Сборник альтернативных политических инцидентов (джен)

В палатах старого московского дворца, пропахших воском и дымом от печей, было душно. Бояре, облачённые в тяжёлые парчовые кафтаны, с роскошными, ниспадающими на плечи бородами, теснились вокруг длинного дубового стола. Шло заседание Боярской думы. Говорили о налогах, о недоимках, о делах в воеводствах — о чём говорили всегда, размеренно и важно.

Во главе стола сидел Пётр Алексеевич. Он молча слушал, откинувшись на резной спинке кресла, и лишь пальцы его нервно барабанили по тёмному дереву. Его молодое, но уже резкое и энергичное лицо было хмурым. Он смотрел на них — на этих «городовых сидельцев», на этих блюдолизов и кормленщиков, в чьих бородах, казалось, застрял затхлый дух старой, уходящей в никуда Руси.

Внезапно он прервал очередную речь боярина Буйносова резким движением руки. В палате наступила тишина. Царь медленно поднялся во весь свой немалый рост. В его синих глазах горел холодный, колкий огонь.

— Довольно, — произнёс он тихо, но так, что было слышно каждому. — Довольно пустых слов. Мы здесь не для красного словца собрались.

Он сделал шаг от стола. В его руке была длинная, тёмная трость из прочного абрикосового дерева, с которой он никогда не расставался. Он начал медленно обходить стол, и тяжёлые шаги его сапог отдавались в звенящей тишине ударами метронома.

Первый на его пути был боярин Лыков, человек тучный и важный.

— Боярин Лыков, — голос Петра был спокоен и разумен, будто он просто констатировал факт. — На твоём воеводстве казённые деньги на строительство амбаров были разворованы. Ты смотрел сквозь пальцы, ибо воровали твои же люди. За беспечность.

И, не дав Лыкову и рта раскрыть для оправдания, Пётр занёс трость и со всего размаха, с коротким свистом, опустил её на широкую спину боярина. Раздался глухой, мясистый удар. Лыков ахнул, побагровел и съехал на спинку стула, схватившись за спину.

Пётр, не меняя выражения лица, двинулся дальше. Его взгляд упал на боярина Строева, известного своею набожностью и лицемерием.

— Боярин Строев. Ты в докладных записках пишешь о «недостаче ратных людей», а сам троих сыновей от службы откупил, в имении прячешь. За лицемерие и за то, что лишаешь государя ратных слуг.

Трость снова взметнулась и опустилась. Строев, бледный как полотно, лишь взвыл тихо и пригнулся, крепче вцепившись в свой посох.

Следующим был молодой, но уже успевший нажиться на подрядах, князь Волконский.

— Князь Волконский. Корабельный лес продал голландцам втридорога, а казне отчитался по цене гнилой берёзы. За воровство.

Удар трости был таким же точным и неотвратимым. Волконский, стиснув зубы, принял его молча, но по лицу его пробежала судорога.

Так царь обошёл всех. Каждому он находил конкретную, точную претензию: кто-то злоупотреблял властью, кто-то утаивал деньги, кто-то плохо управлял землями, а кто-то проявил трусость. И за каждую провинность — точный, весомый, унизительный удар трости по спине. Не для того, чтобы покалечить, а для того, чтобы поставить на место, вбить мысль, как гвоздь: время прежнего, бесконтрольного боярского своеволия окончено.

Когда круг замкнулся, Пётр вернулся на своё место. Он положил трость на стол. Его дыхание было ровным, лишь на лбу выступили мелкие капельки пота. Бояре сидели, сгорбившись, стараясь не смотреть друг на друга. По их красным, запятнанным лицам текли слёзы стыда и боли. Парчовые кафтаны теперь казались им не одеждой знати, а позорными хламидами.

— Вот вам и приговор, и наказание, — голос Петра снова приобрёл металлическую твёрдость. — Суд скорый и правый. Завтра же начнём работу по-новому. Без воровства. Без лжи. Без тунеядства. Встать! Собрание окончено!

Они поднимались молча, с трудом, кряхтя и стеная от боли. Они не смотрели на царя. Они брели к выходу, прихрамывая, стараясь не задеть друг друга, униженные и разбитые не болью, а ясным, недвусмысленным посланием: они больше не всесильные хозяева земли русской, а слуги. И слуги, которые плохо служат, будут биты тростью. Самолично. И при всех.

И пока они молча расходились по своим дворам, Пётр уже стоял у карты, обдумывая завтрашний день, когда эти же самые бояре, помня о горячих полосах на спинах, будут куда расторопнее выполнять его указы о строительстве флота.