно только его ушам, произнесла:

— Вы обещали чаще, мой Лорд.

И застыла. Ожидая.

Почти все разговоры стихли, кроме пламенной речи Макнейра, продолжавшего сыпать доказательствами в пользу своей теории. Но, судя по реакции Волдеморта, речь приспешника давно стала фоном.

Медленно он повернулся к ней и посмотрел сверху вниз, красные глаза впились в её лицо. Будто он пытался понять: это дерзость или попытка унизить перед Пожирателями.

— Вы же сами настаиваете на наследнике, — тихо напомнила она. И, подавшись ближе, повторила: — Чаще, мой Лорд, вы обещали.

Внутри всё съёжилось от его гневного взгляда. Его молчание казалось хуже любых слов, превращая каждую секунду в немую пытку. Если бы Волдеморт закричал, применил истязающее заклинание, то всё мигом стало бы гораздо проще. Но вместо этого он продолжал сурово на неё взирать с высоты своего места.

К ней также были прикованы взгляды Пожирателей. Кто-то смотрел с интересом, кто-то — с отвращением, кто-то брезгливо отвернулся, но всё равно искоса поглядывал в её сторону. И Макнейр прервал свою речь.

Гермиона опустила голову ниже и всё же из-под ресниц глянула на Волдеморта. Лучше бы она этого не делала — его вертикальные зрачки превратились в узкие щели. А пальцы с длинными ногтями сжали кожаный подлокотник кресла, едва не оставив царапины на обшивке.

Затем в его лице что-то скользнуло.

Волдеморт повернулся к своим приспешникам, тонкие губы разъехались в издевательской усмешке, он подался чуть вперёд.

— Видели? — голос скользнул, как лезвие. — Даже моя рабыня знает, что слово Тёмного Лорда — закон.

И всё внимание вновь было обращено только к нему.

— Мои обещания — не пустой звук.

Долохов и Скабиор как-то странно поглядывали на Гермиону. Они наводили ужаса не меньше, чем Волдеморт, учитывая, что Гермиона успела познакомиться с ними в подвалах нового «Аврората». По спине прошёл озноб.

— А ты — Уорден, и ты — Рабастан, просите меня нарушить слово! — ладонь Волдеморта хлопнула о стол, а сам он привстал с кресла. — Ещё год назад, в зале Визенгамота, я сказал… — он кинул взгляд на Гермиону. — Выйди. — Голос до дрожи спокойный.

Этой дерзости он ей не простит. Но наказывать будет не здесь, не перед своей свитой. Перед ними Волдеморт использовал её демарш как свой козырь. Теперь он вновь повернулся к приближённым Пожирателям.

— Напомни мне, Люциус, что я пообещал год назад? — Гермиона ощутила между лопаток укол от взгляда Волдеморта. — Когда моя власть стала неоспорима, я сказал..?

Он сделал паузу, чтобы Малфой смог за него продолжить.

— В-вы сказали, мой Лорд, что…

Не дослушав, Гермиона покинула зал. Она и сама слышала, что он тогда сказал. Своими собственными ушами, сидя в «клетке» для бунтовщиков. Тем, кто склонится — он сулил жизнь, тем, кто пойдёт против, — пощады не ждать. Волдеморт не обещал милость, он обещал порядок. Гермиона не склонилась. И вот теперь, через её протест, он смог снова всем напомнить, что его слово незыблемо. Что он — закон.

С ней он тоже выполнял обещания. И этим почему-то притягивал к себе. Тем, что умел держать слово, пусть и на свой манер.

Собрания Пожирателей редко проходили в доме у Волдеморта. Обычно он собирал их в Министерстве, но сегодня, должно быть, обсуждали что-то особенное. Такое, что не должно было выбраться за пределы их узкого круга.

И Гермиона вмешалась…

* * *

— Мерзавка… — шипел Волдеморт, в гневе таща за собой Гермиону. Она не упиралась, шла за ним спокойно, понимая, что мольбами ничего не решить. — Дерзнуть явиться на собрание… — затишье в голосе, за которым обычно следует гроза.

Напоминать ему о мягкости, когда он был в такой ярости, было бы лишним. Гермиона решила разыграть эту карту позже, а пока пошла с карты под названием «покорность». Чуть опустила плечи и подняла на Волдеморта взгляд снизу — так, как он любил: как на господина.

Вот он ввёл её в пустой тёмный зал, где недавно проходило заседание. Свечи всё так же горели под потолком, выхватывая пятном неясного света лишь центр помещения. Их шаги гулко отражались эхом в помещении. Волдеморт толкнул её к столу, так что она ударилась бёдром о край. Затем грубо ухватил за талию и усадил на гладкую чёрную столешницу. Даже через ткань её пробрал холод камня. Руками волшебник упёрся по бокам от её тела, нависнув над ней, чувствовалось, как он тяжело дышал, урезонивая ярость.

Взгляд его ничего хорошего не предвещал. Гермиона поняла, что «Чаще» он ей скоро устроит, и крики будут. Но что это будут за крики? И всё равно призывать его к мягкости было ещё рано. Если она начнёт его просить, то он взбесится на неё ещё больше.

— Как ты посмела? — зашипел он снова, его ноздри раздувались от тяжёлого дыхания.

— Но моё появление сыграло в вашу пользу, мой Лорд, — она старалась смотреть на него так же, как парой часов ранее, когда склонилась у его ног здесь же — в зале, при Пожирателях.

— Тебе повезло, — отрезал Волдеморт, подавшись немного вперёд. — Была бы другая тема на повестке, и я бы тебя убил…

— Я знаю, мой Лорд, — её пальцы скользнули по его плечам, стиснули, а внутри она застыла от ужаса.

— Как много ты услышала? — затребовал он ответ.

Руки продолжали поглаживать его плечи, губы приоткрылись, и Гермиона облизнула их, не отрывая взгляда от разъярённых колючих глаз Тёмного Лорда. Всё же она перегнула со своей игрой. Сердце колотилось всё сильнее, и скрывать испуг становилось труднее.

— Немного, — тихо произнесла она, качнув бёдром чуть вбок, намеренно задев его ладонь. Гермиона старалась выглядеть спокойной.

Его пальцы дёрнулись.

— Но… наверное, мне не следует об этом говорить, — она внимательно смотрела на него, стараясь поймать в лице проблеск азарта, за который могла уцепиться.

— О чём? — ладонь Волдеморта легла на её колено, скрытое чёрной тканью платья. По её коже побежали мурашки.

Взгляд всё ещё устремлён на него, а её тонкие руки всё же скользнули к вороту его тёмной мантии. Он нетерпеливо сдавил её колено так, что она ощутила его ногти. Гермионе нужно было осторожнее выбирать слова для разговора с ним…

— Они ленивы, мой Лорд, — тихо произнесла она, опустив голову, очень стараясь, чтобы слова не звучали нарочито. Но всё равно выходило прямолинейнее, чем она хотела. — Привыкли, что работает за них кто-то другой… — и вновь Гермиона подняла на него карие глаза. — И проблемы не решают, а только создают, и вам потом…

Она смолкла под его жестоким взором. Хватка Волдеморта на колене усилилась и стала болезненной, казалось, что ещё немного — и сквозь ткань он проткнёт кожу на ноге. Он медленно склонил голову набок, будто змея перед броском, прищурился, изучая побледневшее лицо Гермионы. А затем его тонкие губы дрогнули в усмешке, вторая ладонь легла на другое колено.

— Плутовка, всё юлишь? — в его взоре блеснул алый азарт, как только их взгляды скрестились. — И какие же проблемы они создают, поясни?

Её пальцы медленно расправлялись с крючками на его мантии — немой знак лояльности и серьёзности её просьбы несколькими часами ранее. Два крючка уже поддались, расстегнув третий, она обнажила почти белую шею Волдеморта и, подавшись вперёд, мягко коснулась её губами.

— Зачем им теперь понадобились полукровки, мой Лорд? — она прихватила кожу зубами и услышала от него рваный вздох. — Извели всех маггл… грязнокровок? — пришлось ей быстро поправиться.

Ещё тем утром, когда Гермиона поймала Волдеморта на том, что обещания его можно вынудить исполнять, она осознала, что её оружие теперь: покорность и страсть, дозированно и умело применённые. Её язык коснулся яремной вены, протанцевал на ней несколько кругов. Волдеморт развёл её ноги в стороны и, устроившись между ними, медленно повёл ладонь правой руки по ляжке к бедру, поднимая подол платья кверху.

— Когда закончатся полукровки, то останетесь только вы, мой Лорд, — её дыхание остановилось, когда его левая ладонь сжала её грудь. — И тогда ваши приспешники будут искать недостойных среди своих…

— Они уже… — выдохнул Волдеморт ей в ухо. — Но то, что ты оказалась полезна, не спасёт от наказания, Гермиона, — он резко положил руку ей на затылок и дёрнул за волосы, не сильно, но заставляя посмотреть на себя. — А ведь я мог бы на одну ночь вернуть тебя к прежнему состоянию — дать зелье, о котором ты умоляла. Хочешь, чтобы тело вновь подчинялось его воле, а не твоей?

Сердце её рухнуло вниз. Как только ей казалось, что она переиграла Волдеморта, так оказывалось, что он видел её насквозь с самого начала. Теперь мысль об Амортенции казалась невыносимой не потому, что волшебные чувства вдруг заменили настоящие, — нет. Мысль о том, что та правда, которая у неё есть, вновь окажется искривлена, ужасала.

— Нет… — против воли сорвалось с дрогнувших губ.

Но Гермиона попробовала собраться. Поймав его взгляд, она с вызовом посмотрела на него, а затем сжала его подбородок, чтобы Волдеморт не отвернулся.

— Мой Лорд… — её голос затрепетал, но не от ужаса, а от намеренного оттенка томности. — Прежде чем приводить в исполнение наказание, исполните своё обещание. Вы громогласно заявляли о нерушимости вашего слова, а между тем я… — Гермиона подалась вперёд и вибрирующим от страсти тоном продолжила: — Я несколько часов жду, но выполнения обещанного не чувствую…

Она намеренно произнесла последние слова так, чтобы они повисли в воздухе мрачного зала, как сладкая провокация.

Волдеморт прищурился, скользнул змеиным языком по тонким губам.

— Хитрая бестия… — прошипел он. — Доиграешься.

Мотнув головой, он стряхнул её пальцы с подбородка, а взгляд его вновь вернулся к её лицу, он застыл на миг, изучая её. Ноздри всё ещё подрагивали от ярости, но в багряных глазах вспыхнул задор, как у охотника, загоняющего добычу.

Он наклонился к её уху:

— Надеешься, что я забуду о наказании?

Слишком поспешно Гермиона покачала головой, слишком поспешно её пальцы вцепились в оставшиеся застёжки на его мантии. Эта игра в обещания и наказания взбудоражила её до такой степени, что внутри всё подрагивало от предвкушения.

В отличие от неё Волдеморт не стал церемониться — он просто рванул платье в сторону, так что ткань жалобно затрещала по шву, оголив острые ключицы. Пальцы оставили болезненный след, и Гермиона не смогла сдержать судорожный вздох, в котором страх смешался с чем-то новым.

— Обещание я исполню, — прошептал он, хищно усмехнувшись. — Но это будет куда… слаще.

Ладони опустились на бёдра, стиснув слишком сильно для обычного желания. Его мантия тёмной тенью скользнула на пол, открыв Гермионе худое, но жилистое тело. Она хотела было коснуться его, но Волдеморт перехватил её запястья и прижал их к каменному столу.

— Сегодня на мягкость не рассчитывай, — прорычал он ей в шею, а затем слегка прикусил то место, где отчаянно билась венка.

Издав короткий стон, Гермиона потянулась ближе к нему. Одну руку он оставил лежать поверх её ладони на столешнице. Вторая проскользнула под подол платья.

— Ты и правда жаждала, — констатировал он отсутствие на Гермионе белья. — Даже интересно…

Ладонь переместилась на ягодицу, сжала, чтобы она не двинулась с места, а следом — резкий глубокий толчок. Гермиона вскрикнула. Пальцы впились в бёдра, разводя их шире. Проклятое платье задралось так высоко, что холод камня под кожей смешивался с жаром от его прикосновений.

Она всхлипнула, когда другой рукой он нашёл под тканью торчащий сосок и выкрутил его грубо, без всякой осторожности. Его дыхание жгло шею, а каждое движение было нарочито властным, будто он наслаждался её дрожью.

— Тише… — прошипел он, но в голосе не было злости, только хриплое напряжение. Дыхание его сбивалось всё чаще.

— Мой Лорд… — вырвалось у неё сипло.

Этого возгласа было достаточно, чтобы Волдеморт втянул её в требовательный, лишённый нежности поцелуй. Но в нём было то, чего она ждала: реальность. Не зелье, не иллюзия. Он сам.

И Гермиона утонула… Это был первый раз, когда он её поцеловал, и этого хватило, чтобы голову окончательно повело. Всё сплеталось воедино: губы, руки, раздвоенный язык, влажность его рта, прерывистое дыхание. И его ярость отступала, трансформируясь во что-то новое, опасное, но такое живое.

Движения стали резкими, словно он хотел выжечь её дерзость и каждым толчком вбить в неё память о наказании. Гермиона закусила губу, пытаясь сдержать крик, но стоило ей встретиться с его глазами — как внутри будто что-то надорвалось. Звук сорвался — звонкий, предательский. Она пыталась внушить себе, что это часть наказания, но стоило его губам коснуться её снова, как она провалилась в этот поцелуй. Он был не таким жестоким, как раньше, — слишком долгим, слишком жадным, — слишком настоящим.

Кровь импульсами разгонялась по телу, разнося желание дальше. Каждая фрикция делала её ближе к нему. И вдруг мысль пронзила её: Волдеморт и начал её наказывать, но сам уступил страсти, не выдержал.

Он стиснул её сильнее, и она услышала его хриплое:

— Не смей… заставлять меня верить…

Она не понимала, во что именно он не хотел верить — в её покорность, в её крик, в её желание? Или в то, что сам тоже поддался? Её тело ответило раньше разума — ноги сомкнулись вокруг его бёдер, будто выдавая то, что она сама не решалась признать. Обхватила его ногами, уже не сопротивляясь ни его ярости, ни собственной дрожи. Он снова вошёл, глубже, чем прежде, она выгнулась навстречу, и с губ слетел стон — чистый, искренний.

Сердце билось как ненормальное, судороги, прошедшие волнами по телу, невозможно было скрыть. И он, рвано дёрнувшись несколько раз, глубоко выдохнул, подойдя к пику.

Опустил голову, их лбы соприкоснулись.

— Слаще, Гермиона? — в голосе всё ещё слышалась хрипотца.

Не отводил алых глаз от неё. Гермиона зажмурилась и выдохнула дрожащим голосом:

— Слаще…