Мolly&Мycroft (гет)

Слово — художник

Майкрофт Холмс никогда не думал, что с ним может произойти нечто подобное, отчего вся ситуация казалась ему еще более… непостижимой.

Вообще-то, он не слишком рвался на этот полугодовой курс рисования. Ему хватало забот и на основной работе в министерстве иностранных дел, не говоря уже о тех мелких, но весьма деликатных поручениях, которые время от времени доверял ему начальник. Однако, при всей своей одаренности, Майкрофт не был сведущим абсолютно во всех вопросах сверхчеловеком и прекрасно осознавал, сколь полезно бывает освоение новых навыков, далеких от основной профессии. Уже в Оксфорде он потратил довольно много времени на конный спорт, и это оказалось весьма эффективным способом как эмоциональной, так и физической разгрузки в условиях изнурительного интеллектуального труда. А недавно он решил попробовать себя в сфере художественной культуры. Сначала Майкрофт хотел освежить в памяти навыки игры на фортепиано, остававшиеся невостребованными в период учебы в Оксфорде (к сожалению, там у него не было возможности играть на собственном инструменте). Однако, к его большой досаде, педагог, с которым он планировал заниматься, уехал в продолжительную командировку в США, а другие кандидатуры Майкрофт рассматривать не пожелал. И тут ему на глаза попалось объявление о полугодовом курсе рисования для начинающих, и Майкрофт, поддавшись порыву, на него записался. Впоследствии, впрочем, им овладели сомнения. Все-таки стоять по несколько часов у мольберта было утомительно, да и присутствие в классе других «начинающих» временами изрядно ему досаждало. Однако, вынужден был признать Майкрофт после трех месяцев занятий, рисование отлично помогало «перезагрузить» сознание и свежим взглядом посмотреть на занимавшие его ум проблемы (недаром, в конце концов, сам Уинстон Черчилль любил рисовать на досуге). Так что все было бы не так уж и плохо… если бы вчера с ним не произошло нечто совершенно вопиющее.

Натурщицы (и натурщики) приходили в их класс не единожды. Несколько раз учащимся даже приходилось рисовать их обнаженными, и Майкрофт нашел это занятие полезным — оно помогло вспомнить анатомию человека и уделить внимание строению мышц, с запоминанием которого он всегда испытывал проблемы. Его работы получились вполне недурными, и одну из них, портрет полуобнаженной девушки с распущенными волосами (кажется, она изображала античную богиню), педагог даже похвалил за реализм. Поэтому Майкрофт без всякого волнения воспринял новость, что к ним придет очередная натурщица, на сей раз облаченная в платье по викторианской моде (их заданием было нарисовать портрет в историческом антураже), но вот когда он увидел ее, в нем будто что-то надломилось.

Конечно, если называть вещи своими именами, это было просто нелепо. Эта натурщица с заурядным именем (Молли Хупер, вот ведь сочетание) даже не была красивой — невысокая, волосы неброского каштанового цвета, обыкновенные карие глаза, невыразительный рот. Платье, в которое ее обрядил их педагог, напоминало футляр на пуговицах. Оно оставляло открытыми только ее ладони и, разумеется, лицо, придавая ей сходство с чопорной гувернанткой из какого-нибудь нравоучительного третьесортного романа, автор которого остался лишь в памяти самых дотошных историков литературы. И все-таки почему-то, когда Майкрофт Холмс только впервые бросил на нее взгляд, он сразу же почувствовал влечение. Эмоция, настоящего вкуса которой он до той поры не знал. Чернильная клякса, мгновенно расползшаяся по его идеальному рациональному мирку.

Сконцентрироваться было практически невозможно, работать — и подавно. Майкрофт возил по холсту карандашом, словно ленивая кухарка, которая никак не может замесить тесто. Стоило ему лишь взглянуть на Молли Хупер, как у него внутри все замирало, и карандаш переставал ему повиноваться. Он пытался сделать набросок, но все шло наперекосяк, и он вынужден был тереть холст ластиком и начинать сызнова, но ничего не получалось. В итоге к концу первого сеанса, когда другие ученики уже были готовы перейти от этюда к картине, Майкрофт не продвинулся ни на йоту. Их педагог никак это не прокомментировал, хотя Майкрофт видел, что такой результат его озадачил.

На эту работу им было отведено всего два сеанса. С одной стороны, это можно было расценивать как благословение (Майкрофт знал, что не выдержал бы этих мучений, продлись они дольше), но, с другой стороны, мысли о предстоящем занятии совершенно сбили его с толку, и он стал страшиться его едва ли не сильнее, чем своего самого первого урока по плаванию в далеком детстве. До этого момента Майкрофт был твердо уверен в том, что ни одна женщина не стоит того, чтобы ради нее теряли голову, а теперь, похоже, с ним именно это и произошло! Кроме того, если он не справится с заданием, педагог наверняка захочет разобраться в причине его провала, а это приведет к таким неловкостям, о которых Майкрофт не мог даже помыслить. Одним словом, на занятие он шел в состоянии, близком к нервному помешательству, а такого с ним еще никогда не было.

Однако Майкрофт и не предполагал, что в студии его ожидало нечто еще более поразительное.

Как выяснилось, педагог приготовил им сюрприз. На первом сеансе Молли Хупер предстала перед ними в закрытом платье, которое женщина викторианской эпохи надевала на прогулку или по случаю визита, а сегодня они увидели ее в пеньюаре и накинутом поверх него вечернем халате. Где же было настоящее лицо женщины той поры? Когда она носила маску — днем, выходя в свет, или вечером, в собственной спальне? В поиске ответа на этот вопрос и заключалось их задание. Если бы не все обстоятельства, Майкрофт даже счел бы его забавным. В действительности, разумеется, оно совершенно его растеряло.

Он больше не чувствовал того влечения, которое вызвала в нем Молли на первом сеансе. Ему на смену пришло томление, и он смутно понимал, что оно имеет не телесное, а духовное происхождение. Майкрофту страстно захотелось узнать ее, открыть для себя, что она за человек. Он рассеянно водил карандашом по холсту, толком не осознавая, что делает. В голове у него возникло что-то вроде фильма. Он видел, как Молли просыпается утром, садится за туалетный столик, чтобы привести себя в порядок. Майкрофт совершенно точно знал, какая одежда висит у нее в шкафу, и какому наряду она отдаст предпочтение в том или ином случае. Но он не представлял, что творилось у нее в душе, а именно это занимало его больше всего, и Майкрофт испытывал непонятную тоску из-за того, что никак не может это разглядеть.

Он не заметил, как урок подошел к концу. Педагог начал ходить между студентами, оценивать их работы, хвалить и делать замечания. Когда он встал у мольберта Майкрофта, то хлопнул в ладоши и воскликнул:

— Замечательно, мистер Холмс! Просто замечательно!

Движимые любопытством, другие студенты подошли к Майкрофту, чтобы взглянуть на его работу, а он будто только что очнулся из забытья и не до конца осознал, что то, что он видит перед собой, не было сном.

С холста на него смотрела молодая женщина. Она была одета в строгое викторианское платье, но сидела к зрителю спиной, так что он видел лишь ее отражение в зеркале, которое, презрев реальность, показывало ее внутренний мир. В отражении на ней была одета легкая туника, а в ее волосы были вплетены ромашки. Она смеялась, прикрыв лицо рукой, и ее смех был столь заразителен, что Майкрофт сам невольно улыбнулся.

— Как красиво, — прозвучал голос позади него. — Мне очень нравится.

Майкрофт обернулся. Молли Хупер смотрела на его работу и улыбалась, совсем как на картине. Не хватало только ромашек, но Майкрофт уже знал, что купит их вечером, когда после ужина они вместе отправятся гулять по городу.