Странник (джен)

Амулет не испил крови, говорил Аржан, значит, и бояться пока нечего. Ваня — ребенок, время его не пришло.

Стоит отдать мальчика на обучение следопытам: чтобы не было, как с Кириллом, которого судьба словно губку выжала. Чтобы прошёл Ваня путь подготовленным, сильным. Не страшился опасностей и врагов. Не прельстился чарующим злом иной стороны мира.

Светка со стеклянными глазами всё это выслушала. А после упёрлась рогом: «Никуда я Ваньку не отдам!»

Поднялась и пошла в сад.

— Дуреха какая! — хотела пойти за ней тётя Маша.

— Ничего, — удержал знахарку Аржан, — ей подумать надо. Согласится.

— Мамочки… Это ж где Врата-то опять стоят? Столько лет спячки и тут на тебе — война.

— Наверное, в Греции расширился провал. Надо связаться с Советом.

— И от Кирилла в последнее время ни весточки… Чай, опять Умбра?

— Не может быть. Слишком наши миры разошлись. Но исключать нельзя.

Светка села в тени яблони, уткнулась в колени и разрыдалась (деревенские сказали бы — «по-бабьи»). «Что ж вы все с ума посходили?! За дуру меня держите, да?!»

А, может, Светка и правда была такая — туповатая, плюгавая, не покорная даже — равнодушная, с бессмысленным этим выражением рыбьим. Легко такую обмануть. И ведь не воспротивится даже: она с детства привыкла так, с юности — сломалась ведь под мамкиными уговорами, пошла под венец с чужим мужиком, которого нелёгкая к их двору принесла.

Светка невыносимо ненавидела себя. Но ещё больше Макса с его тайгой, с его упрямством и идиотскими мечтами, из-за которых он всё позабыл. Злилась она и на сына, что рос диким, по-пацански безжалостным, никогда не был ласков с ней… и, наверное, с радостью остался бы у этих «следопытов», пройдя по стопам отца. Тайга сделалась бы ему дороже матери…

Нет, Светка не хотела отпускать Ваню. Не хотела оставаться одна.

Дыня племянника повёл на реку, а в обратном пути рассказал ему всё — и про ведьму, и про папоротник, и про следопытов, что живут в лесу и на нечисть ведут охоту. «Грозные ребята — даже папа твой их побаивался».

Ваня сначала посмеивался над «сказочками», да сам в глубине души только и рад был поверить.

И поверил бы, но у дома тёти Маши его ждала странно серьёзная мама.

— Денис, отвези нас к моим родителям.

— Да только приехали ведь, Свет. Дай пацану полной грудью подышать.

— Отвези! Устроили цирк! За дуру меня держите?! — и обернулась к выбежавшим на крыльцо старикам. — И слышать ничего не хочу!

— Дуреха! — заговорила теть Маша. — О мире подумай. Всем ведь погибать!

— Никто насильно его не тащит, — спокойно, но строго произнёс Аржан.

— Я сам хочу, — сквозь зубы процедил Ванька. — Всё лучше, чем с тобой.

Светка влепила ему пощечину. И мгновенно раскаялась, кинулась обнимать и целовать сына. Недолго он терпел это — почти сразу отпихнул её.

В пути до бабушкиной деревни ни слова не проронил.

* * *

Макс не постарел практически — был так же крепок и размашисто красив, с явной примесью восточной крови (отцы с Дыней у них были разные). Разве что седина, ударившая в волосы, в бороду напоминала, что наступал ему пятый десяток.

И вроде был Макс счастлив здесь, в глуши, под звездами, где не тесно могучей свободолюбивой душе. Об одном лишь тосковал: что сын у него всего один.

Светка на предложение родить ещё нескольких ответила жёстко: ага, щас, а кормить кто будет такую ораву? Ты в тайге постоянно, а мне, дай бог, с одним управиться. И родители не помогают. Может, сам до семьи наконец снизойдёшь?

Макс с тех пор на жену затаил обиду — так грубо она плюнула в его «мечту» о доме, полном пацанов. Бабы, что с них взять? Только о себе и о себе…

К чести Макса любовницу в дальнем краю он себе не нашёл. Да и о каких женщинах может быть речь, когда работы невпроворот? У одного аппендицит, другому ногу придавило. Даже про день рождения сына Макс позабыл!

А когда приехал к Ване спустя пару дней, узнал, что Стрельцовы скопом отправились в Карагаиху.

Позвонил Светке: «Не понял, жена — это что за дела?» Светка его отфутболила — потом объясню, мол, сама ни чё не понимаю. Дулась, наверно, что к Ваньке на день рождения он не успел.

Остался Макс в квартире ночевать. Ой и невыносимо ему здесь было: привыкшее к лесной тишине ухо ловило каждый шум. Задремал лишь под утро — и тотчас разбудил его Светкин звонок.

Жена говорила, запинаясь, чуть ли не плакала:

— Макс, Макс, Ванька пропал!

* * *

Ваня проснулся в доме у бабушки с неясным тревожным чувством. Словно кто-то смотрел на него неотступным кошачьим взглядом. Над маминой кроватью застыла большая тень. Ни в комнате, ни за окном не было вещи, которая могла отбросить такую.

Вдруг послышался голос — вкрадчивый, холодный, неестественный какой-то — вроде и правильно говорит, но с непривычки тяжко ему человеческая речь даётся:

«Если хочешь, чтобы твоя мать жила, — подчини амулет».

«Чё?..»

«Он жаждет твоей крови. Дай ему то, что он хочет».

Ваня молчал.

«Я жду».

«Не буду я!»

Он снова лёг, накрылся с головой, но тут же и вылез: не хватало воздуха. Живот скручивал спазм. Ваня заерзал на кровати, случайно задел ногой мать. Она проворчала что-то во сне, и Ване вдруг стало так от неё противно, что он подскочил: ещё бы руку резать из-за этой дуры…

Может, в глубине души он любил её, но она всегда была так холодна к нему, так глупа и нелепа на людях, так непонятлива и равнодушна к его мечтам, что порой он презирал её настолько сильно, что забывал даже: она — его мать.

«Или ты силы желаешь? — нежнее, почти жалостливо спросил голос. И Ваня увидел, как выступает из тени белое лицо с огромными, будто звериными глазами, горящими янтарём, и обрамляющие это лицо волосы — чёрные, точно продолжение темноты. — Подойдёшь со мной, дитя?»

Зачарованный невиданной силой взгляда незнакомки, Ваня раздумывал недолго.

«Пойду».