Каждому королю своя королева (гет)

Сон долго не шёл в покои Бат-Шевы. Тяжёлый день оставил после себя гулкое эхо в душе, не давая разуму успокоиться. Слишком много событий, неожиданных поворотов. Она лежала на мягкой постели, вдыхая аромат лаванды, который должен был убаюкивать, но вместо этого лишь подчеркивал бодрствование. В голове прокручивались обрывки разговоров, мелькали лица, звучали голоса, которые ещё утром казались частью какого-то далёкого, нереального мира.

Бат-Шеву, всегда готовили к жизни по расчёту. Это было неизбежно для девушки из знатного рода, даже если бы отец не принадлежал к высшей знати, рано или поздно ей предстояло выйти замуж, чтобы укрепить положение семьи, обеспечить себе достойное будущее, но представляла себе это иначе. Видела себя женой какого-нибудь богатого графа, чьи земли простирались до горизонта, чьи замки возвышались над долинами. Таких мужчин было множество в окружении её семьи — статных, уверенных в себе, с родословными, уходящими вглубь веков. Они были частью богатого мира, тех балов и приемов, где она, хоть и не всегда, но присутствовала, представляя себе их дворцы, богатство, влияние. Это был понятный, предсказуемый путь.

Сегодняшний день перевернул всё с ног на голову, принес нечто совершенно иное, что заставляло сердце биться в странном, тревожном ритме. Закрыв глаза, девушка, пытаясь отогнать навязчивые мысли, но образ короля Балдуина IV, молодого, а уже отмеченного печатью болезни, с его пронзительным взглядом и решимостью, стоял перед ней так ясно, словно был здесь, в этой комнате.

Коронация приближалась, и с каждым мгновением тревога нарастала. Она знала, что этот день может изменить не только её жизнь, но и судьбу всего королевства. Весь двор шумел, готовясь к торжеству. Бат-Шева чувствовала, как на хрупкие плечи постепенно ложится огромная ответственность. Юница должна быть рядом с королём, поддерживать его, несмотря на болезнь, а он должен предстать перед народом как символ силы и надежды.

Когда Шева шагнула в тёмный коридор замка, сердце забилось быстрее. Стены, обитые камнем, казались ещё более угнетающими в этот момент, шла рядом с мужем, мужская фигура рядом казалась величественной, несмотря на хрупкость, которую выдавала страшная болезнь. Он смотрел вперёд, и в голубых глазах читалась решимость, которая вдохновляла, но одновременно пугала.

— Ты готова? — спросил король, обернувшись к ней, пристально смотря на жену сквозь прорези маски.

— Я… — Бат-Шева замялась, не зная, что ответить, чувствуя, как голос дрогнул. Но в этот момент поняла, что не может позволить себе слабость. — Я готова, Ваше Величество.

Балдуин кивнул, но не стал говорить, что она может к нему обращаться без всех этих любезностей, но если так хочет, то пусть. Они продолжили свой путь. Каждый шаг приближал их к залу, где ждали подданные и множество гостей. Шева ощущала тяжесть своего нового положения, но рядом с ним находила в себе некую уверенность. Его дух был несгибаем, и это передавалось ей, наполняя смелостью.

Когда они вышли из коридора в огромный, залитый светом зал, шум толпы обрушился на них. Тысячи глаз устремились к ним, ожидая, требуя. Девушка почувствовала, как её ноги стали ватными, но она крепко сжала мужскую руку, и это стало якорем. Правитель повернулся к ней, и в голубых глазах, несмотря на боль, которую тот, несомненно, испытывал, будущая королева увидела не только власть, но и доверие; оно было самым ценным, что он мог ей дать.

Церемония началась. Бат-Шева стояла рядом с Балдуином, чувствуя, как собственная жизнь переплетается с чужой судьбой, с судьбой этого королевства. Когда корона была возложена на девичью голову, она почувствовала, как собственное сердце забилось в унисон.

Воздух был густым от аромата ладана и свежесрезанных цветов, а солнечные лучи, пробивающиеся сквозь высокие витражные окна, окрашивали пол в калейдоскоп ярких цветов. Король Иерусалима смотрел на так, словно видел впервые, словно вся жизнь до этого момента была лишь подготовкой к этому мгновению.

Дама помнила их первую встречу — случайную, почти комичную, на шумном светском вечере. Он тогда вернулся с дальних походов, закатив небольшой пир среди знати, а она — дочь состоявшегося графа, мечтающая о большем, чем предначертанная ей судьба. Их миры казались такими похожими, но что-то неуловимое притянуло взгляды друг к другу. Сначала это было любопытство, затем — уважение, крепкое, как корни старого дуба.

Леви, отец Бат-Шевы, был человеком, чьи глаза видели больше, чем просто блеск золота и шёлка. Его проницательность, отточенная годами наблюдения за людьми и их скрытыми мотивами, сделала его ценным советником и желанным гостем при дворе. Он не раз видел короля Балдуина IV на своих приёмах, наблюдал за ним, изучал, словно опытный врач, исследующий пульс больного. И главное, Леви чувствовал уязвимость — тонкую нить, пронизывающую кажущуюся непоколебимость монарха.

Хана, его жена, была не меньшего статуса, чем супруг. Род, столь же древний и уважаемый, как и род Леви, давал право на гордость и уверенность. Поэтому их дочь, Бат-Шеву, нельзя было назвать простолюдинкой, чья судьба решалась случайным браком с королём. Её происхождение, воспитание, ум — всё соответствовало статусу нового мужа, самого короля. Это не была сказка о Золушке, где простая девушка внезапно обретает корону. Это была история о союзе двух знатных родов, о политическом расчёте, прикрытом блеском королевской славы.

Бат-Шева, молодая и прекрасная, была выбрана не только за свою красоту, но и за ум, за спокойствие, за способность быть опорой. Леви знал, что дочь не будет просто украшением трона. Она была воспитана в духе долга, что брак с королём — это не только привилегия, но и огромная ответственность. Он видел в ней ту силу, которая могла бы стать противовесом слабостям правителя, ту мудрость, которая могла бы направить в трудные минуты.

Теперь, стоя здесь, под сводами древнего собора, они стали частью истории, традиции, чего-то гораздо большего. Слова священника, наполненные торжественностью и смыслом, о верности, поддержке, о создании новой семьи, звучали как абстрактные понятия. Бат-Шева стояла словно изваяние, эти строки так далеки от той реальности, которая сейчас царила вокруг. Девичий взгляд был прикован к полу, к узорам старинного камня, который, казалось, хранил в себе отголоски бесчисленных церемоний, радостей и скорбей. Затем — лёгкое, но ощутимое прикосновение к голове. Корона. Не та пышная, тяжёлая корона, которую Шева видела на портретах королев, а изящная, небольшая тиара, но даже этот вес, хоть и не был непомерным, ощущался как нечто значительное.

Слова мужа, произнесённые с благословением, о правлении, о будущем, пролетали мимо ушей как далёкое эхо — звуки, лишённые той глубины, которая должна их наполнять. Внутри царила тишина, наполненная не страхом, но каким-то странным, отстранённым спокойствием. Она поняла, что этот момент — поворотный. Что с этой тиарой на голове, с этими словами, прозвучавшими в стенах собора, жизнь изменится навсегда. Сейчас, стоя под сводами, она чувствовала себя скорее сторонним наблюдателем, чем участником, словно смотрела на себя со стороны — на эту женщину, которой предстояло стать королевой Иерусалима. И в этой отстранённости, тишине готовилась принять свою новую роль, даже если слова о ней пока звучали лишь как далёкое эхо.

Зал был залит золотистым светом тысяч свечей, их пламя отражалось в полированном мраморе пола, создавая иллюзию мерцающего озера. Музыка, нежная и торжественная, струилась по залу, увлекая в свой ритм придворных, одетых в шелка и бархат. Но для Бат-Шевы Леви II, теперь уже королевы, этот блеск и великолепие казались чужими, почти пугающими. Каждый шаг по этому сверкающему полу был пропитан тревогой: она чувствовала на себе взгляды сотен глаз, оценивающих, обсуждающих, ожидающих. Ожидающих увидеть королеву, достойную своего положения, а не ту, что ещё вчера была просто дочерью знатного и богатого человека, чья жизнь была далека от дворцовых интриг, уж тем более королевских обязанностей.

Рука, тонкая и бледная, дрожала в ладони Балдуина, а он, казавшийся таким уверенным, таким спокойным, потянул её. Бат-Шева, словно марионетка, подчинилась движению, увлечённая в лёгкий, непринуждённый танец, который казался сейчас сложнее, чем любая битва.

— Чего же стесняешься, сударыня моя? — его голос был тихим, но проникал сквозь шум зала, касаясь, как ласковый ветерок. Правитель вёл движения, а рука на её талии была твёрдой, но нежной, пытаясь втянуть в ход танца, в этот круговорот, который должен был быть праздником, а не испытанием.

Королева не могла ответить. Слова застревали в горле, скованные страхом. Девушка боялась ошибиться, споткнуться или выдать свою неуверенность, ощущая себя чужой в этом мире, в этом платье.

— Неужели тебя так смущает моё положение? — продолжал мужчина, глаза цвета летнего неба смотрели на неё с пониманием. — Абсолютно. Не бойтесь, не думайте о плохом, оно и не случится. — Слова, простые, искренние, словно сняли невидимые оковы.

Шева медленно подалась, тело начало откликаться на движения танца, почувствовала, как напряжение покидает худые плечи, как страх отступает перед спокойствием. — Я... я просто... — начала она, но шёпот был едва слышен.

— Просто королева, — закончил король за неё, улыбаясь. — И это прекрасно. Позвольте мне показать вам, как это может быть прекрасно. — Повернул её, а она, уже не так робко, последовала за ним. Музыка стала ближе, её ритм уже не казался угрожающим, а скорее приглашающим. Юница начала чувствовать лёгкость в ногах. Взгляды придворных больше не казались ей осуждающими, а скорее восхищёнными. Они видели не неуверенную девушку, а королеву, танцующую с королём.

Шева, забыв о своём статусе, о взглядах придворных, о шёпоте, который, несомненно, уже начал витать в воздухе, шагнула навстречу. Движения стали смелее, увереннее. Она смотрела на него, и в этот момент он был для неё не королём, не правителем, а просто мужчиной, чья душа резонировала с её собственной.

— А знаете, ваше величество, — произнесла девушка, тонкий голосок, обычно сдержанный и мелодичный, теперь звучал с новой, неожиданной силой, — а мне плевать, что скажут люди о нас… И только с вами мне хорошо. — Слова сорвались с губ, словно птица, вырвавшаяся из запертой клетки. Она не боялась. В светлых глазах, полных света и тепла, видела отражение своей собственной смелости.

Балдуин ненадолго остановился. Он смотрел на свою жену, и в его глазах читалась нежность и что-то ещё, более глубокое, чем просто симпатия. — А ведь я говорил, нам некого винить… — проговорил он. — И не стоит называть меня на "вы", мы уже не чужие люди, душа моя.

Эти слова, произнесенные так просто, так искренне, словно сняли последние барьеры между ними. "Душа моя" — это было больше, чем просто ласковое обращение. Это было признание, подтверждение того, что они нашли друг в друге что-то большее, чем просто союз двух влиятельных людей.

Королева почувствовала, как сердце забилось быстрее, шёпот людей, осуждающие взгляды — всё это стало неважным. В этот момент существовали только они двое, их танец, слова, зарождающееся невинное чувство платонической любви.

Король снова взял за руку, и они продолжили свой медленный танец. Теперь это уже не просто танец, а диалог душ, разговор без слов, где каждое движение, каждый взгляд говорили о том, что они нашли друг в друге нечто бесценное, что не подвластно ни людским пересудам, ни королевским обязанностям. Под звёздным небом, в золотом сиянии зала, сердца бились в унисон, и в этом единении обретая истинное счастье.

Ночь опустилась на Иерусалим, окутав его бархатным покрывалом, усыпанным бриллиантами звёзд. В царских покоях, где ещё недавно звучали торжественные гимны и восторженные возгласы, теперь царила тишина, нарушаемая лишь шелестом пергамента и тихим скрипом пера. Новоиспечённая царица сидела у высокого окна, вглядываясь в мерцающий город. Пальцы, недавно украшенные тяжёлыми царскими кольцами, теперь осторожно, но ловко выводили буквы на бумаге. Письмо родителям.

Сердце билось в унисон с тихим стуком в груди. Что написать? Как передать им всю бурю чувств, что бушевала в ней сегодня? Коронация. Слово, которое вчера казалось далёким, нереальным, сегодня стало судьбой.

— "Дорогие мои, мама и папа," — начала девушка, обдумывая каждое слово. — "Сегодня был день, который навсегда останется в моей памяти. День моей коронации. Жаль, что вы не смогли прийти." — Она остановилась, вспоминая, как солнце заливало золотом зал, как толпы людей, склонив головы, приветствовали её приход. Вспоминая тяжесть короны на своих волосах, ощущение власти, которое одновременно пугало и вдохновляло. — "Всё прошло… величественно," — написала она, пытаясь подобрать слова, которые не звучали бы слишком хвастливо, но и не скрывали истинного масштаба события. — "Я видела столько лиц, столько надежд, да ненависти в глазах некоторых людей. Это… это очень волнительно." — Девица задумалась. Как описать свои ощущения? Неужели просто "волнительно"? Нет, это было нечто большее. Это было чувство, будто она стоит на пороге новой жизни, где каждое слово, каждый поступок будет иметь значение для целого народа. — "Я чувствовала себя, как будто стою на вершине горы, и весь мир лежит у моих ног," — затем, немного поколебавшись, добавила: — "Но эта вершина очень высокая, и путь по ней будет непростым." — Шева вспомнила взгляд короля. Его уверенность, сила, взгляд, в котором зарождалась любовь. Он был рядом, поддерживал её. — "Балдуин был рядом со мной, — чувствует, как тепло разливается в груди. — "Его поддержка бесценна. Он мой якорь в этом новом, бурном море." — Представила себе их лица, когда они прочтут эти строки. Мамины ласковые глаза, папину мудрую улыбку. — "Я знаю, вы всегда верили в меня," — почувствовала, как слёзы подступают к глазам. — "И я постараюсь оправдать ваши ожидания. Я буду стараться быть достойной этой чести." — Она старалась описать детали, которые могли бы их заинтересовать: о наряде, о музыке, о торжественном обеде, но всё это казалось второстепенным по сравнению с тем, что чувствовала внутри. — "Я скучаю по вам, это было самое искреннее, что могла сказать. Очень скучаю. Но я знаю, что вы гордитесь мной."

Юница аккуратно сложила письмо, перевязала его лентой и положила на стол. Ночь продолжала окутывать дворец, а Бат-Шева, царица Иерусалима, сидела у окна, глядя на звёзды, и думала о своём будущем, о своём народе, о том, как важно нести этот груз с достоинством, с любовью и с верой: верой в себя, в мужа, верой в то, что даже в самой тёмной ночи всегда есть место для света.

Тихий, почти неслышный стук в массивную деревянную дверь покоев заставил Бат-Шеву обернуться. Взгляд, до этого устремленный на мерцающее пламя свечи, скользнул к источнику звука. — Входите, — крикнула она не очень громко, чувствуя в себе легкую нотку ожидания.

Дверь, словно нехотя, приоткрылась со скрипом, нарушая тишину комнаты. На пороге показался Балдуин. Маска, которую он обычно носил в присутствии других, исчезла, оставив на его лице лишь тень усталости и нежности. Тусклый огонёк свечи, дрожащий в воздухе, едва освещал фигуру, делая его похожим на призрака из старинных легенд. — Ты не занята? — спросил он. Голос был тихим, почти шёпот. Одна рука была заведена за спину, словно скрывая что-то, а другой он опирался о дверной косяк, словно ища опоры.

Королева улыбнулась. Эта улыбка была искренней, освещающей лицо теплом, которое не мог затмить даже скудный свет. — Нет, уже не занята, — ответила девушка, вставая с места. Её движения были плавными, грациозными, когда она подходила к мужу. В глазах читалось облегчение и немного радости от его появления.

Мужчина подошёл ближе, и теперь Шева увидела, что тот держал в руке. Это был пышный букет белоснежных ландышей, их нежные маленькие колокольчики склонялись под собственной тяжестью, словно жемчужины. Аромат цветов наполнил комнату, смешиваясь с запахом воска и старого дерева. — Это для тебя, — сказал король, протягивая букет.

Пальцы в бинтах слегка коснулись девичьей руки, когда Шева принимала цветы. В этом простом жесте было столько нежности, невысказанных слов, что девушка почувствовала, как сердце наполняется теплом. Она прижала букет к груди, вдыхая тонкий, сладкий, пряный аромат весны. В этот момент, среди тишины покоев и мерцающего света свечи, почувствовала себя самой счастливой женщиной на свете.

— Эти ландыши... — начал Болдуин, его голос был мягким, как бархат, но в нём звучала какая-то особенная, почти осязаемая нежность. Он протянул Бат-Шеве букетик белоснежных колокольчиков, их тонкий аромат тут же наполнил комнату. — Я подарил тебе их как знак надежды. Знаешь легенду о них? — спросил он, пристально смотря на возлюбленную.

Взяла цветы, их прохладные лепестки коснулись пальцев, почувствовав лёгкое покалывание, словно от прикосновения росы. — Не знаю... — тихо ответила девушка, отрицательно помотав головой. Ей даже стало немного стыдно: выросшая в тени старинного замка, среди книг и историй, не знала легенды о таких простых, но таких прекрасных цветах.

Балдуин улыбнулся, осторожно взял одну из её ладоней, ту, что не держала цветы, и переплел пальцы. — Это очень интересная легенда, милая моя, — начал он, глаза скользили по милому лицу, словно он пытался прочесть в нём что-то сокровенное. — Говорят, что когда-то давно, когда мир был ещё молод, а боги ходили среди людей, на земле жила прекрасная девушка по имени Мария. Она проливала слёзы у распятия Иисуса Христа, и там, где слезинки падали на землю, где касались почвы, вырастали эти маленькие белые колокольчики. Согласно этой истории, нежные цветы украшают небесные врата рая, поэтому ландыши символизируют чистоту и принятие. — Он закончил рассказывать легенду, осторожно наклонив голову к голове девушки, дыхание коснулось чужих волос.

Внезапно, словно из глубины памяти, всплыло воспоминание. Смутное, размытое, как сон, но отчётливо связанное с этими цветами. Чей-то голос, рассказывающий юной принцессе эту же легенду. Голос, полный любви и нежности. Шева вспомнила, как сидела на коленях, маленькая, с заплетенными косичками, и слушала, затаив дыхание. Ландыши… небесные врата… чистота…

Уже и забыла эту историю. Годы, полные тревог и страстей, жизнь во дворце, с интригами и опасностями, вытеснили из памяти детские сказки, но сейчас, услышав вновь, она почувствовала, как что-то знакомое разливается по венам. Кто рассказал девочке эту легенду? Мать? Няня? Но никак не могла вспомнить. Ощущение тепла и безопасности, связанное с этими цветами, было неоспоримым.

Король заметил её задумчивость. Он не знал, что творится у неё в душе, но видел, что подарок произвёл глубокое впечатление. Он надеялся, что цветы принесут ей утешение, напомнят о чистоте и невинности, которые, несмотря ни на что, всё ещё жили в ней. Правитель нежно взял руку жены, и Бат-Шева вздрогнула, словно проснувшись. Посмотрев на него, в глазах мужчины она увидела благодарность и что-то, чего он не мог понять.

— Спасибо, Ваше Величество, — прошептала юница, и голос дрогнул. — Они прекрасны.

В тишине покоев слышалось лишь тихое потрескивание свечей и едва уловимый аромат цветов, наполнявший воздух обещанием. И Шева, держа в руках эти нежные цветы, молилась о том, чтобы легенда о небесных вратах оказалась правдой.