Тени Азкабана (джен)

Тьма Азкабана жила собственной жизнью. Это не было простым отсутствием света, не пустотой, куда можно было заглянуть, — это была плотная, вязкая муть, в которой разум вяз, как в холодном болотном иле. Кажется, сама крепость дышала этой тьмой, медленно и равномерно, погружая любого, кто переступал её порог, в состояние, где минуты растягивались на вечность. Гарри перестал считать дни — дементоры вытягивали из памяти не только ощущения времени, но и саму его сущность. Всё превращалось в одно бесконечное «сейчас», в котором невозможно было отделить одно мгновение от другого, и каждый вздох казался шагом по краю бездны.

Но в этом мраке начало происходить нечто странное. Однажды ночью, когда стены камеры казались особенно сырыми, а низкие каменные своды дрожали от звуков далеких криков и скрипов, Гарри услышал первое. Это был голос — хриплый, надломленный, словно шепот ветра, просачивающийся сквозь щель в стене.

— Я… не убивал… они знали… — голос оборвался, утонув в пустоте.

Гарри вздрогнул, напрягся, вслушиваясь, но вокруг камеры не было ни души. Только дементор скользил у двери, его плащ развевался в полумраке, а лицо оставалось невидимым, словно черная дыра, затягивающая свет. Гарри понял, что голос не приходит извне, а рождается в самой тьме, которую приносят с собой эти существа. Заклинание Дамблдора ожило в памяти, как тихая, но настойчивая лампада: *«В тьме можно услышать правду. Слушай — но слушай осторожно». *

Сначала Гарри думал, что сходит с ума. Но затем голоса становились всё отчетливее, прорезая мрак. Один — женский, полный отчаяния, с обрывками слов, будто вырванных из глубины жизни:

— Моего ребёнка… забрали… сказали, что я служила Тёмному Лорду… но это ложь… ложь…

Другой — низкий, почти рычащий:

— Меня судили за час… без свидетелей… без защиты… просто нужно было показать пример…

Каждый голос звучал, как обрывок жизни, вырванный из памяти узников. Все они были связаны одной нитью — несправедливостью. Люди, запертые в Азкабане, не всегда были преступниками. Иногда они были удобной жертвой, козлом отпущения, как сам Гарри. И в эти моменты он почувствовал, что не одинок в своей судьбе; голоса, полные боли, были подтверждением того, что его испытания — часть гораздо большего, скрытого мира страданий.

Однажды, в ночной тишине, поток чужих воспоминаний прорвался особенно сильно. Гарри увидел перед собой картину, словно вытканную из сна и кошмара одновременно: зал суда Министерства. На возвышении сидели маги в строгих мантиях, их лица бесстрастны, почти каменны. Перед ними стоял мужчина с растрёпанными волосами, закованный в цепи, и голос Фаджа гремел в огромном зале:

— Вы обвиняетесь в сотрудничестве с Пожирателями Смерти. Улики против вас неопровержимы.

— Но я даже не был там! — закричал мужчина, отчаяние разрывая голос. — Это подлог! Попросите свидетелей!

— Свидетели не нужны, — холодно ответил один из судей. — Народ требует наказания.

Молот ударил, и всё исчезло.

Гарри отшатнулся, тяжело дыша, ладони дрожали. Это было не видение, не игра воображения. Это было воспоминание — настоящая сцена, когда человек осуждён без права на защиту. Чем больше он слышал, тем яснее становилось: Министерство скрывает свои тени. Оно создавало иллюзию справедливости, тогда как на самом деле вершило произвол. А Аскабан был удобным хранилищем для тех, кто был неудобен, но не виновен.

Позже голоса повели Гарри ещё глубже. Он увидел смазанное изображение пергамента, магически запечатанного: это был приговор. На нём красовалась подпись Фаджа, а печать — чёрная, искажённая, с неровными, фальшивыми волнами магической энергии. Гарри почувствовал холодный удар в грудь. Это была улика. Подобные документы могли стать доказательством — не только его невиновности, но и того, что вся система прогнила до основания.

Однако дементоры не желали, чтобы он искал истину. Каждое сопротивление отзывалось в их холодном дыхании, вторгавшемся в сознание Гарри, разрывая воспоминания и вырывая наружу самые болезненные картины. В один из таких разов он увидел сцену, которую не хотел бы видеть снова никогда: фигуры его родителей в огне зелёного света, крик матери, искажённое лицо Волдеморта.

— НЕТ! — Гарри рухнул на каменный пол, прижимая голову к рукам, будто мог так защититься.

Но в его сердце теплилось не только отчаяние. Он вспомнил слова Дамблдора: «В тьме можно найти голоса истины». И он держался — не ради себя одного, а ради всех тех, чьи голоса он слышал. Он понял, что если сдастся, они будут забыты навсегда.

Ночь за ночью Гарри собирал обрывки, хранил их в памяти, складывал в цепь, выстраивая невидимый маршрут к истине. Постепенно у него появилась цель, а вместе с ней — странное чувство силы. Стены оставались холодны, дементоры враждебны, тьма давила, но он знал теперь: в этих тенях есть свет. И этот свет — правда, которая рано или поздно прорвётся наружу.