Цена за спасение (гет)

Таня сидела на подоконнике своей съёмной квартиры, босыми ногами упираясь в прохладное стекло. Снизу тянуло дымом, улица жила своей ночной жизнью: шумные компании студентов, запах выпечки из круглосуточной булочной и редкие хлопки дверей. Здесь её почти никто не знал. Маги предпочитали держаться ближе к старому городу, туристы — к Карлову мосту. Жижков же был шумным, грязным и настоящим — идеальным местом, чтобы раствориться.

В квартире пахло старым ковром и сушёными травами. На кухне стояли миски для котов, несколько клеток с грызунами, аккуратно подписанные, как у лаборатории. Таня вздыхала, перелистывая бумаги с учётом кормов и расписания животных. Работа в приюте была простой и честной, и она ценила это: никто не требовал от неё быть героиней, не просил спасать мир — достаточно было просто кормить, лечить и заботиться.

Вдруг раздался звонок в дверь. Таня чуть дернулась, но не удивилась: она давно привыкла, что её редко навещают, и чаще всего это был кто-то из соседей или Гробыня.

— Я пришла с продуктами, — сказала Гробыня, входя с сумками, из которых выглядывали какие-то овощи, сыр и бутылка вина. — И чтобы приготовить ужин. Ты мне поможешь, а то я готовить не умею.

Магическая завеса на дверях тихо мигнула и поглотила их шаги, будто подтверждая, что разговор останется между ними.

Таня нахмурилась, но не спорила.

— Отлично, — сказала она, закрывая папку с бумагами. — Посмотрим, что у нас там.

Они разложили продукты на столе, и разговор плавно перешёл от бытового к более личному.

— Так где ты теперь работаешь, кроме приюта? — спросила Гробыня, бросая взгляд на клетку с хомяком, который пытался выбраться наружу.

— Я подрабатываю немного, редактирую статьи, иногда провожу мастер-классы по магическим растениям. Зарабатываю не много, но хватает на квартиру и корм для зверей, — ответила Таня, не отрываясь от нарезки овощей.

— Звучит скучно, — усмехнулась Гробыня. — Хотя для тебя, наверное, идеально. Ни славы, ни людей, ни интервью.

Таня хмыкнула:

— Именно. Хочу, чтобы меня оставили в покое.

Гробыня достала штопор и открыла принесённую бутылку вина, налила себе бокал и молча присела на высокий стул. Сделав глоток, она посмотрела на Таню и, чуть мягче, чем обычно, сказала:

— Я знаю. И всё же… есть один случай, который может тебя заинтересовать.

Таня остановила движение ножа, не отводя взгляда.

— Надеюсь, ты не собираешься снова тянуть меня в очередную авантюру, — устало сказала она.

— Расслабься, — фыркнула Гробыня. — Авантюры — это для тех, кто ищет славы. Я принесла тебе просто историю. И кое-что… что ты захочешь услышать.

Она говорила нарочито легко, но в её голосе чувствовалось напряжение.

Таня молчала, глаза её скользили по кухне. Хомяк, наконец, выбрался из клетки, и она невольно улыбнулась, наблюдая, как маленькое животное исследует мир.

— У тебя пять минут, — сказала Таня, продолжая нарезать овощи. — Потом я снова возвращаюсь к своим делам.

Гробыня прищурилась.

— К твоим делам? — она скользнула взглядом по клеткам, а затем по столу, заваленному пустыми чашками и непрочитанными газетами. — Знаешь, похоже, у тебя их сейчас не так много.

Таня чуть нахмурилась, словно предчувствуя, что разговор зайдёт дальше обычного.

— Ладно, слушай. — Гробыня подалась вперёд. — Есть мальчик. Совсем маленький. Его зовут Гарри. Его родители мертвы, он остался один.

— Таких историй миллионы, — отрезала Таня.

— Да. Но не у всех этих детей на лбу метка, за которую взрослые готовы убивать. Не каждый ребёнок с рождения превращён в символ. Этот — стал. Мир уже решил за него, кем он должен быть. Ты ведь знаешь, как это бывает: сначала вокруг ребёнка шум, а потом вдруг оказывается, что те, кто могли бы его защитить, исчезают. Невероятное совпадение, не так ли?

Таня нахмурилась, но ничего не сказала, только нож соскользнул и раздался громкий скрип по дереву.

— Понимаешь, Таня? — голос Гробыни стал тише. — Ему всего пару лет, а он уже превращён в оружие. У него нет своей жизни — только чужие ожидания, чужие лозунги, чужая легенда. Точно так же, как когда-то у тебя.

Слова повисли в воздухе. Таня резко вдохнула, будто от удара. Её память невольно вернулась к собственному детству: к постоянной невидимой тренировке, к ощущениям, что каждое её действие оценивают, что весь мир зависит от её решений, а каждая ошибка может стоить слишком дорого. Она была избранной героиней, которой не оставляли права на собственную жизнь.

— Замолчи, — глухо сказала она и нож звонко упал на пол. Таня прижала ладони к груди, словно сама пытаясь удержать в себе вихрь эмоций — злость, страх и усталость переплетались, не давая дышать.

Таня отошла к холодильнику, прижимаясь лбом к дверце.

— Я никому не обязана… — пробормотала она, чуть слышно. — Я говорила это много раз. Именно поэтому я здесь, в этом городе, в этой квартире.

Гробыня улыбнулась без капли веселья. Её глаза не отрывались от Тани. В этом молчании была забота, скрытая за привычной холодностью.

— Я знаю, — сказала она тихо, сделав глоток вина. — Ты и не обязана. И всё же… есть тот, кто мог бы помочь. Тот, кто обязан. И именно когда он остался единственным, он оказался в тюрьме. Слишком удобно, правда?

Таня подняла брови, пытаясь понять, куда клонит Гробыня.

— И кто этот «кто-то»? — выдавила она сквозь зубы.

— Сириус Блэк, крёстный. Тот, кто мог бы стать для него защитой. Но сейчас его нет. Его упекли в самую серьезную магическую тюрьму Британии — Азкабан.

Таня стояла у холодильника, ладонью упираясь в дверцу, словно в опору.

— И что мне с этим делать? — её голос звучал глухо, как из-под воды.

— Ничего, — спокойно ответила Гробыня, откидываясь на спинку стула. — Ты же любишь ничего не делать.

Таня метнула в неё взгляд, но промолчала.

— Просто знай, — продолжила Гробыня, будто между прочим. — У него нет никого. Крёстный в тюрьме, родители мертвы. А мир всё ещё ждёт от ребёнка чудес. Очень похоже на сказку, не находишь?

Таня скривилась.

— Я сказки не читаю.

— Зато сама в них жила, — Гробыня криво усмехнулась и поднялась, будто собираясь уходить. — Но ладно. Ты сама решишь, как жить дальше. Я за тебя решать не буду.

Она не посмотрела на Таню, только вытянула из пакета незамеченную ранее шоколадку и положила на край стола.

Держа взгляд на шоколадке, Таня на секунду задумалась: шоколадка появилась почти незаметно, как маленький, тихий жест, который не требовал ответа. Пальцы сами собой потянулись к шоколадке. Она распечатала фантик и откусила кусочек. Вкус резко вернул её в настоящее, на мгновение смягчив напряжение.

Она обернулась, подняла глаза — и замерла, увидев Гробыню.

Та устроилась на подоконнике, босой носок покачивался в воздухе. В приоткрытую форточку тянуло прохладой и гулом улицы. Сигарета тлела в её пальцах, но дым не расползался по комнате: едва поднимался к потолку, как будто упирался в невидимую преграду и плавно сворачивал к окну. Тонкий взмах палочки в другой руке направлял его наружу.

Таня сжала зубы. Хотелось сказать что-нибудь резкое — чтобы отогнать эту непрошеную заботу, чтобы остаться одной в тишине и не чувствовать на себе чужого взгляда. Но слова застряли.

И в этой сдержанной тишине было что-то… терпимое. Даже нужное.

Гробыня не лезла с утешениями, не задавала вопросов. Просто сидела рядом, будто подчеркивая: «Да, я здесь. И пока ты не готова — я всё равно буду рядом».

Таня отвернулась, бросила себе в рот ещё один кусочек шоколада слишком быстрым, резким движением. Но на секунду её плечи чуть расслабились.

* * *

Доедая овощное рагу и потягивая вино из бокала, Таня всё еще наслаждалась тишиной. В квартире пахло жареным луком и овощами, а за окном Жижков медленно погружался в ночь.

— Откуда ты вообще всё это знаешь? — спросила она, осторожно, глядя прямо в глаза подруге.

Гробыня положила вилку на край стола, слегка наклонилась вперёд и усмехнулась:

— Брат Сириуса — Регулус, — сказала она. — Он пришёл и рассказал об этой истории. Сказал, что нужна помощь. Я не знаю всех деталей, но он счёл, что именно мы сможем что-то сделать.

Таня нахмурилась, пытаясь переварить услышанное.

— И ты решила… — начала Таня, но Гробыня не позволила закончить фразу.

— Я не решала ничего, — отрезала Гробыня. — Я пришла с тобой поговорить. Узнать, как ты смотришь на это. Если согласишься — пойду с тобой.

Таня молчала, глядя на оставшиеся куски рагу. Она не знала, чего ждать, не знала, на что готова. Но внутри что-то тихо подсказывало: она хочет понять больше.

— Ладно, — сказала она наконец. — Давай разберёмся. Расскажи всё, что знаешь об этом Регулусе и Азкабане

Гробыня кивнула, присев чуть ближе.

— Имя Регулуса мне было знакомо задолго до того, как он пришёл. По работе… слышала, что у семьи Блэк самые… интересные тёмные артефакты. А он сам вроде был Пожирателем, но видимо впал в немилость и ушел в подполье. Сбежал из Англии и даже преуспел. То есть умеет действовать в тени и скрываться. А когда встретила его лично, почувствовала, что за этим спокойным фасадом стоит человек, который умеет выживать и принимать сложные решения.

Таня слегка наклонилась, слушая, и почти невольно представила себе эту хладнокровную фигуру.

— А Азкабан? — осторожно спросила она.

— Мало что известно точно, — ответила Гробыня понизив голос. — Говорят, стены там пропитаны холодом, который выжирает из людей память и волю. Звучит зловеще, не так ли? Но кто знает…

— А теперь главный вопрос… Зачем это всё тебе? — спросила Таня, чуть наклоняясь вперёд.

Гробыня усмехнулась и покручивая в пальцах ножку бокала, с едва заметной искрой сарказма переспросила:

— Зачем мне? Я же уже сказала. У Блэков много интересных артефактов. Регулус предложил один из них. А если всё сложится… возможно, и его брат будет мне благодарен.

Таня вздохнула, обводя взглядом комнату, к которой почти привыкла. Да, это та Гробыня, которую Таня знала с начала школы, можно было даже не спрашивать.

Всё казалось обыденным и безопасным, но мысль о мальчике снова напомнила ей о той тяжести, что некогда стоила друзей и спокойствия. Ей не хотелось снова втягиваться, но избавиться от этой тревоги было невозможно.

— Ладно… подумаю, — наконец сказала она тихо. — Хочу сначала понять детали.

— Детали, возможно, он сможет объяснить сам, — кивнула Гробыня. — Встретимся с ним, выслушаем, и тогда решим, как действовать.

Таня кивнула, ощущая, как внутри всё ещё бурлит сомнение и усталость. Ей не хотелось ввязываться в очередной подвиг и внутри всё сильнее становилось ощущение, что она снова ступает на знакомую, ненавистную дорожку.