Выбор (гет)

Приятный древесный аромат витал в комнате, но даже ему не удавалось перебить гнетущую тьму, что собралась вокруг неё. Она утопала в ней, как в липкой патоке, сила, которой он её сковывал, едва позволяла дышать.

Веки её были плотно сомкнуты, чтобы не видеть его.

— Пожалуйста… Пожалуйста, — шептали сухие губы Гермионы в полутьме.

— Что «пожалуйста», моя сладкая девочка? — прошелестел тихий голос возле её уха. — Чувствуешь, как мысли выстраиваются в ряд? — В тоне слышалась усмешка.

Гермиона сильнее зажмурилась, так крепко, чтобы не смотреть в его обезображенное магией лицо, не видеть этих алых глаз с вертикальными зрачками.

— Хочешь, чтобы разум вновь затуманила Амортенция? — он был рядом, прикусил её за ухо.

Медленно она кивнула. Хотела — лишь бы не испытывать отвращения к нему. Раз уж ей приходится быть с ним, поскольку не посчастливилось стать его игрушкой, пусть это будет лучше под любовным зельем. Её сознание не вынесет его присутствия.

Холодная ладонь коснулась её шеи, слегка сжала горло, но пальцы быстро разомкнулись и спустились ниже — к ключицам, выпиравшим под тонкой светлой кожей. Она лежала обнажённая и такая беззащитная под ним. По телу пробежала дрожь от страха близости.

Мягкая постель, светлые хлопковые простыни, подушка под спиной, чтобы было удобнее… Мнимая забота. Гермиона отвернула голову, всё ещё боясь открыть глаза.

— Мне надоело брать тебя под зельем, — вновь тихо произнёс он. — Хочу испробовать тебя настоящую…

От шока у неё перехватило дыхание. Сердце будто сжали тисками до боли.

— Вам не понравится, — глухо отозвалась она, закусывая губу, почувствовав, как ладонь спустилась к её неприкрытой груди.

— О, как же ты ошибаешься, моя девочка, — этот голос всегда манил. — Я уже хорошо изучил тебя и твоё тело, — пальцы сжали отвердевший от прохладного воздуха сосок, — обязательно тебя предаст.

Её тело уже сдавалось: Волдеморт и правда знал точки, от прикосновения к которым её накрывало возбуждением. За ухом, вена на шее, подключичная ямка…

— Почему я? — выдохнула она, ощутив, как пальцы на груди сменил горячий рот. Губы сомкнулись вокруг ореола, а язык медленно обвил твёрдый сосок. — Почему не… — она шумно выдохнула: — чистокровная…

— Чтобы они ещё больше обнаглели? — его голос обдал Гермиону льдом. — Ты, моя маленькая грязнокровочка, ничья — а потому безопасна для моих редких потребностей…

Её тело сжалось от этих слов. Лучше лежать с закрытыми глазами, представляя, что это не его бледные руки гладят её тело, не его острые ногти царапают бёдра в предвкушении. Это не он — не Волдеморт, не Тёмный Лорд. Это кто-то другой, чьи прикосновения не вызывают дрожи отвращения. Кто-то более ласковый и понимающий…

— Помнишь, как я тебя забрал? — тонкие губы вновь приблизились к её уху и опалили дыханием нежную кожу.

Она помнила. Помнила, что с ней делали ДО того, как он её забрал. Череда насильников в подвалах нового «Аврората», мучителей, сутки пыток, почти сломленная воля… Теперь он считал себя её спасителем.

— Помнишь, что я тебе сказал?

Раз уж магия распорядилась одарить такими талантами какую-то грязнокровку, преступлением было бы её убивать. Она должна принадлежать только ему, а не сгнить в казематах обновлённого Министерства. И где сейчас была её магия? Полностью под его контролем, запертая его меткой. Без разрешения Волдеморта она была недоступна, а позволял он это редко.

— Открой глаза.

Повелительный тон, не допускавший отказа.

— Открой. Я хочу, чтобы ты смотрела на меня.

— Почему сегодня без зелья? — она подняла на него взгляд, немного испуганный. — Почему сейчас?

Вместо ответа его ладонь скользнула с груди к животу. Он мягко погладил живот прохладными пальцами и оставил руку на плоском прессе.

Ужасное осознание пронзило разум. Он не мог хотеть, чтобы она сделала это для него… Это было бы слишком жестоко, неправильно. Ногти судорожно впились в простыню.

— Уничтожать все части моей души тоже было жестоко, — интонация без злобы, холодное спокойствие, от которого спина покрылась липким потом.

Наследник... Все крестражи сгинули во время войны, создание нового душа его не выдержит, бессмертие ушло... Волдеморт боялся, что после него ничего не останется. Имя, которое пугало даже его приспешников, канет в Лету вслед за ним. Слизеринский род просто исчезнет вместе со своим последним потомком. И эти мысли он тоже прочел.

— Как же ты хорошо меня знаешь, моя маленькая грязнокровка, — голос вновь опустился до шепота, теперь в нём прозвучали сиплые ноты возбуждения.

— Любая другая вам с радостью подарила бы... — начала говорить Гермиона, но была прервана опасным шипением.

— Я не хочу возвышать какой-либо род, делать его равным себе, — он нависал над ней, вдавливая в мягкий матрас. — С тобой будет проще — моя рабыня понесла от меня, а я милостиво взял на воспитание бастарда. И возвышен будет лишь он.

Слова «уничтожать все части моей души» висели в воздухе немым приговором.

Дело было не только в возвышении кого-то: это не было для него главным. Он жаждал возмездия, пусть и таким изощрённым способом — её кровью и плотью. Взгляд спустился к его губам, скривившимся в подобии усмешки.

— Выбора не будет? — дыхание перехватило. Она уже осознавала, какой будет его ответ.

— Почему же, грязнокровочка, — Волдеморт чуть отстранился, его ладонь покинула живот и спустилась к бёдрам. — Выбор будет.

Гермиона затихла, ожидая его предложения. Он не торопился его озвучивать, руки развели её ноги, раскрывая для него, пальцы сжали ягодицу, чуть дернули к себе. Выбор будет между плохим и очень плохим, другого он не предложил бы. И судя по его жестокой улыбке, предвкушающей будущие утехи, — Гермиона догадалась верно.

— Какой выбор вы мне дадите? — голос предательски дрогнул.

— Позже озвучу, — он вновь склонился к ней, его рваное от возбуждения дыхание ощущалось на шее, за ухом, куда он следом её поцеловал. — Сначала я хочу попробовать тебя без дурмана зелий…

Она съежилась от отвращения, а его это распаляло ещё больше. Зажмурившись, Гермиона попыталась представить себя где-то в ином месте, не с ним, не здесь.

— Я не разрешал закрывать глаза, — его голос обдал колким льдом. — Открой. Смотри на меня.

Упирался в неё, но пока не спешил входить. Снова опустившись к ней, откинул каштановый локон с лица и поцеловал за ухом. Его раздвоенный язык выводил узоры на солоноватой коже. Гермиона шумно выдохнула. Да, он знал её тело, она сама о нём догадывалась меньше него. Переместился к уху, облизнул раковину, обдав горячим дыханием, прикусил мочку уха. Волна возбуждения, вопреки желанию самой девушки, стала просыпаться в ней. Губами Волдеморт спустился ниже, прихватывая ртом яремную вену, прерывисто дышал ей в шею. И её дыхание тоже стало сбиваться.

Ладонь вернулась к груди, сжала её, а пальцы скользнули к соску. Спина прогнулась против воли. Хриплый стон вырвался у Гермионы, и она тут же попыталась его подавить. Добился своего — влечение проснулось.

Толчок. Резкий. Глаза распахнулись в панике. Снова. Сильнее. Рука вцепилась в бедро, удержала её на месте. Ещё раз. Глубже.

Гермиона всхлипнула. К её ужасу, тело предало.

— Тебе нравится, — прошептал он, продолжая движения. — Нравится, и ты этого боишься. Скажи это.

— Да, — тихим стоном прозвучало от неё.

Смотрела прямо в его лицо, на котором за непроницаемой маской разливалось блаженство. Не получалось абстрагироваться. Мыслями она пыталась быть далеко. Но тело оставалось тут, под ним. Он сам прерывисто дышал, ускоряя толчки. Приподнялся над ней, упираясь одной рукой в кровать. Она попыталась вывернуться, разорвать контакт, но он перехватил её ногу и закинул себе на бедро, выше, чтобы сменить угол проникновения. Ещё глубже, рьянее. Лёгкие её снова выдавили стон. Пальцами она схватилась за его предплечье, ногтями впившись в почти белую кожу. Ускорился. Толчки, как дробные удары, в сбивающемся ритме, в такт его рваному дыханию.

— Лучше, чем… под зельями… — его осипший голос вернул реальность. — Ты же согласна?

Пальцы, сжимавшие ягодицу до синяков, легли между бёдер, между их телами. Ощутив, как он коснулся напряжённого клитора, сжал его, Гермиона сильнее вцепилась в его предплечье, чувствуя, что ещё немного — и она под ним кончит. От его прикосновений, от резких движений.

— Нет… — вновь стон сорвался с губ, мышцы предательски сжались вокруг него, пространство плыло перед глазами. — Нет, — пальцы на ногах подгибались под волной удовольствия.

— Да, — не стон, скорее хрип над ней, полный удовлетворённого триумфа.

И ощущение, как семя наполняет её.

Ещё несколько глубоких толчков, и Волдеморт замер. Его глаза с узкими змеиными зрачками впились в её лицо. Грудь вздымалась от тяжёлого дыхания, Гермиона даже заметила бисеринку пота, катящуюся от виска к подбородку. Раздвоенный язык скользнул между тонких губ.

— Прекрасна, — сиплый шёпот звучал ненасытно, как пауза перед новым спринтом.

Наконец он отпустил, скатился с неё и откинулся на спину, равнодушно глядя на девушку, согнувшуюся пополам. Ладонями она обхватила подрагивавшие плечи. Не плакала, но душой словно провалилась в глубокую яму.

Тряхнув головой, Гермиона поднялась с постели и уже хотела собрать свои вещи, разбросанные по спальне, чтобы одеться и уйти. Как обычно она делала, будучи под действием зелий. Однако едва её рука потянулась за трусиками, Волдеморт решил продолжить разговор, прерванный на секс.

— А вот теперь ты будешь выбирать.

Голос звучал жёстко. Как будто палач собирался привести в исполнение приговор, а то, что было до этого, казалось лишь прелюдией. Гермиона повернулась к нему, вопросительно изогнув бровь.

— Если ты выходишь прямо сейчас, — он перевернулся и лёг набок, — то встречи наши ограничатся зачатием и родами, затем я тебя изгоню. К магглам. Или… — принял полулежащую позу, подперев голову рукой. — Остаёшься сейчас здесь, со мной — будет иначе. Чаще. Слаще. Мягче, если захочешь, — голос разливался мёдом, полным яда. — Я позволю тебе и дальше быть рядом, не изгоню, допущу к ребёнку… Если ты сейчас останешься, — его ладонь легла на свободное место на кровати рядом с ним и погладила простынь, будто расправляя складки и приглашая присоединиться.

Гермиона смотрела на него, закусив губу. Выбор без возможности выбора, как и следовало ожидать. Между пропастью и бездной… Но, возможно, она могла бы…

— Попробовать что-то исправить, — губы Волдеморта зашевелились в такт её мыслям, озвучивая их. — Вдруг удастся что-то изменить, может быть, он стал бы менее жесток, возможно…

Когда эти мысли прозвучали от НЕГО, они показались несерьёзным детским лепетом. Настолько наивными, что хотелось рассмеяться сквозь ужас.

— Выбирай, Гермиона, — шипящий голос вернул её в реальность. Волдеморт впервые обратился к ней по имени. И от него оно звучало странно маняще, как заклинание.

Слова застряли у неё в горле, но ответ нужно было дать прямо сейчас. Он ждал. Его алый взор горел желанием узнать ответ. Гермиона опустилась на кровать, ей проще было говорить телом, чем словами. Но он всё истолковал верно. Вытянулся к ней ближе и потянул за запястье к себе.

— Умница, — его лицо выражало полное удовлетворение. Хотя он знал: она поступит именно так. Не иначе.

Снова практически лежала под ним. После небольшой передышки он, кажется, был готов к новому раунду. Нет, позже — он просто прижал её спиной к своей груди и положил ладонь на живот. Пальцы мягко поглаживали кожу, покрывшуюся мурашками.

— Можно вопрос? — прошептала Гермиона, взглянув на него через плечо.

— Можешь задать два, — на его губах играла снисходительная улыбка, чуть игривая.

— Я понимаю, что ваша внешность — последнее, что вас волнует, но… — вопрос был глупым, но волновавшим её давно. — Вы не пытались её… — она замолкла, боясь его гнева.

— Раны, оставленные тёмной магией, нельзя убрать, — удивительно спокойно произнёс Волдеморт.

Гермиона резко повернулась к нему. Впервые, наверное, взглянув по-настоящему. Она осознала: каждый крестраж оставлял отметину не только на теле, но и на душе. Такое невозможно исправить ничем, никакими зельями и заклинаниями. Это как клеймо, навечно выжженное. Его усмешка, не весёлая, дала понять, что она правильно догадалась.

— Почему без Амортенции? — второй вопрос. Она смотрела прямо в его красные глаза.

— Ты знаешь, какая судьба ждёт тех, кто под ней зачат, — он притянул её к себе. — Разве я могу быть так жесток к своему наследнику?

Его слова прозвучали теперь абсолютно серьёзно, без иронии.

— Я дам ему то, чего не было у меня, — отца, которому он не безразличен. Мать, которая, надеюсь, будет его любить. И то, чего я сам лишён, — способность чувствовать.