Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Во сне я был одет в странную одежду: плотную, с длинными рукавами и обережными рисунками — кресты, ромбы, звёзды, вышитые на непривычно плотной и грубой льняной рубахе. Знаки были похожи на те, что вышивала мама на рушнике.
Мы были в избе, которая, судя по всему, состояла из одной комнаты и значительную её часть занимала огромная чёрная печь.
— Привет, я Августин, — сказал я и помахал рукой, но понял, что это было зря.
— Т-с-с-с, — сказал бородатый старик с гуслями и строго посмотрел на меня. — Слушай!
Вокруг были другие дети, они не обращали на меня никакого внимания. Я никогда не видел этой избы — и при этом знал, где что лежит. Я знал, что в избе есть плотная красная штора, что закрывает окно за печью. Детям в окно смотреть не разрешалось. Я знал, что печь никогда не топили и она тут стояла для других нужд. Я знал, что хозяйка этого места водится с русалками. Эта комната меня пугала, но я сидел смирно.
Гусляр запел былину: старую, мудрую, забытую людьми, но проникающую в самое сердце.
Гой вы добры молодцы,
Добры детушки, красы девушки,
Слушайте былину дивную
Песню горькую да в словах мудрую.
Жил да был в далёком синем крае
Простой юноша, Воле́ном звали.
Све́тел был ликом да с сердцем праведным.
Заговорить мог зверя — проще некуда,
Спросить дорогу у ветра — легче лёгкого,
Поклониться яблоне — плоды краше прежнего.
Так и жил он с родителями беззаботно:
Мать была травницей, лечила детишек.
Отец — дровосек, колол всем дровишек.
Да вот зимы стояли в краях бесовские,
Вёсны — зыбкие, да и не было лета будто вовсе.
Люди жили сурово, да дружно,
Каждый друг другу был очень нужен.
Но было проклятье у деревни той.
Не бурей, не вихрем — а сущею тьмой.
Раз в пять зим приходило зло с севера
Ледяным Ветром звалось, и погибель сеяло.
Не мёл он сугробы — мёл жизни, да говорил:
«Хочешь жить? Приноси мне тех, кого ты любил».
В ту зиму Воле́ну пятнадцать исполнилось
Пожи́л немного, да важное запомнилось:
«Кто себя спасёт, тот не живёт,
Лишь кто за другого умрёт -
Вечной жизни кладезь найдёт».
А Ветер сильнее прежнего возвращался.
И мыслей Воле́на вдруг испугался.
Так другие молодцы его мудрость вторили
И приносить жертвы не торопились более.
«Что ж проверим, как ты Воле́н
Сделаешь всё что сам говорил.
Может ты просто болтун, и без воли вольный,
Жду в лесу тебя своём — приходи».
На утро матушка его не проснулась.
Отец сгорбился, замолчал и жизнь Ветру отдал.
Люди молились, тела выносили,
Пол деревни тогда положили.
Ветер — смеялся, а люди
Во всем Воле́на да и обвинили:
За слова дерзкие, мысли опасные,
Что привели к ним напасти ужасные.
Собрался Воле́н, в лес дремучий ушёл,
Сутки в пути, Мост погибели впереди,
В елях спал, ягоды ел,
Через птиц дорожку прозрел.
Так дворец Ледяного Ветра нашёл.
Постучал и зашёл.
— Что хочешь, мальчик с голосом весенним?
Ледяной Ветер остудил его в сенях.
— Чтобы жизни родителей вернул мне ты.
Пусть проснутся, дышат, и будут живы они.
Ледяной Ветер смолк.
Воле́н от холода дрог.
— За жизнь положена жизнь.
— Я знаю, — молвил Воле́н. — Возьми мою.
— Да будет так, — Ледяной Ветер подул.
Открыл свой сундук, а там
Сотни колец будто спят, бдят.
— Бери! Воля твоя, это твой путь.
На верный палец его надо надеть,
На правой руке и молвить речь:
«Животъ мой мѣняю на животы сихъ человѣкъ,
и волю твою приимамъ — во вѣкъ».
Той же ночью мать и отец
Проснулись в избе, будто сну был конец
Искали Воле́на — никто не нашёл.
От соседей узнали, что в Лес он ушёл.
А на пятый год Ветер мимо идёт,
В ту деревню больше уже не зайдёт.
Только песню Воле́на свирель принесёт:
И зиме, и к людям больше страх не крадётся,
Ну, а в ветре с тех пор и Воле́ну живётся.
* * *
Я очнулся, потому что кто-то потряс меня за плечи. Где я? Где? Ещё секунду чувствовал под собой не скамью в больнице, а подстилку сена в избе из сна.
Меня разбудил доктор.
— Миновал кризис, но ситуация крайне тяжелая, сынок.
«Какой я тебе сынок! Хватит меня так называть», — подумал я зло про себя, но ничего не сказал.
Слова слетали с губ человека в белом халате не как надежда. Они были сухими. Они звучали как приговор. Приговор этот озвучивал не палач, а вежливый человек. Он говорил спокойным, уверенным голосом. Пытался даже подбодрить. Будь всё проклято!
Я не спросил ничего — слова застряли в горле, и если я сейчас открою рот, то скорее снова разревусь как ребёнок, а не спрошу что-то по делу. Да и что я мог спросить? Доктор ушёл.
Я залез на скамью и поджал ноги. Смотрел на белые кафельные стены, ощущая их холод, вырвал чьи-то слова из приоткрытой двери в процедурный кабинет: «Без шансов». Посмотрел на кольцо и вспомнил сон.
Кольцо было каменным, словно кто-то выточил его. Так и было. Я не знал всей его предыстории. Отец ничего не говорил про кольцо. Оно странное — это не может быть подарком. Казалось, его кто-то мне просто подсунул вовремя. Или я просто схожу с ума.
«Я тебе дал всё, научил всему, чему научил меня мой отец, — я вспоминал заветы отца. — Теперь ты взрослый, ты всё знаешь, — говорил он, — И да, ты намного умнее своих сверстников. Помни это. Ты умнее многих! Я верю в тебя — это важно. Помни об этом. И главное, не будь девчонкой. Страха не существует».
Я молчал. Потом в голове всколыхнулись слова матери: «Сынуль, ты всё умеешь и знаешь, во всём разбираешься даже лучше меня. Тебе надо только найти цель в жизни и у тебя всё получится! Ведь у тебя воля твоей прабабки, железная женщина была, а удача — от твоего отца. Ты должен идти по жизни гордо, но не горделиво! Ну а мы гордимся тобой как можем, — она засмеялась от придуманного ею каламбура. — Делай всегда так, как тебе подсказывает и сердце, и разум, и тело, и память».
Я уже давно не верил в сказки. Но сейчас — когда реальность рушилась — я готов был ухватиться даже за эту последнюю, безумную надежду. Мой разум бурлил, сердце стучало, а тело было пронизано решительностью.
Я попробую поверить в последнюю сказку, которая явилась ко мне столь ярким сном: в легенду, о которой я никогда ранее не слышал.
Я представил себе этого Волена.
«Он должно быть был высоким. Он был смел. Не боялся умереть. Интересно он был рыжим или блонд? На Руси же вроде все были светловолосые. Хах, пусть будет рыжим! Как сама осень», — Августин слегка улыбнулся. Мысли о чудно́м мире его успокаивали. — «Ведь поздней осенью пришёл Ледяной Ветер? Или уже была зима? И в этом сне пахло березовыми поленьями и дымом. Я помню этот запах. Всё было таким реальным!» — рука потянулась к кольцу. — «Ну так, да, мы ж в избе были, печь топили. Пусть Волен мне поможет принять решение. А может я встречу его? Интересно, мы бы подружились?».
Я надел кольцо на палец правой руки.
— Как там гусляр пел? «Живот мой меняю на животы сих человек, и волю твою принимаю — во век».
В пустом коридоре внезапно разбушевался ветер — вырвавшийся из ниоткуда порыв, возможно из самих недр земли. Он принёс забытые и неизведанные запахи. А потом неожиданно стих, оставив ворохи пепла, заполнившие весь коридор. Пепел быстро осел на пол и на сидения. Дверь кабинета врача распахнулась, и тот удивлённый выскочил в коридор. Закрыл нос — едкий запах забил нос и горло. Неясно откуда взявшаяся серая пелена покрыла всё кроме того места, где сидел я. Вдруг воздух снова в отчаянии завихрился, вырвал из рук доктора папку и разбросал бумаги по коридору. Шок и страх в его глазах сменился на недоумение. Он долго стоял и смотрел. Больше никого в коридоре не было. Лишь к концу дня едва уловимое колебание воздуха стихло окончательно.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|