Выбор (гет)

Приятный древесный аромат витал в комнате, но даже ему не удавалось перебить гнетущую тьму, что собралась вокруг неё. Она утопала в ней, как в липкой патоке, сила, которой он её сковывал, едва позволяла дышать.

Веки её были плотно сомкнуты, чтобы не видеть его.

— Пожалуйста… Пожалуйста, — шептали сухие губы Гермионы в полутьме.

— Что «пожалуйста», моя сладкая девочка? — прошелестел тихий голос возле её уха. — Чувствуешь, как мысли выстраиваются в ряд? — В тоне слышалась усмешка.

Гермиона сильнее зажмурилась, так крепко, чтобы не смотреть в его обезображенное магией лицо, не видеть этих алых глаз с вертикальными зрачками.

— Хочешь, чтобы разум вновь затуманила Амортенция? — он был рядом, прикусил её за ухо.

Медленно она кивнула. Хотела — лишь бы не испытывать отвращения к нему. Раз уж ей приходится быть с ним, поскольку не посчастливилось стать его игрушкой, пусть это будет лучше под любовным зельем. Её сознание не вынесет его присутствия.

Холодная ладонь коснулась её шеи, слегка сжала горло, но пальцы быстро разомкнулись и спустились ниже — к ключицам, выпиравшим под тонкой светлой кожей. Она лежала обнажённая и такая беззащитная под ним. По телу пробежала дрожь от страха близости.

Мягкая постель, светлые хлопковые простыни, подушка под спиной, чтобы было удобнее… Мнимая забота. Гермиона отвернула голову, всё ещё боясь открыть глаза.

— Мне надоело брать тебя под зельем, — вновь тихо произнёс он. — Хочу испробовать тебя настоящую…

От шока у неё перехватило дыхание. Сердце будто сжали тисками до боли.

— Вам не понравится, — глухо отозвалась она, закусывая губу, почувствовав, как ладонь спустилась к её неприкрытой груди.

— О, как же ты ошибаешься, моя девочка, — этот голос всегда манил. — Я уже хорошо изучил тебя и твоё тело, — пальцы сжали отвердевший от прохладного воздуха сосок, — обязательно тебя предаст.

Её тело уже сдавалось: Волдеморт и правда знал точки, от прикосновения к которым её накрывало возбуждением. За ухом, вена на шее, подключичная ямка…

— Почему я? — выдохнула она, ощутив, как пальцы на груди сменил горячий рот. Губы сомкнулись вокруг ореола, а язык медленно обвил твёрдый сосок. — Почему не… — она шумно выдохнула: — чистокровная…

— Чтобы они ещё больше обнаглели? — его голос обдал Гермиону льдом. — Ты, моя маленькая грязнокровочка, ничья — а потому безопасна для моих редких потребностей…

Её тело сжалось от этих слов. Лучше лежать с закрытыми глазами, представляя, что это не его бледные руки гладят её тело, не его острые ногти царапают бёдра в предвкушении. Это не он — не Волдеморт, не Тёмный Лорд. Это кто-то другой, чьи прикосновения не вызывают дрожи отвращения. Кто-то более ласковый и понимающий…

— Помнишь, как я тебя забрал? — тонкие губы вновь приблизились к её уху и опалили дыханием нежную кожу.

Она помнила. Помнила, что с ней делали ДО того, как он её забрал. Череда насильников в подвалах нового «Аврората», мучителей, сутки пыток, почти сломленная воля… Теперь он считал себя её спасителем.

— Помнишь, что я тебе сказал?

Раз уж магия распорядилась одарить такими талантами какую-то грязнокровку, преступлением было бы её убивать. Она должна принадлежать только ему, а не сгнить в казематах обновлённого Министерства. И где сейчас была её магия? Полностью под его контролем, запертая его меткой. Без разрешения Волдеморта она была недоступна, а позволял он это редко.

— Открой глаза.

Повелительный тон, не допускавший отказа.

— Открой. Я хочу, чтобы ты смотрела на меня.

— Почему сегодня без зелья? — она подняла на него взгляд, немного испуганный. — Почему сейчас?

Вместо ответа его ладонь скользнула с груди к животу. Он мягко погладил живот прохладными пальцами и оставил руку на плоском прессе.

Ужасное осознание пронзило разум. Он не мог хотеть, чтобы она сделала это для него… Это было бы слишком жестоко, неправильно. Ногти судорожно впились в простыню.

— Уничтожать все части моей души тоже было жестоко, — интонация без злобы, холодное спокойствие, от которого спина покрылась липким потом.

Наследник... Все крестражи сгинули во время войны, создание нового душа его не выдержит, бессмертие ушло... Волдеморт боялся, что после него ничего не останется. Имя, которое пугало даже его приспешников, канет в Лету вслед за ним. Слизеринский род просто исчезнет вместе со своим последним потомком. И эти мысли он тоже прочел.

— Как же ты хорошо меня знаешь, моя маленькая грязнокровка, — голос вновь опустился до шепота, теперь в нём прозвучали сиплые ноты возбуждения.

— Любая другая вам с радостью подарила бы... — начала говорить Гермиона, но была прервана опасным шипением.

— Я не хочу возвышать какой-либо род, делать его равным себе, — он нависал над ней, вдавливая в мягкий матрас. — С тобой будет проще — моя рабыня понесла от меня, а я милостиво взял на воспитание бастарда. И возвышен будет лишь он.

Слова «уничтожать все части моей души» висели в воздухе немым приговором.

Дело было не только в возвышении кого-то: это не было для него главным. Он жаждал возмездия, пусть и таким изощрённым способом — её кровью и плотью. Взгляд спустился к его губам, скривившимся в подобии усмешки.

— Выбора не будет? — дыхание перехватило. Она уже осознавала, какой будет его ответ.

— Почему же, грязнокровочка, — Волдеморт чуть отстранился, его ладонь покинула живот и спустилась к бёдрам. — Выбор будет.

Гермиона затихла, ожидая его предложения. Он не торопился его озвучивать, руки развели её ноги, раскрывая для него, пальцы сжали ягодицу, чуть дернули к себе. Выбор будет между плохим и очень плохим, другого он не предложил бы. И судя по его жестокой улыбке, предвкушающей будущие утехи, — Гермиона догадалась верно.

— Какой выбор вы мне дадите? — голос предательски дрогнул.

— Позже озвучу, — он вновь склонился к ней, его рваное от возбуждения дыхание ощущалось на шее, за ухом, куда он следом её поцеловал. — Сначала я хочу попробовать тебя без дурмана зелий…

Она съежилась от отвращения, а его это распаляло ещё больше. Зажмурившись, Гермиона попыталась представить себя где-то в ином месте, не с ним, не здесь.

— Я не разрешал закрывать глаза, — его голос обдал колким льдом. — Открой. Смотри на меня.

Упирался в неё, но пока не спешил входить. Снова опустившись к ней, откинул каштановый локон с лица и поцеловал за ухом. Его раздвоенный язык выводил узоры на солоноватой коже. Гермиона шумно выдохнула. Да, он знал её тело, она сама о нём догадывалась меньше него. Переместился к уху, облизнул раковину, обдав горячим дыханием, прикусил мочку уха. Волна возбуждения, вопреки желанию самой девушки, стала просыпаться в ней. Губами Волдеморт спустился ниже, прихватывая ртом яремную вену, прерывисто дышал ей в шею. И её дыхание тоже стало сбиваться.

Ладонь вернулась к груди, сжала её, а пальцы скользнули к соску. Спина прогнулась против воли. Хриплый стон вырвался у Гермионы, и она тут же попыталась его подавить. Добился своего — влечение проснулось.

Толчок. Резкий. Глаза распахнулись в панике. Снова. Сильнее. Рука вцепилась в бедро, удержала её на месте. Ещё раз. Глубже.

Гермиона всхлипнула. К её ужасу, тело предало.

— Тебе нравится, — прошептал он, продолжая движения. — Нравится, и ты этого боишься. Скажи это.

— Да, — тихим стоном прозвучало от неё.

Смотрела прямо в его лицо, на котором за непроницаемой маской разливалось блаженство. Не получалось абстрагироваться. Мыслями она пыталась быть далеко. Но тело оставалось тут, под ним. Он сам прерывисто дышал, ускоряя толчки. Приподнялся над ней, упираясь одной рукой в кровать. Она попыталась вывернуться, разорвать контакт, но он перехватил её ногу и закинул себе на бедро, выше, чтобы сменить угол проникновения. Ещё глубже, рьянее. Лёгкие её снова выдавили стон. Пальцами она схватилась за его предплечье, ногтями впившись в почти белую кожу. Ускорился. Толчки, как дробные удары, в сбивающемся ритме, в такт его рваному дыханию.

— Лучше, чем… под зельями… — его осипший голос вернул реальность. — Ты же согласна?

Пальцы, сжимавшие ягодицу до синяков, легли между бёдер, между их телами. Ощутив, как он коснулся напряжённого клитора, сжал его, Гермиона сильнее вцепилась в его предплечье, чувствуя, что ещё немного — и она под ним кончит. От его прикосновений, от резких движений.

— Нет… — вновь стон сорвался с губ, мышцы предательски сжались вокруг него, пространство плыло перед глазами. — Нет, — пальцы на ногах подгибались под волной удовольствия.

— Да, — не стон, скорее хрип над ней, полный удовлетворённого триумфа.

И ощущение, как семя наполняет её.

Ещё несколько глубоких толчков, и Волдеморт замер. Его глаза с узкими змеиными зрачками впились в её лицо. Грудь вздымалась от тяжёлого дыхания, Гермиона даже заметила бисеринку пота, катящуюся от виска к подбородку. Раздвоенный язык скользнул между тонких губ.

— Прекрасна, — сиплый шёпот звучал ненасытно, как пауза перед новым спринтом.

Наконец он отпустил, скатился с неё и откинулся на спину, равнодушно глядя на девушку, согнувшуюся пополам. Ладонями она обхватила подрагивавшие плечи. Не плакала, но душой словно провалилась в глубокую яму.

Тряхнув головой, Гермиона поднялась с постели и уже хотела собрать свои вещи, разбросанные по спальне, чтобы одеться и уйти. Как обычно она делала, будучи под действием зелий. Однако едва её рука потянулась за трусиками, Волдеморт решил продолжить разговор, прерванный на секс.

— А вот теперь ты будешь выбирать.

Голос звучал жёстко. Как будто палач собирался привести в исполнение приговор, а то, что было до этого, казалось лишь прелюдией. Гермиона повернулась к нему, вопросительно изогнув бровь.

— Если ты выходишь прямо сейчас, — он перевернулся и лёг набок, — то встречи наши ограничатся зачатием и родами, затем я тебя изгоню. К магглам. Или… — принял полулежащую позу, подперев голову рукой. — Остаёшься сейчас здесь, со мной — будет иначе. Чаще. Слаще. Мягче, если захочешь, — голос разливался мёдом, полным яда. — Я позволю тебе и дальше быть рядом, не изгоню, допущу к ребёнку… Если ты сейчас останешься, — его ладонь легла на свободное место на кровати рядом с ним и погладила простынь, будто расправляя складки и приглашая присоединиться.

Гермиона смотрела на него, закусив губу. Выбор без возможности выбора, как и следовало ожидать. Между пропастью и бездной… Но, возможно, она могла бы…

— Попробовать что-то исправить, — губы Волдеморта зашевелились в такт её мыслям, озвучивая их. — Вдруг удастся что-то изменить, может быть, он стал бы менее жесток, возможно…

Когда эти мысли прозвучали от НЕГО, они показались несерьёзным детским лепетом. Настолько наивными, что хотелось рассмеяться сквозь ужас.

— Выбирай, Гермиона, — шипящий голос вернул её в реальность. Волдеморт впервые обратился к ней по имени. И от него оно звучало странно маняще, как заклинание.

Слова застряли у неё в горле, но ответ нужно было дать прямо сейчас. Он ждал. Его алый взор горел желанием узнать ответ. Гермиона опустилась на кровать, ей проще было говорить телом, чем словами. Но он всё истолковал верно. Вытянулся к ней ближе и потянул за запястье к себе.

— Умница, — его лицо выражало полное удовлетворение. Хотя он знал: она поступит именно так. Не иначе.

Снова практически лежала под ним. После небольшой передышки он, кажется, был готов к новому раунду. Нет, позже — он просто прижал её спиной к своей груди и положил ладонь на живот. Пальцы мягко поглаживали кожу, покрывшуюся мурашками.

— Можно вопрос? — прошептала Гермиона, взглянув на него через плечо.

— Можешь задать два, — на его губах играла снисходительная улыбка, чуть игривая.

— Я понимаю, что ваша внешность — последнее, что вас волнует, но… — вопрос был глупым, но волновавшим её давно. — Вы не пытались её… — она замолкла, боясь его гнева.

— Раны, оставленные тёмной магией, нельзя убрать, — удивительно спокойно произнёс Волдеморт.

Гермиона резко повернулась к нему. Впервые, наверное, взглянув по-настоящему. Она осознала: каждый крестраж оставлял отметину не только на теле, но и на душе. Такое невозможно исправить ничем, никакими зельями и заклинаниями. Это как клеймо, навечно выжженное. Его усмешка, не весёлая, дала понять, что она правильно догадалась.

— Почему без Амортенции? — второй вопрос. Она смотрела прямо в его красные глаза.

— Ты знаешь, какая судьба ждёт тех, кто под ней зачат, — он притянул её к себе. — Разве я могу быть так жесток к своему наследнику?

Его слова прозвучали теперь абсолютно серьёзно, без иронии.

— Я дам ему то, чего не было у меня, — отца, которому он не безразличен. Мать, которая, надеюсь, будет его любить. И то, чего я сам лишён, — способность чувствовать.

Свет пробивался сквозь плотные шторы, полосками разбивая спальню на куски. То, что было с нею ночью, не казалось теперь мутным сном, как обычно, — когда она сюда входила под любовным зельем, несколько часов ублажала Тёмного Лорда, а затем исчезала вместе с улетучивающимся эффектом мнимой влюблённости. Зелье всегда действовало недолго, но достаточно, чтобы она не успела прийти в себя под ним. Но не вчера… Вчера он слишком долго держал её без внимания и переключился к тому, для чего приглашал, только когда чары рассеялись.

Он хотел её настоящую, без масок. И при этом ему нужна была взаимность от неё.

Сердце ныло от того, как всё произошло. И чем закончилось в итоге: выбор, которого нет. Разве могла бы она согласиться на первый вариант? Разве можно было бы так поступить? Какая-то часть её шептала, что можно. А другая говорила о том, что ни в коем случае нельзя. Нельзя бросать того, кого он в любом случае заставит появиться на свет. По воле Гермионы или против неё — тот, кто появится, не виноват...

Это было для неё впервые — остаться на ночь с ним. Всё было впервые: близость без дурмана, иллюзия выбора и того, что она может что-то решить…

Она прислушалась к ровному дыханию Волдеморта. Как человек. Перевернувшись набок, она хотела накрыться одеялом с головой, но… тут же ощутила рядом движение, матрас заскрипел под его тяжестью, а затем Волдеморт оказался под её одеялом, его ладонь легла на её живот. Пальцы властно погладили кожу, покрывшуюся мурашками.

— Пока ничего не закончилось, — его глубокий голос прозвучал над самым ухом.

Гермиона вздрогнула. Должна была отстраниться, но не стала — у неё не было сейчас моральных сил сопротивляться ему.

— Будет так, как я тебе обещал: и чаще… — он прикусил её за ухо. — И слаще…

— Но вчера мы уже с вами…

— Даже магглы знают, что для зачатия мало одного раза, Гермиона, — снова её имя на его губах. Звучало так странно, как будто он сам пробовал его у себя на языке, решая, насколько оно ей подходит. — Так что — будет чаще.

Он придвинул её к себе, так что обнажённой спиной она облокотилась на его грудь. Одна рука всё ещё лежала на животе, другая обхватила бедро, чтобы не позволить отстраниться.

— И мягче, — напомнила она ему полное его обещание.

На мгновение повисла пауза. А затем он тихо прошептал ей на ухо:

— Я дам тебе мягкость в том виде, в каком её понимаю я.

В каком понимает он… Но ведь он мог понимать под мягкостью и то, что происходит сейчас. В данный момент. Для неё это пробуждение после кошмара, а для него — это тепло и мягкость.

— Именно так, Гермиона, — губы всё ещё у её уха, ладонь поглаживала живот, в бедро упирался его отвердевший член. — Такова моя мягкость к тебе. Другой у тебя не будет.

Ладонь с живота скользнула ниже.

— Какие первые слова из обещания?

— Ч-чаще… — прошептала она, понимая, что сейчас всё повторится, как ночью.

Тело вновь откликалось на его ласки, снова она чувствовала, как пробежала дрожь, не связанная со страхом. Спина выгнулась ему навстречу, голова повернулась, чтобы он мог поцеловать её в шею. Бёдра прижались к нему…

Волдеморт пока медлил, прильнув к её молочно-белой коже, прикусил, вырвав у неё судорожный вздох.

— Ночью мне пришла мысль… — тихий голос, словно шелест. — Одного будет слишком мало. Ты должна дать мне больше, Гермиона.

Больше?!

Её словно ошпарили кипятком. Будто в неё вставили каленый добела прут железа и заворочали, жаря внутренности.

Она и одного не в силах ему дать, даже мысль об этом ужасала. Сколько он хочет?

— Время покажет, — тон, полный милости с его стороны. — Мне тоже было больно создавать крестражи… — тихий и опасный шёпот ей на ухо, показавший, что он никогда не простит. Затем ощутимый толчок и рука, прижавшая к нему, чтобы она не вырвалась. — Ты осталась рядом, а значит… — снова толчок. Сильнее. Ещё раз, глубже. — Будет чаще, значит, будет больше. Ты же не думала, что всё закончится на первом?

Рваный, болезненный ритм, дающий удовольствие только ему. Руки грубо удерживали её на месте, он остервенело толкался в неё. Яростно, словно желал навредить, сломать. Гермиона было вскрикнула, протестуя.

— Потерпишь, — прорычал он.

Но он обещал вчера другое… «Если захочешь», — вспомнила она. Плакать? Уговаривать? Дать отпор? Или продемонстрировать ему смирение?

Зажмурившись, Гермиона положила свою руку на его ладонь. На мгновение она закусила губу, не веря, что сможет произнести эти слова.

— Мягче, мой Лорд, — голос предательски дрогнул. — Вы обещали…

Волдеморт остановился. На миг повисла пауза. Его пальцы сильнее впились в её кожу, до боли. В ответ она слегка погладила его ладонь, вновь напоминая о мягкости. Гермиона оглянулась на него через плечо: красные глаза сузились, дыхание стало ровнее, словно он пытался принять её слова. Как будто он удивился, что не прозвучали мольбы и крики, которые его всё равно не тронули бы. Была продемонстрирована нужная ему покорность.

— Плутовка, — вдруг насмешливо произнёс он ей в губы, обдав горячим дыханием, но оставив без поцелуя. — Думаешь переиграть?

Гермиона отвернулась, сильнее сжав его руку, сдвинула её ещё чуть ниже, чтобы его пальцы оказались между ног…

— Однако… — он наклонился к её волосам, шумно втянул аромат, затем поцеловал в висок, спустился к скуле. — Я держу слово, Гермиона.

Одной рукой он податливо ласкал её, вторая всё ещё властно сжимала ягодицу. Движения его стали плавными, менее резкими, как будто он показывал, что его «мягкость» может принимать и такую форму. В его понимании — своеобразную.

Его губы вернулись к шее, прошлись к вздрогнувшему плечу. Теперь было иначе: легко, почти нежно. Не имея мочи сдержать вырвавшийся стон, Гермиона поняла, что её сопротивление стало бы крестом на могиле. Крики, слёзы, мольбы — не помогли бы. Только мнимая покорность давала надежду на выживание рядом с ним. Если ловить его на обещаниях, которые он ей дал и, возможно, ещё даст в будущем, — можно будет получить шанс.

Нужно только демонстрировать ему коварную покорность.

Она сама прижалась к нему крепче, откинув голову на его плечо, подстраивалась под его размеренные движения. Каждый толчок заставлял замирать сердце в предвкушении. Пальцы его переместились к её груди, вызывая новый стон, который Гермиона теперь не старалась сдержать.

— Вот так… мягче, мой Лорд, — прошептала она, удивляясь, насколько интимным стал её голос.

Волдеморт довольно хмыкнул над её ухом.

— Умница, — в его тоне скользнуло удовольствие от её смирения.

Теперь она решила попытаться включиться в эту игру на равных. Прекратив под него подстраиваться, она замерла и чуть отстранилась, обернувшись к нему. В ответ Волдеморт раздражённо зашипел на неё за то, что посмела остановиться.

— Вы обещали ещё и… слаще, — попыталась она дать в голос сахара, напоминая обо всех его обещаниях.

И вновь — молчание. Гермиона нервно сглотнула. Его руки тянули её назад, ближе.

— Дерзкая, — констатировал он, облизнув губы. — Под зельями такого не было, — в его голосе был слышен неприкрытый азарт. — Уже чаще, уже мягче, — пальцы прошлись по её горлу, острый ноготь очертил вену на шее. — Дождись, и будет тебе слаще.

Он тихо рассмеялся над её попыткой перехватить контроль. В этом смехе улавливалось наслаждение тем, что она напомнила ему о его словах, загнав себя в ловушку.

Слаще… для неё это — слова о нежности. Для него — о власти.

— Слаще — это для меня. Когда стены комнаты содрогнутся от твоих криков — будет сладко, — шепнул он ласково, но глаза сверкнули хищно. — От тебя зависит, будут это крики боли или...

Его взгляд стал жёстким. Она посмела прервать его удовольствие от игры, правила в которой устанавливал он сам.

Пора было заканчивать его злить, нужно было вновь продемонстрировать свою покорность. Свою готовность к нему, к его обещаниям, к её обещаниям. Откинувшись вновь назад, Гермиона плавно качнула бёдрами и ритмично задвигалась. Плавно, будто колышась на волнах. Она немного согнула ногу в колене, чуть развернула, чтобы контакт был теснее. Тут же она услышала, как замерло его дыхание.

— …или блаженства, — на выдохе закончила она его фразу.

— Хитрая… чёртовка, — но алые глаза его довольно блеснули. — Даже слишком, — выдохнул он, снова сжал её и, перехватив инициативу, перешёл к медленным глубоким фрикциям. — Другая бы уже сломалась, — голос его опустился до доверительного шепота. — А ты — хочешь выжить, ищешь лазейки.

Теперь она старалась прочувствовать его движения в себе, сознательно податься назад, чтобы ощутить больше. Вздохи становились всё чаще, пересохшие губы сами приоткрылись — хотелось ещё этой сладости, поднимавшейся по венам горячими толчками. Судорога прошла от поясницы и ниже. Почти…

Его ладонь опустилась на её взмокший лоб, запрокинув её голову к себе на плечо, ускорив движения, он продолжил горячо ей шептать:

— Я не ошибся. Ты подходишь, Гермиона.

И хоть по телу от его последних слов пробежал озноб, она не смогла подавить стон, рвущийся из груди. Снова пальцы на ногах подогнулись от пронзившего тело разряда. Наслаждение. Обещанное.

Победа Волдеморту дорогой ценой досталась. И тем ценнее были её плоды и трофеи — это Гермиона понимала. Хоть он и победил, но лишился бессмертия, крестражей, части верных последователей. Самые фанатичные сгинули при битве за Хогвартс. Вместе с самыми храбрыми товарищами Гермионы.

И всё же... Она была его трофеем, которому он дал три обещания, и слово своё он держал. Своеобразно. А Гермиона это пыталась использовать как умела. Вот и сейчас, подобрав юбки чёрного платья, чтобы они не мешали движениям, она упрямо шла к цели — разозлить Волдеморта ещё больше.

Во время очередного собрания, где вновь шли споры о том, как же быть с полукровками и стоит ли их тоже приравнять к существам, как и маглорожденных, Гермиона решилась войти и потребовать своё положенное ей «Чаще». Не из-за желания, а лишь для того, чтобы прервать затянувшийся балаган. И проверить границы, за которые ей дозволено заходить.

Проскользнула в зал для совещаний — тёмный, будто выбитый из куска гранита, освещённый свечами, парившими в воздухе. Там, за длинным отполированным до блеска столом, во главе восседал Волдеморт, а Пожиратели, брызжа слюной, приводили неописуемые аргументы. Вид у её «повелителя» был уставший и скучающий. Однако стоило ей протиснуться в двери и бесшумно пройти к его креслу, как в его алых глазах колыхнулся интерес. Макнейр, на секунду задержав дыхание, что-то продолжил доказывать, Люциус Малфой поджал губы при её появлении, а Волдеморт поднял взгляд на свою служанку.

Тихо подойдя к нему, содрогаясь от своей наглости, но при этом чувствуя лёгкое возбуждение, Гермиона склонилась перед ним. Подняла на него свои карие глаза, полные невинной похоти, и чуть слышно, так чтобы это было доступно только его ушам, произнесла:

— Вы обещали чаще, мой Лорд.

И застыла. Ожидая.

Почти все разговоры стихли, кроме пламенной речи Макнейра, продолжавшего сыпать доказательствами в пользу своей теории. Но, судя по реакции Волдеморта, речь приспешника давно стала фоном.

Медленно он повернулся к ней и посмотрел сверху вниз, красные глаза впились в её лицо. Будто он пытался понять: это дерзость или попытка унизить перед Пожирателями.

— Вы же сами настаиваете на наследнике, — тихо напомнила она. И, подавшись ближе, повторила: — Чаще, мой Лорд, вы обещали.

Внутри всё съёжилось от его гневного взгляда. Его молчание казалось хуже любых слов, превращая каждую секунду в немую пытку. Если бы Волдеморт закричал, применил истязающее заклинание, то всё мигом стало бы гораздо проще. Но вместо этого он продолжал сурово на неё взирать с высоты своего места.

К ней также были прикованы взгляды Пожирателей. Кто-то смотрел с интересом, кто-то — с отвращением, кто-то брезгливо отвернулся, но всё равно искоса поглядывал в её сторону. И Макнейр прервал свою речь.

Гермиона опустила голову ниже и всё же из-под ресниц глянула на Волдеморта. Лучше бы она этого не делала — его вертикальные зрачки превратились в узкие щели. А пальцы с длинными ногтями сжали кожаный подлокотник кресла, едва не оставив царапины на обшивке.

Затем в его лице что-то скользнуло.

Волдеморт повернулся к своим приспешникам, тонкие губы разъехались в издевательской усмешке, он подался чуть вперёд.

— Видели? — голос скользнул, как лезвие. — Даже моя рабыня знает, что слово Тёмного Лорда — закон.

И всё внимание вновь было обращено только к нему.

— Мои обещания — не пустой звук.

Долохов и Скабиор как-то странно поглядывали на Гермиону. Они наводили ужаса не меньше, чем Волдеморт, учитывая, что Гермиона успела познакомиться с ними в подвалах нового «Аврората». По спине прошёл озноб.

— А ты — Уорден, и ты — Рабастан, просите меня нарушить слово! — ладонь Волдеморта хлопнула о стол, а сам он привстал с кресла. — Ещё год назад, в зале Визенгамота, я сказал… — он кинул взгляд на Гермиону. — Выйди. — Голос до дрожи спокойный.

Этой дерзости он ей не простит. Но наказывать будет не здесь, не перед своей свитой. Перед ними Волдеморт использовал её демарш как свой козырь. Теперь он вновь повернулся к приближённым Пожирателям.

— Напомни мне, Люциус, что я пообещал год назад? — Гермиона ощутила между лопаток укол от взгляда Волдеморта. — Когда моя власть стала неоспорима, я сказал..?

Он сделал паузу, чтобы Малфой смог за него продолжить.

— В-вы сказали, мой Лорд, что…

Не дослушав, Гермиона покинула зал. Она и сама слышала, что он тогда сказал. Своими собственными ушами, сидя в «клетке» для бунтовщиков. Тем, кто склонится — он сулил жизнь, тем, кто пойдёт против, — пощады не ждать. Волдеморт не обещал милость, он обещал порядок. Гермиона не склонилась. И вот теперь, через её протест, он смог снова всем напомнить, что его слово незыблемо. Что он — закон.

С ней он тоже выполнял обещания. И этим почему-то притягивал к себе. Тем, что умел держать слово, пусть и на свой манер.

Собрания Пожирателей редко проходили в доме у Волдеморта. Обычно он собирал их в Министерстве, но сегодня, должно быть, обсуждали что-то особенное. Такое, что не должно было выбраться за пределы их узкого круга.

И Гермиона вмешалась…

* * *

— Мерзавка… — шипел Волдеморт, в гневе таща за собой Гермиону. Она не упиралась, шла за ним спокойно, понимая, что мольбами ничего не решить. — Дерзнуть явиться на собрание… — затишье в голосе, за которым обычно следует гроза.

Напоминать ему о мягкости, когда он был в такой ярости, было бы лишним. Гермиона решила разыграть эту карту позже, а пока пошла с карты под названием «покорность». Чуть опустила плечи и подняла на Волдеморта взгляд снизу — так, как он любил: как на господина.

Вот он ввёл её в пустой тёмный зал, где недавно проходило заседание. Свечи всё так же горели под потолком, выхватывая пятном неясного света лишь центр помещения. Их шаги гулко отражались эхом в помещении. Волдеморт толкнул её к столу, так что она ударилась бёдром о край. Затем грубо ухватил за талию и усадил на гладкую чёрную столешницу. Даже через ткань её пробрал холод камня. Руками волшебник упёрся по бокам от её тела, нависнув над ней, чувствовалось, как он тяжело дышал, урезонивая ярость.

Взгляд его ничего хорошего не предвещал. Гермиона поняла, что «Чаще» он ей скоро устроит, и крики будут. Но что это будут за крики? И всё равно призывать его к мягкости было ещё рано. Если она начнёт его просить, то он взбесится на неё ещё больше.

— Как ты посмела? — зашипел он снова, его ноздри раздувались от тяжёлого дыхания.

— Но моё появление сыграло в вашу пользу, мой Лорд, — она старалась смотреть на него так же, как парой часов ранее, когда склонилась у его ног здесь же — в зале, при Пожирателях.

— Тебе повезло, — отрезал Волдеморт, подавшись немного вперёд. — Была бы другая тема на повестке, и я бы тебя убил…

— Я знаю, мой Лорд, — её пальцы скользнули по его плечам, стиснули, а внутри она застыла от ужаса.

— Как много ты услышала? — затребовал он ответ.

Руки продолжали поглаживать его плечи, губы приоткрылись, и Гермиона облизнула их, не отрывая взгляда от разъярённых колючих глаз Тёмного Лорда. Всё же она перегнула со своей игрой. Сердце колотилось всё сильнее, и скрывать испуг становилось труднее.

— Немного, — тихо произнесла она, качнув бёдром чуть вбок, намеренно задев его ладонь. Гермиона старалась выглядеть спокойной.

Его пальцы дёрнулись.

— Но… наверное, мне не следует об этом говорить, — она внимательно смотрела на него, стараясь поймать в лице проблеск азарта, за который могла уцепиться.

— О чём? — ладонь Волдеморта легла на её колено, скрытое чёрной тканью платья. По её коже побежали мурашки.

Взгляд всё ещё устремлён на него, а её тонкие руки всё же скользнули к вороту его тёмной мантии. Он нетерпеливо сдавил её колено так, что она ощутила его ногти. Гермионе нужно было осторожнее выбирать слова для разговора с ним…

— Они ленивы, мой Лорд, — тихо произнесла она, опустив голову, очень стараясь, чтобы слова не звучали нарочито. Но всё равно выходило прямолинейнее, чем она хотела. — Привыкли, что работает за них кто-то другой… — и вновь Гермиона подняла на него карие глаза. — И проблемы не решают, а только создают, и вам потом…

Она смолкла под его жестоким взором. Хватка Волдеморта на колене усилилась и стала болезненной, казалось, что ещё немного — и сквозь ткань он проткнёт кожу на ноге. Он медленно склонил голову набок, будто змея перед броском, прищурился, изучая побледневшее лицо Гермионы. А затем его тонкие губы дрогнули в усмешке, вторая ладонь легла на другое колено.

— Плутовка, всё юлишь? — в его взоре блеснул алый азарт, как только их взгляды скрестились. — И какие же проблемы они создают, поясни?

Её пальцы медленно расправлялись с крючками на его мантии — немой знак лояльности и серьёзности её просьбы несколькими часами ранее. Два крючка уже поддались, расстегнув третий, она обнажила почти белую шею Волдеморта и, подавшись вперёд, мягко коснулась её губами.

— Зачем им теперь понадобились полукровки, мой Лорд? — она прихватила кожу зубами и услышала от него рваный вздох. — Извели всех маггл… грязнокровок? — пришлось ей быстро поправиться.

Ещё тем утром, когда Гермиона поймала Волдеморта на том, что обещания его можно вынудить исполнять, она осознала, что её оружие теперь: покорность и страсть, дозированно и умело применённые. Её язык коснулся яремной вены, протанцевал на ней несколько кругов. Волдеморт развёл её ноги в стороны и, устроившись между ними, медленно повёл ладонь правой руки по ляжке к бедру, поднимая подол платья кверху.

— Когда закончатся полукровки, то останетесь только вы, мой Лорд, — её дыхание остановилось, когда его левая ладонь сжала её грудь. — И тогда ваши приспешники будут искать недостойных среди своих…

— Они уже… — выдохнул Волдеморт ей в ухо. — Но то, что ты оказалась полезна, не спасёт от наказания, Гермиона, — он резко положил руку ей на затылок и дёрнул за волосы, не сильно, но заставляя посмотреть на себя. — А ведь я мог бы на одну ночь вернуть тебя к прежнему состоянию — дать зелье, о котором ты умоляла. Хочешь, чтобы тело вновь подчинялось его воле, а не твоей?

Сердце её рухнуло вниз. Как только ей казалось, что она переиграла Волдеморта, так оказывалось, что он видел её насквозь с самого начала. Теперь мысль об Амортенции казалась невыносимой не потому, что волшебные чувства вдруг заменили настоящие, — нет. Мысль о том, что та правда, которая у неё есть, вновь окажется искривлена, ужасала.

— Нет… — против воли сорвалось с дрогнувших губ.

Но Гермиона попробовала собраться. Поймав его взгляд, она с вызовом посмотрела на него, а затем сжала его подбородок, чтобы Волдеморт не отвернулся.

— Мой Лорд… — её голос затрепетал, но не от ужаса, а от намеренного оттенка томности. — Прежде чем приводить в исполнение наказание, исполните своё обещание. Вы громогласно заявляли о нерушимости вашего слова, а между тем я… — Гермиона подалась вперёд и вибрирующим от страсти тоном продолжила: — Я несколько часов жду, но выполнения обещанного не чувствую…

Она намеренно произнесла последние слова так, чтобы они повисли в воздухе мрачного зала, как сладкая провокация.

Волдеморт прищурился, скользнул змеиным языком по тонким губам.

— Хитрая бестия… — прошипел он. — Доиграешься.

Мотнув головой, он стряхнул её пальцы с подбородка, а взгляд его вновь вернулся к её лицу, он застыл на миг, изучая её. Ноздри всё ещё подрагивали от ярости, но в багряных глазах вспыхнул задор, как у охотника, загоняющего добычу.

Он наклонился к её уху:

— Надеешься, что я забуду о наказании?

Слишком поспешно Гермиона покачала головой, слишком поспешно её пальцы вцепились в оставшиеся застёжки на его мантии. Эта игра в обещания и наказания взбудоражила её до такой степени, что внутри всё подрагивало от предвкушения.

В отличие от неё Волдеморт не стал церемониться — он просто рванул платье в сторону, так что ткань жалобно затрещала по шву, оголив острые ключицы. Пальцы оставили болезненный след, и Гермиона не смогла сдержать судорожный вздох, в котором страх смешался с чем-то новым.

— Обещание я исполню, — прошептал он, хищно усмехнувшись. — Но это будет куда… слаще.

Ладони опустились на бёдра, стиснув слишком сильно для обычного желания. Его мантия тёмной тенью скользнула на пол, открыв Гермионе худое, но жилистое тело. Она хотела было коснуться его, но Волдеморт перехватил её запястья и прижал их к каменному столу.

— Сегодня на мягкость не рассчитывай, — прорычал он ей в шею, а затем слегка прикусил то место, где отчаянно билась венка.

Издав короткий стон, Гермиона потянулась ближе к нему. Одну руку он оставил лежать поверх её ладони на столешнице. Вторая проскользнула под подол платья.

— Ты и правда жаждала, — констатировал он отсутствие на Гермионе белья. — Даже интересно…

Ладонь переместилась на ягодицу, сжала, чтобы она не двинулась с места, а следом — резкий глубокий толчок. Гермиона вскрикнула. Пальцы впились в бёдра, разводя их шире. Проклятое платье задралось так высоко, что холод камня под кожей смешивался с жаром от его прикосновений.

Она всхлипнула, когда другой рукой он нашёл под тканью торчащий сосок и выкрутил его грубо, без всякой осторожности. Его дыхание жгло шею, а каждое движение было нарочито властным, будто он наслаждался её дрожью.

— Тише… — прошипел он, но в голосе не было злости, только хриплое напряжение. Дыхание его сбивалось всё чаще.

— Мой Лорд… — вырвалось у неё сипло.

Этого возгласа было достаточно, чтобы Волдеморт втянул её в требовательный, лишённый нежности поцелуй. Но в нём было то, чего она ждала: реальность. Не зелье, не иллюзия. Он сам.

И Гермиона утонула… Это был первый раз, когда он её поцеловал, и этого хватило, чтобы голову окончательно повело. Всё сплеталось воедино: губы, руки, раздвоенный язык, влажность его рта, прерывистое дыхание. И его ярость отступала, трансформируясь во что-то новое, опасное, но такое живое.

Движения стали резкими, словно он хотел выжечь её дерзость и каждым толчком вбить в неё память о наказании. Гермиона закусила губу, пытаясь сдержать крик, но стоило ей встретиться с его глазами — как внутри будто что-то надорвалось. Звук сорвался — звонкий, предательский. Она пыталась внушить себе, что это часть наказания, но стоило его губам коснуться её снова, как она провалилась в этот поцелуй. Он был не таким жестоким, как раньше, — слишком долгим, слишком жадным, — слишком настоящим.

Кровь импульсами разгонялась по телу, разнося желание дальше. Каждая фрикция делала её ближе к нему. И вдруг мысль пронзила её: Волдеморт и начал её наказывать, но сам уступил страсти, не выдержал.

Он стиснул её сильнее, и она услышала его хриплое:

— Не смей… заставлять меня верить…

Она не понимала, во что именно он не хотел верить — в её покорность, в её крик, в её желание? Или в то, что сам тоже поддался? Её тело ответило раньше разума — ноги сомкнулись вокруг его бёдер, будто выдавая то, что она сама не решалась признать. Обхватила его ногами, уже не сопротивляясь ни его ярости, ни собственной дрожи. Он снова вошёл, глубже, чем прежде, она выгнулась навстречу, и с губ слетел стон — чистый, искренний.

Сердце билось как ненормальное, судороги, прошедшие волнами по телу, невозможно было скрыть. И он, рвано дёрнувшись несколько раз, глубоко выдохнул, подойдя к пику.

Опустил голову, их лбы соприкоснулись.

— Слаще, Гермиона? — в голосе всё ещё слышалась хрипотца.

Не отводил алых глаз от неё. Гермиона зажмурилась и выдохнула дрожащим голосом:

— Слаще…

Ранним утром Волдеморт вошёл в спальню, которую теперь делила с ним Гермиона. Он появлялся в последнюю неделю редко, всего на пару часов — чтобы передохнуть, сменить одежду. Как только он опустился на кровать рядом, от него сразу потянуло свежим морозным воздухом. И от тёмной мантии повеяло холодом.

Уставшим взглядом он скользнул по комнате, а проснувшаяся Гермиона, видя, как он истощён, решила воспользоваться тем единственным оружием, что было в её руках. Привстав на кровати, она чуть прогнула спину в пояснице так, чтобы простыня, прикрывавшая тело, немного съехала вбок, обнажив бедро, плоский живот, часть груди. И хоть стыд заливал румянцем её щёки, чуть дрогнувшим голосом она потребовала:

— Чаще…

Волдеморт, расстёгивавший мантию, замер на секунду, а затем повернулся к ней. Он склонил голову набок и, прищурившись, посмотрел на Гермиону.

— Чаще, — повторил он её слова, раздвоенный язык скользнул по губам.

Склонившись к Гермионе, Волдеморт пристально посмотрел в её зардевшееся лицо, в глаза, заблестевшие озорным огоньком.

— Чаще? — повторил он устало.

Она придвинулась к нему ближе, приоткрыла губы, чтобы вновь произнести это злополучное слово, но смолчала. Опустила взгляд, повела плечами, позволяя простыне ещё немного съехать, предоставив взору Волдеморта больше деталей.

Она знала, насколько он устал, и знала, отчего. И «Чаще» было её маленькой местью, чтобы не дать ему перевести дух, чтобы выжать из него все соки. Да, мелочная расплата за её положение. Глупо, наверное, но Гермиона считала, что честно. Победу он одержал, пленил её во всех смыслах. Так что она имела полное право давить на те болевые точки, на которые могла. В данном случае она играла на его усталости.

Её рука потянулась к застёжкам на чёрной мантии Волдеморта, которая всё ещё не прогрелась от мороза. Медленно Гермиона начала расправляться с замками, а Волдеморт с интересом наблюдал за ней. Впервые она так откровенно себя с ним вела.

— Хорошо, — медленно проговорил Тёмный Лорд. — Будет тебе «чаще»… но помни: тише.

Он коснулся её лица, пальцы ещё не согрелись после улицы. Прикосновение было не властным или грозным, а с лёгкой усталостью, будто ему не хватало тепла. Гермиона вздрогнула, не было той жестокости, что в прошлый раз — его ладонь скользнула по щеке, очертила овал лица, спустилась к шее. От этой лёгкости у неё подскочил пульс.

Прикусив губу, Гермиона наклонилась ближе. Простыня уже почти не прикрывала её.

— Я буду тихой, мой Лорд, — прошептала она, едва касаясь его губ дыханием.

Волдеморт усмехнулся, без издёвки. Подавшись вперёд, он коснулся её губ — сначала лениво, будто осторожно проверяя, может ли он себе это позволить. Долгий тягучий поцелуй, в котором Гермиона потеряла себя, она таяла вместе с уходящим холодом от мантии, чувствуя, как по телу разливается трепетное тепло.

Опустившись рядом, он заставил её лечь, а сам навис над ней — медленно, как никуда не спешащий хищник. Его руки окончательно избавили её от простыни, ладонь легла Гермионе на живот, спустилась ниже… Она едва слышно охнула, и он тут же накрыл её рот новым поцелуем, заставляя быть…

— Тише… — прошептал он ей в губы.

От этой фразы по спине пробежала дрожь.

Пальцы медленно скользили, заставляя кусать губы, но молчать; они ласкали, вынуждая прерывисто дышать, не издавая звуков. Каждое движение — нарочито медленное, изматывающее наказание. Хотелось уже не пальцев, их было мало… Гермиона перехватила его руку и требовательно посмотрела в глаза Волдеморта, в которых скользнула усталая насмешка.

— Тише, — предостерегающе прошептал он.

Вцепившись в его плечи, она кивнула. Всё происходило так сдержанно, без прошлой ярости, без навязанной мягкости — лишь нарастающее напряжение и редкие движения, от которых сердце замирало. Он вошёл в неё — глубоко, но неторопливо, и Гермиона прикусила губу, чтобы не сорвался стон. Его взор не отрывался от её лица: будто он хотел видеть, как она борется с собой, как дыхание сбивается в горле, как всё её тело дрожит в этой вынужденной тишине.

Размеренные толчки наполняли её, и Гермиона старалась не сорваться на стон. Каждое движение было подчеркнуто замедленным, словно он хотел растянуть мучение — её и своё. Хоть холод касался кожи, их связывала только вязкая тишина, в которой их дыхание звучало, как гром.

Гермиона обвила его ногами, и он вдавил её в матрас сильнее, сдерживая рык в горле. Её пальцы сжались у него на спине, она выгнулась навстречу, и каждое новое движение обжигало сладким стыдом. Она сама вызывала это, сама добивалась, и теперь вынуждена была подчиняться его «тише», пока он медленно вбивал в неё и усталость, и ярость, и ту странную реальность, где они почему-то были вместе. Глаза она прикрыла, губы её задрожали — и вдруг он снова накрыл их своим ртом, заглушая её собственный крик.

Его проникновения становились тяжелее, глубже, медленнее, пока, наконец, он не замер, выдыхая прерывисто ей в шею.

— Хорошо… — шепнул он едва слышно.

Было всё ещё непривычно не исчезать из его постели после всего. Обычно, когда она находилась тут под зельями, то всё происходило, как в дурмане, и в таком же сомнамбулическом состоянии она покидала эту спальню. Теперь же по велению Волдеморта его спальню, его постель делила с ним она. А после её последних вывертов он, верно, закрепит за ней положение в доме — исключительно рядом с ним.

И сейчас он почти не отстранился: вышел из неё, повернулся чуть набок, но дыхание всё ещё касалось её виска, а тело прижимало её к постели. Несколько мгновений он вовсе не двигался, только пальцы лениво гладили её бедро. Гермиона боялась шевельнуться, чтобы не спугнуть это мгновение. Невыносимо странное для неё.

А затем… она услышала его ровное и спокойное дыхание. Волдеморт уснул. Рядом. Не впервые, конечно. Но только теперь Гермиона не ощущала брезгливости от его присутствия, от того, что он её касался во сне — это казалось естественным.

Перевернувшись, она посмотрела в его лицо. Спокойное, без этих ярко-алых глаз, в нём угадывались прежние черты Тома Реддла со старых фотографий. Даже тёмной магии, оставлявшей незаживающие шрамы на теле, оказалось не по силам до конца стереть его старую внешность.

Опустившись рядом на подушку, подобрав к себе одеяло, Гермиона задумчиво очертила его скулу, двинулась к щеке, провела по странной форме носу и спустилась к губам. Щёки её слегка зарделись — уж очень умело он целовал её сегодня.

Но затем она вытянула вперёд левую руку, ту, на предплечье которой Беллатрисой был нанесён шрам. И этот шрам теперь перекрывала метка Волдеморта, та самая, которая не давала ей колдовать. Обманываться его милостью не стоило: пока на ней стояло это клеймо — она не более чем игрушка. Любимая на данный момент, но всё же игрушка. Сделает так, как он просит, даст ему то, что он требует, и станет не нужна.

Гермиона вновь взглянула на него. Что он имел в виду тогда в зале, когда сказал, что не хочет, чтобы она заставляла его верить? Верить в искренность её тела под ним? Или в то, что иногда ей искренне его хотелось?

Спрятав руку под одеяло, Гермиона вновь посмотрела на Волдеморта. Всё равно он чем-то тянул её к себе, что-то было в нём, что манило её, как мотылька на яркий свет.

Она сама не заметила, как веки сомкнулись — всего на мгновение, на минуту, должно быть…

И она подскочила от громкого звука. Внизу. Что-то грохнуло ещё раз, а затем послышалась ругань. Да ещё какая! Маггловские сапожники пришли бы брать уроки у этого сквернослова.

Прижимая одеяло к груди, Гермиона села на кровати. Волдеморт уже застёгивал свою мантию: вид у него был уставший, а ещё злой. Он был практически в бешенстве. Его пальцы сжимали застёжки на мантии так, что казалось — он их оторвёт. За окном всё ещё было утро, должно быть, они не проспали и часа…

— Что происходит? — Гермиона подалась к нему ближе, пытаясь заглянуть в мрачное лицо.

— Защитные чары, кто-то пытается их обойти, — прорычал волшебник, едва не оторвав один из крючков с мантии, когда тот ему не поддался.

Гермиона тут же перебралась ближе к Волдеморту и стала аккуратно, методично защёлкивать застёжки на мантии. Её пальцы не сводила судорога ярости, в отличие от пальцев Тёмного Лорда.

— Мой Лорд, кто мог посметь сюда проникнуть? — она попыталась скрыть волнение. И сердце предательски стучало: а вдруг это за ней? Но разум шептал ей: никто не придёт.

— Тот, кто сюда вхож, — процедил Волдеморт в ответ, глядя, как ловко Гермиона справляется с его мантией. — Если бы это был кто-то чужой… — его пальцы сомкнулись на её запястье. — Он бы и в сад не смог попасть. Это кто-то близкий…

Его красные глаза гневно впились в лицо Гермионы, словно он прочёл её недавние мысли. Её мимолётную надежду, которую она сама в себе подавила. Он щёлкнул пальцами — и в комнате стали отчётливо слышаться голоса. Посетителей было несколько, и они боялись, они спорили…

«Что ему плела эта девчонка, ты не в курсе?» — грубый голос лился будто с потолка.

Гермиона вопросительно посмотрела на Волдеморта. Они пришли потому, что Гермиона что-то говорила Тёмному Лорду?

— Оденься, — он отвернулся от неё. — И возьми палочку. Сегодня я разрешу использовать тебе пять заклинаний. Не больше.

Она замерла. Ей сегодня можно будет колдовать! Но, конечно, не просто так — скорее всего, использовать магию можно будет только для защиты и только в крайнем случае…

— Мне же не нужно тебе напоминать, против кого магию ты использовать не сможешь? — тихо произнёс Волдеморт, глядя, как Гермиона подскочила к громоздкому дубовому шкафу у двери и выудила оттуда простое чёрное платье.

— Мой Лорд, у меня и в мыслях не было… — она повернулась к нему обнажённая, прижимавшая к груди платье, словно щит.

— Не было… — тихо прошипел он. — Было другое, но ты… оказалась умнее. Дай руку! — он обхватил предплечье левой руки, сжал его, а пальцы пробежали по вспыхнувшей бордовым цветом метке. — Пять, — повторил он, глядя в её глаза.

«…если он и дальше будет её терпеть рядом, то…»

— Они не знают, что вы здесь, мой Лорд, — вдруг догадалась Гермиона. Она обхватила его руку и потянула Волдеморта к себе, не давая покинуть комнату.

Он вопросительно на неё посмотрел, но руку не одёрнул.

— Думают, что вы далеко… — голос её слегка дрожал от волнения. Ей совсем не хотелось становиться свидетельницей разборок Волдеморта со своими приспешниками. — Они бы не осмелились даже подойти к поместью, если бы не были уверены, что…

Голова его склонилась набок, рот приоткрылся, и он поводил челюстью. Это выражение лица — змея перед броском. Дыхание у Гермионы сбилось, она крепче ухватила его за руку.

«Руквуд говорил, что она дерзкая…»

«Руквуд просто хочет её трахнуть...»

От мерзости этих слов пробрало, но она старалась не показать виду.

— Может быть, послушать ещё? — Гермиона потянулась ближе к нему. — Когда думаешь, что никто не слышит — можно сказать то, что не скажешь под пытками, мой Лорд, — прошептала она.

Зубы его заскрежетали. Он дёрнулся в сторону двери, чтобы покинуть спальню, но Гермиона дёрнула его на себя и решительно коснулась его губ.

— Тише… — прошептала она, стараясь удержать его тем способом, который знала.

Волдеморт на миг замер. Она ясно ощутила, как в нём борется ярость — инстинкт немедленно выйти, уничтожить нарушителей — и что-то другое, новое. Его ладонь обхватила её затылок, пальцы вцепились в волосы. Он мог оттолкнуть, мог приказать, но вместо этого ответил. Губы его шевельнулись под её, дыхание стало резче, но не из-за гнева.

— Вы успеете их наказать, — шептала она в приоткрытый рот. — Пусть говорят…

И снова закрыла ему рот поцелуем, горячим и упрямым.

Его тело напряглось, пальцы впились в её бёдра, словно предупреждая, что она играет с огнём. Но Волдеморт не отстранился. Он позволил себе задержаться рядом, слушая вместе с ней.

И тогда сквозь гул крови в ушах они оба услышали:

«…он нас скоро заподозрит. Эта грязнокровка путается под ногами, из-за неё уже пошли проверки…»

Гермиона вздрогнула, но не отстранилась. Сжала его сильнее, будто ища защиты. Его глаза были совсем близко к её глазам, и в их алом блеске отразился хищный интерес.

— Слышала? — спросил он едва слышно, его голос был тише, чем её шёпот. — Им нужно избавиться от тебя.

— Потому что я мешаю им, — ответила Гермиона. — Не вам.

На лице Волдеморта мелькнула тень усмешки. Он долго смотрел на неё и, впервые за всё время, в его взгляде не было ни ярости, ни похоти. Однако он посмотрел на дверь.

— Не хочешь видеть, как я с ними расправлюсь, Гермиона? — усмешка скривила его губы. — Они желают твоего устранения, а ты их жалеешь… Достаточно!

Он стоял возле двери и всем своим видом давал понять, что пытаться его сейчас удержать — дурная идея. Гермиона быстро надела платье, схватила палочку из верхнего ящика прикроватной тумбочки и, прижав её к груди, встала за спиной у Волдеморта. Сердце собиралось выпрыгнуть из груди. Давно она не видела его в гневе. Последний раз подобный взгляд у него был… в Хогвартсе, во время битвы.

Но он кинул на неё короткий взгляд, который буквально пригвоздил к месту — не сметь за ним идти. Не трогать, не останавливать. Только слушать.

Дверь бесшумно распахнулась, заливая светом из спальни часть коридора. Волдеморт, как тень, скользнул вперёд; он двигался настолько быстро, что казалось, будто летит по коридору. А Гермиона стояла на пороге комнаты, сжимая одеревеневшими пальцами палочку.

Он понял все её уловки: и утреннюю, призванную измотать его, и попытку утихомирить. Казалось, что голоса звучат чуть ближе.

— …путается под ногами!

— Лорд ослаб! Разве не вид…

Резкая тишина.

Не было ни выкриков заклинаний, ни треска магии. Гермиона затаила дыхание. И вдруг один из голосов захлебнулся в кашле, другой оборвался стоном, третий осёкся. Слышно было, как тела глухо падали на пол, словно мешки, сброшенные с высоты.

Дом погрузился в безмолвие, и только стук собственного сердца позволял Гермионе верить, что она не утратила слух. Кровь гудела в ушах так шумно, что можно было оглохнуть. Нерешительно она двинулась вперёд по коридору, держа наготове палочку. Хотя… Пожирателей, скорее всего, можно было бы не опасаться, а против их повелителя магию она использовать не сможет.

Казалось, даже стены содрогнулись от гнетущего затишья. «Тише… тише…» — вспомнился его шёпот, и от этого по спине побежали мурашки.

Но он не велел покидать комнату.

И он уже стоял здесь — в залитом утреннем солнцем коридоре. Серые каменные стены источали холод, а взгляд Волдеморта — ярость. Ледяную, пугающую и тихую. Лицо же напротив — бледное, спокойное. Ни капли крови на одежде и руках. Только глаза, горящие алым на этом бесстрастном, страшном лике.

Гермиона отступила обратно в спальню, словно там был безопасный бастион, оберегавший от всего.

Волдеморт вошёл вслед за ней, мановением палочки бесшумно закрыл дверь. Его взгляд задержался на Гермионе — алчущий, голодный.

— Вот это и есть тишина, — произнёс он. — Настоящая.

Он приблизился, дыхание его было тяжёлым, а глаза пылали жаждой. Ладонь легла на её бедро, скользнула выше, притягивая ближе.

— Теперь я хочу криков, Гермиона, — он сделал паузу, губы почти касались её уха. — Громких криков…

Вопреки опасениям Гермионы своих приспешников Волдеморт не стал убивать. Переломал им заклятьями кости, оглушил, но оставил в живых. Всё это он проделал быстро, почти бесшумно: она не успела сделать и пяти шагов по коридору, как всё было кончено.

«Не хочешь видеть, как я с ними расправлюсь, Гермиона?» — всплыла в памяти его усмешка. Она и не увидела бы, и не услышала, если бы не вышла в коридор за ним. Опасаясь. Теперь было даже смешно. Опасаясь за кого? За того, кто в считанные секунды разобрался с тремя волшебниками, а затем спокойно вернулся в спальню, будто ничего не случилось?

Затем он пропадал на бесконечных обысках, и Гермиона не решалась тревожить его так, как тогда — в день нападения. Только когда он сам проявлял к ней интерес, она отвечала ему.

Своим вопросом к Волдеморту о том, почему вдруг понадобилось ещё и полукровок приравнивать к существам, Гермиона запустила цепочку интересных событий, приведших её в итоге в зал Визенгамота. Не в качестве подсудимой, а как свидетеля, который пока за весь процесс не проронил ни слова.

Она подняла голову на Волдеморта, практически у ног которого сидела — скорее как трофей. Как демонстрация: тронете моё — окажетесь в клетке внизу. От колких взглядов у неё пробежали мурашки по спине, и ей захотелось пригнуться, чтобы её не видели.

— Выпрямись, Гермиона, — тихий властный голос, заставивший вздрогнуть, и палец, прошедшийся вдоль позвоночника.

Их ложа, выстроенная недавно, высилась над всеми, и её было отлично видно с любого места зала. И слышно было прекрасно, даже без заклинания Сонорус. Сюда также долетал гул голосов, неразличимых из-за их множества. Большинство смотрело на них, кто-то перешёптывался между собой.

Величественные своды судебного зала казались непроницаемым, потонувшим в камне гротом, от стен которого гул отражался эхом. Чёрные стены, чёрный мраморный пол. И так зал выглядел всегда — и до прихода к власти Волдеморта зал пугал попавших в него. Пугал неотвратимостью наказания и слепотой правосудия.

Гермиона взглянула вниз. Как много людей пришло на этот суд. Как много знакомых по школе лиц она увидела… Перси Уизли, Ханна Абботт, Энтони Голдштейн и другие… а они ведь все воевали на одной стороне с Гермионой и участвовали в битве при Хогвартсе. Теперь они… покорились? И даже не глядели в сторону ложи, только Перси поднял глаза и тут же опустил. Она с тревогой взглянула на Волдеморта, а тот усмехнулся, будто прочёл её мысли.

Зал, заметив шевеление в ложе, притих: остались только редкие шепотки да тихие возгласы. И всё же всеобщее напряжение витало в воздухе — оно давило и душило, как живое. Сотни глаз устремились вверх, и Гермионе вновь стало не по себе. Как бы ей ни хотелось убежать, самым безопасным для неё было находиться рядом с Волдемортом, как это ни парадоксально. Сам он, не вставая, провёл рукой полукруг, призывая всех к тишине. Он не спешил говорить: медленно обвёл взглядом зал, оправил рукав мантии и вскинул голову вверх.

— Итак, — начал он величественно, взирая сверху вниз на волшебников, — продолжим. Надеюсь, небольшого перерыва всем хватило, чтобы… остыть?

Он не выглядел глумливым: Волдеморт источал уверенность и сдержанность. Лидер. Новый лидер Магической Британии. И Гермиона рядом с ним, у его ног, но нашёптывающая ему те вещи, к которым он прислушивался. Иногда. Ночами.

— С бесцельной растратой магического ресурса мы, кажется, разобрались, — его глубокий голос звучал на весь зал. Волдеморт встал, чтобы его было отчётливо видно всем. — Мы не уничтожаем оборотней, вампиров, домовиков. С чего вдруг некоторые, — он бросил взгляд на «сцену» зала, на клетку с предателями, — решили, что таким рабочим ресурсом, как грязнокровки, можно нелепо разбрасываться?

Гермиону трясло от этих слов — ресурс. Просто ресурс. Как какая-то слепая графа в отчёте, не говорящая ни о чём. Будто они являлись углём или иным видом топлива. Просто ресурс для волшебного мира — бесплатная рабочая сила…

В зале начался гул. Кто-то одобрительно восклицал, кто-то недовольно качал головой. Слышалась даже пара редких хлопков в ладоши.

Однако Волдеморт вновь обвёл зал гипнотизирующим взглядом, призывая всех смолкнуть.

— Если бы всё было только из-за грязнокровок, — покачал он головой, — меня бы не испугало и вероломное нападение на мой дом. И попытка убить мою собственную рабыню. — Он мазнул взглядом по Гермионе, наблюдавшей представление. При этом она заметила, как его пальцы, дрогнув, чуть сжались. В этом она почувствовала: речь шла не только о власти и собственности — он имел в виду её, и только её.

Она прекрасно понимала, что всё происходящее здесь — фарс для простых смертных. Попытка их успокоить и показать, что в выборе власти они не ошиблись. И Волдеморт именно тот, кто им нужен. Кто защитит их чаянья, как свои.

— Вы помните, как год назад, стоя в этом зале, я обещал вам? — он вновь выпрямился и посмотрел в зал. — Я обещал вам порядок и стабильность. В обмен на покорность. И как же хотели вас отблагодарить эти три трусливых червя?

Гермиона всё это помнила. Она тогда сидела на месте Уордена Макнейра, Рабастана и Рудольфуса Лестрейнджей. Когда Тёмный Лорд приносил свои обещания — она была здесь.

— Я не буду вам рассказывать. Я хочу, чтобы вы сами увидели, — его голос стал ниже, холоднее. — Убедились, что ваш Лорд вас защищает и держит своё слово.

На мгновение повисла пауза, тягучая и страшная.

— Внесите зерцало! — прогремело на весь зал, будто гром.

Он решил показать всем воспоминания? Чтобы все увидели планы, зревшие в некоторых семьях на полукровок. Видимо, сейчас он извлечёт чьи-то воспоминания и с помощью магического усилителя покажет их всему залу.

— Вот тут. — Он достал из складок мантии небольшой флакон с серебристой жидкостью и подсветил его палочкой, чтобы всем было лучше видно. — Содержатся воспоминания о планах, готовящихся против вас. О планах, которым я противился и отметал, так как не мог предать ваше доверие.

Неужели он? Волдеморт решил показать то совещание, в ход которого вмешалась Гермиона? И все увидят, как она дерзко вошла, как она смотрела на Тёмного Лорда, склонив голову сама. Увидят, как она попросила его… Будто в подтверждение этого он бросил на неё косой взгляд, уголки губ едва-едва дёрнулись вверх, а затем лицо закрыла прежняя маска спокойствия.

— Скабиор, — позвал он, махнул рукой, и пузырёк поплыл по воздуху прямо вниз, в центр зала Визенгамота, где уже стояло приготовленное Зерцало. — Будь любезен, продемонстрируй нашим почтенным гражданам, каких гнилых людей вынуждено будет отторгнуть из себя наше скромное сообщество.

Для Гермионы мир словно замер. Пульс будто отмерял тиканье часов. Тик-так: воспоминания полились серебристой струйкой на Зерцало. Так-тик: взмах палочкой и заклинание «Призрачная память» вздымает клубами на весь зал воспоминание… Тик-так: Рудольфус, как бы мимоходом, вбрасывает предложение о том, что полукровки слишком свободны. Так-тик: Рабастан с Макнейром его горячо поддерживают; Макнейр, тряся кулаком, пытается доказать, что полукровки почти как грязнокровки. Сейчас… сейчас войдёт она и… Зажмурилась, чтобы не видеть, хотела бы ещё и уши закрыть. Сердце замерло. Один глаз открыла… Тик-так: ладонь Волдеморта опускается на каменный стол.

«Мои обещания — не пустой звук! Вы просите меня нарушить слово! Ещё год назад, в зале Визенгамота, я сказал…»

Их не было — воспоминаний о том, как она вошла. Волдеморт вырезал их. Вырвал из самого контекста — будто стёр сам её след.

По залу прокатился ропот. Вначале это был негромкий шёпот, но гул становился всё громче и громче. Кто-то начал ругаться — оно и немудрено: полукровок в мире волшебства было очень и очень много.

Для всех было важно то, что Волдеморт для них раскрыл. Для Гермионы же оказалось самым главным то, что он скрыл ото всех и не отдал публике. Оставил это между ними.

— Вы видели и слышали, — пальцы Волдеморта сомкнулись на ограждении ложи, он подался немного вперёд, — какое вероломство готовилось за вашей спиной. Эти жалкие трусы, — его ладонь метнулась в сторону клетки, — решили, что они могут распоряжаться вашей судьбой без моего ведома!

Рокот в зале усилился, стал громче. Вот как нужно было управлять толпой, вот как нужно было подавать им информацию для укрепления своей позиции. Теперь Тёмный Лорд выглядел в их глазах благородным радетелем магического народа. Буквально спасителем.

Гермиона вытянулась вперёд, чтобы посмотреть на публику внизу. Десятки лиц: кто-то кивал согласно, кто-то смотрел с одобрением, некоторые — с сомнением. Перси… даже Перси, кажется, кивнул в знак согласия.

— А теперь, — Волдеморт повернулся к клетке с предателями, и голос его впервые стал жёстче, чем до этого, — я спрошу вас, мой народ: какого наказания достойны те, кто решил предать вас всех?

Зал словно взорвался. С разных сторон стали слышаться предложения. Одни кричали: «Азкабан!», другие — «Казнить!». Кто-то выкрикивал: «Пожизненное рабство!». Гул нарастал, как шторм. Толпа превращалась в стадо, легко направляемое в нужную пастырю сторону. Наблюдать это было жутко, Гермиона невольно поёжилась.

Волдеморт не спешил вмешиваться. Он позволил хаосу набрать силу, а потом поднял руку. Гул оборвался, будто ножом отрезало.

— Сильнее, — произнёс он почти шёпотом. И этот шёпот был громче крика. — Наказание должно быть сильнее.

Прищурившись, он обвёл взглядом толпу, смотревшую на него в тишине, замершую в ожидании предложения.

— В Азкабане они уже были, и он их не сломил; казнь — слишком мало за содеянное. Вы согласны? — он взмахнул рукой, и шар света вспыхнул над ним, озаряя лицо и фигуру, чтобы из каждого уголка зала была возможность наблюдать за ним. — Пусть станут теми, кем сами пренебрегали… Их имущество будет конфисковано, то, что осталось от семей, — разорено. Их магия будет ограничена. Пусть сами станут рабами.

Волдеморт опустился обратно на место, и его пальцы легко коснулись её плеча — жест почти незаметный для зала, но отчётливый для неё. Как будто он отмечал: смотри, Гермиона. Вот что значит власть. Вот что значит сила.

Его слова были страшны. Ещё ужаснее для Гермионы было осознание того, что она уловила в них логику. Безупречную логику приговора.

На мгновение толпа замерла, снова послышались шепотки. Затем — редкие хлопки. И потом послышались одиночные выкрики:

— Правильно! — воскликнул кто-то из центра зала.

— Справедливо! — под самой ложей произнёс молодой волшебник-полукровка.

А затем раздались аплодисменты. Сначала единичные, осторожные, будто люди проверяли, не обернётся ли это для них бедой. Потом — громче, увереннее. Разразилась гневная буря, и гнев этот был направлен на троицу внизу. Ведь, исходя из речей Волдеморта и показанного в воспоминаниях, выходило, что под удар могли поставить каждого второго. Большинство отлично понимало, что для Лестрейнджей и Макнейра «полукровками» являлись все, кто был чист не до седьмого колена.

Гермиона почувствовала, как этот шум обрушился на неё оглушающей волной. Сотни голосов, аплодисменты, восторг. Они принимали его правила. Они соглашались. Им не было дела до того, что ещё вчера они называли его чудовищем.

И только пальцы на её плече — лёгкие, почти невесомые — обжигали. Он будто спрашивал: «Видишь, Гермиона? Они на моей стороне. Они не просто хотят силы — они хотят быть частью моей силы».

* * *

Казалось, что в опустевшем зале даже дыхание отдавалось эхом от каменных стен. Гермиона поднялась с подушки, на которой сидела всё это время. Ноги затекли, спина занемела. С лёгким вздохом она повела плечами, вытянула спину, распрямляя позвоночник. Волдеморт наблюдал за ней, сидя на огромном кресле, больше походящем на трон. Глаза его странно горели — не азартом вождя, заводящего толпу. В них было что-то иное…

Положив ладонь на ограждение ложи, Гермиона посмотрела вниз — на пустые ряды сидений, на клетку внизу, прутья которой торчали из пола, как гнилые зубы.

И тут она ощутила за спиной движение. Ладонь Тёмного Лорда легла на её руку, сжала.

— Год назад ты сидела там, внизу, — прошептал он ей на ухо, едва касаясь губами кожи. — Гордая, непокорная…

Он откинул прядь с её шеи и впился губами в нежную кожу. Провёл языком по пульсирующей венке, прихватил зубами, чтобы оставить болезненный засос.

— Ты не просила, не умоляла, — шёпот стал ниже, появились шипящие ноты. — В отличие от этих червей.

Пальцы сомкнулись на её подбородке, заставляя повернуть к нему лицо, смотреть на него. Алые глаза горели, подобно факелам.

— И так хотелось тебя заполучить. Тогда. И сейчас.

Волдеморт наклонил к ней голову, губы почти касались её, но не спешили целовать. В этом «почти» чувствовалась вся его привычка дразнить и держать в узде.

Он не спешил. Как и в зале, где дал толпе разойтись на волнах гнева, так и теперь — растягивал паузу, словно наслаждаясь её напряжением. Его пальцы скользнули от подбородка ниже, по ключице, остановились у выреза платья. Гермиона замерла, выжидая новой ласки от него. Сегодня от него не будет мягкости — только власть.

— Они все склонили головы, — почти змеиное шипение, почти в губы. — И ты сидела рядом. Видела, как даже твои друзья опускали глаза?

Видела, как они были накрыты стыдом — то ли за то, что оставили её здесь год назад, то ли за то, что пришли поддержать новую власть…

Склонился ближе к её щеке, горячим дыханием можно было выжечь метку, но коротким властным поцелуем он словно зародил в ней бурю.

— Даже молча ты дерзишь… Даже молча ты сопротивляешься. — Пальцы сомкнулись на её шее легко, просто намекнув, на чьей стороне сила.

Он резко потянул её ближе к себе: ладонь скользнула по бедру, другая — в вырез платья, отрывая пуговицы одну за одной. Внизу под ними чернел пустой зал, как чудовищная разверстая пасть; над ними кружили зачарованные огни. В гулкой тишине слышно было только, как сердце бьётся, как дыхание срывается и тяжелеет.

— Им я обещал порядок, — дыхание жгло её губы. — Тебе же обещал наказание…

— Чаще и… — вырвалось у неё, потому что терпеть уже не было сил. — Слаще…

— И сильнее.

Его губы накрыли её настойчиво, глубоко. Не поцелуй благодарности или нежности — поцелуй завоевателя, властителя, празднующего победу. Его язык, как генерал, принимал её капитуляцию, брал в плен, заставлял хотеть сдаться. Пальцы жадно раздвинули ткань на декольте, платье уже почти не держалось на Гермионе. Несколько движений — и верх был освобождён, а ладонь очертила покрывшуюся мурашками молочную кожу. Сжала грудь. У Гермионы перехватило дыхание.

— Теперь я хочу, чтобы ты кричала только для меня, — ласкающие движения вдоль бёдер, платье, падающее к ногам. — Кричала, когда я скажу…

Он развернул её лицом в зал, ладонь легла на металл ограды; позади зашуршала его чёрная мантия… Затем — касание её бёдер, горячее, властное. Гермиона едва удержалась, чтобы не выдохнуть громко — слишком резким было прикосновение. Он будто пробовал на вкус её дрожь, её сопротивление, её стыд.

— Сильнее, — шепнул он, когда её пальцы вцепились в ограждение. — Я хочу сильнее. Хочу, чтобы твои крики были громче, чем их аплодисменты.

Ладонь легла на живот, второй рукой он накрыл её пальцы, побелевшие от напряжения. Толкнулся резко, глубоко. Гермиона прикусила губу, чтобы не издать и звука. Но он тут же ухватил её за подбородок, разжал рот.

— Громче, Гермиона, — приказал он. — Сильнее, на весь зал.

В пустом зале, эхом разносящем звуки, её крик стал бы его личной собственностью. Только его музыкой.

Гермиона сорвалась на стон, который тут же отразился от сводов, будто по приказу, разнеся эти ноты по залу. Холодный металл, к которому была прижата грудь, студил, а спину обдавал жар от тела Волдеморта. Одновременно испытывать страх и томление было и унизительно, и странно освобождающе. Зал гудел её голосом, но она знала точно — слышал его только Тёмный Лорд.

Волдеморт прижался ближе, толчки стали жёстче, рванее. Пальцы его держали её бедро, не давая увернуться, другая ладонь сжала её горло — не душил, только напоминал, кто управляет её дыханием, её голосом.

— Да, — прошипел он у уха, уловив дрожь в её крике. — Только так. Только для меня.

Её пальцы побелели на металлическом поручне ограды, колени подгибались, но он не позволял упасть — держал, вколачивал в неё ритм, от которого весь мир за пределами ложи переставал существовать. Был только он. Его сила. Его власть. Его жажда слышать её сломленный голос.

Она закричала вновь, и эхо сорвалось ввысь, возвращаясь обратно, умноженное каменными стенами. Он не дал крику полностью разлиться — его губы резко накрыли её рот, жадно, требовательно. Словно он хотел присвоить себе даже её голос, проглотить его вместе с дыханием.

— Тише… — уже не приказ, а рык в её губы. — Теперь тише. Только для меня.

Дыхание сбилось, плечи дрожали от напряжения, а он держал её так, будто никогда не позволит вырваться. Толчки становились всё более медленными, нарочито мучительными, каждый — как удар, закрепляющий её подчинение.

Гермиона зажмурилась, пальцы её вцепились в ограду так сильно, что казалось — металл хрустнет. Внутри неё всё горело, сжималось, требовало освобождения. Но он не давал ей сорваться — держал этот ритм, этот гнетущий контроль, пока её крик не превратился в сдавленное всхлипывание.

— Вот так, — прошипел он, скользнув ладонью по её животу выше, к груди. — Словно музыка...

Её спина прогнулась в пояснице, она уже не могла сдерживаться. Голос вырвался вновь — рваный, хриплый, но он поймал его поцелуем, приглушил, словно запер в себе. Сильнее прижал к ограде, резче толкнулся — и Гермиона разорвалась на крик, который каменные своды вернули им звонким эхом.

Он зарычал в её волосы, замер на миг в глубине её тела, а затем медленно выдохнул, будто выдавливал из себя остатки ярости и триумфа. Его пальцы всё ещё держали её, не позволяя упасть, пока дрожь сходила с её ног. Руками она из последних сил держалась за ограждение, едва на нём не повиснув.

Некоторое время они стояли так, сплетённые дыханием, телами, тишиной. И только отголоски её собственного крика ещё саднили горло и жгли лёгкие.

Он отпустил её подбородок, провёл по щеке кончиком пальца — и тихо, почти ласково, сказал:

— Вот теперь я почти верю...

Его руки крепко держали её, пока дрожь не прошла, пока дыхание не стало чуть ровнее. Затем он медленно отстранился, развернул Гермиону к себе и подтолкнул в сторону кресла.

Волдеморт сел, откинулся на спинку, как на троне, и, не спрашивая, потянул её на себя. Она почти без сил опустилась к нему на колени, прижимаясь щекой к прохладной ткани его мантии.

— Дыши, — тихо велел он, касаясь пальцами её волос. — Успокойся.

Гермиона послушно втянула воздух, потом выдохнула, пытаясь унять бешеный стук сердца. Его ладонь мягко скользила по ее спине — не торопила, не требовала, лишь удерживала. И эта сдержанность пугала её сильнее прежней ярости. Почему он был с ней так противоречив? Почему он мог и ранить, и одновременно довести до экстаза, от которого её голос заходился в сладостном крике?

Её пальцы сами вцепились в его мантию, и впервые за всё это время она не знала, держится ли за него из страха или из того странного облегчения, что обрушилось вместе с тишиной.

— Почему ты приняла правила моей игры, Гермиона? — прошептал он ей в макушку.

Пальцы сжались сильнее. Но он хотел от неё честного ответа. Она не могла заставить себя сказать — только не сейчас, только не ему…

Волдеморт же усмехнулся тихо, почти с удовлетворением.

— Когда-нибудь признаешься.

— Это была настоящая сладость? — вдруг шёпотом спросила Гермиона, пряча лицо в его мантии.

Он, не спеша, перебирал её чуть влажные волосы, мягко касаясь при этом спины. Наклонился ближе, обдав горячим дыханием её ухо.

— Нет, — медленно произнёс он. — Это было «сильнее».

Пауза — тяжёлая и значительная, словно он сам смаковал то, как звучат его слова.

— «Слаще»… — его пальцы скользнули по её губам, как будто снова вспоминали тот поцелуй, — было тогда, когда ты впервые осмелилась просить. «Мягче»… — ладонь прошла по её кудрям, задержалась на затылке, — когда ты впервые не сопротивлялась. «Тише»… — его пальцы очертили линию её горла, — когда пыталась скрыть стон и не смогла.

Гермиона подняла на него взгляд. Её карие глаза блестели от предшествующей разговору бури. Щёки всё ещё алели, а губы подрагивали.

— А сегодня… ты кричала для меня, — тон полного удовлетворения. — Это было «сильнее».

Он откинулся назад, глядя ей прямо в глаза. Они всё ещё горели жаждой.

— А дальше будет… — его голос стал ниже, тягучей нотой проник в самое нутро. — «Дольше».

Библиотека. В библиотеку в доме Гермионе можно было заходить, запрета на чтение книг для неё не существовало. Ограничение касалось лишь времени, которое она могла здесь провести — не более двух часов в день. Учитывая, как долго она была лишена и такой малости, роптать она не смела.

Когда её опаивали зельями, то существование её сводилось к тесной комнате с узеньким окном, через которое едва пробивался солнечный свет. Редкие прогулки, скудная еда. Теперь же границы её клетки стали шире: весь дом и сад в распоряжении, дана возможность читать. И с каждым разом, с каждым новым выученным словом оков становилось всё меньше — будто в награду. Чаще — переселило её в хозяйскую спальню, хотя наградой это сложно было назвать. Мягче — позволило гулять по особняку. Слаще — вывело её во двор. Тише — подарило пять заклинаний. Сильнее — впустило в библиотеку.

Но с каждым новым словом она ощущала, как её связь с Волдемортом крепнет. Когда мысли относили Гермиону к нему, то она уже видела не разрушенную школу, не переправленное на новый лад Министерство. Перед ней вставала страсть, похоть, сладость в самых сильных проявлениях. Она и представить не могла… От его тихого шипения бежали мурашки, разносящие желание.

Некоторые книги в библиотеке шептали, некоторые начинали завывать на неведомых языках, стоило коснуться их переплёта. Пара фолиантов даже пела, как только Гермиона проходила мимо полки. К сожалению, большая часть книг написана была на языках, Гермионе неизвестных. Что удручало. И заставляло проникнуться к Волдеморту ещё большим интересом — раз он их здесь собрал, то и прочесть мог?

Два часа почти истекло. Гермиона провела пальцем по своей метке, сравнивая её с рисунками в одном из трудов по ритуальной магии. Ничего похожего там не было. Либо Волдеморт взял информацию из другого источника, либо, что хуже… придумал сам.

Дверь в библиотеку скрипнула, Гермиона быстро отправила книгу на полку и одёрнула рукав своего извечного чёрного платья.

Выйдя из-за деревянных стеллажей, она прошла в часть, предназначенную для чтения, довольно удобно обустроенную парой кресел, маленьким столиком для чая, а также длинным столом, заваленным бумагами и книгами, над которыми работал Волдеморт. На столе порядка никогда не было, всё вечно разбросано в хаосе. Гермионе казалось, что это не слишком похоже на Волдеморта, который в мелочах был педантичен до скрежета зубов. Возможно, бардак был лишь для отвлечения? Чтобы в глаза не бросалось что-то важное?

У окна уже стоял сам хозяин дома — высокий, худой, бледный. Он был словно изваяние, выточенное из камня. Только пылающие красные глаза давали понять, что он не скульптура.

— Можешь ещё почитать, пока я здесь, Гермиона, — отстранённо произнёс он, глядя на неё.

— Спасибо, мой Лорд, — она слегка склонила голову. После того, что творилось в Визенгамоте, взгляд на Волдеморта вызывал у неё смешанные чувства. Всё внутри завязывалось в тугой узел переплетённых вожделения и страха. — Но я, наверное, пойд…

И он обо всём знал.

— Труд, который ты ищешь, стоит вон там, на седьмой полке, — он продолжал на неё смотреть. Теперь с хищным любопытством, от которого пробрал холод. — Но… он на санскрите.

Гермиона хотела было дёрнуться к полкам, но тут же застыла, коря себя за то, что едва не выдала свои намерения. Хотя, если он предлагал ей эту книгу, то он точно понял её замысел. И всё же… санскрит? Она его даже прочесть не сможет…

— Если хочешь, Гермиона, — он вытянул руку вперёд, и книга влетела в его раскрытую ладонь, — я сам тебе почитаю. — Его глаза сверкнули. — Переведу.

Она побледнела, ей вновь захотелось поправить рукав, но… она сдержала порыв. Выходить из библиотеки тоже было нежелательно. Гермиона улыбнулась и направилась к одному из кресел у камина, присела на подлокотник, взглянула на Волдеморта из-под ресниц. Она ощутила дрожь, понимая, насколько дерзкой будет её просьба.

— Мой Лорд, — снова склонив голову, начала она. — Лучше научите…

— Моя плутовка, — сколько коварства сквозило в его голосе.

Он уже был рядом с креслом, поддел пальцем её за подбородок и заглянул в карамельные глаза.

— Тебя никак не сломать.

Волдеморт медленно обогнул кресло, не сводя пристального взгляда с Гермионы, его чёрная мантия шелестела в тишине библиотеки. Он опустился на мягкое сиденье и положил книгу на чайный столик рядом. Затем поднял руку вверх, повёл пальцами в воздухе, и к нему приплыла другая, куда новее по виду, но с несколькими слегка затрепавшимися закладками.

Затаив дыхание, Гермиона смотрела на него. Он пока так и не ответил, открыл новую книгу, пробежал глазами первые страницы и, хмыкнув, положил её раскрытой на подлокотник, пёстрой обложкой вверх.

— Я научу, — он испытующе посмотрел на Гермиону, во взгляде мелькнула знакомая ей чертовщинка. — Но я строгий учитель, имей в виду…

— Учту, мой Лорд, — она чуть нагнулась к нему.

Его предложение выглядело довольно странно, хоть и заманчиво. Волдеморт снова затеял с ней какую-то игру… Она ещё помнила, как под сводами Визенгамота в его власти её голос разрывал тишину.

— С какого дня вы желаете начать… обучение? — машинально она облизнула верхнюю губу.

— С этого мгновения, — его рука уже обвила её талию, и он потянул Гермиону к себе на кресло.

Усадил на колени так, что она оказалась на нём верхом. Его алые глаза сверкнули. Пальцы легко коснулись подбородка, приподняли голову, заставляя встретить его взгляд.

— Могу научить тебя всему, Гермиона. Всему, — голос Волдеморта стал вязким, как отравленный мёд. — Но и плата будет высокой. Выдержишь?

Сейчас она не знала, чего хочет больше — знаний или поцелуя. Решив продолжить эту игру, она склонилась к нему ближе и прошептала в самые губы:

— Я упорная, мой Лорд.

Взгляд она не отвела, продолжая упрямо смотреть в его лицо. Волдеморт плотоядно ухмыльнулся. На миг Гермионе показалось, что свет в библиотеке померк, а книги на задних полках громко и взволнованно зашептали на своих древних языках.

— Смелая. Настойчивая, — произнёс он. — Меня это устраивает.

Он провёл ладонью по её плечу, задержался на ключице, будто проверял её реакцию, а затем наклонился к уху:

— Первое, чему ты должна научиться… — шёпот Волдеморта тянулся, обволакивал, — это слушать меня дольше, чем можешь выдержать.

Гермиона кивнула решительно. Ещё год назад она и представить себе не могла, что Волдеморт согласился бы её чему-то научить. Хотя бы даже и санскриту. Сколько всего можно было бы узнать, если бы…

Пальцы Волдеморта сомкнулись на подбородке, заставляя её снова смотреть на него.

— Слушай меня, а не мечтай, — его губы разошлись в усмешке. — За каждую ошибку я возьму с тебя плату, Гермиона. И заплатишь ты сполна.

Волдеморт не отпустил её подбородок, продолжал держать так, чтобы она смотрела только на него.

— Начнём, — произнёс он медленно. — С простого.

Его ладонь коснулась книги, лежавшей обложкой вверх на подлокотнике, пальцем он простучал три раза, и к потолку взвились горящие символы — витиеватые письмена, похожие на вязь. Под каждым из них загорелась короткая транскрипция с диакритическим знаком у большинства.

— Это сорок восемь зафиксированных в письме фонем, — он усмехнулся, увидев, как она удивлённо посмотрела вверх, на буквы. Её губы слегка приоткрылись, словно новое знание проникло в её голову. — Мне нужно тебе пояснить, какие категории есть у деванагари?

Сегодня он соблазнял её знаниями, как оказалось, такой метод на Гермиону действовал не хуже телесного. Её щёки уже зарделись, глаза заблестели в предвкушении. Её кудрявая головка согласно кивнула Волдеморту.

— Итак, тридцать три согласных делятся на… — он сделал паузу, и Гермиона опустила на него взгляд, в котором расплескалась жажда. — Зубные, шипящие, горловые, губные…

— Придыхательные… — выдохнула она ему в губы.

Его ладонь тут же легла на её бедро и властно сжала.

— Успела прочесть, — взгляд Волдеморта был слегка удивлён. Но в нём тут же появилась жёсткость. — А я велел меня слушать, Гермиона.

С бедра его рука двинулась выше, к вздымавшейся от тяжёлого дыхания груди, к самому вырезу, который он начал нетерпеливо расстёгивать. Не желая, чтобы в порыве он вновь порвал платье, Гермиона поспешно стала с этим помогать. И заслужила маленькую награду — Волдеморт тут же поцеловал её в шею и стал спускаться губами ниже. Он тихо прошипел:

— Прочти мне придыхательное.

— Ха… — выдохнула Гермиона, глядя на символы санскрита.

— Теперь губные, — он прихватил зубами кожу, не дойдя до груди.

Гермиона замерла. Такого стиля преподавания она ещё не встречала. Усваивать материал было… необычно. Широко распахнув глаза, она смотрела на символы, пытаясь разглядеть те, которые он просил.

— Па… Пха, — прошептала она, едва не сорвавшись на стон, когда его губы всё же спустились ниже, а ладонь пробралась под её юбку. — Ба… Бха… Ка…

— Ошибка, — Гермиона ощутила его зубы на своей груди. — Это был горловой. Я упрощу тебе задачу, — тихо усмехнулся он.

Раздвинув полы мантии, он потянул её к себе так, что её грудь коснулась его обнажённой кожи. Преград между ними не осталось — ни ткани, ни воздуха.

— Ты будешь считать до десяти. Но с одним нюансом… — его голос стал обволакивающим, будто связывал её.

Его кожа обжигала, дыхание сбивало ритм её мыслей. Словно каждое слово уже было прикосновением. Желание по капле наполняло её, поднимаясь выше.

— Один, — горячо прошептал Волдеморт в самое ухо.

— Эка, — выдохнула Гермиона, и её голос дрогнул, когда его ладонь сомкнулась на её бедре, сдавив кожу.

— Хорошо… — почти ласково. Но пальцы сжали сильнее, оставляя ноющее напряжение.

Он прижался к её шее, губами провёл по коже, подарил лёгкий поцелуй — и тут же впился зубами, отчего у неё пробежала дрожь.

— Два.

Гермиона запоздала на мгновение, и этот миг стоил ей короткого резкого толчка, от которого по телу пронеслась волна жара.

— Дви… — на последнем звуке её голос сорвался в стон.

— Ошибка, — хрипло сказал он и, не дав опомниться, обвёл её сосок языком, прикусил. — Правильнее, чище. Повтори.

Гермиона зажмурилась, пальцы вцепились в его плечо, но она выдохнула вновь, собрав голос в чёткий звук:

— Дви.

Его усмешка обожгла сильнее, чем укус.

— Уже лучше.

Ладонь Волдеморта скользнула выше, под платье, уверенная и требовательная, в тот же миг он толкнулся вновь, глубже, заставив Гермиону выгнуться к нему.

— Три, — его голос был глухим, прямо у её уха.

— Трини… — выдох сорвался на стон, когда он снова резко ворвался, не давая ей собраться. Колени подогнулись, и она ухватилась за подлокотник кресла, цепляясь, будто за спасение.

Волдеморт тут же перехватил её запястье и прижал к спинке кресла, лишив даже этой опоры.

— Ты не упадёшь, — шепнул он, удерживая её и в то же время задавая новый ритм — медленный, давящий, мучительно полный. — Пока я держу.

Её дыхание сбилось, а он продолжил, ещё сильнее войдя в неё:

— Четыре.

— Чатвари… — поспешный ответ сорвался вместе с дрожащим стоном.

— Слишком быстро, — прошипел он. Его ладонь прижала её бедро, удерживая в нужном положении, а губы скользнули по её шее, задержались в долгом поцелуе, будто смакуя её голос.

— Ты должна дольше ждать, пока я позволю, — его толчок был медленным, нарочито тянущим, будто подчёркивал слова.

Гермиона зажмурилась, дыхание стало рваным, но она слышала его ясно, как заклинание.

— Пять, — выдохнул Волдеморт, и импульс совпал с этим словом.

Она втянула воздух и, сорвавшись на всхлип, прошептала:

— Панча…

На этот раз — чисто, звонко. Он усмехнулся — и вместо наказания наградил долгим поцелуем, хищным, рвущим дыхание. Его язык глубоко вторгся в её рот, движения под ней стали ритмичнее, грубее. И Гермионе пришлось обхватить его плечи, чтобы удержаться на нём, но он тут же поймал её запястья и прижал к спинке кресла. Дыхание сбивалось, она терялась в ощущениях, стремясь поймать его такт.

Но он будто специально замедлился, оставляя её тело в подвешенном состоянии, когда хотелось только одного — сорваться. Волдеморт неотрывно смотрел в разрумянившееся лицо Гермионы, наслаждаясь тем, насколько она распалилась.

— Шесть, — произнёс он низко, и движение было медленным, мучительным, почти дразнящим.

— Шат… — её голос дрогнул, сорвался на глухой стон, и она тут же прикусила губу, пытаясь удержаться.

Волдеморт прижал пальцами её подбородок, заставив открыть рот, не давая скрыть ни одного звука.

— Громче, Гермиона. Я должен слышать.

Он толкнулся резче, и она, не выдержав, выкрикнула:

— Шат!

Усмехнулся, но не дал ей выдохнуть — снова замедлил, вытянул каждое движение так, что мгновение растянулось в пытку.

— Семь, — прошипел он ей в губы, задерживая её на себе, не давая дойти до конца.

— Сапта… — на последнем звуке она едва не захлебнулась, так рвалось наружу напряжение. Её тело предательски выгнулось, стремясь к сладостному избавлению, но он удержал за талию, не позволил.

— Нет, — сказал Волдеморт тихо, с нажимом. — Ты кончишь только тогда, когда я велю. Когда досчитаешь до конца.

Его ладонь властно сомкнулась на её бёдре, задавая ритм, а дыхание обожгло кожу:

— Терпи.

Пальцы Гермионы судорожно вцепились в его плечи, будто только это удерживало от того, чтобы сорваться прямо сейчас.

— Восемь, — он произнёс почти ласково, но вошёл так глубоко, что у неё перехватило дыхание.

— Ашта…

Гермиона выдохнула, голос её сорвался и дрогнул, будто слово стало стоном. Спину она изогнула, в попытке дотянуться до освобождения, но Волдеморт крепко удержал, не давая.

— Ты на грани, — прошипел он у самого уха. Его пальцы скользнули ниже, доводя её до безумия. — Но я ещё не разрешил.

Хватая ртом воздух, она провела языком по пересохшим губам. Стон стал громче, от чувства, как внутри всё сжимается, готовое разорваться.

— Девять, — его голос превратился в тягучую патоку, оставаясь всё таким же властным.

— Нава… — её крик эхом ударил в потолок, сорвавшись вместе с этим словом. Она уже не могла остановиться, тело вероломно просило конца. Бёдрами она подалась навстречу, предчувствуя, как вот-вот накроет сладостная судорога.

Волдеморт внезапно остановил движение, удерживая её на себе, почти до боли сжав за ягодицы.

— Нет. — Его дыхание коснулось её виска. — Только на десять.

Она дрожала в его руках, вся собранная в тугой узел напряжения, не в силах больше терпеть. Глаза заволокла пелена желания, по румяной щеке стекала слеза. В голове не оставалось ни слова, кроме того единственного, которого он ждал.

— Десять, — прошептал он ей в ухо, но в этом шёпоте было больше власти, чем в любом крике.

Гермиона воскликнула, будто выдохнула всю душу:

— Даша!

— Ты дошла до десяти, — шёпот прошёлся по её щеке. — Теперь я дам тебе то, чего ты ждала.

Рывки стали быстрее, жёстче, и Гермиона вцепилась ногтями в его плечи, будто пытаясь удержаться в этом безумном ритме. Каждое его движение пробивалось сквозь её тело, разносилось дрожью по каждой клеточке. Она не могла сдержать стон, но он жадно проглотил его поцелуем, требовательным, завоевательским.

Она уже не думала о книгах, о санскрите, о цифрах. Всё, что оставалось — это он, его жар, его сила, его голос, который всё ещё отдавался внутри неё, как приказ: дольше, выдержи.

— Скажи, — рыкнул он у её губ, удерживая за бёдра, направляя её движения, — скажи, что выдержишь ещё.

— Выдержу, — выдохнула она, почти в крик.

Его тело напряглось, ее выгнуло в его руках, и кульминация накрыла обоих — бурей, срывающей все остатки контроля. Гермиона не смогла подавить крик, и её голос, как и прежде, заполнил собой всё вокруг, и это был её отклик, её признание, её ответ.

Волдеморт сжал её крепче, прижимая к себе до боли, будто боялся отпустить, и рычание сорвалось из его горла в её волосы.

Они замерли, сплетённые дыханием, дрожью, последними толчками. Его пальцы скользнули по её спине, и он, обессилевший, но не потерявший власти в голосе, прошептал:

— Вот так, Гермиона… — его голос был тихим, хрипловатым после рыка, — дольше, чем ты могла вынести.

Её пальцы сами собой вцепились в его плечи, будто подтверждая, что он был прав. По лицу Волдеморта проскользнула тень улыбки, холодной, но удовлетворённой.

— И всё же ты выдержала, — прошептал он, проведя пальцами по её вспотевшей коже. — Моя упрямица.

По её телу прокатилась дрожь, лёгкая, но отчётливая, как отклик на вызов. Гермиона знала: можно было бы опустить глаза, отвернуться, чтобы остаться в его правилах. Но она впервые решила нарушить их.

Сердце билось так громко, что казалось, он услышит его кожей. Она подалась ближе и сама потянулась к его губам. Начала осторожно, будто проверяя границы, исследуя, а потом глубже, смелее, позволяя дрожи превратиться в решимость. Солоноватый привкус пота и её слёз ощущался на языке, смешиваясь с его терпким вкусом.

Его глаза сверкнули — удивление, раздражение, азарт. Пальцы тут же сомкнулись на её затылке, удерживая, и он ответил требовательно, жёстко, будто хотел наказать её за дерзость. Но в этом поцелуе было и другое: принятие её выбора.

И Гермиона впервые почувствовала — в этом мгновении она принадлежала ему не только потому, что он взял её, а потому, что сама хотела остаться.

Тишина библиотеки стала ощутимой, словно книги вокруг их слушали.

Она рискнула:

— Вы ведь тоже… проверяли себя? — голос её был тихим, но в нём звучало нечто большее, чем вопрос.

Алые глаза медленно сощурились.

— Продолжай, — велел он.

— Я заметила, — она перевела дыхание, и всё же не отвела взгляда. — Как вы… задерживали мгновение. Как будто искали не предел мой, а свой. Дольше… для вас тоже испытание, мой Лорд.

Он молчал долго. Настолько долго, что Гермионе показалось — он разгневан, и сейчас всё закончится. Но Волдеморт лишь чуть наклонился к ней, его губы прошли по её виску, дыхание жгло кожу.

— Скажи, — прошипел он. — Ты боишься меня меньше, чем раньше?

— Я всегда боялась, — ответ вырвался у неё слишком поспешно. Она сжала пальцы в кулаки, затем медленно разжала. — Но… страх не мешает оставаться.

На губах Волдеморта появилась едва заметная усмешка. Не торжествующая, не победная — скорее тёмная, опасная, но в ней таилась искра удовлетворения.

— Вот потому ты со мной дольше остальных, — произнёс он.

С того первого урока прошла всего неделя, но при воспоминании о нём у Гермионы всё ещё подкашивались ноги. В доме стояла вязкая тишина, какой не было в то утро, когда случилось нападение. Было даже слегка не по себе от того, насколько спокойным умел быть Волдеморт. Особенно сейчас — сидя в гостиной на диване у камина.

Гермионе всегда эта часть особняка казалась несколько вычурной: лепнина по потолку, стены, отделанные деревянными панелями с вырезанными виньетками, пустые картины с позолоченными рамами, словно портреты кто-то выдернул, оставив зияющие пустоты. Рамы были самым странным элементом, не считая хозяина дома.

Полулежа на бархатном бордовом диване, вытянув длинные ноги к огню, он казался почти расслабленным — как хищник, дремлющий перед охотой. Извечная чёрная мантия его не окутывала, а будто ниспадала каскадом с острых, сухих плеч. Алые глаза пробегали по строчкам древнего фолианта, который он бережно держал в удивительно изящных пальцах.

Волдеморт завораживал её. С недавних пор… С недавних пор почему-то она смотрела на него со странной примесью вожделения, стыда и всего лишь каплей страха.

Его вопрос в библиотеке: «Боится ли она его меньше?». Определённо, Гермиона боялась его гораздо меньше. Теперь её страх теснил интерес к нему.

Осторожно проскользнув в гостиную, она замерла рядом с диваном, не решаясь сесть. На мгновение Волдеморт оторвался от чтения, посмотрел на Гермиону и взглядом указал ей на место рядом с собой, а затем вновь вернулся к книге. Чуть помешкав, она всё же присела рядом. Бархатные ворсинки под руками ощущались мягким руном, блестящим в трепещущем пламени камина. Сидела прямо, словно готовая вскочить, но в то же время — ближе, чем прежде. Коротко взглянула на него, пальцы её сжали подол чёрного платья.

Откинувшись на спинку дивана, Волдеморт перевернул страницу. А Гермиона… ей хотелось быть ближе. Она тоже облокотилась спиной о мягкие подушки и положила голову рядом с его плечом. На мгновение Волдеморт замер. Даже показалось, будто он задержал дыхание, но взгляд его был по-прежнему прикован к книге. Мгновения тянулись в напряжённой тишине. Затем его рука медленно поднялась, и он притянул Гермиону к себе, устроив её голову у себя на груди. Уткнувшись в его мантию, она ощутила запах — сухой, как старый пергамент, с лёгким оттенком горького дыма. Его пальцы заскользили по её кудрям — осторожно, словно он сам проверял, позволительно ли ему это.

— Всё-таки, Гермиона, — Волдеморт оторвал взгляд от книги, посмотрел в пляшущее в камине пламя, — ответь мне теперь. Почему ты приняла мою игру?

Он вновь задал ей вопрос, на который она совсем не хотела давать ответ. Ни самой себе, ни ему. И всё же… Волдеморт ждал.

— Меня… — её голос дрогнул. — Меня никто не ждёт, никто за мной не придёт. Меня… никто не будет утешать. — Она нервно сглотнула. — Мне не на кого положиться.

Ладонь в её волосах замерла. Гермионе показалось, что его пальцы чуть дрогнули, однако губы Волдеморта растянулись в неприятной усмешке.

— Ты права, — зрачки его сузились. — Никто не будет тебе сочувствовать, утешать тем более. Особенно я. — Пальцы ухватили её подбородок, заставляя посмотреть в его змеиное лицо. — Я могу тебя только сломать. А ты... — он склонился к её шее и шумно вдохнул её аромат, отчего по коже словно разряд тока пробежал. — Гнёшься под моим напором, не ломаешься.

— Я упрямая... — произнесла она, опустив голову. — Наверное, это меня и...

— Упрямая, — усмехнулся Волдеморт. — Именно это я и увидел, когда пришёл за тобой. Упрямая. Несносная…

Глаза Гермионы расширились. Осознание. Паника. Ладони похолодели. Он за ней пришёл. Он её забрал. Не спас — нет. Но когда она поняла, что никому не нужна — появился он. Медленно она подняла на него взгляд. Грудь сжало. Пришёл. Забрал. И позволил зародиться надежде, когда она уже почти сломалась. Он был единственным, кто за неё боролся.

— Ты сама это признала, Гермиона, — на его губах заиграла холодная, как сталь, улыбка. — За тобой никто не пришёл, кроме меня. И остатки Ордена о тебе даже не вспоминают, хоть ты и печёшься о них каждый день...

Волдеморт вводил в заблуждение, туманил разум — мастерски сбивал с толку. Но... когда год назад в зале Визенгамота она сидела в тесной клетке с кучей других мятежников, то их почти всех освободили — почти каждая семья стала частью новой Магической Британии. И все они попросили за своих сыновей, отцов, сестёр, дочерей… За неё некому было попросить — Гермиона не была частью их мира. Некому было за ней прийти.

— Теперь ты поняла? — а вот его жестокость не знала границ: как он умело манипулировал и давил на слабости. — Если ты не из их семей, то всем на тебя плевать. И неважно, со мной эта семья или против — ты для них лишняя.

— Так и вы не принадлежите ни к одной из семей, мой Лорд, — вскинув голову, ответила она, пытаясь подавить ком в горле. — Случись что, вы точно так же будете выкинуты. Ваш род сгинул, и никто не пойдёт за вас ручаться, особенно теперь. Если бы они знали вашу истинную родословную, то вы для них были бы немногим лучше грязнокровки. Мой Лорд.

Повисло молчание. В этот миг Гермиона слышала только бешеный стук крови в ушах.

— А ты, значит, знаешь мою родословную? — его взгляд пронзил насквозь.

Она склонила голову набок, как это обычно любил делать Волдеморт. По её губам скользнула слабая улыбка.

— Конечно, мистер Реддл.

Волдеморт затаил дыхание на мгновение. В глазах вспыхнул гнев, сменившийся азартом. Затем он втянул воздух сквозь зубы, а губы дрогнули в усмешке — странной, на грани ярости и интереса.

— Повтори.

Привстав, Гермиона нагнулась к его лицу, обвила его шею правой рукой, левой коснулась его подбородка — всё ещё точёного, острого, как на старых фотографиях.

— Том. Марволо. Реддл.

От неё это имя прозвучало как заклятье, вызывающее древнего демона. Воздух вокруг них будто раскалился.

Волдеморт замер, словно эти три слова ударили его. Рот его дёрнулся — не оскал и не усмешка, а странное движение скованной растерянности и скрытой злости.

— Лет сорок я не слышал этого имени. — Его ладонь скользнула к шее Гермионы, но почему-то остановилась у ключиц. — А ты осмелилась… вслух.

Сердце колотилось в груди, рвалось, спотыкаясь о рёбра, а дыхание застряло в лёгких. Но она не отвела взгляд.

— Осмелилась, — прошептала Гермиона, холодея внутри, — мой Лорд.

Алые глаза сверкнули в ответ, и в них мелькнуло всё сразу — и ярость, и восторг, и опасное изумление.

Он склонился над ней, его дыхание обожгло её губы. На мгновение между ними возникла вязкая тишина, в которой слышно было только потрескивание камина.

Волдеморт чуть прищурился, и его пальцы сильнее сжали её подбородок. Но в следующую секунду ладонь сменила хватку — он провёл пальцами по её щеке, дотронулся до виска, как будто примерялся к новому, неожиданному ощущению.

— Глубже, Гермиона, — прошептал он, почти касаясь её губ. — Ты лезешь глубже, чем стоит.

И вместо того, чтобы оттолкнуть, он поцеловал её. Резко, требовательно, будто хотел наказать её дерзость, но в этом поцелуе чувствовалось и другое: признание, что она задела то, чего не касался никто.

Затем он отстранился, всё ещё впиваясь взглядом в её лицо. Его узкие змеиные зрачки расширились.

— Я тоже должен быть глубже… — тихо произнёс он, не отрываясь от её карих глаз.

Внезапно Гермиона ощутила давление на свой разум — такое, которому невозможно было сопротивляться: оно раздвигало её мысли, словно стены из хрупкого стекла. И при этом она осознавала, что действует Волдеморт аккуратно. Держать ментальные блоки она не могла, сопротивляться разумом было бы бесполезно. Её сознание встретилось с его, и он увидел…

— Ты носила его… — в глубоком голосе сквозило изумление, а ладонь двинулась к груди, легла на яремную впадину. — Вот тут по ночам лежал мой крестраж… — его пальцы прижались к коже. — И он говорил с тобой…

— Говорил, — тихо прошептала в ответ Гермиона, не отрывая взгляда от алых глаз, — искушал меня. Убеждал, что моё место рядом с вами, мой Лорд. Он уверял, что мы похожи…

Волдеморт скользнул в её разум глубже, вытаскивая наружу то, что Гермиона пыталась скрыть даже от себя. Она ощутила, как он просматривает то, о чём она никогда не собиралась рассказывать.

Картины сложились в вязкий поток:

…тёмный лес, палатка, мерное дыхание спящих Гарри и Рона. Гермиона лежит на боку, укрывшись одеялом едва ли не с головой, а пальцы судорожно сжимают цепочку медальона. Он горячий, как живой, и чем ближе к телу — тем сильнее пульсирует в такт её сердцу.

…шёпот прорывается прямо в её мысли, сладкий, вязкий, слишком интимный:

«Ты ведь знаешь, Гермиона… они бы погибли без тебя. Они бессильны. Ты нужна только мне».

…она переворачивается на спину, медальон ложится холодным камнем на вздымающуюся грудь. Гермиона зажмуривается, прижимая ладонь поверх цепочки. Хочет сорвать его с шеи — но пальцы не слушаются. Вместо этого она сильнее вдавливает металл в кожу. Он будто обжигает, и от этого прикосновения по телу пробегает дрожь, совсем не похожая на страх. Томление.

«Ты слишком умна, слишком сильна, чтобы быть рядом с ними. Один — вечный мальчишка, другой — слабак. А ты — моя. Только моя».

…её пальцы скользят к медальону, будто к живой плоти. Она закрывает глаза, шёпот становится настойчивее, вкрадчивее, как дыхание у самого уха:

«Ты чувствуешь, как я касаюсь тебя?»

Она резко отворачивается, прижимая медальон к коже так сильно, что остаётся красный след. Бёдра сводит судорогой, и Гермиона стискивает зубы, чтобы не застонать. Он изводит её, каждую ночь изводит, но она всё равно возвращается к этому манящему шепоту. Пальцы спустились к низу живота…

«Откройся мне, Гермиона. Ты ведь хочешь. Я слышу твоё дыхание. Я знаю, что оно становится чаще».

Её пальцы судорожно сжимают край футболки. Она шепчет почти беззвучно:

— Замолчи…

Но глаза предательски закатываются, и она ощущает, как жар от медальона разливается по груди и ниже.

«Не отталкивай. Дай мне проникнуть глубже. Я — часть его. И он ждёт тебя. Он примет тебя всю. Не бойся. Я дам тебе то, чего никто не сможет никогда».

Гермиона резко садится, прижимая медальон ладонью, чтобы заглушить его, и едва не всхлипывает. Лицо горит от стыда, но внутри всё пульсирует от того, что она почти поддалась.

В это мгновение Волдеморт вынырнул из её сознания. Пальцы сильнее вдавились в её кожу над грудью. Дыхание его потяжелело. Глаза опасно сощурились, словно он сам пережил то, что увидел. В них плескалась смесь гнева и чего-то интимного, более личного.

Он склонился чуть ниже, дыханием едва касаясь её губ.

— Так он соблазнял тебя. И почти добился, — голос был низким, срывающимся на шипение. — Он прикасался к тебе… шептал то, что должен был шептать лишь я.

Он почти прорычал последнее; пальцы его сжались так, что Гермиона едва не вскрикнула. Но тут же хватка сменилась — ладонь обвела её ключицу, скользнула выше, к горлу.

— И всё же он знал правду, — голос стал густым, почти восторжествовавшим. — Он знал, что ты — только для меня. Только моя.

Гермиона не отводила взгляда, даже когда внутри всё сжалось от этого «моя». Её дыхание перехватило, но губы всё же дрогнули:

— И вы всё ещё хотите, чтобы я это отрицала?

Красные глаза прожгли её насквозь. Его пальцы всё ещё держали её за горло — под их слабым нажимом пульс едва не подскочил. А Гермиона чувствовала, как у неё по спине бегут мурашки, как знакомая волна поднимается в ней и не хочет отступать.

— Отрицала? — губы Волдеморта тронула хищная усмешка, но в ней пульсировала опасная дрожь. — Ты сама это признала, Гермиона. Он шептал тебе, он касался твоего разума — и каждое его слово приближало тебя ко мне.

Он резко потянул её ближе, так что она оказалась почти на коленях, прижатая к его груди. Его дыхание обжигало ухо, каждое слово прожигало сознание. И она слышала, как заходилось его сердце в рваном ритме, словно он с трудом держал себя в руках.

— Ты всегда принадлежала мне, — властный, страстный шёпот. — Даже когда ещё не знала этого. Даже когда сопротивлялась.

Гермиона сглотнула, ладони её дрогнули на его плечах, но она не отвела взгляда. Ощущался его жар, горячее дыхание, желание под мантией…

— И ты всё равно оказалась со мной, — в его голосе торжество сливалось с чёрной ревностью. — Потому что не было другого пути. Даже моя тень вмиг поняла — ты для меня. — Он склонился, прижавшись лбом к её лбу, на котором уже выступили бисеринки влаги. Его глаза сверкнули. — Теперь и ты это поняла.

Времени на ответ он ей не дал: пальцы сжали её затылок, и он впился в её губы поцелуем — требовательным, жёстким, без капли нежности. Влажный язык уверенно завладел её ртом, приоткрывшимся в жадном глотке воздуха. Волдеморт был этим воздухом: на каждый вздох он ненасытно вторгался глубже, проводил по зубам, по нёбу. Он будто пытался стереть саму память о медальоне, о шепоте крестража, оставить только себя, только свой вкус.

Его нетерпение вырвалось наружу — магия дрогнула в воздухе, словно от перегрузки, и ткань одежды просто не выдержала. Она слетела, разлетелась, будто сгорела в невидимом огне, оголив тела.

В таком порыве он был впервые.

Ревность к части самого себя заставила Волдеморта настолько потерять выдержку?

Стон вырвался у Гермионы, и он только раззадорил его. Ладонь скользнула по груди, сжала крепко.

— Моё, — прошипел он в её рот, толкнув к спинке дивана. — Только моё.

Гермиона прижалась к нему, чувствуя обнажённой кожей его пыл. Их сердца колотились в безумном унисоне, но отступать она уже не могла. И не хотела.

Проведя губами по её шее, Волдеморт задержался у яремной впадины. Его зубы обожгли, оставив солоноватый привкус боли, и тут же языком он смягчил укус, будто отмечая место, где когда-то посмел лежать его крестраж.

— Даже он… — голос стал ниже, едва не рычал. — Даже он знал, что ты создана для меня.

Рука его скользнула ниже, на бедро, крепко сжимая, не позволяя отстраниться, повернуться.

— Скажи, — приказал он, подняв голову и впившись взглядом в расширившиеся от возбуждения глаза Гермионы. — Скажи, кому ты принадлежишь.

Дыхание замерло, а сердце подскочило к горлу. Губы разомкнулись, и слова вырвались сами собой:

— Вам, — прошептала она, но в голосе не было сломленности. — Я ваша, мой Лорд.

На миг в его красных глазах вспыхнуло торжество: узкие зрачки сузились, став словно щели, как у охотника, загнавшего добычу в угол. Но вместе с тем промелькнуло и то, что он не успел от неё скрыть: странное облегчение — голодное и опасное.

— Только моя, — прошипел он.

Он резко накрыл её губы, так что ответ Гермионы потонул в поцелуе, так и не выбравшись наружу. Это было требовательно, жадно: победы не было — только бездонная жажда.

Неожиданно оторвавшись от неё, он спустил свою руку от затылка к её шее; по обнажённой коже, где мурашки вставали цепочкой за каждым его движением, проследовал ниже, к груди.

— Я хочу услышать это снова, — произнёс он, и пальцы двинулись ниже. — Каждый раз, когда я буду касаться тебя.

Он прижал её так, что мягкие подушки прогнулись под её спиной. Его руки легко, но неумолимо раздвинули её бёдра, заставив раскрыться перед ним. Губы впились в шею, оставляя новый горячий след. Движения Волдеморта были неторопливыми, нарочито мучительными — как проверка: выдержит ли она?

— Скажи, — велел он, надавливая ладонью сильнее. — Чья ты?

И Гермиона, сдавленная его напором, выдохнула вновь:

— Ваша…

Его пальцы уже держали её крепко, но движения были такими медленными, что Гермиона готова была закричать. Он дразнил её дыханием у самой щеки, теплом ладони, лёгкими касаниями, будто испытывал её предел. Мышцы сводило в нетерпении, а спина уже стала влажной от пота. И Волдеморт совсем не спешил — он снова играл в эту медленную пытку наслаждением.

— Повтори, — прошипел он, прижимаясь ближе. — Чья ты?

— Ваша… — сорвалось с её губ хрипло, слишком быстро.

Волдеморт замер, едва коснувшись её. Его усмешка стала холоднее.

— Слишком поспешно. — Он нарочито отстранился, оставив её в подвешенном состоянии, с отчаянным стоном на губах. — Так я не верю.

Она выгнулась, подалась навстречу, почти умоляя, но он снова задержал движение, удерживая её в сладкой пытке. Он толкнулся глубже, резко, и Гермиона вскрикнула. Но уже через миг снова замедлился, обжигая её взглядом сверху вниз.

Его пальцы, словно кандалы, сомкнулись на её запястьях, прижали их к дивану. Он полностью контролировал её тело, ритм, дыхание. Каждый толчок — словно вопрос, на который требовался ответ.

— Скажи.

Гермиона закрыла глаза, слова застряли в горле вместе с мучительным стоном. Но он не позволил ей уйти в тишину: его губы прижались к уху, дыхание резануло кожу.

— Скажи, иначе я остановлюсь.

— Ваша! — выдох сорвался отчаянно и громко.

Усмешка скользнула по её губам вместе с его поцелуем. На этот раз он двинулся сильнее, и её тело предательски выгнулось, отвечая ему.

— Вот так, — прошипел он. — Запомни. Ты — моя.

Её бёдра дернулись навстречу сами собой, но улыбка на губах была слишком осознанной — тёплой и вызывающей одновременно.

— Но если я — ваша, значит, и вы — мой, мой Лорд.

Дыхание Волдеморта на миг сбилось. Алые глаза сузились до щелей, и Гермиона ясно почувствовала: вот оно — она коснулась опасной грани. Ещё секунда — и он может взорваться.

— Мой?.. — опасно тихо произнёс он, словно пробуя это слово на вкус.

Пальцы его на её запястьях сжались до боли, но он не оттолкнул. Напротив — притянул её ближе, так что их тела могли бы слиться в одно.

— Ты смеешь говорить, что я твой? — в его голосе сквозила угроза, но в нём же дрожало что-то иное, более глубокое — непозволительное для Тёмного Лорда волнение.

Гермиона не отвела взгляда. Лишь едва заметный мандраж выдал её напряжение.

— Да, — прошептала она. — Если я ваша, то вы мой.

Хищная усмешка вспыхнула, но не холодная — жгучая, как огонь. Волдеморт резко впился в её губы; поцелуй стал грубым, яростным, словно он хотел наказать её браваду и в то же время утвердить её слова.

— Моя упрямица, — выдохнул он в её рот, не отпуская. — Даже дерзишь так, что мне хочется… ещё глубже.

И он двинулся сильнее, так что воздух вырвался из её груди рваным стоном. Его пальцы соскользнули с её запястий и сомкнулись на бёдрах, удерживая её с той жадностью, которая уже не знала слов.

Её крик утонул в его поцелуе, движения стали резче, пока не превратились в единую безумную волну, сметающую всё вокруг. Гермиона выгнулась в его руках, цепляясь за плечи, и на миг ей показалось, что мир рухнул, оставив только этот жар, это дыхание, это требование: моя.

И вдруг Волдеморт замер. Не отпустил, не отстранился — наоборот, прижал её крепче, так что диван скрипнул под их телами. Его лоб коснулся её виска, дыхание было тяжелым, но пальцы, скользнувшие по её спине, неожиданно стали мягче.

Тишина вернулась — густая, вязкая, наполненная только их прерывистыми вдохами. Камин потрескивал в стороне, и этот звук показался чужим.

— Не смей отдаляться от меня, — произнёс он низко, хрипло, будто сам удивлялся собственным словам. Его рука всё ещё удерживала её бёдра, но хватка сменилась с жёсткой на осторожную.

Гермиона моргнула, переводя дыхание, и её ладонь, дрогнув, коснулась его груди. Сердце под пальцами билось так же сбивчиво, как её собственное.

— Тогда и вы не отталкивайте, — губы трепетали, но голос прозвучал слишком уверенно для той, что только что выгибалась под ним от удовольствия.

Алые глаза сверкнули, и на мгновение в них мелькнуло что-то, чего Гермиона не видела раньше — не власть, не ярость, а тревожное подобие согласия.

Он не поцеловал её вновь. Только сильнее прижал к себе, будто боялся, что стоит отпустить — и она исчезнет.

Гермиона уловила этот миг — странную, почти уязвимую сторону Волдеморта. И впервые не было страшно. Не было приказа, не было игры. Было только это молчаливое удерживание, где сила и слабость переплелись так тесно, что их невозможно было различить.

Она медленно вздохнула; лицом она всё ещё утыкалась в его грудь, чувствуя тепло его кожи. Слышала, как гулко отзывается сердце — и это было куда реальнее любых чар.

Впервые за всё это время ей захотелось не думать, не спорить, не бросать вызов. Только остаться вот так, в этой тишине, где потрескивал камин и его пальцы машинально перебирали её кудри.

— Вы ведь тоже чувствуете, — прошептала она, не отрываясь. Не вопрос, не дерзость — констатация, словно самой себе.

Волдеморт не ответил сразу. Его рука всё ещё держала её за затылок, вторая — на талии, и в этом молчании было больше признания, чем в словах.

— Я чувствую, — наконец произнёс он так тихо, что пламя в камине треснуло громче. Его губы едва коснулись её макушки.

Его голос был спокоен, но в нём слышался тот же надлом, что и в её собственном дыхании.

Гермиона улыбнулась — не потому, что была счастлива, а потому что впервые ощутила уверенность: она точно знала, что он держит её не только из власти. Впервые она почувствовала: между ними больше нет прутьев клетки. Есть только эта странная связь, которая держит обоих.

И эта связь становилась всё глубже — опаснее заклятий, сильнее самого страха.

Если бы пару лет назад Гермионе кто-то сказал, что она будет не просто жить рядом с Волдемортом, а именно жить с ним: делить постель и спальню, охотно соглашаться на близость, целовать не только по его желанию, но и по своему… если бы ей кто-то сказал, что она будет его целовать… она бы без раздумий разбила тому лжецу нос.

Но вот теперь… этот союз казался таким естественным.

Вернувшись с недолгой прогулки по тронутому инеем саду, Гермиона зябко ежилась в широком коридоре особняка. Наступал ноябрь, принося с собой охапки белых хлопьев снега, которые ещё слишком быстро таяли, едва успев достигнуть пожухлой травы.

Хотелось зайти в библиотеку, затопить камин и погреться с чашкой кофе возле него с книгой на коленях и… тем, кто сидел в своём кабинете. Заглянув к нему и увидев, как Волдеморт склонился над бумагами, Гермиона решила пока не отвлекать его. Тем более что нужно было больше узнать о печатях…

— Покажи, что там у тебя.

Бесстрастный голос заставил остановиться её в дверях. Голову Волдеморт даже не поднял. Но всё понял…

Закусив губу, чуть дёрнув плечами, Гермиона вошла в просторный кабинет, который от библиотеки, кроме размеров, мало чем отличался. Такие же ряды стеллажей с книгами и рукописями вдоль стен и стол, заваленный бумагами и перьями. И Волдеморт — в неизменной чёрной мантии. Он поднял на неё алые глаза, щёку подпер ладонью и принялся ждать.

Пришлось подойти к нему, обогнуть стол, постаравшись не смахнуть что-нибудь важное, встать перед ним и закатать рукав левой руки. Он хотел посмотреть на её метку. Заподозрил.

Волдеморт аккуратно перехватил её предплечье и осторожно коснулся пальцем своей метки, ограничивавшей магию. Любой заметил бы, что рисунок стал бледнее — уже не цвета запекшейся крови, а чуть бурый.

От прикосновения холодных пальцев по руке пробежала дрожь — не боль, а словно сама печать отозвалась ему. Будто метка ожила и на миг дёрнулась в ответ, сжала изнутри. Гермионе показалось, что по венам под кожей прошла волна жара, и сердце ударилось о рёбра сильнее.

— Сколько у тебя осталось попыток?

Руку её он не выпускал, поднял голову и заглянул в карамельные глаза Гермионы. Она сглотнула, ощущая, как давление его пальцев на метке будто подталкивает к признанию, не оставляя выхода.

— Три, мой Лорд, — голос прозвучал твёрже, чем она ожидала.

Глаза Волдеморта вспыхнули, а зрачки чуть сузились. Казалось, что в этом взгляде смешалось всё: и гнев за её дерзость, и изумление её успехом, и плотоядное удовольствие от того, что перед ним встала задача, достойная только его.

Он молчал секунду, две, три. А пальцы продолжали поглаживать метку на предплечье. Уголки его губ чуть заметно дрогнули. В воздухе витал азарт предвкушения.

— Ты первая, — наконец задумчиво произнёс он, но в голосе скользнули хищные ноты. — Первая, кому удалось хотя бы ослабить её. — Волдеморт склонил голову набок, продолжая наблюдать за Гермионой. — Остальные, кто пытался, даже близко не подошли.

Взглядом он скользнул по её чуть побледневшему лицу, задержался на приоткрытых губах, а затем вновь вернулся к блестящим глазам.

— И у тебя осталось три заклинания, — продолжал он, смакуя каждое слово. — Если хватит дерзости и ума снять её полностью… я даже не стану возражать, Гермиона.

Пальцы снова сжали её руку — чуть болезненно, чуть сильнее, чем было нужно, будто он собирался вернуть печати её силу. Но не стал.

Волдеморт потянул Гермиону к себе, ближе, склонил её к своему лицу, вдохнул её аромат у самой шеи и прошептал, обдавая щёку горячим дыханием:

— Но знай, моя упрямица, что каждое твоё заклинание будет шагом по лезвию. — Губы коснулись её уха, и его голос пробрался прямо в голову. — Ошибёшься — и метка отзовётся так, что ты можешь пожалеть о своём решении.

Гермиона стиснула зубы, чтобы сдержать судорожный вздох. Молчала — и только позволяла его пальцам сильнее сжимать руку. Не отвела взгляда, не дрогнула. В этой напряжённой тишине чувствовалось больше храбрости, чем в остром ответе.

Волдеморт прищурился, будто изучая её, — и ждал. Ждал ответа.

Пауза была выдержана. А затем, глубоко вдохнув, Гермиона произнесла тихо, но твёрдо:

— Тогда я не ошибусь, мой Лорд.

В глазах его появился жадный блеск — тот самый, который нёс за собой новые игры, новые грани, придающие щекотливости их странному союзу. Гермиона ощутила, как под его взглядом в ней зародилось предвкушение.

Теперь всё это стало испытанием, к которому она сама тянулась.

— Ты не ошибёшься, только если я буду рядом, Гермиона, — едва заметная усмешка коснулась его губ. Но запястье её он сжал так, что ногти впились в кожу, оставляя жгучие следы. — Моя плутовка… чего я больше всего хочу?

Гермиона сглотнула. Бёдром она оперлась о край стола, чуть задев бумаги, ещё пахнувшие его прикосновением.

— Я… не уверена… — она пыталась понять, какое ещё испытание способен выдумать Волдеморт. Воспоминания о прошлых пронзили её тело — дыхание сбилось, а низ живота свело сладкой, почти болезненной судорогой.

А он продолжал искушать: прерывистое дыхание обожгло её щёку, волосы на виске дрогнули от жара.

— Больше всего хочу… — губы вернулись к её уху, язык прошёл по раковине, а зубы оттянули мочку. — Видеть, как ты сорвёшь её окончательно.

Гермиона вскинула взгляд. Их глаза встретились — алые и карие. В его уже плескалась та же похоть, что поднималась и в ней. Тишина между ними задрожала, будто сам воздух готов был сорваться вместе с печатью.

— Снять при вас? — в голосе скользнуло непонимание.

— При мне, — Волдеморт почти прошипел, и в его шёпоте было больше власти, чем в громком крике. — В моих руках. Под моим контролем.

Ладонь его скользнула выше по её руке, поднимая в её теле горячую волну, остановилась на плече. Одним рывком он притянул Гермиону ближе — к себе, к груди, где под плотной тканью билось сердце: гулко, настойчиво, и она чувствовала его ритм кожей.

— Попробуешь одна — и метка может убить тебя. — Он провёл губами по её виску, едва касаясь. — Попробуешь при мне — и, если ошибёшься, я дам тебе шанс.

От того, как настойчиво Волдеморт её сжимал, дыхание сбилось. Она понимала: это не просьба и не разрешение. Это приказ. И испытание. И шанс…

— Так значит, вы хотите… чтобы я сняла её прямо сейчас? — её голос сорвался на вызов, хотя пальцы предательски дрожали.

Губы Волдеморта растянулись в плотоядной ухмылке.

— Не просто сняла. Я хочу видеть, как твоя магия рвётся наружу. Хочу чувствовать, как ты сгораешь в ней. — Он наклонился так близко, что их губы почти соприкоснулись. — И я хочу, чтобы это произошло, пока я тебя держу.

Пока он держит её. Пока он рядом. Волдеморт хотел, чтобы Гермиона сорвала метку прямо при нём? Судя по опасному блеску алых глаз, всё будет не так просто. Он снова затеял игру, интересную для них обоих.

Невольно Гермиона сглотнула, подалась к нему, прижимаясь телом к его торсу. Подняла голову и коснулась его тонких губ поцелуем — мягким, лёгким, который он тут же присвоил себе, превратив его в борьбу.

Ладонями он ухватил её под бёдра и, тихо зашипев, усадил на край стола. Губы её Волдеморт не отпускал: терзал, кусал, проникая в приоткрытый рот языком глубже. Его вкус… сухой пергамент, чернила, скошенная трава.

— Снимай, — коротко велел он, оторвавшись.

Ей сразу стало понятно, что он имеет в виду верх платья. Пальцы поспешно побежали к пуговицам, в то время как Волдеморт смёл пергаменты и свитки со стола на пол в одно движение. Будто хаос вокруг только разжигал его азарт.

Гермиона слушалась, но не как покорная жертва: она справилась со своим платьем и сидела, запрокинув голову, а её дыхание сбилось. Волдеморт склонился над ней, ладонью прижал запястье к дереву, его мантия взметнулась и обрушилась на пол, будто сама поддалась их напряжению.

Его ладонь скользнула к метке, и та вспыхнула под его тонкими пальцами. Боль полоснула её так остро, что из груди вырвался стон. Но стон этот утонул в его поцелуе: Волдеморт накрыл её рот жёстко, глубоко, впиваясь, будто хотел вытянуть вместе с дыханием и её крик.

Он отстранился лишь на миг, его глаза сверкнули. Пальцы другой руки опустились к талии, обжигая кожу.

Гермиона тяжело вдохнула. Её тело дрожало, но не только от боли: магия поднималась, толчками билась в метку, словно рвалась наружу. И вместе с этим в ней росло желание, смешанное с жаром его прикосновений.

— Начинай, — хрипло прошептал Волдеморт, сжав её бёдра и притянув ближе. — Я хочу, чтобы ты снимала её подо мной.

Кивнув, она чуть подалась к нему. Ближе.

Он толкнулся к ней, вошёл медленно, сдерживая себя. Рот Гермионы приоткрылся, и вместе со слабым стоном вырвалось заклинание, как яркий всполох, окружив на мгновение их тела.

Стол дрогнул, по воздуху пронеслась волна, книги на полках зашептали, словно ожив. Метка чуть побледнела, и Гермиона выгнулась дугой, не в силах сдержать ни магию, ни тело.

Волдеморт зарычал, сжав её сильнее. Его губы коснулись её шеи, зубы впились в кожу.

Её дыхание рвалось прерывисто, слова едва слушались, но пальцы сжали край стола, будто удерживая не только себя, но и магию, что билась внутри. Волдеморт не позволял ей остановиться: его тело двигалось медленно, мучительно, словно подстраивая ритм под удары её сердца и вспышки боли от печати.

— Ещё, — прошипел он в её рот, прижимая её запястья к дереву.

Заклятие сорвалось с её губ вместе с новым вскриком, жгучим желанием, и в тот же миг метка вспыхнула ярким светом.

Спину Гермионы прогнуло так резко, что стол жалобно скрипнул, и крик прорвался сквозь поцелуй. Магия хлынула наружу, ударила волной, и воздух в комнате задрожал. Канделябр у стены вспыхнул ярче, стёкла в окнах задребезжали.

Волдеморт зарычал, сжав её за бёдра сильно, до синяков. Его алые глаза вспыхнули, узкие зрачки расширились, превращаясь в круглые. Казалось, он едва держит себя, и всё же в этом безумии было торжество властителя.

— Чувствуешь? — его голос сорвался в хрип, когда магия прошла сквозь него. — Она рвётся. Твоя сила… она жаждет меня.

Он толкнулся в неё ещё глубже, сильнее, и их тела будто встретились в том же ритме, что и магия, срывающаяся с печати. Её волосы разметались по столу, пальцы судорожно впились в его плечи, и заклинание продолжало жить в её крови, расправляясь изнутри.

Гермиона вскрикнула, ощущая, что её тело и магия больше не разделены — всё смешалось в едином потоке, и Волдеморт был в центре этого. Он держал её, направлял, и в то же время сам терял контроль: дыхание его сбилось, движения стали яростнее, глаза сверкали так, что она не могла их выдержать.

— Ты разрываешь её, — прошипел он, едва не вцепившись зубами в её губы. — Сними до конца… пока я ещё способен остановиться.

Её тело уже не слушалось — каждое движение отзывалось дрожью, будто и плоть, и магия неслись к пределу. Метка на предплечье горела, словно каленое железо, но в этом пламени было и наслаждение.

Волдеморт прижал её сильнее к столу, дыхание срывалось на рычание. Его пальцы сомкнулись на её бедре, не давая шанса увернуться.

— Ещё. Ещё раз. Сними её для меня.

Она едва могла говорить: голос дрогнул, и он толкнулся так резко, что заклинание сорвалось в крик.

Метка вспыхнула алым, будто сплетенный огненный комок, и боль, смешавшаяся со сладостью, прорвалась по всему телу. Гермиона выгнулась, её волосы прилипли к вспотевшей коже, а стол затрещал под их напором.

Магия рванулась наружу — листы на столе поднялись в воздух вихрем. Волдеморт удержал её, вдавил в дерево, но и сам дернулся, задыхаясь от ощущения, будто эта сила проникает и в него.

Он сжал её затылок, впился зубами в шею и хрипло прошипел:

— Держись. Управляй ею.

Слёзы и пот блестели на её лице, дыхание сбивалось, слова казались невозможными. Но он держал её, направлял, и в его глазах пылало безумие, которое одновременно пугало и влекло.

Мир будто раскололся. Волна силы рванула из её тела — жаркая, дикая, первобытная. Она ударила в Волдеморта, в его магию, переплелась с ней — и вспышка взорвалась по комнате. Стёкла в окнах дрогнули, потрескались и осыпались осколками.

Волдеморт вдавил её в стол — глубже, сильнее. Его рычание слилось с её криком, и звук наполнил пространство так же, как и магия. Её тело выгнулось в его руках, и он держал её, словно боялся, что она вырвется вместе с этой силой.

Их магия слилась в единое пламя, неотличимое, неразделимое. Его тьма и её свет не спорили, а переплетались; искры оседали на их коже и таяли. На миг Гермиона ощутила, что его магия проходит сквозь неё, а её сила наполняет его — и в этом сплетении больше не существовало границ: где заканчивается он, где начинается она.

Стол дрожал, пол скрипел, но им было всё равно. Оставался только он — в ней, его дыхание у её уха, его пальцы, удерживающие бёдра, его голос, хриплый, низкий, сорвавшийся:

— Не отпущу.

Их тела сорвались вместе в кульминацию, слились в единой точке блаженства, и мир исчез — остались только они двое и этот безмерный взрыв, в котором рождалось нечто большее, чем они сами.

— Не отпускай, — тихо прошептала Гермиона, прижимаясь к нему. — И я не отпущу.

Она вцепилась в его плечи, притягивая к себе. Выдержала всё, чтобы держать его — и не отпускать.

Метка исчезла, оставив после себя едва заметный белый след.

В комнате, смежной с залом для совещаний, Гермиона была впервые. Волдеморт решил привести её сюда перед тем, как выйти к своим Пожирателям.

Он сидел на деревянном стуле с неудобной резной спинкой, барельефы которой мешали устроиться удобно. Пальцы его нервно постукивали по отполированному сосновому столу, чистому, без единой пылинки. Взгляд его алых глаз был тоже неспокойный — такой Гермиона видела у него нечасто… И ей подумалось, что она здесь, чтобы смирить его гнев?

— Что тревожит моего Лорда? — мягко произнесла она, коснувшись его запястья.

Встретив его тяжёлый взгляд, первым порывом было одёрнуть руку, но всё же она уверенно скользнула пальцами чуть выше, под рукав. И продолжила на него внимательно смотреть, не отстраняясь. С дерзостью — как ему нравилось.

Волдеморт приоткрыл рот и пошевелил челюстью. Это означало, что он разозлился. Но не на Гермиону. Она склонилась к нему ближе, пытаясь заглянуть в кроваво-красные глаза.

— Скажи мне, если бы про тебя во вшивой газетёнке появились гнусные пасквили, как бы ты отреагировала? — наконец заговорил он. Тихо, так что она расслышала его только потому, что оказалась в непосредственной близости.

Его дыхание ласкало щёку, ладонь Гермионы двинулась ещё чуть выше, к предплечью, нежно ступая кончиками пальцев по прохладной коже.

— Была бы выше этого, мой Лорд, — в том же тоне ответила ему она, склонившись чуть ниже, к его губам. — Если бы я затеяла разбирательства из-за очерка в мелкой газетке, то этим показала бы, как меня задел такой пустяк и как я оскорблена.

Волдеморт молча смерил её оценивающим взглядом. Затем его пальцы коснулись её подбородка и сжали властно.

— И ты бы оставила их без внимания? — голос обдал льдом.

— Переключила бы его на что-нибудь другое, — её ладонь легла поверх его. — А на них натравила бы бюрократов...

Алые глаза прищурились. Пальцы, удерживавшие её подбородок, усилили хватку — и вдруг разжались, будто он отпустил вместе с раздражением. Он привстал, подаваясь к ней ближе, так что она ощутила обволакивающий аромат пергамента и чернил.

— Быть выше?

Его слова прозвучали хлёстко, как удар, который Гермиона стойко выдержала, как и его жёсткий взгляд. Рывком Волдеморт поднялся со стула, едва не опрокинув его, обхватил Гермиону за талию. Не дав ей отступить, он прижал её к стене; холод камня обжёг спину даже через плотную ткань платья. Дыхание в лёгких перехватило.

Гермиона ясно ощутила: он решил проверить её слова не в теории, а здесь и сейчас.

— Ты сказала — выше, — его пальцы скользнули по её запястью, прижимая руку к стене. Его голос был низкий, холодный и такой близкий, что она ощущала его вибрации кожей. — Но слова ничего не стоят. Только сила!

Она подняла на него взгляд, встретила алый огонь его глаз. По телу прошла дрожь: нетерпение, предвкушение нового витка их странного союза.

— Стоят, — упрямо произнесла она, впиваясь пальцами в его плечо. — Я укреплю их, чтобы цена была выше, — прошептала почти в его губы.

Так близко… Волдеморт вдавил её сильнее в стену, сжал бёдра, чуть разводя в стороны. Ему было мало, Гермиона увидела в нём вновь эту жажду, эту алчность, которая сводила её с ума.

— Телом, — прошипел он.

Его ладони сомкнулись на её ягодицах так крепко, что дыхание сбилось ещё до того, как он приподнял её. Она чувствовала силу в этих пальцах, их жёсткое требование. Запах его мантии, сухой, резкий, тянулся в ноздри, смешиваясь с его горячим дыханием у виска. Всё это не пугало — только будоражило, вызывало предвкушение.

Его рывок был резким: пол ушёл из-под ног, тело качнулось. Всхлипнув от неожиданности, она инстинктивно обвила его ногами, прижимаясь плотнее. Ступни упёрлись ему в поясницу, колени расположились на талии, словно её место было именно здесь — выше, в его руках.

Одной рукой она ухватилась за шероховатый камень, чтобы удержать равновесие, другой вцепилась в его плечо. Но равновесие держал не камень и не она сама — держал он. Его сила, его жёсткая хватка, которая не оставляла сомнений: без него она бы рухнула.

И именно в этом было странное ощущение — зависимость телом, но власть ощущениями.

— Моя плутовка, — шептал он в её шею, удерживая Гермиону в руках, как пушинку. — Тебе самой хочется… Признай.

Закусив губу, она молчала.

Волдеморт поднял её ещё выше, так что спина больно врезалась в неровности стены. Ладони вжались в её бёдра, удерживая её на весу. На миг всё замерло — только их дыхание сталкивалось в воздухе.

— Да… — тихо сорвалось с её затрепетавших губ.

Мгновение. Ещё одно, будто он растягивал её согласие для себя, терзая её неопределённостью. Сделав мучительное движение ему навстречу, Гермиона сдалась, едва не моля продолжить.

И он вошёл — резко, глубоко, без паузы. Воздух вырвало из груди вместе с коротким стоном, такой сильный был толчок. Холод стены за спиной и горячее движение внутри слились в один обжигающий контраст, от которого у неё закружилась голова.

Она прикусила губу, но звук всё равно сорвался, глухой и влажный. Её пальцы соскользнули по камню, оставив царапины на коже ладони. Ухватившись за его плечо ещё крепче, ногтями она впилась в ткань мантии.

Каждый новый рывок прижимал её к стене сильнее. Камень был холодным и твёрдым, но с каждой секундой он становился лишь фоном. Главным был Волдеморт — жаркий, рвущийся всё глубже.

Гермиона поймала себя на том, что подаётся вперёд, сама ищет его ритм. И в этот момент она встретила его взгляд — глаза горели так близко, что от них не было спасения. Волдеморт зарычал низко, сдавливая её бёдра в ладонях, прижимая ближе, двинувшись глубже, словно почувствовав в её первом стоне требование брать сильнее.

Каждый удар вгонял её в холод стены, и в этом столкновении пламени и льда рождалась дрожь, разливавшаяся по всему телу.

Сдерживаться больше не было мочи — она стонала в его рот, когда Волдеморт тянулся к ней, ловил её губы. Звуки срывались сами собой, без спроса, и каждый раз, когда из его горла вырывался рык, она льнула к нему больше.

Пальцы скользили по камню, не находя опоры, исцарапанную ладонь она уже не замечала, но переместила её на его грудь, вцепилась в мантию. Вторая рука судорожно хваталась за его плечо, ощущая твёрдость мышц под тканью. Он держал её так, будто мог раздавить, и всё же хватка казалась осторожной.

Гермиона начала двигаться сама, навстречу каждому толчку, и в этот момент он поднял голову. Их взгляды вновь встретились. Алые глаза, горящие слишком близко, и её — распахнутые, влажные, но не от страха. Она не отводила их.

Глухо зарычав, Волдеморт сжал пальцы на её бёдрах до боли, рывки стали ещё сильнее. Дыхания Гермионе едва хватало, но остановиться она уже не могла. Она чувствовала себя выше не только потому, что он держал её над полом. Взгляд в его глаза давал странное, острое ощущение: не только он держит её, но и она держит его.

Захватив его подбородок ладонью, она не позволила ему отвернуться, продолжая впитывать его голодный взгляд. Дыхание срывалось, тело било в стену в ритме его движений, и всё же она удерживала этот взор — не давала ему уйти.

— Выше… — выдох сорвался с её губ хриплым шёпотом, между стонами.

Волдеморт зарычал так, будто это слово обожгло сильнее проклятья. Рывок — ещё глубже, ещё сильнее, пока боль и сладость не слились в единое, нестерпимое. Он прижал её к себе, будто хотел вплавить в тело, и кончил с низким, сдержанным звуком, больше похожим на шипение.

Она вскрикнула вместе с ним, судорожно вцепившись ногтями в его плечо. Дрожь прокатилась по телу волной, и только его хватка на бёдрах удержала её от падения.

В этот миг она действительно была выше: он держал её, он зависел от того, что именно её он прижал к стене, именно её тело приняло его.

Его хватка была железной; Волдеморт тяжело дышал, не решаясь выпустить Гермиону. Его пальцы всё так же врезались в ягодицы, удерживая, словно она могла исчезнуть, если отпустить.

Медленно он опустил её на пол, осторожно, словно каждое движение имело цену. Её ноги дрожали, и она невольно прижалась к его плечу, пока ступни снова находили твёрдую опору.

Волдеморт смотрел сверху вниз, но не было привычного холодного превосходства. В его взгляде читалось иное — признание того, что её слово, её тело, её «да» подняли его выше самого себя.

Она провела ладонью по его щеке. Он не отстранился.

— Почти убедила, — произнёс Волдеморт, чуть насмешливо скривив губы. Но в его тоне звучала серьёзность.

Гермиона сдержанно улыбнулась, всё ещё переводя дыхание.

— Мне кажется, что не «почти», мой Лорд.

Он притянул её за плечи к себе, ладонь легла на её талию — тяжело и властно.

— Ты очень старалась, — прошептал он ей на ухо. — Я ценю тебя.

Гермиона чувствовала: он стал другим. В нём не было той злости, с которой он вошёл в комнату. Сильный, собранный, холодный — но спокойный. Спокойнее, чем раньше. И его спокойствие было связано с тем, что только что она позволила ему сорваться, выплеснуть всё в неё.

Волдеморт всё ещё держал её близко к себе. Пальцы его скользнули по её талии, поправили ткань платья, словно стирая следы того, что между ними произошло здесь, за закрытой дверью.

— Пойдём, — голос его звучал ровно, расслабленно. — Нас ждут.

Гермиона замерла. Она предполагала, что ей отведена роль громоотвода и он оставит её в этом кабинете, а не поведёт с собой на собрание.

— Нас? — переспросила она. — Мне можно туда пойти?

— Тебе нужно туда пойти, — его губы растянула холодная усмешка. — Ты и так подслушала бы, моя чёртовка.

Щёки её заалели. Он был прав — она подслушала бы. А так Волдеморт полностью легитимизировал её присутствие, избавляя от позора быть раскрытой. Как и всегда — он уже обо всём догадался, всё знал вперед неё самой.

Дверь в зал распахнулась перед ними. Гул голосов, отдававшихся от тёмных стен эхом, мгновенно стих: каждый из присутствующих обратил внимание, что Тёмный Лорд идёт не один. Гермиона шла рядом, стараясь держаться ближе, пытаясь не показать, как дрожат её колени при виде такого количества старых врагов. Волдеморт на их фоне выглядел родной и успокаивающей фигурой, пугал он её меньше всех.

Гордо вскинув голову, она шагала вслед за ним, а шлейфом за ней вместо привычных шёпотков разносился стук каблуков в гулкой тишине. Именно эта сцена стала для неё лучшим признанием того, какое место она смогла занять в этом новом мире.

Рядом с ним.

Волдеморт сел во главе чёрного, отполированного до зеркального блеска стола. Даже сидячее положение не скрывало его высокого роста. В свете огней, вившихся под потолком, он казался изваянием, высеченным из камня: острые плечи, с которых волнами спадала чёрная мантия, вздёрнутый подбородок.

Гермиона встала чуть сбоку за его спиной, решая, оставаться ей стоять позади или, как в прошлый раз, придётся сидеть у его ног. Но…

Справа от него было ещё одно место, свободное. Взглядом Волдеморт указал ей на него. И она покорно села. Пальцы, чтобы не было заметно нервной дрожи, она сцепила в замок и устроила у себя на коленях. Взор свой она обратила к Волдеморту, сидящему с непроницаемым выражением лица.

Воздух в зале будто потяжелел, когда Гермиона заняла место рядом. Никто не посмел показать удивление, но она чувствовала на себе десятки взглядов. Для них её присутствие было вызовом, а для неё — подтверждением того, что теперь она стала выше.

Один из Пожирателей деликатно кашлянул. Его лицо Гермионе было незнакомо…

— Мой Лорд, — начал он, напустив в голос солидности. — По поводу «Придиры»… Мы подготовили декрет от Министерства, который запрещает…

— Запрещает? — холодно перебил его Волдеморт, саркастично изогнув отсутствующую бровь.

— Регулирует, — быстро исправился Пожиратель, — тематику статей, даёт свод правил, по которым мы сможем их призвать к ответу.

— И публично наказать! — воскликнул Люциус Малфой, поглаживая трость, лежавшую перед ним. Газета прошлась и по его семье в том числе.

— И остальные сразу позатыкают рты! — подхватил Долохов с другого конца стола.

Вокруг стола по цепочке пронеслась волна недовольных возгласов, которую моментально прервал Волдеморт.

Одним движением руки.

Он лениво рассёк воздух перед собой, призывая всех замолчать.

— Нет, — спокойно отрезал он. — Если вы сейчас побежите наказывать каждую неугодную газетёнку, строчащую про вас чушь, то люди начнут разносить слухи с утроенной силой.

Затаив дыхание, Гермиона смотрела на него. Ещё час назад, в кабинете, он готов был разорвать тех, кто посмел писать сомнительные статьи в его адрес. Сейчас же сам призывал к спокойствию. Так, будто это его собственные мысли, словно это не она убеждала его принять более взвешенное решение.

И всё же… он её послушал. Хоть и пришлось приложить некоторые… усилия.

Щёки её ярко вспыхнули от осознания и от воспоминаний.

— Скабиор, — Волдеморт повернулся к приспешнику и спокойно продолжил, — дай указание «Пророку» вытряхнуть побольше грязного белья Лестрейнджей. Их история ещё на слуху, а сами они давно отыгранные карты. Дадим народу то, чего они жаждут — зрелищ.

И на его лице прорезался хищный оскал.

— А попутно, пока все будут обсуждать предателей, начните проверки в редакциях, — продолжил Тёмный Лорд. Голос его звучал спокойно, но Гермиона уловила лихорадочный блеск в алых глазах. — Но тихо, не афишируя. Пусть наши бюрократы их задушат…

Он воспользовался её словами, но повернул их так, что теперь это выглядело не как уступка, а как часть его неизменной стратегии. И всё же Гермиона знала: в основе этого решения был её голос.

Речь свою Волдеморт закончил под одобрительный ропот, зал ожил, откликаясь на его план. Только Гермиона уловила, как на миг его взгляд скользнул к ней — коротко, но достаточно, чтобы дать понять: «почти» убедила.

* * *

Собрание было окончено; без малого три часа длились разговоры, принимались решения, основную точку в которых ставил Волдеморт. Постепенно все разошлись, и с каждым удаляющимся от зала звуком шагов Гермионе становилось легче, будто груз спадал с плеч. Правда, сердце продолжило колотиться, когда Волдеморт взял её под локоть и вывел наружу, в коридор. За окном уже спускались сумерки, окружая их особняк бархатной тьмой.

Отголоски тихих разговоров ещё отдавались внизу, перед дверьми холла. Но как только дверь закрылась за последним из Пожирателей, Гермиона облегчённо вздохнула. Тревога отступала.

Волдеморт шёл не спеша по коридору, шаги были размеренными, сам он выглядел собранным, будто эта встреча прошла ровно так, как он и планировал изначально. Правда, Гермиона знала больше, чем большинство из его приспешников.

— Ты ведь боишься меня меньше? — его голос раздался неожиданно близко, и от этой спокойной интонации мурашки пробежали по её коже.

Этот вопрос он ей уже задавал, и ответ его тогда не удовлетворил.

Она подняла на него карие глаза, мгновение колебалась, не понимая: что он хотел от неё услышать? Правду или что-то иное?

— Я уже почти не боюсь, мой Лорд, — тихо ответила она.

Он подошёл ближе, алые глаза задержались на её побледневшем лице на лишнюю секунду. Холодная усмешка скользнула по тонким губам.

— Без «почти», Гермиона. — Ладонь легла ей на талию, мягко подтягивая её к нему, ближе.

Почему она не поняла этого раньше? Ведь он не хотел, чтобы она его боялась…