Карточный домик (гет)

Азкабан, Северное море

Азкабан стоял среди серого моря, как обломок скалы, вырванный из самой земли. Вокруг — туман, солёный ветер и бесконечный холод. Дементоры скользили вдоль стен, как тени, забирая у каждого заключённого последнюю радость и воспоминания о тепле.

Но даже здесь были те, у кого оставалось больше, чем у других.

Верхние этажи крепости были отданы «особым заключённым». Чистокровные семьи, слишком известные, чтобы их можно было бросить в общую яму, сидели ближе к свету. Их камеры были просторнее, одиночные, с высокими окнами, через которые пробивался слабый дневной свет и свежий воздух.

Здесь не было пронизывающей сырости, и даже одеяла были толще. Еда приходила вовремя, иногда горячая, и в коридорах стоял не запах плесени, а лишь солёный ветер моря. Стражи относились к этим заключённым с холодным уважением — не потому, что хотели, а потому что знали: такие фамилии не исчезают навсегда.

А внизу, у самого моря, в темноте и гуле волн, гнили остальные. Камеры были тесные и забитые людьми до отказа; сырость текла по стенам, полы покрывала слизь, крысы дрались за объедки. Там не было окон — только щели, откуда тянуло ледяным воздухом и запахом гнили. Заключённые кашляли, худели, теряли рассудок быстрее, чем дни сменяли друг друга.

Именно эти люди, простые и забытые, сделали Азкабан таким, каким его знали в легендах. Их крики, их безумие и их смерть наполнили стены тюрьмы мраком, превратив её в символ ужаса, от одного имени которого дрожали даже те, кто никогда не видел моря.

В этой тюрьме лишь дементоры не делали различий, но и ими управляли те, кто знал цену крови и золота.

Сириус Блэк сидел в одной из лучших камер. Для газет он был предателем и убийцей, для Министерства — символом наказания, которое нельзя было оспорить. Но хуже всего было то, что он знал: он здесь несправедливо.

Никого он не предавал.

Иногда он говорил это вслух — тишине, камню, собственным мыслям.

— Я не предатель, — шептал он, вцепившись руками в решётку двери. — Джеймс, это был не я...

В первое время он кричал громко, звал, требовал суда, повторял свою правду снова и снова. Теперь почти не было сил. Только шёпот, который нужен был не другим, а ему самому, чтобы не забыть.

Он чувствовал, как дементоры вытягивают из него воспоминания о доме, о друзьях, о смехе Лили. Иногда оставалась лишь боль — липкая, тяжёлая. Но в самой глубине сознания он хранил то, что никто не мог отнять: знание, что он невиновен.

Это знание не грело, но удерживало на грани.

Сириус сел на каменную койку, подтянул колени к груди и замер. Каждый день он учился смотреть, слушать и запоминать. Как обходят тюрьму стражи, как дементоры задерживаются у углов, как в трещинах стен гуляет ветер.

Из Азкабана ещё никто не сбегал, думал он, но это не значит, что никто не сможет.

* * *

Хогвартс, подземелья

В сыром воздухе витал запах серы и старых книг. Фонари отбрасывали длинные тени, а стеклянные банки с ингредиентами сверкали в полумраке, будто сотни глаз наблюдали за каждым его шагом.

Северус Снейп медленно прошёл вдоль рядов парт. Дети ссутулились над котлами, кто-то что-то тихо бормотал, кто-то украдкой толкал соседа. Ему хотелось закричать, разорвать эту тягостную рутину, но он лишь постучал по столу длинными пальцами.

— Слишком густо. Минус пять баллов с Гриффиндора.

Голос его был холоден, но внутри всё кипело. Он ненавидел это — сидеть среди подростков, повторять одно и то же, следить, чтобы никто не взорвал котёл. Когда-то он жаждал знаний и силы, а теперь был привязан к этим стенам, словно к цепи.

И он знал, кто держал конец этой цепи.

Дамблдор.

Именно он вытянул Снейпа из петли, когда остальные требовали Азкабана. Не кровь спасла его — в отличие от Малфоев, у него не было ни состояния, ни семьи. Его спасла власть, личная власть Дамблдора, которая всегда стояла выше и золота, и древних родов.

Северус знал цену этой «милости». Он был обязан, и обязан крепче, чем кто-либо другой. Не просто долг — клятвы, которые нельзя нарушить. Они держали его на месте, пока Дамблдор жив.

Иногда по вечерам, когда в подземельях стихал шум и в коридорах оставался только звук его шагов, он позволял себе закрыть глаза и представить свободу. Жизнь вне этих каменных стен, без детских лиц, без Дамблдора. Но стоило открыть глаза — и всё возвращалось.

Только рутина, только обязанность.

Северус сжал ладони так, что ногти впились в кожу. Его лицо оставалось спокойным, но внутри жгло одно и то же: он был спасён, но не свободен.

* * *

Министерство магии. Отдел по борьбе с неправомерным использованием магловских предметов*

Кабинет Артура Уизли был крошечным и заваленным всяким хламом. На полках стояли разобранные тостеры, старые радиоприёмники, провода, о назначении которых он сам не всегда был уверен. Лампа мерцала, а за тонкой перегородкой слышались громкие голоса соседних отделов.

Артур склонился над чайником, пытаясь понять, зачем магглы встроили в него пластиковую ручку. Лицо его светилось искренним интересом.

— Уизли! — донёсся из коридора насмешливый голос коллеги. — Ты опять свои железки гладишь? Может, займёшься настоящей работой?

Несколько человек засмеялись. Артур смутился, но не обернулся. Он привык.

В Министерстве его уважали мало. Фамилия Уизли была старой и чистокровной, но без денег и связей это значило не больше, чем пыль на старых гербах. На совещаниях его редко слушали. В кулуарах шептались: «Да, порядочный, но бедный… Вечно в отстающих».

Однажды в лифте он оказался рядом с Люциусом Малфоем. Тот смерил его взглядом — вежливо, холодно, словно смотрел не на коллегу, а на случайного прохожего.

— Артур, — протянул он лениво. — Всё ещё возишься со своими магловскими игрушками? Очаровательно. Настоящий пример того, как можно потратить жизнь впустую.

Артур покраснел, но ответил спокойно:

— Кто-то должен заботиться о том, чтобы маги не превращали маггловские вещи в оружие.

Они вышли на разных этажах. Малфой направился в кабинет, где решались судьбы семей и целых законов. Уизли — туда, где пахло маслом и пылью.

Артур тяжело вздохнул, входя в свой крошечный кабинет. Он понимал: его кровь чиста, но без денег и связей она не стоит ничего. В мире магов власть всегда будет весить больше родословной.

И всё же, садясь за стол, он с каким-то тихим упрямством снова взял в руки маггловскую вилку, пытаясь понять её секрет. Так и не преуспев в этом деле, Артур собрал свои вещи и направился домой.

Дождь барабанил по крыше, в печи потрескивали дрова. На кухне пахло капустой и подгоревшим хлебом. Молли устало сняла фартук и опустилась на стул.

— Я считала сегодня, — сказала она негромко. — До зимы не хватит.

Артур сидел напротив, возился с разобранным маггловским чайником.

— Что-нибудь придумаем, — ответил он, не поднимая глаз.

— Ты каждый год так говоришь.

Он вздохнул, отложил чайник.

— Я работаю, Молли. Я не могу из воздуха монеты доставать.

Она кивнула, не споря. Несколько секунд они молчали, слушая, как наверху по полу пробежала Джинни. Слышался её смех — короткий, звонкий, и тут же стих.

— Я переживаю о Роне, — сказала Молли тихо. — Ему достанутся старые мантии, книги… Иногда мне кажется, что он просто исчезает среди других.

Артур потёр лоб.

— Я знаю. Но мы не можем иначе.

Она посмотрела на него — устало, но без злости.

— А Джинни? Девочке нужно совсем другое.

— Я стараюсь, — сказал он, и в этих словах не было оправдания, только констатация.

Снаружи завыл ветер. Молли встала, поправила скатерть, собрала тарелки. Артур снова взял в руки чайник, крутя в пальцах винтик.

Они сидели рядом, но между ними лежала вся тяжесть дома, и казалось, что держатся они не за друг друга, а за то, чтобы у Рона и Джинни был хоть какой-то угол, где можно спрятаться от дождя.

Рон сидел на лестнице, обняв колени. Он не хотел подслушивать — просто не мог заснуть, а голоса сами тянулись к нему из темноты.

* * *

Министерство магии, Зал заседаний

Зал заседаний был холодным и торжественным: высокие потолки, тёмные панели на стенах, золотые гербы Министерства. За длинным столом сидели члены комиссии, строгие, уставшие, каждый со стопкой бумаг перед собой. В воздухе витал запах чернил и старого пергамента, а тишина звенела напряжением.

Сегодня должны были рассматривать дело Люциуса Малфоя.

Двери распахнулись. Люциус вошёл неторопливо, словно прибыл на приём, а не на судилище. Его серебристые волосы блестели, мантия была идеальна, шаг — выверенный. В руках он держал трость с серебряной змеёй, больше похожую на символ власти, чем на предмет опоры.

Он остановился у стола и слегка склонил голову — ровно настолько, чтобы это выглядело учтиво, но не унизительно.

— Господин Малфой, — начал председатель комиссии, поправляя очки, — вас обвиняют в связях с Пожирателями смерти, в материальной поддержке Тёмного Лорда и в участии в незаконных собраниях.

По залу прокатилась лёгкая волна ропота. Все ждали, что скажет Люциус.

Он мягко улыбнулся, откинув прядь волос за плечо.

— Обвиняют… но доказательств нет, — произнёс он спокойно, с лёгкой насмешкой в голосе. — Я, как и многие уважаемые члены нашего общества, был подвержен заклятию Империус. Вы не станете отрицать, что такие случаи были повсеместны?

Он сделал паузу. Несколько чиновников невольно кивнули.

— Более того, — продолжил он, извлекая из кожаной папки несколько пергаментов, — уважаемые семьи, лично пострадавшие от войны, могут подтвердить мою непричастность.

Он положил бумаги на стол. На печатях сверкали фамилии, которые в этом зале произносились с почтением. Комиссия переглянулась. Никто не сказал вслух, но все поняли: такие имена спорить не позволят.

— Ваши слова должны быть подтверждены фактами, — сказал один из младших членов комиссии, голос его дрогнул.

Люциус перевёл на него взгляд — спокойный, холодный.

— Факты, молодой человек, заключаются в том, что я жив, моя семья жива, и наш род всегда поддерживал Министерство. Разве вы хотите утверждать обратное?

Слова прозвучали не как вопрос, а как угроза.

Председатель поспешно заговорил, чтобы разрядить напряжение:

— Упоминание Империуса допустимо. Мы понимаем, что многие были вовлечены в дела Тёмного Лорда против своей воли…

Люциус слегка склонил голову, показывая, что услышал именно то, что хотел.

— Я благодарен Министерству, — произнёс он торжественно, — за справедливость и за то, что оно стоит на страже интересов общества. Вы можете быть уверены: отныне и впредь Малфои всегда будут примером лояльности и поддержки.

Он поклонился чуть глубже, чем в начале, но всё равно с той же аристократической осанкой.

Решение было принято ещё до того, как заседание завершилось. Никто не осмелился идти против него. Формально его освободили за «отсутствием доказательств». Неофициально же все понимали: кровь, богатство и связи сделали своё дело.

Люциус вышел в мраморный коридор так же спокойно, как и вошёл. Его шаги отдавались гулом в тишине, и даже стены будто знали, что перед ними человек, которого нельзя тронуть.

Кровь. Деньги. Власть.

Это сочетание было сильнее любых доказательств, любых клятв и любых тюрем.